Гримпенская трясина

Два месяца на исходе. Я боюсь, что однажды утром он заведет этот разговор. Или что я уйду за хворостом и вернусь к запертой двери. Как знать, может, он не любит долгие прощания?.. - Что ты думаешь делать дальше? – спрашиваю я. За окном догорает короткий осенний день. Мы лежим на матрасе – недавно набили его листвой заново, поскольку ухитрились продавить почти до пола. Его руки согревают меня, и одеяло сбилось комом где-то в ногах. Без очков мне плохо видно его лицо в полутьме комнаты. Ручаюсь, он понимает, о чем я. Но только произносит с беспечностью: - Все то же самое еще разок, если ты не имеешь возражений. Возражений я не имею. Перед сном мы сидим на крыльце, и он держит меня за руку. Он, прежде отшатывавшийся от меня, словно от прокаженного, теперь сам первый касается меня - откуда взялась эта привычка? Я не заметил момента, когда она появилась, потому что для меня все происходит естественно и правильно. А он, кажется, становится сентиментальным. Так или иначе, он держит меня за руку. И над нами – небо с огромными звездами. А сырой ветер с реки делает ее похожей на Темзу сейчас. - Тебе совсем никогда не хотелось вернуться в Англию? – спрашиваю я. Он странно улыбается в ответ. - Моя Англия была со мной все это время. - Ты имеешь в виду, что и так знал все от профессора Макгонагалл? Но я не об этом. Почему ты уехал? Боялся мести? И почему не вернулся? Он делает еле заметное движение плечом. - Для чего? - Мне не хватало тебя, – говорю я. – Нам всем не хватало. Всё это закончилось ужасно... несправедливо. Твоя история... - ...должна оставаться историей, – перебивает он. – У меня ничего не осталось там. - Ничего? А я? - Ну, ты же сам ко мне приехал, – усмехается он. И добавляет, посерьезнев: – Я не хочу возвращаться. Мои раны так и не зажили до конца. - Ты был ранен? – спрашиваю я. Мы ни разу не говорили о войне, о той ночи, когда он исчез, о том, что было после... Он морщится – этот разговор ему неприятен. - Я не о физических ранах, те давно перестали меня беспокоить. Но я много лет жил не своей жизнью. Долги, обязанности… Я никогда не принадлежал самому себе. И никогда не чувствовал себя внутренне целостным из-за этого. Никогда, сколько я ни пытался что-то наладить. Возможно, это предубеждение, но я считаю, что исчерпал все отпущенные мне попытки. Поэтому, как только я смог двигаться, сразу же сменил один остров на другой. - И тебе действительно хорошо здесь? - Разумеется, нет, если я уезжаю, – ворчит он. - Значит, очередной побег тебе тоже ничего не даст, – подытоживаю я. – Я много думал об этом… Послушай, и свобода, и тюрьма – внутри нас. - Очевидно, так, – произносит он задумчиво, устремив на меня непроницаемый взгляд темных глаз. – Во всяком случае, твоя точка зрения заслуживает внимания. Ты выжил в войне, хотя даже Дамблдор не верил в это. Ты нашел меня, хотя я сделал всё, чтобы уйти от людей… Ты никогда не довольствуешься готовыми ответами… В конечном итоге, ты всегда слушал только себя… Делал только то, что сам считал правильным. И это для тебя всегда было условием душевного равновесия, еще со школьных лет. - А ты считал меня высокомерным нахалом, – напоминаю я. - Считал, – соглашается он. – Твоя внутренняя свобода слишком бросалась в глаза. И я полагал, что, если давать тебе поблажки, ты станешь таким же самонадеянным и легкомысленным, как и твой отец. Меня совершенно не привлекает перспектива провести остаток вечера в разговорах о моих родителях и школьных годах. Но я все же не могу удержаться от вопроса: - А почему ты сказал, что я становлюсь похожим на мать? - Потому что, как и она, руководствуешься сердцем, а не головой. Это неразумно, но я вижу, что твой путь делает тебя счастливым. Что ты улыбаешься. Даже когда устал. И ночью, во сне. Я знаю, что это не показное – в своих чувствах ко мне ты никогда не был лицемером… – он прикрывает глаза и неожиданно спрашивает: – Признайся честно, ты спросил меня об Англии потому, что сам скучаешь по ней? - Я скучаю по мальчишкам, – говорю я глухо. – Знаю, я был не самым лучшим отцом, но знаю и то, что никто не заменит им меня. А ты... Тебе совсем не обязательно уезжать так далеко на север для того, чтобы стать хозяином своей жизни... Послушай, мы можем купить дом в какой-нибудь тихой местности... В Шотландии тоже есть Перт, знаешь?.. И там тоже можно разводить овечек, если это дело тебе по душе... Или заняться чем-то более серьезным... Я ушел из Аврората и ничем не занят сейчас... Мы могли бы с тобой начать какой-нибудь совместный проект... Я взялся бы продвигать его, поскольку хорошо знаю всю эту министерскую кухню... И еще... мои дети... Я очень хотел бы познакомить тебя с ними... Я рассказывал им о тебе... Вы друг другу обязательно понравитесь... - Постой! - он поднимает руку, и я умолкаю на полуслове. Смотрю в его глаза, но не могу прочесть эмоции, которые сейчас владеют им. - Я понимаю, что ты пытаешься сделать, – произносит он, вздохнув. – Ты хочешь привязать ко мне свой мир, но не слишком ли это поспешно? - О какой поспешности ты говоришь? – я чувствую себя так, словно вновь теряю твердую почву под ногами. – Я шел к этому почти двадцать лет! Мне хочется еще добавить: «Я думал, что уже никогда не буду счастлив, но ты смог опровергнуть это. Ты живой... И хочешь сейчас отнять у меня надежду, которую подарил?.. Я не пытаюсь привязать к тебе свой мир – это уже произошло, давно, гораздо раньше, чем мы встретились... И ты не обманешь меня, уверяя, что тебе это не нужно. Люди меняются, но не настолько – я знаю тебя, ты не пустил бы меня дальше порога, если бы действительно не хотел этого». Но я не произношу этого вслух. В конце концов, я действительно не могу что-то требовать - он ведь ничего не обещал мне. Даже когда я ловил на себе его взгляд, от которого вниз по позвоночнику устремлялась стайка мурашек. Даже когда он крепко, до синяков вцеплялся в мои плечи. Даже когда, задыхаясь, шептал мне в губы мое имя. Он ничего не обещал. А я так хотел быть с ним, что ни разу всерьез не задумался о последствиях нашей связи. Если раньше, в моей прошлой жизни, мысль о том, что его нет, вызывала глухое отчаяние, то сейчас мне, наверное, проще умереть, чем расстаться с ним. Он молчит. Я с минуту пытливо вглядываюсь в его лицо - и опускаю голову. Но он сам сильнее сжимает мои пальцы и говорит: - Не усложняй, Гарри. Всё и так непросто. Я ощущаю беспомощность – должно быть, впервые с тех пор, как принял решение искать его. Потому что теперь я сделал всё, что мог. Человеческое существование всегда отравляют два страха – страх неизвестности и когда есть что терять. Я боюсь потерять то, чего не имею - вот в чем моя ошибка. Ночью, лежа рядом с ним, я перебираю его волосы и осторожно касаюсь его губ своими. - Я не хочу идти дальше без тебя. Не хочу потерять тебя еще раз, – говорю я. – Пожалуйста, любимый. Позволь мне остаться с тобой. Он что-то бормочет сквозь сон, крепче обнимает меня и дышит спокойно и размеренно. Я же после нашего разговора не могу уснуть до утра. *** Солнце уже в зените, у меня болит голова, хлопает неплотно закрытая дверь. На столе мне оставлен сыр и хлеб. Чайник давно остыл. После завтрака я выхожу на крыльцо и оглядываюсь – Северус как раз возвращается от реки, и лицо у него обеспокоенное. - Овцы разбрелись по всему берегу, – говорит он досадливо. – Вода идет с глиной. Должно быть, вверх по течению подмыло берег. - Надо посмотреть, что там такое, – предлагаю я. – Уверен, что очистить воду в реке мне по силам. Я умею решать проблемы, это спокойно жить меня не научили. Вертикальная морщинка на его лбу разглаживается, и я успеваю заметить в его взгляде нежность. Из рюкзака извлекается карта, сунутая за ненадобностью на самое дно. Вдвоем мы отыскиваем на ней нашу реку, он показывает, где мы и откуда примерно может взяться глина - выше по течению лежат пустынные поля. - Аппарировать опасно, – говорит он. – Я совсем не знаю эту местность… Нужно идти пешком, и это может занять не один день… - Жаль, что овец не напоишь при помощи обычного «Акуаменти», - сетую я, собираясь. - Это питьевая вода, – говорит он, вручая мне термос. – К заклинаниям прибегай в случае крайней необходимости. Что с ночлегом? - У меня есть палатка… И опыт путешествия по Австралии… Тебя было не так-то просто найти, – против воли я улыбаюсь, и он тоже приподнимает уголки губ в ответ. Тщательно затянув шнуровку на рюкзаке, я выпрямляюсь и подхожу вплотную к нему, - он стоит, прислонившись к двери и сложив руки на груди. - Северус, – говорю я. – Пообещай, что дождешься моего возвращения. Пожалуйста. Его руки ложатся мне на плечи, привлекают к себе, прижимая так крепко, что невозможно пошевелиться, да мне и не хочется. - Обещаю, Гарри, – говорит он, чуть слышно, словно это – самая важная его тайна. *** Дорога вверх по течению действительно занимает почти полтора дня. Обратно я возвращаюсь, преисполненный гордости: работу такого уровня мне выполнять еще не доводилось, и я справился блестяще. Река несет свои прозрачные воды, указывая мне путь. Выбравшись из колючих зарослей на пустынный тракт, я аппарирую – карта снова на самом дне рюкзака, но я уверен, что найду хижину Северуса даже с закрытыми глазами. Впрочем, довольно скоро я имею шанс убедиться в своей ошибке: с небольшого пригорка, на который я приземляюсь, виден коттедж с плоской крышей и облупившейся местами белой краской на стенах. Типовой фермерский домик из числа бедных – ничего удивительного, за исключением того, что я, похоже, неправильно рассчитал координаты. Но это просто невозможно – за годы работы в Аврорате я ни разу не ошибался при аппарации. Я сверяюсь с направлением при помощи волшебной палочки и по солнцу – оно как раз проглядывает из-за туч. Местность кажется мне знакомой. И этот небольшой изгиб реки, и дерево у воды, и холмик, на котором я стою, и высохшая трава с высокими жесткими стеблями – всё это совершенно точно наш заоконный пейзаж. Ошибки быть не может. Но дом не тот. Я бросаю рюкзак на землю, достаю карту и еще раз всё проверяю. Что за бред?.. Спускаюсь с пригорка, продолжая осматриваться. Конечно, стыдно признавать, что я заблудился, но лучше уж попросить помощи, чем плутать, теряя драгоценное время. Я направляюсь к дому, хозяин которого как раз в этот момент выходит на крыльцо, разглядывая небо. - Добрый день! – говорю я, и он, вздрогнув, оборачивается. Теперь уже моя очередь вздрагивать – этот седой ежик волос на его макушке, и эту бородку, и маленькие бегающие глаза нельзя не узнать… Торговец коврами!!! - Черт побери! – побледнев, ахает он - и удивительно прытко пускается наутек. Я настигаю его почти мгновенно, и мы кубарем катимся по земле. Он намного старше меня, и, конечно, сила и ловкость на моей стороне. Мне достаточно секунды, чтобы приставить палочку к его горлу. Он тотчас перестает трепыхаться, лишь маленькие глазки продолжают бегать, да щека подергивается – от страха. - Я ни в чем не виноват! – плачущим голосом произносит он. – Прошу вас, господин аврор, отпустите меня… Я стар и одинок, и всего лишь хотел накопить немного галлеонов себе на жизнь… Мистер Малфой меня убьет … - О чем ты говоришь? – я чуть сильнее нажимаю кончиком палочки на его горло. - Эти ковры были высочайшего качества… – лепечет он. – Точно так же они могли просто постелить их на пол или повесить на стену… Я честно выполнял свою работу... Я не злодей, я всего лишь скромный пастух… - Пастух? – переспрашиваю я, начиная кое о чем догадываться. - Будьте милосердны, господин аврор, – канючит торговец. – Я старик, у меня слабое здоровье, а земля такая холодная.... - Если ответишь на мои вопросы, я лично прослежу, чтобы в Азкабане тебе выдали грелку! – обещаю я с притворной мягкостью. Он начинает хныкать громче, и я, вздохнув, поднимаю его на ноги и на всякий случай связываю антиаппарационными чарами. Теперь можно перевести дыхание и подумать, что делать дальше. Формально я больше не аврор, и едва ли имею полномочия арестовать его, но ему об этом знать совершенно необязательно. Он до смерти боится Азкабана, значит, угроза ареста развяжет ему язык. Удерживая своего пленника на прицеле волшебной палочки, веду его в дом. Мы проходим через длинный узкий коридор – такие я не раз видел в пастушьих хижинах, пока искал Снейпа – и попадаем в небольшую комнату с двумя окнами, на которых красуются простенькие ситцевые занавески. Мебели здесь никакой нет, кроме старого дивана, – я подталкиваю торговца вперед, чтобы усадить, и замираю посреди комнаты. Уверен, я знаю этот диван. Я не могу ошибиться. Преступник уныло садится на край – диван скрипит, и этот скрип мне тоже знаком! - Что все это значит? – говорю я. – Этот дом... Он был совсем другим два дня назад! Старик хлопает глазами. - Так вы уже были здесь? – восклицает он. – Ох... а я-то подумал, что сам прокололся... Выходит, вы искали не меня, а Снейпа?.. Он, минуту назад едва не рыдавший, теперь так нагло ухмыляется, что я, утратив самообладание, хватаю его за грудки. - Где он? – ору я. – Отвечай, мерзавец!!! Пленник тотчас в ужасе расширяет глаза. - Ушел, - тоненьким голосом пищит он. - Он ждал, когда я сменю его, и убрался восвояси. - Лжешь, - рычу я. - Клянусь, это правда! Я прибыл вчера утром. Он расколдовал дом, собрался и уехал. - Что значит "расколдовал дом"? - встряхнув его еще разок для порядку, шиплю я. - Ну, этот дом... То время, что он жил здесь, дом выглядел как-то странно...Такая дурацкая каменная хижина... вы ее видели? Это зрительный обман... Иллюзия... Не знаю, где он подсмотрел такую идею... - Я знаю, где, - бормочу я. - Зачем только ему было это нужно?.. Старик пыхтит. Я некоторое время задумчиво хожу из угла в угол, затем развязываю пленника. Вряд ли он так опасен - бежать ему некуда, а Малфоя он боится еще больше, чем меня. Почуяв, что в Азкабан его никто прямо сейчас тащить не собирается, старый фигляр мгновенно расслабляется. - Хотите чаю? - предлагает он льстиво. - Я же вижу, вы с дороги. И, протянув руку, добавляет: - Джон Беркли. - А? - удивляюсь я. - Ну, это я, то есть. Джон Беркли. - Гарри Поттер, - я автоматически отвечаю на рукопожатие. - Я знаю, - робко улыбается он. - Читал в газетах... Да и Снейп частенько спрашивал о вас. - Что? - я невольно отступаю на шаг. - В каком смысле, спрашивал? - Ну, я полагаю, у него был к вам какой-то личный интерес, - с невинным видом замечает Беркли. - И, поскольку я работал в Архивах, рядом с вами, иногда сообщал ему о вас, когда мы пересекались с ним у мистера Малфоя. Впрочем, ваша жизнь в последние годы не была так уж интересна? - он опускает глаза с притворной стыдливостью. Чертов шпион! - Прекрасно, - говорю я, чтобы что-то сказать. - И зачем ему это было нужно? - Вряд ли для чего-то конкретного, - повторяет Беркли, бочком пробираясь в кухню. - Я же говорю, у меня сложилось впечатление, что это был сугубо частный интерес. Я никогда не уточнял - да он бы и не ответил... Правда, однажды я упомянул об этом в разговоре с мистером Малфоем... А мистер Малфой поручил мне подкинуть вам записку... О его "Деле". Разумеется, втайне от него самого… Мистер Малфой знал, что вас это может заинтересовать... Он еще сказал, что Снейп никогда бы не сделал первый шаг и так бы и жил себе в пустоши... до конца своих дней. - Да, Северус - он такой, - соглашаюсь я, не сдержавшись. - Северус? Кто это? - Ну, Снейп. Это его имя - Северус. - С роду не знал об этом... Все звали его Снейпом, и я тоже звал. Думал, это и есть его имя, - сконфуженно сообщает Беркли. Я удивленно поднимаю брови. Значит, Снейп действительно так сильно хотел узнать что-то обо мне, если доверил это дело малознакомому человеку? - Вы пьете зеленый или черный? – тем временем кричит Беркли уже с кухни. - Или, может быть, сварить кофе? - Нет-нет... Зеленый, без сахара, - отвечаю я рассеянно. Кофе вызывает у меня отвращение, напоминая о работе.   Пока Беркли возится с плитой — печки здесь больше нет, я продолжаю ходить по комнате и мучительно пытаюсь уложить у себя в голове все услышанное за последние полчаса. Мне попадается на глаза тяжелая штора - я думал, это окно, но из-за нее не пробивается никакого света, и, отдернув ткань, я обнаруживаю дверь. Поворачиваю ручку - не заперто - и, шагнув через порог, попадаю в крохотное глухое помещение. Что-то вроде кладовки… Почему я раньше не знал, что в доме есть еще одна комната? Я зажигаю Люмос, и взгляду моему предстает ткацкий станок, занимающий почти все пространство. На нем еще натянуты нитки - и я с любопытством разглядываю гобелен. Рисунок сначала распадается на какие-то цветные пятна, но стоит лишь чуть-чуть отойти назад - и они складываются в картинку. Я не могу удержать вскрик - это Хогвартс, клянусь, это действительно Хогвартс, и звездное небо над ним, и башенки с освещенными окнами... Я стою и смотрю, не в силах пошевелиться, ноги будто приросли к полу. Гобелен не закончен - осталось совсем немного, возможно он намеревался доделать его в эти последние месяцы, но его отвлекло мое появление... Для кого он делал эту работу? Уж не для Малфоя, точно. Я понимаю, что в этой истории упустил еще какое-то важное звено, без которого цепочка по-прежнему не складывается... Почему он нарушил обещание? Почему не дождался меня? Что происходит? Для чего он собирал информацию обо мне? Для чего старший Малфой подкинул мне записку? Сможет ли Беркли хотя бы отчасти приподнять завесу тайны надо всей этой историей? - Чай готов! – доносится из кухни. За столом я первым делом достаю палочку и проверяю содержимое своей чашки. Напиток не меняет цвет, стало быть, этот старый лис ничего не подлил туда. Беркли наблюдает за мной с любопытством. - Не доверяете? – интересуется он. – Ну да, ну да, ведь у вас такая нервная работа… Я не пытаюсь его разубедить. Вместо этого делаю глоток и, отставив чашку на блюдце, устремляю пристальный взгляд на моего собеседника. - Значит, жалования в Архивах вам было мало, и вы взялись за махинации с коврами, - говорю я, скорее себе, чем ему. – Малфой едва ли догадывается об этом. Он не стал бы так рисковать теперь, когда и так потерял всё, что имел… Стало быть, он просто организовал ткацкую фабрику, а вы… подвергали риску его предприятие… Но зачем? - У мистера Малфоя очень хорошая мануфактура, - подобострастно, как если бы Люциус мог слышать его, сообщает Беркли. – Он сделал на ней неплохие деньги… Я познакомился с ним пару лет назад… Нас свёл Браун… из Отдела быстрого реагирования… Браун когда-то занимал у мистера Малфоя деньги, и с тех пор был ему должен… Мистер Малфой и мне ссудил круглую сумму, но я все потратил, пытаясь восстановить семейный бизнес… Увы, мое дело так и пошло ко дну, возвращать деньги было не из чего, и мистер Малфой нанял меня по совместительству торговать своими коврами в Британии… И я честно продавал их под его маркой… Работал на него, как домовой эльф, за жалкие гроши… Пока однажды мне не пришла идея, как поправить свое положение… Я зачаровал ковер, который продал одной дамочке… Чтобы тот вылетел в окно сразу, как только она расплатится со мной. Таким образом я получил и деньги, и ковер, и стал искать на него другого покупателя. Конечно, пришлось поколесить по стране… Постепенно таких «беглых» ковров у меня накопилось изрядно… Мне стало сложно прятать их от мистера Малфоя, и я решил избавиться ото всей партии. Народ у нас темный, про запрет на летающие ковры слышали не все, а покупали их охотно. Но все тайное становится явным, и Аврорат начал охоту за мной… Если бы не Браун, я бы давно уже протирал штаны на скамейке в Азкабане… Когда вы прикрыли мою лавку, я поспешил сообщить мистеру Малфою, что хочу какой-нибудь более спокойной работы, и он предложил мне место пастуха…. И вот я здесь. Я лишь фыркают в ответ. - Где сейчас Браун? – голос мой звучит жестко. Я не имею права вести допрос, но с моральной точки зрения Беркли у меня в долгу до конца своих дней. Заслышав мой тон, Беркли снова пугается и втягивает голову в плечи. - Я не виделся с ним с тех пор, как вы получили его должность… Думаю, он сейчас работает на фабрике у мистера Малфоя... - Кто такой Уилсон Смит? – продолжаю спрашивать я. - Это брат моей матери... Он завещал мне свое дело... Но лавка довольно скоро разорилась… Я не справлялся в одиночку… Я ведь уже старик, - снова заводит он свою унылую шарманку. Мне хочется что-нибудь сломать – так я зол на себя, на этого горе-дельца, на предателя Брауна и на весь мир. - Я вас ненавижу, - сообщаю я. Беркли сконфуженно хихикает. - Куда направился Снейп? – спрашиваю я, не меняя тона. - Клянусь вам, я не знаю! Мне и в голову не пришло спросить его… Какое мое дело? Он человек еще нестарый, законов не нарушал… может спокойно ехать куда угодно и заниматься чем захочет… то ли дело я… - похоже, он готов бесконечно сетовать и жаловаться, и я, утомленный его болтовней и собственными переживаниями, выхожу из дому и иду к реке. Мне надо успокоиться и подумать. Моя любовь тяжела как камень, и я не могу нести ее в одиночку, я без сил. Я сажусь на берегу и смотрю, как волны медленно подступают к носкам моих ботинок и откатываются обратно. Высохшая трава шелестит на ветру. Возможно, этих двух месяцев никогда не было, и я просто придумал их. Как различить, что правда, а что - фантазии? Подол моей мантии перепачкан глиной, уже подсохшей и потрескавшейся. Это единственное настоящее, которое у меня осталось. Я устал бороться. Моя трясина снова оказалась сильнее меня. Сильнее, чем всё, что бы я ни делал. Нет смысла дольше оставаться тут. Бросив последний взгляд на реку, такую прозрачную, что даже на глубине можно разглядеть дно, я поднимаюсь и бреду туда, где оставил свой рюкзак. Тяну его за лямки и неожиданно замечаю на земле лист бумаги, словно нарочно прижатый плоским камнем. Листок сложен вдвое, я разворачиваю его - и на миг у меня темнеет в глазах. Я узнаю почерк Снейпа, его невозможно спутать ни с чьим другим почерком. Письмо адресовано мне, и в нем всего несколько строк. "Гарри, я не мог дожидаться твоего возвращения, поскольку понадобилось уладить некоторые дела, не терпящие отлагательств. Приношу свои извинения за то, что пришлось нарушить данное тебе обещание. С.". Я верчу лист в руках так и сяк, но больше там ничего нет. Значит, это всё, чего я заслужил? Вот эти сухие официальные фразы? На смену апатии приходит злость, и, чтобы как-то выместить ее, я рву письмо пополам. И тотчас мир приходит в хаотическое движение. Я ощущаю, как закручивается воздух вокруг меня, - словно щепка, подхваченная бурным течением, я лечу в неизвестном направлении и выпадаю в ту же неизвестность, больно стукнувшись обо что-то коленками и локтями.  

Эпилог

Так глупо не попадаются даже стажеры. Я лежу на полу, и удар от моего падения смягчает лишь ковёр - ворс щекочет мне щеку. - В школе авроров не учат пользоваться порталами? Очки куда-то делись, и я шарю по ковру, пока их не вкладывают мне прямо в руку. Но надевать их я не спешу. - Ты ушибся? Чёрта с два. Рывком сажусь и водружаю очки на нос. Он стоит возле меня на коленях, и лицо у него обеспокоенное. Ах, какая трогательная забота! - Почему ты не дождался меня? Ведь ты обещал! - произношу я, надеясь, что слова помогут мне проглотить ком в горле - но становится только хуже, голос звучит хрипло и почти дрожит. - Я же оставил тебе письмо! - возражает он спокойно. - Оставил... Именно что оставил, и камушком придавил! Неужели нельзя было передать его через Беркли?! - Вижу, вы познакомились, - хмыкает он. - Тогда, наверное, ты должен понять, почему я не доверил бы Беркли и конфетные фантики... И потом, ты бы никогда не поверил письму, полученному из его рук. - За твоей подписью я бы и черту рогатому поверил! - ору я, и его взгляд становится жестче. - Поттер. С таким подходом к делу тебе нельзя работать в Аврорате. - Я и не работаю в Аврорате, - огрызаюсь я. - Ты сбежал! Я мог никогда не узнать, где ты! Мог просто не заметить это письмо! - Не мог. Ведь ты - Гарри Поттер, - говорит он беспечно. Я, утратив дар речи, смотрю на него, и лишь остатки здравомыслия удерживают меня от того, чтобы его ударить. Или, опрокинув на спину, навалиться сверху и... Он смеется. - Мы с тобой похожи в некотором смысле. Я бы тоже разозлился и порвал письмо, - сообщает он мне таким тоном, словно мы обсуждаем погоду за окном. Я лишь беззвучно открываю и закрываю рот - несколько раз, пока он не накрывает мои губы своими. Поцелуй его мягок и нетороплив, он словно пытается сказать мне, что спешить теперь никуда не надо. - Постой! - отстранившись, говорю я. - Ты даже не спросишь про реку? - Ты весь перемазан глиной. Стало быть - справился, - он снова улыбается, и его влажные губы так близко сводят меня с ума. Дразнят, отвлекают... не дают наговорить гадостей. - Считаешь, это неважно? Я ведь делал это ради тебя! Неужели я не заслужил ни слова одобрения?! - Так и будешь сидеть на полу и ворчать? - спрашивает он. - Я ведь уже продемонстрировал, что не сомневаюсь в тебе - когда оставил письмо. Ты здесь не потому, что гонялся за мной по шести континентам и всем остальным полуостровам и островам мира, а потому, что я хотел этого. Ты слышишь? Я хотел этого, Гарри. Ты был прав, довольно бегать от себя. Я принял решение вернуться туда, где было мое сердце все это время. Отказался от места в Дурмстранге. Попытаюсь найти что-нибудь подходящее здесь, в Англии. И ты говорил о своих детях... Может быть, пообедаем все вместе? Скажем, во вторник? Я понятия не имею, какой сегодня день недели. Число и месяц мне тоже неизвестны. Кроме того, мне плевать, как я буду оправдываться перед друзьями - они наверняка захотят убить меня за то, что я бесследно исчез и так долго не подавал никаких вестей о себе. Со временем они всё равно простят меня и поймут, для чего мне это было нужно. Это обязательно произойдет, я знаю. Потому что сейчас я смотрю в глаза Северуса и читаю в них всё самое главное - о себе, о нём и о мире, который устроен, оказывается, не так уж плохо.   Конец.  2011 г.