визит

      Произошло слишком много за последние пару недель.       Генерал настоял на отставке, а Ши Чжен даже и не против (почти) — в таком состоянии он действительно будет только мешаться, каким бы упорным ни был. Поэтому можно было с чистой совестью отлежаться в больнице и спокойно восстановиться.       Зато! Впервые за 30 лет службы ему выпал шанс хорошенько отоспаться — койки в местной больнице мягкие и уютные, а соседи по палате тихие. Упрямости Ши Чжену не занимать, возможно, именно благодаря этому он всё ещё держится, несмотря на жуткую усталость и недопустимо высокие, абсолютно нереальные требования к себе, навязанные отцом.       Отец... Он бы очень расстроился, если бы узнал, в каком состоянии вышел из битвы за благополучие Лофу его единственный сын, ради чьего воспитания он в стольком себе отказывал, на чью подготовку к вступлению в ряды Облачных Рыцарей он потратил столько времени. Ши Чжен не хочет его разочаровывать.       Будет лучше, если отец ничего об этом не узнает.       В целом, смена обстановки пошла ему на пользу — выбравшись из своего тёмного, неосвещённого дома в белые стены больницы, вдруг и небо будто бы обрело более приятный синий оттенок, и трава стала зеленее. Может, в этом и заключалась его проблема — живя всё то время, что Ши Чжен провёл на Лофу, в мрачном домишко, пропитанным меланхоличной атмосферой, он совсем разучился видеть свою жизнь и мир вокруг не через призму пессимизма, что вряд ли допустимо для человека с подобным статусом.       А может, всем изменениям поспособствовал Рахмед и его молчаливое участие: он единственный, кто за последние дни навещал его. Не то чтобы встречи были столь примечательными: Рахмед забегал на минут пять перекинуться с ним парой слов и уточнить насчёт самочувствия Ши Чжена у лечащего врача. И только когда убедится, что тот чувствует себя просто прекрасно — уходит. Чаще всего он приходил с пустыми руками, а иногда оставлял после себя немного фруктов или открытку с пожеланиями поскорее поправиться. Такая ненавязчивая забота согревала сердце. Всё же те моменты, когда Рахмед молча садится на койку и ничего не говорит, поглядывая то на окно, то на пол, но никогда — на Ши Чжена, были по-своему особенными, дорогими, безмерно ценными. Как будто именно в те моменты ему открывался настоящий Рахмед, мягкий и ранимый.       Шли дни, и эта неделя стала, наверное, самой лучшей в его не очень-то долгой жизни. За сном и короткими, но приятными разговорами с Рахмедом Ши Чжен даже как-то и забыл о том, что приближается церемонии утешения, к которой он совершенно не готов. Вспомнилось это лишь когда Ши Чжен случайно заглянул в маленький календарь на стене возле койки напротив и, о Эоны, настолько бледным и напуганным его ещё не видел никто.       Поэтому сейчас, убеждая своего доктора в том, что он просто хочет прогуляться, Ши Чжен надеется, что его поймут и простят, если узнают правду. Всем на Сяньчжоу известно о церемонии утешения лисьего народа и насколько важнó мероприятие и Облачным Рыцарям, и лисам, а сам Ши Чжен, как можно заметить, является лисом и рыцарем одновременно! Его случай — исключение, в этом он точно уверен, а потому вместо садика около больницы направляется в сторону своего дома весьма решительно. Если так подумать, то это действительно можно посчитать прогулкой, а то, что он буквально на пять минут забежит в свой дом, чтобы найти, чего поставить на звёздные ялики, посвящённые его самым близким товарищам, уже вторично и весьма понимаемо. Не так ли?       Его план наверняка мог сработать просто идеально, если бы не встреча взглядами с Рахмедом, который, наоборот, шёл в больницу, где смирно должен был сидеть Ши Чжен. И конечно же его мгновенно дёргают за рукав.       — Ты куда бежишь? Возвращайся в палату, — Ши Чжен растерянно бегает взглядом по чужому лицу и пытается придумать хоть какое-нибудь оправдание, но на ум ничего не приходит, потому лишь побеждённо вздыхает.       — Честное слово, я туда и обратно, — он хочет воспользоваться моментом и вырваться, но по итогу рукав его кофты сжимают только сильнее, того и гляди порвётся. — Рахмед, прошу тебя. Это очень важно.       И кто бы мог подумать, что трюк с умоляющими глазками, который он использовал ещё в детстве со своим отцом, сработает и сейчас, спустя более ста лет? Рахмед неуверенно ослабляет хватку и даёт отдёрнуть руку, обречённо ожидая объяснений. Отлично, на одну проблему меньше.       — Спасибо. Я хотел забежать домой за кое-чем, а потом на площадь, на церемонию утешения. Ты ведь знаешь, что это? — кивок в ответ. — Хорошо, тогда я пошёл, иначе могу не успеть. До встречи!       Только Ши Чжен собрался уходить, как вдруг его вновь дёрнули к себе, но гораздо нежнее в этот раз.       — Я могу пойти с тобой?       И кто он такой, чтобы отказать этим просящим глазам? Рахмед достаточно быстро учится...

***

      — Успели, — облегчённо вздыхает Ши Чжен и спешит к одному из свободных яликов, крепко держа за руку Рахмеда, чтобы аккуратно выставить на ялик всё принесённое: стрела и книга. — Я не знаю, сколько уйдёт на поиски ещё двух звёздных яликов и не уверен, когда начнётся их отбытие, поэтому поставлю всё на один и да простят меня наши предки, если я нарушаю правила...       На лице играет лёгкая улыбка, а на душе пусто и тоскливо. Это не первая его церемония утешения, но каждый раз больно в одинаковой степени. Ши Чжен отходит от ялика очень вовремя — как раз тогда, когда другие пришедшие почтить чью-либо память запускают свои.       — Хочешь запустить его со мной? — поворачивается к Рахмеду и вновь натыкается на это нечитаемое выражение лица.       — Хочу.       И они делают это вместе.       Звёздные ялики плавно и изящно плывут по закатному небу, а те, что отлетели достаточно далеко, напоминают звёзды. В такие важные моменты начинаешь всерьёз задумываться о глубоком, чувствуя непередаваемую печаль и некое счастье, понимаешь всю значимость подаренной тебе жизни, осознаёшь, что ты значим. А от одной мысли о том, что Ши Чжен мог стать тем, кому посвятят ялик на церемонии утешения, в горле встаёт ком. Далее возникает бесконечная благодарность всему живому за то, что он вообще имеет возможность стоять здесь.       Возникает благодарность отцу, который в одиночку растил его. Возникает благодарность Рахмеду, который спас его от смерти от своей гордости.       Отец.       — Ши Чжен.       — Что-       Ему не дают даже договорить, вместо этого невероятно бережно прижимают к себе и мельком приходятся по губам, словно прощупывая границы дозволенного, оставляя возможность отстраниться. Сердце готово выпрыгнуть наружу прямиком из грудной клетки, пока бледные щёки стремительно розовеют.       Поэтому Рахмед вынужден отстраниться сам, дабы взглянуть в чужие глаза, проверить их на наличие отвращения, недовольства.       — Я... Извини, я не-       В этот раз подаётся вперёд, к сжатым в тонкую линию губам уже Ши Чжен, чуть задерживаясь. Простое прикосновение губ с полным отсутствием какого-либо подтекста, но ему уже невыносимо жарко. Голова пуста от лишних мыслей, а руки чуть дрожат от волнения. Множество эмоций переполняют его всего, и это ужасно тяжело. Хочется плакать, смеяться и обнимать одновременно, а потом проходиться по щекам Рахмеда такими же лёгкими поцелуями снова и снова.       Хочется жить.       — Я чувствую себя самым счастливым существом во вселенной.       Постепенно Рахмед расслабляется и позволяет себе улыбнуться.       — Я тоже.       ...Всё же он отправит своему отцу письмо.