Книжный клуб.

— Павел Алексеевич, ну пожалуйста! Я прошу вас сделать это вот уже целый учебный год, и все безуспешно! В чём сложности? Это же для развития юных умов и все дела, — я нелепо топаю ногой, и, чтобы выставить в глазах собеседника себя ещё более капризным ребенком, мне остаётся разлечься пластом на полу и биться в истеричных конвульсиях. А ведь ещё чуть-чуть и я пойду на это. Ещё чуть-чуть и меня придется откачивать от безудержного гнева. — Астровская.Ну какой, к черту, книжный клуб в институте? Студенты на парах и то появляются раз в год! Тем более через два года ты уже выпустишься.А мне что делать с твоим клубом? — Павел Алексеевич, вот-вот пришедший к себе в кабинет после плотного обеда, явно мечтал вздремнуть часок-другой пока стоит окно между парами, а не слушать мой, кажется, сотый за последние недели концерт. — Да потому что им эти ваши пары, прости Господи, не сдались! А когда я выпущусь…не нужно загадывать на перед! Просто разрешите мне сейчас… — мой собеседник с грохотом погружает свое худощавое тело на мягкий диванчик, а я продолжаю маячить перед его глазами, показательно фыркая и громка дыша. — А книжный клуб сдался? — он прикрывает глаза и закидывает обе руки за голову, как бы дразня меня и показывая всем своим видом, что в ответ на мои тирады у него приготовлен приговор, не подлежащий несогласию. — Ну конечно! Вы бы знали, сколько просвещенных умов в нашем великом институте и сколько единомышленников среди нас! — кажется, подошва моих кед уже вот-вот сотрётся, если я так и продолжу наворачивать круги по кабинету.Но этот круговорот ничто не остановит. — Ты одна не справишься, Астровская. Смирись. И бога ради, перестань маячить.У меня голова кружится. — Тогда найдите мне напарника! — топаю неконтролируемо сильно и идиотская картина, которая мне никогда не нравилась, с шумом приземляется на пол. Мужчина дёргается и всякая истома покидает его тело.Он смотрит на меня злостно и раздражённо, а я, уставив руки в боки, выжигаю его с лица земли мутным взором раздраконенных глаз. В голове крутится столько непристойных фразочек, которым совесть не позволяет слететь с губ. Не то чтобы с Добровольским мы были не в ладах или таили друг на друга тихую и ядовитую обиду.Его все любят за его молодость, свежесть ума и багаж забавных шутеек, ну и за блестящее преподавание экспериментальной психологии, разумеется. Мы за какие-то три года с момента моего поступления на психологический факультет успели завязать дружбу, основанную на взаимном стебе. Вряд-ли студенты когда-либо позволяли себе так прямолинейно и в какой-то степени необузданно общаться с ним, но я сдержаться не могла.Потому что привыкла вываливать все как есть и привыкла добиваться своего любыми путями. Моя скромность моим психам не мешает. Странно учиться на психолога и готовиться в будущем делать людей лучше, когда тебе самому не мешает промыть мозги, но опустим это. В кабинет шустрыми, но размеренными шагами кто-то заходит, но я не придаю тому значения, заводя свою шарманку вновь. — Павел Алексеевич! Скажите честно…вам просто лень, да? Моя просьба уже давно отклонена в вашем подсознании, но вы продолжаете трепать мне нервы! — пылко бушую я. — Возьми себе в напарники Арсения! Смотри, какой умный, красивый и языком трепать умеет! — всплескивает руками мужчина и тыкает указательным пальцем в парня, на которого мне приходиться перевести не самый дружелюбный взгляд и оценочно оглядеть. Брюнет сначала в ленивом недоумении смотрит на преподавателя, а потом и на меня. — Что за кипишь? — едва ли его сильно интересует происходящее.Просто вопрос, который он кидает флегматично и, кажется, даже подавляет сладостный зевок. — Эта треклятая Астровская снова треплет мне нервы! Скажи хотя бы ты, Попов, книжный клуб в институте — это ведь бред сумасшедшего? Я строю щенячьи глазки на лице, преисполненном надеждой. Быть может, это один из светлых умов нашей молодежи, и вот-вот он согласится с моим умными речами, тогда-то я возликую. Жаль, однако, что на освещённом лице его не проскальзывает ни тени мысли. — Однозначно. Однозначно.До меня и не сразу доходит смысл.Ликование сменяется полным разочарованием.Также, как и мое лицо принимает гримасу недовольства. Если Павла Алексеевича я не могу ударить, даже состоя в хороших отношениях с ним, то пройтись кулаком по красивому личичку этого Попова мне ничего стоить не будет.Почти ничего. — Это ещё почему? — бровь моя с каждой секундой ползет выше. — Потому что бред.Павел Алексеевич, я принес вам нужные документы, — ему хватает секунды, чтобы переключится с темы, которая для меня важна, на тему, которая данной ситуации вовсе не касается.Документы! Я бы сказала, куда ему следует их засунуть, да не успела, потому что прослушала их светский и дружелюбный диалог с Добровольским, и этот дуралей собрался покинуть кабинет. — Эй! Я не договорила! — но все тщетно.Дверь захлопывается. — Астровская, хотя бы к нему не лезть, ладно? Ты знаешь кто он? — приближается ко мне преподаватель и, как самая настоящая, сплетница говорит приглушённым шепотом. — Боюсь, что мое предположение по цензуре не пройдет, — запускаю пальцы в спутанные кудри и задумчиво вздыхаю. — Если я уговорю его стать соправителем клуба, то вы разрешите его открыть? — Ты сейчас серьезно? — он куксится, и обречённый вздох разрезает тишину, — А знаешь…чёрт с ним! Флаг тебе в руки и барабан на шею! Но учти, Астровская, когда он пошлет тебя куда подальше, ты навсегда забудешь дорогу ко мне в кабинет! — Добровольский в заключение своей мечтательной речи оголяет белые, как морская пена зубы в широкой улыбке. Что ж, его самоуверенность просто смешна! Этот Арсений самый обычный студентик.Да смазливый и, я уверена, пользующийся вниманием девушек, но под моими чарами он не устоит. Всего-навсего мило улыбнусь, намотаю локон волос на палец и как следует промою ему мозги.Может, он получит от меня и согласие на свидание, что уже вряд-ли… А потом дело в шляпе! Жаль, что сегодня я не при параде, и вместо того же лилового брючного костюмчика на мне широченная сиреневая толстовка и серые спортивки.Очень даже стильно…и лениво…и стрёмно… — Ну, это мы ещё посмотрим! — я, полная энтузиазма, мгновенно оттаиваю и цепляю портфель на плечо, вылетая из кабинета пулей.Мой приглушенный топот эхом разносится по коридорам, погрузившимся в тишину. Высокая фигура удаляется от меня, и нагнать этого паренька оказывается нелегко.Между нами остается каких-то два жалких метра, и кажется, что я почти могу дотянуться до него рукой, но вместо этого шнурок, развязавшийся так не вовремя, портит мои планы. Я лечу вниз и…романтичного продолжения не будет. Я шлёпаюсь о пол где-то рядом с его ногами и успеваю подметить, что брендовые кроссовки этого Попова вылизаны добела.Впрочем, он и выглядит как модник, заботящийся о своем внешнем виде.Красивый брючный костюм свободного кроя в бежевом оттенке, который выглядит не строго, а скорее развязно, и молочного цвета майка.Волнистые каштановые пряди аккуратно уложены в растрепанную, но замысловатую прическу. Образ — отпад! И я беру эту фразу на вооружение.Ну, чтобы наверняка его умаслить. Он намеревается продолжить движение, ведя себя как отборное хамло. Цепляю его за ногу и гневно заглядываю в лицо.Попов обращает на меня внимание и опускает голову вниз. Может, это стёб над моим ростом? Мол, я тебя не заметил с высоты птичьего полета.Извиняй. — Ты больная? — беззлобно, но так едко и насмешливо спрашивает голубоглазый, что лучше бы послал меня на три весёлых буквы, а не дразнил таким гадким образом. — Чего-о-о? — тяну я, а шок искажает мое лицо до неузнаваемости.В моей голове за секунду проходит сотня мыслительных операций. Ну не может же этот педант обращаться так ко мне? — И глухая? — с наигранным сочувствием он обводит меня пристальным взором. — Ты совсем одурел? Почему это я больная и глухая? — вскакиваю я, и мои щеки горят красным пламенем от всего спектра эмоций, которые нахлынули в момент. — А зачем ты мне под ноги прыгаешь? — криво усмехается. — Прыгаю? Я упала вообще-то и вообще-то из-за тебя.Ты марафон бежишь или по коридору идёшь? Тебя не догнать было! — протестую я и машу руками в активной жестикуляции. — Всё сказала? — громко вопросил он и не думая дождаться моего ответа, развернулся. — Да постой же ты, ёпсель мопсель! — хватаю его за плечо, заставляя развернуться. — Мой ответ — нет, — с брезгливостью он убирает мою ладонь со своего плеча, и васильковые глаза напротив, мимолётно оживляются. Но после тускнеют, как прежде, не выражая больше никаких чувств, не говоря уж об интересе или симпатии в мою сторону. — Но я ещё ничего не спросила! — возможно, если бы я могла, как он в моменте становится непробиваемой и упертой (какой и подобает быть любому нормальному будущему психологу), то смогла бы на равных ему противостоять. Но моя инфантильность берет верх. Я нервно тереблю длинными пальцами края толстовки и закусываю губу, и только одними этими жестами выставляю себя жалкой жертвой. — Спрашивай, — разминая шею, кинул голубоглазый.Идиота кусок! Столько безразличия и хамства я в одном человеке не встречала.Он что, Маугли? Не могу поверить, что его не научили стандартному уважению к незнакомым, особенно если это невинная девушка! — Я хочу открыть книжный клуб у нас в институте и…не можешь ли ты помочь мне в этом? — чтобы высказать свою просьбу, я перешагиваю через себя, и настрой лютовать сменяется моей вежливой и смущенной речью.У этого болвана есть шанс загладить свою вину, если ему хватит мозгов и щепотки культурности. — Нет.На этом все? — разворачивается и также незаметно начинает теряться вдали. Если бы не волна удивления, я бы точно прошлась кулаком по его лицу. Бегу вслед.Снова лечу вниз, потому что шнурки все также волочатся по полу. Фееричное представление! Заказывайте на свадьбы и корпоративы недорого! Приземляюсь на колени и издаю что-то похожее на обречённый рев.Мог бы хоть в этот раз словить… — Ты ходить не умеешь? — Просто замолчи! — нет сил даже, чтобы подняться на ноги и я продолжаю сидеть на полу, закипая окончательно и бесповоротно. — Сложно молчать в такой ситуации, — ликующе заулыбался он, пусть и длилось это недолго. — Подай мне руку, — фыркаю я требовательно, и он закатывает свои бестыжие глаза.Но его широченная ладонь все же приближается ко мне, и я с лёгкостью встаю. — Просто помоги мне! Откроем клуб, и недельку ты будешь делать вид, что мы вдвоем крутые организаторы, а потом, когда народ подтянется, то Добровольский не сможет его закрыть, и будет мне счастье, а ты…просто сделаешь доброе дело! — на последних словах я ослепительно улыбаюсь, и тело наполняется порцией безудержной энергии вперемешку с энтузиазмом. — Как тебя зовут? — резко и отрывисто бросает он и упорно всматривается в мое лицо, то ли находя во мне что-то симпатичное, то ли просто выжигает с лица земли.Второй вариант.Я уверена. — Аполлинария… Астровская… — с просветленного лица не сползает улыбка. — Курс? — У тебя черный пояс по тупым вопросам? Ну…второй… — Невероятно… — вдруг иронично произносит он и звонко хмыкает, погружаясь в свои мысли, а потом выниривает из них и серьезно смотрит на меня. — Так вот, Аполлинария Астровская, со второго курса, завяжи шнурки, пока не убилась и шуруй отсюда. Нет слов.Одни междометия. Да, его воспитала стая волков. Долбаный Маугли. — Ах ты гад… — тихо шепчу я, но до его ушей мои слова явно долетают.Не успеваю и шага сделать, как он останавливается и презрительно оборачивается на меня. — Не опоздай завтра на первую пару.Дружеский совет от гада, — настолько зловеще слетает с его губ, что по телу бегут мурашки. — Дружеский совет? Я тоже дам тебе совет! Ходи и оглядывайся, иначе есть шанс, что на тебя сзади обрушится удар дубинкой.И это не шутка! — запальчиво заорала я, не находя в себе больше сил нагонять его, да и получить дозу стыда за саму себя не охота. Если бы это был другой парень, то я бы утерла ему нос в подобной стычке, но этот Попов… Терпеть не могу когда меня выставляют дурой, да ещё и с помощью такого едкого сарказма.Если увижу в следующий раз, то точно не сдержусь и попрошу пару уроков, как вывести человека из себя.Любопытный опыт.Но то, что он редкостный мудень это точно. Редкостный и эффектный мудень. Я остаюсь одна в пустом коридоре. А все, что оставляет после себя Попов (почему-то его фамилия хорошо отпечаталась в моей памяти) — ужаснейшее настроение и морской солоноватый шлейф тяжёлого и вероятно, дорого парфюма, который царапает ноздри, и я ненавистно морщусь. Картина маслом.При чем картина Репина: «Приплыли».