Всё, что я знаю о тебе

Веритас заранее знал о всех рисках и условиях. Обнимал Авантюрина, обещая, что он справится и быстро вернётся. Найденное на этой планете временное искажение могло помочь замедлить смертельно опасные болезни и помочь людям дольше прожить. Рацио просто знал, что должен был... — Прости меня. Но он не знал, что это искажение нестабильно. Никто из них не знал. Всё стало ясно, когда он вернулся назад. В его привычном мире прошло 74 системных года. Веритас отсутствовал не больше месяца. Он смотрел пустым взглядом на дату смерти. Поджимал губы и зачем-то пытался посчитать, чем занимался, когда Авантюрин умер. Факт в голове никак не хотел укладываться, ведь прошло совсем мало времени с того момента, как он на прощание с мягкой улыбкой целовал его. — Он знал, что ты занят важным делом. Он не злился и не обижался, — Джейд заметно постарела за это время. Но ей повезло родиться долгожительницей. Веритас был уверен, что Авантюрин на него на самом деле злился. Скучал, ждал и злился. И боялся найти этому подтверждение, когда переступал порог их квартиры. Темная пыльная комната, но смотрел Рацио только на забитую письмами полку в шкафу. Авантюрин расписывал свои будни и прямо в письмах ворчал, что Веритас без связи. Авантюрин выбрал бумагу, потому что Рацио всегда говорил, что предпочитает именно такой способ сохранения информации. А ещё Авантюрин ни разу не сомневался в том, что Веритас жив. Первое яркое ощущение ненависти к себе расползлось по телу, когда "С любовью, Авантюрин" растеклось от упавшей на бумагу слезы. Он вернул письмо на место дрожащими руками. А затем оно его захлестнуло. Вместе с целой бурей неизвестных ему ранее чувств. Он не осознавал, в какой момент от крика сел голос. Не понимал, что разбил себе руки в кровь, пока громил комнату. Но не трогал полный писем шкаф. — Прости меня. По-матерински крепко обнимая и отпаивая его успокоительным, Джейд заверяла, что он не должен извиняться. Но он продолжал. Перечитывая раз за разом заученные наизусть строки чуть кривоватым почерком. Но простить он не мог даже сам себя.