21 ночь

      Луна на миг показалась из-за толстой пелены облаков, сверкнув своим светом, и тут же спряталась за неё обратно. Туман, продолжающийся уже вторую ночь подряд, медленно надвигался на здания. Небо давно затянулось розоватыми облаками, которые темнели с каждой минутой. Шёл дождь, постепенно переходя в ливень, кровавыми каплями опадая на землю ада.       Всё то же время... Всё те же 4 часа ночи. И всё также нужно лишь надеяться на то, что никого на улице не будет.       Хаск не понимал, абсолютно не понимал, зачем сейчас он шёл по тому же пустынному бульвару, направляясь к вчерашнему месту... Однако он чувствовал, что должен прийти.       Мужчина часто смотрел по сторонам, оборачиваясь чуть ли не на каждый шорох, прозвучавший из-за неудачного падения какой-нибудь кошки. Он не хотел никого видеть сейчас... А особенно частых обитателей улиц по ночам.       Грешник пробирался под окнами зданий, жилых домов и всяких магазинов, в частности, круглосуточных. Иногда в кромешной тьме, которую лишь иногда разгоняла на какое-то время луна, выходя из-за дождевых туч и тумана, он натыкался на что-то: от скамейки до даже кошки. Хаск шёл под карнизами домов, иногда прижимаясь чуть ближе к стенам, дабы не намокнуть под дождём. Поскольку его тело всё было в шерсти, намокнуть не хотелось... Слипнувшись, намокнув или погрязнув в чем-то липком, его замена кожи становилась просто отвратительной... Мало того, что из-за этого холод пробирал до дрожи, так ещё и просто выглядело ужасно.       Конечно, мужчину никогда не волновал его внешний вид... Больше для него были важны ощущения, удобство и всё такое... Однако в мокрой шерсти он выглядел, словно запуганный, измотанный уличной жизнью котёнок, в которого кидают камни дети со двора и подкармливают только тем кормом, который отказались есть домашние коты каких-нибудь бабок.       Кстати о котах... Хаск ненавидел, когда хоть кто-то, даже случайно, притрагивался к его ушам или называл его животным (в том числе, и котом) из-за шерсти и остальных причуд его внешнего вида... А если его назовут как-то, ориентируясь на его крылья и причудливый хвост, то обычно он лишь с недовольством смотрел на того грешника, наливал ему алкоголь (ведь обычно это были посетители бара, кто-то из отеля или другие демоны) и каждый раз кое-как отказывался он желания подсыпать этому грешнику что-нибудь в бокал... Крысиный яд — лучший вариант для подобного, ведь его с лёгкостью можно раздобыть на кухне или в баре как раз, однако Хаск не опускался до подобного.       Просто... Он умел сдерживаться. Да. Больше причин не было.       Да и обычно его так называли либо в шутку, в ответ на которую он всегда лишь кидал недовольный взгляд, решая смолчать, либо просто от пьянства. Почти всегда именно пьяные грешники вообще решались на разговор с Хаском... А хоть что-то сказать ему в адрес — это уже подвиг, можно сказать.       Впрочем, мужчина понимал, почему на разговор с ним решались только пьяные... Ну, кто в здравом уме подойдёт к грешнику с недовольным лицом, как будто бы он сейчас перебьёт всех, кто его окружает, красными крыльями, каким-то узорчатым хвостом, шерстью, длинными ушами и огромными когтями, которые явно могут расцарапать чью-то плоть? Да никто! Только сумасшедший!       Хаск считал это даже плюсом. «Меньше идиотов — меньше проблем... А моя внешность как раз их отпугивает,» — всегда твердил себе он, хоть на секунду задумываясь о своем внешнем виде. Его нельзя было назвать уж очень красивым, однако это его не огорчало.       Итак... Пьяных грешников Хаск не особо любил. И развратных, и наркозависимых... Ну, почти любых.       Конечно, он и сам часто пил, однако знал, когда надо остановиться, и вел себя адекватно, когда был пьян... А те демоны, которых он часто видел, лежащими на дорогах в отключке, как раз не знали границ. Вот именно таких он и не любил.       И сейчас, прислоняясь поближе к стенам домов, дабы скрыться от дождя, мужчина желает лишь о том, чтобы никто его сейчас не увидел... Просто не увидел, вот и всё.       Хаск не хочет сейчас не видеть, не слышать, не чувствовать ничьи руки сейчас. Он хочет просто идти до места назначения...       Но, к сожалению, его надежды на то, что он никого не встретит, резко и быстро обрываются. Где-то позади себя он слышит смех двух грешников и чей-то противный возглас: — Эй, парни, давайте ещё по кружке! Обернувшись, мужчина видит, как какие-то три пьяницы, схватившись друг друга за плечи, дабы не свалиться прямо на асфальт, шатаются, пытаются перебирать свои ноги и идут в какую-то сторону (к счастью, в противоположную от Хаска), попадая прямо под ливень.       Один из них протяжно стонет и в то же время смеётся, завывая новую мелодию: — Чертов дождь! Ну-с, парни, побыстрей пошли! Не хочу намокнуть, как та... Вдруг он замолк.       Хаску становится даже интересно. Он на мгновение останавливается в ожидании следующих слов того пьяницы, хоть и знает, что сейчас он снова выдаст что-нибудь мерзкое.       Тот грешник что-то перебирает у себя в мозгах, скорчив тупое лицо, и вдруг кричит: — А-а! Вспомнил! Как та шлюшка! — его товарищи косо глядят на него, а он всё продолжает. — Ну, мы её в подворотне бросили... Забыли, что-ли, парни!?       Хаск отворачивается от них и идёт дальше, куда шёл. Он надеялся на что-нибудь интересное, однако получил очередную историю, привычную для ада: кто-то выпил, трахнул кого-то и бросил его. Типичная драма чертей...       Больше он ни на что отвлекаться не хотел. Тем более, на таких придурков, как те пьяницы. Нет смысла ни в разговорах с ними, ни в подслушивании их диалогов, ни в наблюдениями за ними... Ни в чём. Пьяницы на то и пьяницы, что их слова не имеют скованность и общую идею.       Продолжая идти до места назначения (а, к счастью, оставалось до него совсем немного), он то и дело, как бы выразились другие, молился о том, чтобы никого на улице не было во время его встречи с тем парнем, Энджелом.       На то были причины... Даже много причин.       Во-первых, многие грешники в аду привыкли загонять всех в одни и те же рамки, считать каждого демона одинаковым... Впрочем, мужчина легко понимал причину подобного мышления.       Начнём с того, что грешники, обитающие на этой улице (да и просто в аду), ведь и правда похожи на друг друга... Но не все. Были и исключения, хоть и не всегда приятные.       А закончим тем, что легко считать, что каждый, кого ты встретишь, буквально копия тебя... Так надолго легче живётся, и на душе, точнее, на остатке души становится теплее... А в аду обычно бывает холодно.       Кто вообще придумал, что в аду тепло? Нисколько там не тепло! Ад — это вечные мучения, там роскошью считается что угодно... Даже то, что ты просто не мёрзнешь холодной зимой.       Однако мы слегка уклонились от темы... И поэтому вернёмся к причинам, по которым Хаск не хотел встретить хоть кого-то при встрече с тем неясным, загадочным юношей, завоёванным проституцией или, скорее, каким-нибудь грешником (причём мудаком, как выразился сам Энджел).       Итак, грешники считали всех демонов одинаковыми. Именно поэтому шанс того, что Хаска посчитают типичным ублюдком, которому нужно только тело беловолосого, был очень велик. Тогда это был бы не столько позор этому «котёнку», чем Дасту... А опозорить своего нового знакомого по несчастью лишь своим присутствием рядом с ним он не хотел.       Ну, а во-вторых, грешники, обитающие на этой улице, итак мерзкие. Терпеть их почти невозможно. Так что встретить хоть кого-то он, опять же, нисколько не хотел...       Ветер завывал, как будто бы пел волчью песню. Холод разносился по всему аду, волоча за собой туман, что то отплывал, то возвращался заново ещё более густой пеленой. Было настолько холодно, что аж по телу Хаска пошла лёгкая дрожь... И этот холод разносил чью-то печаль.       Хаск наконец-то увидел нужное ему место, уже почти дойдя до него. Ещё издалека он увидел Энджела, что грудью прилёг на забор.       Даст был в ещё более развратном виде сегодня... Начиналось всё с каблуков, украшенных маленькими серебряными значками в виде пауков по бокам чуть ли не у самой шпильки, сетчатых колготок, которые были разорваны в некоторых местах: от покрасневших коленок до изящных бёдер. А заканчивался его образ на короткой черном облегающем платье, которое хорошо подчеркивало его худощавое телосложение, с огромным вырезом на груди, что аж пушок грешника прекрасно был виден, не смотря на одежду.       Взгляд этого грешника был направлен на реку, что сейчас из-за ветра бушевала, всем своим видом показывая, что хочет вырваться за пределы забора.       Мужчина тут же направился к нему, взглядом оценив атмосферу, которая летала в воздухе вокруг Энджела.       Только услышав шаги около себя, когда Хаск уже был в двух шагах от него, он обернулся. И взору его знакомого открылось кое-что новое...       Около глаз Даста была размазана тушь, которая иногда вновь текла с глаз. Казалось, будто он сделал неудачный готический макияж. Его белый глаз заметно покраснел с их последней встречи, хоть они и встретились сразу же на следующую ночь... Видимо, что-то вновь произошло. По всему лицу юноши была размазана яркая помада то ли красного, то ли черного цвета... Оттенки смешались, из-за чего было непонятно.       На губах виднелись ушибы, чьи-то еле заметные покусы, около них можно было увидеть синяки.       Хаск перевёл свой взгляд на руки грешника перед собой и тут же увидел оставленные кем-то засосы и синие и красные пятна, оставшиеся после явного насилия. Казалось, будто Энджела нещадно искусал какой-то зверь... С его ногами было то же самое.       Однако это было ещё «цветочками»... Мужчина вгляделся получше и увидел свежие порезы на запястьях своего знакомого, спрятанные между укусами.       Хаск, не подав никаких эмоций на лице, но ясно ужаснувшись в мыслях, посмотрел в глаза Дасту. В них он не разглядел ничего... Ничего, кроме улыбки и болезненного вида. — А-а! Дорогуша! Я тебя долго ждал! — чуть ли не пропел беловолосый, протянув каждую гласную.       Его ноги подкосило, из-за чего тот буквально свалился на мужчину перед собой, в последний момент ухватившись за его шею. — Сколько Вы здесь уже? — кашлянув перед речью, спросил Хаск, понимая, что Энджел либо пьян, либо с ним сделалось что-то похуже. — и что с Вами случилось? Я знал Вас день... Но ясно могу сказать, что это на Вас непохоже.       Он говорил без каких-либо эмоций или интонаций, лишь придерживая парня, чтобы тот не свалился на холодный и жёсткий асфальт... Тело беловолосого было настолько худым и болезненным, словно палочка, что аж казалось, что от любого падения он сломается. — Я тут час... — медленно, о чем-то думая проговорил Даст, вдруг замолчав. Но вскоре он уже продолжил речь, как-то неуверенно и странно хихикнув. — Или два... Или, может, всю ночь... В любом случае, дорогуша, какая разница? Главное то, что я ждал тебя здесь всё это время! — вставая на еле живые ноги, провыл он в ответ собеседнику. — Что с Вами? — повторил свой второй вопрос Хаск, придерживая за плечо Энджела, дабы тот не упал на него снова. — Ничего! Совсем ничего, дорогуша! — его улыбка стала ещё шире в какой-то момент. — Ах... Ещё одна мерзкая ночь... Но я могу о ней не думать! Слышишь? Не думать! И всё так просто... Всё так легко... Ах, я счастлив, дорогуша! Очень сильно счастлив! — беловолосый, как будто бы прочитав из головы своего собеседника следующий вопрос, продолжил речь. — А не думать о ночи легко! Оказывается, легко! Нужно просто не быть здоровым! — он как-то неловко посмеялся, тут же прикрыв рот одной из своих рук. — А быть нездоровым... Ну... Я имею ввиду, не быть трезвым! Это же так легко... Наркота и правда спасает! Ты уж поверь! — Наркота? — как-то неловко переспросил грешник напротив него, будто бы стеклянными глазами смотря на своего знакомого. — Наркота! Да! — воскликнул, звонко засмеявшись, Даст. — Я не думаю теперь... Теперь ночь — лишь воспоминание! Оно уйдёт... Уйдёт... Уйдёт... А потом вернётся... Вернётся, когда я отойду от наркоты... Ах, вот единственный минус моего счастья! — он как-то драматично прислонил руку к своей груди, как какой-нибудь оратор. — Оно временно! А я хочу вечного... Но не мучений! Вечные мучения, жизнь — не сказка! Нужно что-то другое... Что-то ещё вечное!       Хаск... Больше всего на свете он ненавидит проституток, на втором месте по ненависти — наркотики... А перед ним, так скажем, комбо. И, по факту, он должен его ненавидеть...       Однако никакой ненависти нет... Просто нет.       Не смотря на то, что Энджел — буквально смесь всего того, что ненавидит Хаск, мужчина не чувствует к нему ненависти... Наоборот, он понимает его.       Он понимает, что Даст делает это всё не из-за своего желания... Его заставляют. Причем заставляют делать то, что способно опустить человека ниже даже дна реки ада...       Другие грешники, которые как раз таки заслуживают ненависти ушастого, делают всё по своей воле... Они ломают свою жизнь и топчут остатки души, итак сломанной в хлам, потому что могут, потому что хотят. А Энджел не хотел ничего из этого... Абсолютно ничего. И лишь глянув на него, Хаск понял это.       И сейчас, когда беловолосый открыто заявляет о своей зависимости от наркотиков и о том, что тот сейчас находиться под их воздействием, мужчина лишь кладёт руку на его плечо. — Не стоит... Быть пьяным — тоже мучительно... Ведь после ты всё равно всё вспомнишь всё... И ночь, и день, и эту встречу... Абсолютно всё, — он наконец-то убивает руку с плеча Даста, а после направляет свой взор прямо ему в глаза. В ответ на него смотрят       заинтригованные, но абсолютно больные очи... Однако Хаск принимает даже их и, вздохнув, продолжает свою речь, пытаясь словами залезть в душу собеседника. — Одним лишь пьянством невозможно решить проблемы... Можно лишь убегать так от них. А они всё равно тебя догонят.       Ветер завывает где-то вдалеке, гоня розовую пелену тумана по всему аду. Где-то из-за туч иногда выглядывает луна, даруя на несколько секунд своё свечение...       Дождь, почти что ставший ливнем, размазывает тушь по всему лицу Энджела. А холод всё также разносит чужую печаль...       Возможно, сейчас Даст не поймёт слова своего знакомого... На данный момент его мысли пьяны, в голове творится полная неразбериха, а его разум абсолютно болен... Однако Хаск уверен, что его собеседник вспомнит их, когда наконец излечится от своего временного счастья.