"1. Разгром группы армий "Север", снятие блокады Ленинграда, освобождение Ленинградской области.
2. Освобождение Правобережной Украины.
3. Разгром одесской и крымской группировок 17-ой немецкой армии.
4. Освобождение Карелии.
5. Освобождение Белоруссии.
6. Освобождение западных областей Украины и юго-восточных районов Польши.
7. Освобождение Молдавии.
8. Освобождение Эстонии, Латвии, Литвы.
9. Освобождение Югославии.
10. Освобождение Норвегии.
Первый пункт был выделен красным и подчеркнут несколько раз разными чернилами. Новгород присвистнул. У Москвы были грандиозные планы. — Ну, так и когда ближайший созвон с Ленинградом? — спросил он, снова садясь на стул. — Тебе нужно координировать с ним действия. Я был бы не прочь услышать его снова; соскучился по нему так, что и слов не подобрать. — Никакого созвона не будет. Со стороны Ленинграда эта операция полностью контролируется людьми, — отстраненно сказал Московский, бросая поверх карты досье с пометкой "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО". — А почему он не… — начал Новгород, открывая предложенную ему папку. — "Невский Александр Петрович"; это его досье, а где фотография? — Страницы с пятидесятой по пятьдесят вторую, — коротко сказал Московский. Бумага тихо зашелестела в руках Великого Новгорода, пока он искал подсказанные страницы. — "Прикрытие 1937-... — музейный работник Эрмитажа...", "Дата рождения для документов 1935-... — 27 мая 1915…", — рассеянно просматривал первую страницу Святогор. — "Адрес 1938-..." что за фотография?! — На его дом упал снаряд, — пояснил Москва, безучастно глядя на взбудораженный город, лихорадочно изучающий разрушенный подъезд с фотографии. — Трижды. — Но это же не его подъезд, да? — нервно усмехнулся Великий Новгород, ища утешения во взгляде столицы. — Его. Это его подъезд, — ответил Москва. — На следующей странице — данные разведки. Новгород открыл ее, и его взгляд лихорадочно забегал по странице, отрывочно читая части фраз:"Россию следует полностью уничтожить, Москву, Ленинград стереть с лица земли, а их названия и упоминания вычеркнуть из географии и истории"
"Основанный Петром Великим город должен был исчезнуть с лица земли"
"Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которые в противном случае мы будем кормить в течении зимы. Задачу уничтожения городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки."
"На область вокруг Ленинграда претендуют финны, фюрер хотел бы Ленинград сравнять с землей, а затем передать финнам”
"Ядовитое гнездо Петербург, из которого так долго «бьёт ключом» яд в Балтийское море, должен исчезнуть с лица земли. Город уже блокирован; теперь остаётся только обстреливать его артиллерией и бомбить, пока водопровод, центры энергии и всё, что необходимо для жизнедеятельности населения, не будет уничтожено. Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен"
Раз Петербург окружён, то его план состоит в том, чтобы разрушить снабжение этого города авиацией и артиллерией. От этого города вероятно не много останется»
Московский с каким-то садистским удовольствием мрачно наблюдал за палитрой эмоций, отражавшейся на лице Великого Новгорода в ту минуту. Тот явно ощущал примерно то же, что и столица, когда впервые получал эти данные. Страх, отчаяние и чистый гнев. — Берлин раскрыл им существование олицетворений?.. — в ужасе поднял глаза на столицу Святогор. — К счастью, он, судя по всему, очень боится за свою жизнь, — покачал головой Михаил. — Несмотря на то, как сильно на него, как на столицу такого государства, повлияла смена режима, у него хватает мозгов понять, что эти люди не потерпят мыслей о том, что у кого-то может быть власть, которой им никогда не достичь. Думаю, ты и сам прекрасно помнишь, что со временем случалось с любым городом, о котором узнавали. — Хорошо, — выдохнул Новгород, но напряжение из его фигуры никуда не делось. — Ты, как я вижу, более-менее в порядке, но скажи… Сашенька… Он?.. — Хельсинки явно направил те удары по его дому, — размял кулаки Москва. — Ещё, насколько мне известно, фотография Ленинграда была распространена среди диверсантов внутри города, на случай, если появится новое олицетворение. — Этот гаденыш! — воскликнул Новгород, несмотря на свое состояние подскакивая, чтобы быть на одном уровне со столицей. — Ленинград жив? — В последний раз удалось связаться в конце января прошлого года… — начал Московский. — Не интересует меня прошлый год, про сейчас мне скажи, — потребовал Святогор. — Он жив? САША ЖИВ?! — Я… — колеблясь, сказал Михаил, — Я не знаю. — Тогда зачем мне все твои слова о том, что там и когда было, — Великий Новгород рухнул на многострадальный стул, пряча лицо в ладонях. — Искать надо. Искать и верить в него. Наступила вязкая тишина. Новгород сидел, схватившись за голову и смотря в пол. Мысли скреблись в его голове, словно кошки, стремясь разорвать его изнутри. Потом он взял досье со стола — Москва кинул на него усталый взгляд, но возражать не стал, — и начал бездумно листать его, задерживаясь на, казалось, случайных моментах, и вчитываясь в строки Сашиной истории, которую так упорно стремился стереть враг. Казалось, что его память будет куда более надёжным архивом на такой случай, даже если уничтожение Ленинграда, скорее всего, означало и его конец. Глупые, до смешного глупые мысли. Москва же, посмотрев на часы — близился рассвет, — отошел к тускло настроенному светильнику, повернулся спиной к своему гостю и достал из внутреннего кармана свою записную книжку. Он делал эти действия в такой последовательности столь часто, что его уже, право, можно было считать машиной; он вычеркнул прошедший день из календаря, вставленного в начале блокнота, бегло пробежался глазами по номерам специальных линий для связи с городами (последний номер Ленинграда по понятным причинам был вычеркнут), повел пальцем по последней Сашиной записке и пролистнул на последний разворот, где покоилась фотография со следами кошачьих зубов. На фотографии Саша легко и спокойно улыбался, поправляя непослушную прядь волос. Так как досье на города составлялись исключительно Московским и несколькими городами его области — настолько небольшими, что их обязанностями можно было пренебречь на какое-то время, но в то же время умными и довольно лояльными, — столица имел возможность выбрать любое фото, которое ему заблагорассудится, а потому он выбрал то, что вселяло в него спокойствие и уверенность в том, что ему есть, куда вернуться. Даже сейчас, несмотря на ситуацию. Он быстро пролистнул назад, к номерам спецлиний связи, выписал на край одного из отчетов на столе номер Новосибирска и положил его рядом с Новгородом. — Мне нужно проверить, как идут дела в районах Пушкина и Слуцка, а ты позвони пока Новосибирску и скажи, чтобы ехал прямо к нам и был готов забрать Ленинград к себе на лечение. — И что этот ребенок может? Сколько ему, пятьдесят? — фыркнул Святогор. — Поверь, чем меньше ты знаешь о том, чем он занимается, тем крепче спишь. Даже мне иногда не по себе, — столица отвернулся к карте. — Но если кто-то и может поставить город на ноги после такого — это определенно он. Тем более, там будет гораздо безопаснее: Хельсинки не будет искать его в Сибири. Проводя ногтем по номеру на бумаге, Новгород нахмурился, но ничего не сказал. — Завтра начинаем штурм Красногвардейска, — сказал Московский. — Мы превосходим их числом. Как только он будет освобожден… — Я выдвинусь в Ленинград, — решительно ударил кулаком по столу Святогор. — Мы выдвинемся, — быстро подошел к нему Михаил, протягивая руку вперёд. — И найдем его. И Новгород принял его руку; не забыв старые обиды, но соглашаясь объединиться на этот раз.***
— Святогор Рюрикович…. — Да? — откликнулся Новгород. — Возможно, Вам стоит готовиться к худшему. Мне кажется, Вы не совсем представляете масштабы… — начал столица с переднего сидения, но был прерван. — Во всех отчётах, что я прочел, не было ни слова о том, чтобы он был оккупирован или разрушался танками, — отмахнулся Святогор. — Давай веселее! Мы взяли Красногвардейск! Ленинград, считай, свободен, только официально объявить осталось! Московский отвернулся к затемненному окну, не разделив эмоций Великого Новгорода. — Я буду радоваться, когда мы найдем его и скажем это лично, — пробормотал он себе под нос. — А я могу задать вопрос, Михаил Юрьевич? — подал голос Колпино, о присутствии которого на сидении за ним Московский уже и забыл. — В южной части области уже ведь всё в основном освобождено, верно? — Да, — ответил столица. — Тогда почему с Вами еду я, а не Пушкин, или, скажем, та же самая Красногвардейск? — задал свой главный вопрос Дмитрий — Я, конечно, всю блокаду находился в кольце, но ни разу не покидал своего города, а Пушкин, вроде как, сумел осенью 41 встретиться с ним и передать пару музейных экспонатов. Не то, чтобы я не польщен таким Вашим вниманием и не хочу найти Александра Петровича, но… Москва не ответил, и Колпино повернулся к Святогору, приподнятое настроение которого улетучилось после заданного вопроса. — Святогор Рюрикович… — начал Дмитрий снова, — Ну хоть Вы скажите, а? Он уже там, ищет Ленинград, я прав? Они же, считай, два брата, появились почти одновременно, кому, как ни ему, знать, где он может… — 24 января, — бросил, так и не оборачиваясь, Московский. — Я объясню ему, Михаил Юрьевич, — сказал Великий Новгород. — А Вы пока выходите и проверьте, не помнит ли кто в Исаакие, куда хотел направиться Сашенька. Резко открыв дверь автомобиля, Московский, не говоря ни слова, вышел и хлопнул за собой дверью так сильно, что, казалось, она должна была разлететься на кусочки от такого его порыва. Но металл выдержал, жалобно лязгнув; только небольшая трещинка, появившаяся в углу окна, напоминала теперь об этом моменте. Колпино вышел следом, но уже куда спокойнее, коротко поблагодарив водителя, а Новгород остался: этот человек был его бывшим жителем, его ответственностью, и, пусть Москва, как столица, и мог управлять любым военным сейчас, Святогор был ближе и свободнее него, а потому решил сделать все сам. Ну, и, может, немного потому, что хотелось лишний раз поговорить с кем-то, родившимся и выросшим на его земле… — Вы свободны до вечера. Отгоните машину и отдохните немного, хорошо? — по-доброму улыбнулся ему Новгород. — Также я хотел бы попросить Вас забыть все, что Вы слышали из разговора моих друзей, если Вас не затруднит. — Конечно, земляк, — ответил на его улыбку бородатый водитель. — Буду на Невском в полночь, как договорились. — Вот и славно. Твоя семья ждет тебя дома, я прав? — Неа, — протянул водитель, протягиваясь. — Эвакуировались, кажется, но я уже и не знаю, где они сейчас. Лишь бы дом устоял. — Устоял, повезло тебе, спи уж спокойно, — кивнул ему Новгород и вышел из автомобиля с играющей на губах лёгкой улыбкой, чувствуя себя куда лучше, чем прежде. Ещё один новгородец, жаждущий вернуться домой и слушающийся его. Это воодушевляло. Но вот машина отъехала, оставляя его перед взглядом усеянного шрамами молодого города Колпино. — Я слушаю, — коротко сказал Меньшиков, бегло прохлопывая карманы формы и проверяя наличие всего необходимого. — 24 января?... — 24 января Пушкин был полностью освобожден от врага, — глаза Дмитрия загорелись радостью, но Новгород, оперевшись на свою трость, неумолимо продолжил. — Мы с Москвой приехали через несколько часов после освобождения… — И? — подгонял его Колпино. — Пушкин лежал в развалинах и… Ни одного человека. Ни одного не встретили мы на своем пути. Немцы не оставили в Пушкине русских людей. Кого замучили и убили, кто умер от голода, кого угнали в Германию, — тяжело выдохнул Святогор. — Никому из пушкинцев не пришлось дождаться дня освобождения в своем городе. Меньшиков поджал губы и тут же повернулся куда-то в сторону в порыве сокрыть хотя бы часть своей реакции на эти новости. Новгород же протянул руку и похлопал его по плечу, не пытаясь разговорить, успокоить или упрекнуть за "лишние эмоции, которые уже ничего не изменят", как сказал Святогору Москва, когда они поняли, что Сашиного брата больше нет. Почти все города Ленинградской области, — кроме, может быть, Шлиссельбурга, сражения с которым и за который Великому Новгороду в свое время почти приелись, — казались Святогору милыми детишками, которые совсем незаметно выросли, возмужали и готовы были стоять до последнего. И Колпино, с которым они до сего дня пересекались всего ничего, не стал для его сердца исключением. — Но… Как же так?.. — прошептал ошарашенный новостями Меньшиков. — Все будет хорошо. Сашенька, как встанет на ноги, обязательно отстроит его, — заверил его Новгород, сжимая плечо. — Если только не… Недосказанное "Если Ленинград сам не переродится и не забудет о нем" осталось висеть над ними тяжелой тучей, так и не пролившись на их головы ледяным душем своих слов. — Его там нет, — быстрым вихрем вырвался из двери Исаакия Московский, убирая свои документы. — Похоже, перед уходом он попросил каждого здесь забыть о нем; ни в записях, ни на словах — никто не помнит, что он здесь вообще когда-то был! — И куда он мог направиться? — взволнованно спросил Колпино. Москва на секунду замер, прищуренно глядя на них. Было видно, что он знает что-то, чем крайне не хотел делиться со стоящими перед ним городами, но ситуация обязывала его. Столица раздражённо провел рукой по волосам, скорее растрепывая их сильнее, чем приводя в порядок, но после раскрыл свою форменную куртку, выуживая из внутреннего кармана свою записную книжку и доставая оттуда несколько аккуратно сложенных листов бумаги. Развернув их и взглянув на содержимое, он ещё раз пристально посмотрел на Новгород с Колпино, а после, что-то для себя решив, начал: — Прежде, чем я передам вам это, хочу напомнить, что у меня есть сила разрушить каждый из ваших городов и убить ваши нынешние воплощения так, чтобы вы уже никогда не смогли никому ничего рассказать. Военное положение поможет объяснить особенно любопытным, почему вас нашли с простреленными головами, или почему город решили не восстанавливать. Колпино сипло втянул воздух и инстинктивно отошел на шаг к Новгороду, который уверенно стоял, будто забыв о своей трости, и холодно смотрел на столицу в ответ. — Потому, послушаться следующей моей просьбы — это ваша обязанность, а не выбор, — продолжил Москва. — И в чем же просьба эта заключается? — с ледяным спокойствием спросил Великий Новгород, и Меньшиков вдруг подумал, что однажды хочет научиться так же без страха не бояться смотреть Московскому в глаза. — Об этом, — указал Михаил на листки бумаги в своей руке, — Александр Петрович узнать не должен ни при каких обстоятельствах. Дмитрий неуверенно глянул на Святогора, а тот, не разрывая зрительного контакта со столичным городом, задал вопрос: — Это поможет найти его? — Боюсь, что, если он до сих пор практически прикован к постели, это — наш единственный шанс, — ответил ему Москва. — Тогда я… — Новгород кинул взгляд на кивнувшего ему Колпино. — Мы согласны. Что это? Москва в один широкий шаг подошёл к ним почти вплотную, что сделало пространство между ними тремя почти недостижимым для взгляда обычного похожего, и раскрыл листы подобием веера так, чтобы было видно если не всю, то большую часть содержимого. — Это — сводка людей с адресами, с которыми он взаимодействовал в нерабочее время с 32 по 39 год, — коротко объяснил столица. — Мне известно, что не в его характере было быстро доверяться новым лицам среди людей, так что есть большие шансы, что он направился к кому-то из этих. И тут же двум городам открылась простая истина, опущенная Москвой в его объяснении, но теперь совершенно очевидная. Столица чутко следил за каждым шагом Ленинграда ещё до внешней угрозы, не доверяя бывшей столице и, по-видимому, лично проверяя каждый его контакт. А ведь, казалось, они только сумели снова стать друзьями… Новгород размял кулаки, явно показывая, как относится к шпионажу Московского, а Колпино осторожно спросил: — А у Вас такое… На всех нас есть, Михаил Юрьевич?.. — Конечно, нет, Дмитрий, — фыркнул Москва, переминаясь с ноги на ногу в попытке размять замёрзшие ноги. — Не каждый из вас управлял важнейшей шестимиллионной областью. — Если опустить все нелестные слова, которые я хотел бы сказать Вам сейчас, Михаил Юрьевич, у меня останется следующий вопрос, — прошипел Новгород нарочито вежливо, с неподдельной ненавистью глядя на строки, чернеющие на листах. — Какова вероятность, что все это было не только у Вас? — Исключено, — отрезал Московский. — Все вражеские попытки шпионажа обнаруживались и пересекались. — А что, если данные были бы перехвачены? — нахмурился Святогор. — А что, если прямо сейчас Берлин выйдет из-под той арки и застрелит меня, а?! — воскликнул столица. — Берите по одному листу и марш проверять. В пять оба чтобы были здесь. С этими словами он развернулся и быстрыми, нервными шагами направился куда-то через дорогу, в глубь ленинградских улиц, хранивших секрет местонахождения Невского, и Новгород, сделав глубокий вздох, повернулся к Колпино, будто примерзшему ногами к земле. — Не бойся, малыш, он ушел. Я бы тоже испугался, если б видел такое впервые. А Сашенька-то наш, знаешь, как сперва его такого, страшного и ужасного, боялся? — Новгород пригнулся, чтобы заглянуть в глаза перепуганного Меньшикова.— Но знаешь, что? — Что? — поднял взгляд Дмитрий. — Это значит, что Москве не все равно, — усмехнулся Святогор. — И что он, на самом-то деле, ничем от нас с тобой не отличается. Помни об этом, когда он в следующий раз будет казаться страшным, хорошо?***
Великий Новгород стоял в назначенном месте, ожидая остальных. Он проверил все адреса, выданные Московским — это оказалось проще, чем он сперва подумал. Судя по всему, столица заранее распределил адреса меж ними так, чтобы они находились примерно в одной части города и время на бессмысленные переезды тратить не пришлось. Но, в любом случае, результаты оказались до удивительного пугающими. — Я жду доклада о проделанной работе, — произнес кто-то за его спиной, незамеченный на подходе и из-за завываний ветра с залива. Новгород обернулся на говорившего. Несмотря на строгость своих фраз, продрогший Москва выглядел, как насупившийся цыпленок, что вызывало скорее жалость к городу, привыкшему к континентальному климату, чем пугало. — Я подозреваю, что твои результаты оказались такими же странными? — спросил Святогор. — Ни одного из указанных людей, — выплюнул столица. — Квартиры либо уже давно заброшены, либо обрели новых жителей. — Да уж… — протянул Новгород, цокая языков. — И что же теперь, когда оказалось, что даже Ваши варварские методы не работают, Михаил Юрьевич? Москва поднял на него глаза, и Великий Новгород поднял брови, впервые наблюдая такую растерянность в глазах Михаила. Он всегда пытался прятать от старого врага такие эмоции, но сейчас, кажется, настолько не понимал, что произошло, и глубоко задумался об этом, что забылся и показал свою уязвимость. — Что это может значить?.. — спросил Московский. — Просишь у меня совета? — не сдержался Новгород, усмехаясь. — Не думал, что доживу до этого дня. Москва направил взгляд куда-то в сторону, помолчав на такое оскорбление своего достоинства, и Святогор, сжалившись, сказал: — У меня были мысли, что их могли устранить. — Что? — переспросил Москва. — Соседи одного из этих людей вышли на лестничную клетку, когда я пришел, — начал Новгород. — И, когда я рассказал, что делаю здесь, и мельком показал список, они рассказали мне, что пару лет назад туда же ломились какие-то иностранцы, говорившие на неясном языке, с похожей бумажкой. Столица задержал дыхание на пару секунд, осознавая информацию, а затем повернулся к собеседнику, серьезно на него посмотрев. — Хельсинки послал сюда кого-то? — Скорее всего. И у них были твои разведданные, — заключил Великий Новгород. — Вполне вероятно, все эти люди уже мертвы, и если Саша решил укрываться у кого-то из них, как ты говорил, тогда… Тогда в произошедшем был повинен Москва и его недоверие к Ленинграду. Святогор не сказал этого, но столица понял, что он имел ввиду. — Он мог скрываться где угодно, да и Колпино ещё только подходит, — Москва махнул рукой на одну из улиц, на которой уже можно было различить силуэт шедшего к ним быстрым шагом Меньшикова. И они замолчали на пару минут, наблюдая за тем, как город Ленобласти пытался пересечь дорогу, не утонув в очередном сугробе неубранного снега. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы по хмурому выражению лица, поникшим плечам и опущенной голове Москвы понять, что было у него в мыслях. Он был виноват. А хуже всего, как понял за свою долгую жизнь Великий Новгород, было быть виноватым перед кем-то, кому уже не получится принести свои извинения. Сам Новгород, кажется, ни в чем виновен перед Сашенькой не был — разве что иногда пытался заставить заняться спортом, а то казалось, ветер дунет и унесет его с собой, — но от этого легче совсем не становилось. Святогор был тем, кто нашел его воплощение в первые дни его жизни. Сероглазый малыш, гоняющийся за беспокойным котом с мудрым взглядом. Москву считали единственным учителем Санкт-Петербурга, но почти ни один город за пределами области не догадывался, что это было совсем не так. Новгород заботился о нем ещё тогда, когда и не подозревал, что юному городу вскоре суждено стать столицей, рассказывал и показывал ему все, что нужно знать воплощению города и что знал сам. А потому, когда Петр скоропостижно скончался, Сашенька пришел к нему и через пару дней, оправившись от слез, тихо произнес "Спасибо, папа". Да, он не был из Новгородской области. Но сердце Великого Новгорода было достаточно большим, чтобы полюбить ещё одну. И было тяжело переживать своих детей. — Т-там ни… никого… — попытался сразу заговорить едва подошедший Колпино, но оборвался на полуслове, заходясь кашлем. — Замерз? — безучастно спросил Москва, также дрожа. Новгород, вздохнув, снял с себя шарф и намотал его на шею подрогшего Дмитрия, игнорируя Московского. — А как же Вы? — спросил Меньшиков. — Вы же совсем слабы, я слышал про то, как у Вас в городе… — Это неважно, — тепло улыбнулся ему Святогор. — Покрепче вас буду, юноша. Где-то на фоне кашлянул Москва, у которого не наблюдалось ни шарфа, ни знакомых, готовых его ему одолжить. — А, да! По этим адресам эти люди больше не живут, и это сперва показалось мне странным, но… — начал Колпино, вспомнив об их задаче, но был перебит уставшим голосом Московского. — Да, признаю, был неправ, моя вина. — Ваша? — непонимающе уточнил Дмитрий. — Нет, это всё Александр Петрович! — Что? — удивился Новгород. — Да! После того, как я не нашел первых троих, я решил сходить с теми документами, что Вы мне дали, в совет эвакуации, и они мигом нашли их имена. Ваше имя и должность творят чудеса даже вне Вашего города, Михаил Юрьевич, — рассказывал Колпино. — Сказали, что все из моего списка были эвакуированы ещё в 41. — Но ведь там были самые разные люди, и многие не были приоритетны к эвакуации, — нахмурился Москва. — И, я думаю, кое-кто замолвил за них словечко, — улыбнулся Дмитрий. — Ай да Саша, ай молодец, — гордо произнес Новгород. — Но где же нам тогда его теперь… — пробормотал Михаил, складывая руки на груди. — Объявим приказ по радио? Бегать и искать его дальше — все равно, что иголку в стороне сена, — как ни в чем не бывало бросил Колпино, и Москва, встрепенувшись, достал написанный утром приказ об освобождении Ленинграда. — Насколько мне известно, заблокированные и оккупированные города после объявления таких приказов снова могут покидать свои границы, — подтвердил Новгород. — И чувствовать тех, кто уехал, но страстно хочет вернуться. Он встанет и выйдет на улицу, и найти его, если он жив, будет гораздо проще. — Откуда Вы все это знаете? — поразился Колпино. — Я живу слишком долго, чтобы не знать, — подмигнул Святогор. — А ещё я освобожден лишь десяток дней назад, позабыть это чувство сложно. Ты тоже испытаешь это. — Отнесите на объявление, пожалуйста, Святогор Рюрикович, — попросил Москва. — Думаю, из отчетов Вы знаете, откуда вещает радио? — Конечно, — кивнул Новгород. — Тогда встретимся у набережной без пятнадцати восемь. Колпино, сейчас идешь со мной, проверять остальных по тем спискам. Москва отдал документы Великому Новгороду, который, кивнув им, направился к месту, откуда неустанно всю блокаду вещало Ленинградское радио, а столица, махнув идти за ним, побрел туда, откуда несколько минут назад пришел Меньшиков. — Веди, — бросил Московский, убирая руки в карманы и возвращая лицу нейтральное выражение. И Колпино повел. Ещё вчера вечером он лежал у себя, изнемогая от холода, кашля и давящих стен, а сегодня он куда-то ведёт столицу СССР. Он думал о том, если бы не нависшая над ними всеми вероятность того, что прежнего Александра Петровича больше не было, он чувствовал бы сейчас гордость и волнение, а не леденящий душу страх. На самом деле, Колпино мало знал о том, что происходит, когда умирает одно воплощение, и его место занимает другое. Не то, чтобы ему об этом никогда не рассказывали — просто юному Диме было совсем не до того. Это Александру Петровичу было суждено стать столицей — Колпино всегда знал, что он всего лишь пригород, и его такое вполне устраивало. Но сейчас, когда главный город самой большой страны мира шел рядом с ним, он решил узнать, заодно избавившись от напряженной тишины меж ними. — Михаил Юрьевич, — столица, до этого погруженный куда-то глубоко в свои мысли, повернул на него голову, — Можно задать несколько вопросов? — Да, но не обещаю ответить на все, — поморщился Московский от порыва ветра, ударившего в лицо. — Что будет, если окажется, что Ленинграда больше нет? — спросил Колпино. — Ленинград есть. Люди ходят по его улицам, живут в его домах и гордятся тем, что они его жители, — начал Москва. — А потому, сколько бы раз за блокаду не убили его олицетворение, он где-то здесь. С той же внешностью и навыками, готовый служить своим людям, но не помнящий о самом себе абсолютно ничего. — Он не вспомнит Вас? И Новгород? — сказал Меньшиков. Михаил замолчал на какое-то время, озираясь по сторонам и оглядывая стены, на которых было написано "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!". — То, что нужно напрямую для управления городом, вспомнит, конечно, — надвинул шапку на уши столица. — Но не то, что было связано с его личностью. Например, он вспомнит, что ты — его пригород, но забудет то, что ты, скажем, собак любишь больше, чем кошек, или что когда-то его учили мы с Новгородом. — Это… Грустно, — отвел взгляд Дмитрий. — Это наша жизнь, — пожал плечами Московский, кажется, совершенно безразличный к разговору. — Неужели Вам все равно, вспомнит ли Вас Александр Петрович? — воскликнул Колпино. — Главное — чтобы работал исправно, как шестеренка в Вашей огромной машине? — Не забывайтесь, Дмитрий Александрович, — холодно оборвал его Михаил. — Вы говорите со столицей Советского Союза. После этого разговор как-то заглох, но теперь и Колпино не желал возрождать его, предпочитая гнетущую тишину и хруст снега под ногами беседам с Московским. Но тому, похоже, и не нужна была его компания; он смотрел по сторонам, будто сравнивая то, как помнил эти улицы, с тем, что видел сейчас. Картина была плачевной, а потому он то и дело поджимал губы, увидев очередное полуразрушенное здание с побитыми стеклами, и переводил взгляд на противоположную сторону улицы. Пока, наконец, не остановил его на чём-то впереди, замирая на месте и оставаясь позади Меньшикова. Тот бросил взгляд туда же и поднял брови. Перед ними метрах в пятнадцати, видимо, недавно выйдя из какого-то двора, шел человек в длинном грязном пальто. Из-под нелепой шапки — кажется, какой-то детской, совсем неподходящей тому, на ком она была, — виднелись волнистые пряди, падавшие чуть ниже плеч и утопающие под шарфом. Едва Колпино понял, что подумал столица, тот уже припустил за человеком в пальто, роняя разведданные о Ленинграде из кармана на мокрый снег тротуара. Дмитрий поднял их, чтобы те не замочились, и побежал следом. Московский, добежав, обнял Александра Петровича со спины, и все, что мог услышать Меньшиков — лихорадочный его шепот: — Прости меня, пожалуйста, Саша, прости, я… Колпино улыбнулся, облегченно выдыхая. Говорят, все важные события происходят быстро и нелепо, а потому вид грозного Москвы, который, наконец, нашел того, кого искал, вызывал радость. — Я… Простите? — послышался женский голос, и Дмитрий мгновенно посерьезнел, сложив картину воедино. — Вы, наверное, обознались? Отпустите меня, пожалуйста. Михаил отпрянул, сталкиваясь со стоявшим за ним Колпино и падая на снег вместе с ним. На них вопросительно смотрела усталая незнакомая девушка, которая была ни капельки не похожа на Ленинград лицом. — Обознался… — эхом повторил за ней Московский, садясь на снегу. — Ничего, — улыбнулась она. — Мой ненаглядный, как вернётся с фронта, думаю, тоже с ног собьет. Удачи Вам в поисках, уверена, та, с кем Вы меня спутали, все еще ждет Вас где-то неподалёку! Успевший подняться и отряхнуться Колпино, посмотрев ей вслед, перевел взгляд на Москву, задерживаясь на его форме. Скорее всего, девушка приняла его за вернувшегося домой солдата. Столица же, очевидно, принял ее за Ленинград и, судя по тому, что так и сидел на снегу, смотря вниз и не двигаясь дальше, уже успел поверить в то, что поиски закончены. Теперь, так грубо откинутый в уязвимый момент — и судьбой, и неизвестной девушкой в снег, — его самообладание треснуло, показывая частичку его настоящих эмоций. Колпино, уже без благоговейного страха перед Московским, подошел и протянул ему руку, помогая подняться. Новгород был прав. Москва ничем от них не отличался.