Гримпенская трясина

Уходи, уходи, ты слышишь, Золотой невесомой песней Дай забыть и лететь мне выше - От любви от больной воскреснуть. И не надо о снах и вере, О клинке, за спиной хранимом, Ветер смоет мои потери, Даст твоё позабыть мне имя. ("Мельница")

Во всем виноват торговец коврами-самолетами. Он проявился не так давно, но уже успел здорово досадить Министерству Магии – недаром на поиски его отрядили целый отдел. Мой отдел. Информация о том, что кто-то где-то купил ковер-самолет, периодически всплывает то в одном, то в другом графстве, мы сломя голову мчимся туда и конфискуем нелегальный товар у тех простачков, кто до сих пор не знает, что ковры уже несколько десятков лет под запретом. Как и полагается, проводим опрос свидетелей. Раз за разом выслушиваем одну и ту же басню – старик, седой, с аккуратной бородкой, незапоминающаяся внешность, не новая серо-черная мантия… никакой конкретики. Маги из других отделов уже в голос смеются над нами в коридорах и называют Жрецами Его Ворсейшества. Советуют помолиться Духу Ковра или наслать на торговца специально обученную боевую моль. Нам остается лишь криво улыбаться в ответ на подколки. Что-то не так с моей долбаной жизнью. Пять, иногда шесть дней в неделю - на работу и с работы, порой я пытаюсь менять маршрут для разнообразия, но чаще всего мне лень. По выходным - выезды к родственникам на семейные обеды. Походы за покупками. Детское питание, овощи, рыба, присыпки, памперсы, игрушки, фрукты, шоколад – разноцветные пакеты, маггловский автомобиль, я давно не летаю на метле, с тех пор, как предпочел аврорат спортивной карьере. Мы живем в таком же 2-этажном коттедже в пригороде Лондона, как тот, где я жил у дяди с теткой все детство, спрашивается, какого черта я пережил столько всего, если вернулся туда, откуда начал. В доме под лестницей есть чулан. Мы забили его коробками с пряжей, ленточками и всякой ерундой для рукоделий Джинни. Мальчишек приходится загонять в ванну с боем. Бои продолжаются и в ванной - Джеймс облил Альбуса холодной водой, тот в отместку обрызгал его моим одеколоном или еще чем-нибудь, что успел схватить с полки возле зеркала... хорошо, что я не держу там ничего опасного. Сегодня среда, потому что вчера было совещание у Кингсли, а оно всегда по вторникам. Совещания Кингсли – самая незыблемая вещь изо всех незыблемых вещей в этом мире. Даже если случится Апокалипсис, и всё живое обратится в пепел, Кингсли будет проводить свои совещания... сидя на каком-нибудь обугленном холме... так же органично, как он сидит в кресле и постукивает по столешнице кончиками пальцев. К выходным Джинни обещает приготовить пудинг. Может быть, к нам наконец доедут Рон и Гермиона с детьми. Из кухни пахнет горячим шоколадом. Альбус нагоняет меня в дверях и просит купить после работы им с Джеймсом по пакету орешков. Что-то не так, потому что всё слишком хорошо, стабильно, устойчиво. Я привык жить на грани катастрофы, бороться и выживать. Теперь мне... скучно? не хватает проблем? Я не знаю. Но что-то не то. На перекрестке, когда светофор загорелся красным, я некоторое время наблюдаю, как струи дождя текут по лобовому стеклу, как люди в плащах под зонтами бегут туда-сюда по своим делам и как роняет листву большой ясень на обочине тротуара... и опускаюсь лбом на руль с острым ощущением собственного бессилия, усталости, когда больше нельзя так, как раньше, но некуда деваться и надо продолжать. Я сижу так до тех пор, пока стоящие позади меня автомобили не начинают раздраженно сигналить. Сегодня, как и всегда, я еду на работу по одному и тому же маршруту, и в один прекрасный день я поленюсь даже подумать о том, что необходимо какое-то разнообразие. Надо делать что-то сейчас, кто знает, может быть, поздно меняться будет уже завтра. В доме полно хорошего кофе, а я пью какую-то дрянь, потому что ее можно приготовить быстро. Привычка, которую я приобрел на работе: в иные дни нам всем некогда пообедать, и мы пьем кофе из автомата. На каждом этаже есть такой автомат - наша с Роном идея, подсмотренная у магглов. И работают они как маггловские - периодически в них заканчиваются сливки или сахар... Иногда к обеду кто-нибудь из нашего отдела покупает круассаны в булочной за углом. Я привык питаться всухомятку, пить кофе на ходу, хотя в сущности это - невнимание к себе, такое ежедневное, сознательное невнимание... Когда-то мы часами могли летать под дождем на метлах, холодные капли попадали за шиворот, но я не успокаивался, пока не поймаю снитч. Теперь стоит только небу нахмуриться - привычная для Лондона погода - у меня наготове зонт и шарф. С каких пор я стал таким изнеженным? Хочется что-то менять, но я вечно откладываю, и рука сама хватается за зонтик, потому что жить на автопилоте куда проще. Я знаю, что это только видимость, и на самом деле однажды мне придется заплатить по счетам за каждый день, что я откладывал. Сегодня день корреспонденции - подоконники и столы нашего кабинета покрыты птичьим пометом. Рон не глядя сложил все письма в лоток. За все те годы, что мы работаем в аврорате, нам ни разу не пришло ни одного сколько-нибудь дельного письма. Мы ждем прихода уборщицы и пьем дрянной кофе. - Не верю я, что ничего не происходит, – терзая в пальцах кусок пергамента, ворчит Рон. – Ставлю что угодно, это происки министерских. Отмывают деньги или еще что-то в том роде. А мы уже полгода гоняемся за каким-то торговцем нелицензионными коврами-самолетами. Просто смешно. Новичкам и практикантам поручают более серьезные дела, чем нам с тобой! Ручаюсь, Кингсли что-то знает. - Не исключено, но в жизни не признается, – пожимаю плечами я. - Осточертело мне просиживать штаны! – восклицает Рон раздраженно и отправляет в корзину для бумаг пустой стаканчик из-под кофе. Сунув руки поглубже в карманы мантии, Рон подходит к окну и говорит: – Веришь, Гарри, чушь какая-то. Как будто всё не то. Не работа даже, а вот все это... вся жизнь как будто с горы кувырком. Гермиона смеется надо мной. Называет это кризисом среднего возраста. Говорит, я скоро стихи писать начну... только какие там стихи... Тухло всё, понимаешь? Рон как будто озвучивает мои мысли. Я так растерян, что не знаю, как рассказать ему, что сам думал о том же в последнее время постоянно. Но откровенного разговора не получается: приходит уборщица, чтобы очистить кабинет от птичьего помета, бумаг, стаканчиков из-под кофе и прочего хлама. Следом за ней явились и трое оболтусов, состоящих в нашем отделе для того, чтобы зря коптить небо. Я бы, конечно, запросто выгнал их по каким-нибудь пустяковым делам, но в этот момент уборщица находит под окном еще одно письмо. Конверт выглядит несвежим и потрепанным, наверное, оно какое-то время провалялось под тумбочкой, но как его туда занесло, ума не приложу. Она хочет бросить его в лоток с бумагами, но на конверте мое имя, и она передает его мне прямо в руки. Обычный министерский желтоватый конверт из плотной бумаги, внутри официальный бланк, какие нам присылают тысячами за неделю - с приказами, распоряжениями по отделам и прочей бюрократической чушью. Но это письмо - без обратного адреса и подписи исполнителя. На бланке нацарапано всего несколько слов: "дело Снейпа закрыто". Вот так, без здрасьте и до свидания. Я недоуменно верчу конверт в руках, а затем неожиданно для себя прячу его за пазуху, поглядывая по сторонам, не заметил ли кто. С облегчением отмечаю, что уборщица переместилась к столу Рона, а сам Рон увлеченно пересказывает Теодору и Лео вчерашний матч. Боба нигде не видно, наверное, пошел за кофе. На всякий случай отправляю в коридор Патронуса с сообщением "Возьми и мне, черный, с сахаром". Жесткий конверт лежит у сердца и царапает душу. Дело Снейпа закрыто. Значит, они расписались в своем бессилии что-то узнать о его судьбе, помимо того, что он действительно и безнадежно мертв. До обеда каждый из нас занимается своими делами, а в 12 я против обыкновения ухожу один в небольшой скверик за зданием аврората. После дождя здесь все мокрое, и нет второго такого идиота, кто рискнул бы сейчас сунуть сюда нос. Мне это на руку, потому что я хочу побыть один и поразмышлять, что к чему. Я сажусь прямо на мокрую лавочку, не потрудившись высушить ее чарами, и достаю конверт. С листьев капает, на бумаге расплывается водяная клякса. Отчего-то мне горько, и этот жесткий лист в руках - апофеоз неправильности в моей жизни. Не то чтобы у меня была надежда... Или все-таки была? Мне когда-то хотелось, чтобы он нашелся. Я назвал сына в его честь... чтобы, может быть, однажды рассказать Снейпу об этом. Я безнадежно опоздал. Внутри закипают досада и злость на самого себя. Мало кто в школе вызывал у меня такую богатую гамму эмоций, как Снейп. Взрослея, я научился выделять главное, и все, кто в «главное» не попадали, оказывались за бортом моего интереса и внимания, но Снейп… Сколько я ни пытался научиться быть ровным к нему… Этот человек всегда выводил меня из равновесия. Всегда. Одним жестом, взглядом, одним оброненным словом, призраком слова, легким вздохом в мою сторону… Если бы я мог запретить ему дышать!.. Видит Мерлин, я старался быть разумным. Старался не замечать его, но слова язвят порой больнее, чем удары. Он как будто преследовал меня, словно шел за мной след в след… Чудился мне вечерами в углах коридоров, там, куда не доставал свет факелов… слышался мне в шорохах на лестнице… опускался дремотой на мои уставшие веки по ночам… Мое персональное наваждение... Сколько я злился на него, как часто еле успевал удержать грубые и дерзкие слова... Теперь, спустя годы, это все оказалось неважно. Важным было лишь то, что Снейп много делал для всех нас... И что он, похоже, кое-что значил для меня.... А я не успел сказать ему об этом. Как жаль. Он пропал еще во время войны, его так и не нашли (да и искали ли?)… Оказывается, было какое-то «Дело Снейпа», я не знал. Но теперь у меня есть нить – загадочное письмо, адресованное мне… И оно возбуждает во мне живейший интерес. Думаю, нужно начать с того, чтобы отыскать отправителя. Обед закончился, я возвращаюсь в отдел и до конца дня перекладываю бумажки и пью кофе. Остальные заняты тем же. Только сегодня заметил, какие у них унылые серые лица. В седьмом часу мы разъезжаемся по домам. Я так погружен в свои мысли, что, разумеется, забываю об орехах, и дома на меня сыплется град упреков от Альбуса-Северуса, потом от Джеймса, а потом и от Джинни – из-за того, что дети подняли такой шум. Я сажаю мальчишек в автомобиль и везу их в маггловский супермаркет. Мы возвращаемся спустя два часа, нагруженные пакетами орехов, чипсов, леденцов, и двумя пластмассовыми саблями. - Поужинаешь? – спрашивает Джинни, вид у нее виноватый. Я отрицательно качаю головой и ухожу в свой кабинет. Сметаю со стола подборку вырезок о торговце коврами и выкладываю на освободившееся место свою единственную улику – письмо. В моей голове зреет план. Завтра с утра я отправлюсь в Министерство, под любым пустячным предлогом… и начну свое собственное расследование по делу Северуса Снейпа. Торговец коврами подождет!