Warrioness-Healer & Draco

      — Ох, ты здесь!       Леа, подобрав подол мешковатого платья, быстро побежала сквозь высокие заросли, улыбаясь встречному ветру, приносящему мимолетный аромат еловых веток и горьких трав. Так пах их лес — рыхлой землей, напитанной животворящей влагой теплого дождя, сочной зеленью, укрывающей землю изумрудным покрывалом, пылью и знойным солнцем.       Так пахла беззаботна юность прекрасной полукровной сирены Леа.       — Не кричи ты так, — поморщился лежащий на земле мальчик, посмотрев на нее исподлобья. Выглядел он недовольным, даже раздраженным, но это была лишь его маска: Леа не могла не заметить искорки радости, вспыхнувшие на дне черных зрачков. Он был рад ей, и она об этом прекрасно знала.       — Привет! — девочка плюхнулась на мягкую траву рядом с ним и уперлась руками в землю, заглядывая в лицо единственного друга полными жизни глазами. — Чего ты тут лежишь? Тебя несложно перепутать с бревном.       — Просто лежу, — ответил мальчишка и свел аккуратные светлые брови к переносице. — А ты чего хотела?       — Разве надо что-то хотеть от тебя? — Леа наклонила голову к плечу и надула пухлые губы — кокетничала, пытаясь привлечь его внимание. Но мальчик просто прикрыл глаза и громко зевнул, даже не заметив ее благоухающие кудри. Более того — он вообще не ответил ей!       — Ра-а-а-ан, — протянула она капризно и пихнула его ребром ладони в живот. — Вставай.       Он, не открывая глаз, непонимающе вскинул брови и задал очень лаконичный вопрос:       — На кой черт? Я хочу лежать.       — Но лежать неинтересно, — заканючила девочка, дергая шнурок его рубашки. — А я могу гулять только до заката. Солнце скоро сядет, а мы даже не посмотрим на Песчаную Отмель!       — И что? Завтра сходим. Сейчас я хочу полежать.       — Но ты ведь обещал! — разозлившись, Леа вцепилась ладонями в его плечи и требовательно встряхнула — Ран дернулся, словно тряпичная кукла, но глаз не открыл. Лишь улыбнулся жутко, из-за чего ей пришлось немного напрячься — от этого паренька можно было ожидать любой гадости. — Ты хотел показать, как превращаешься в дракона.       — У меня нет сил, — трагично вздохнул он и безвольно свалился обратно на траву. Его руки были раскинуты в стороны, красивые мглистые волосы струились по сочной, слепящей глаза ярким цветом траве, словно змеи, а длинные ресницы трепетали словно крылья бабочки. Ран был очень хорош собой — поэтому Леа и застыла на мгновение, очарованная колдовской внешностью.       Но, стоило ему чуть приоткрыть один глаз и насмешливо улыбнуться, как она сразу же ощерилась кошкой — не хватало лишь выгнутой дугой спины для полного соответствия.       — Ты нарушаешь свое обещание, Хайтани Ран! — вскричала она, обвинительно складывая руки на груди. — Я не могу дружить с человеком, который не держит свое слово.       Леа надеялась, что Ран после этой реплики образумится и тут же исполнит свое обещание, но он лишь хохотнул:       — Но я не человек, Ле-а.       — Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — не подумала отступать от своего девочка, но тут же вытащила туз из своего рукава: — Я не хочу дружить с тобой!       И в подтверждение своих слов обиженно отвернулась и шумно вздохнула, наклонив голову вниз. Леа хорошо знала, что этот недоумок слишком сильно ценит ее, чтобы вот так бросить и отказаться от дружбы. По правде говоря, они были практически одни друг у друга: с ней в селении никто не желал иметь дела из-за того, что ее мать была нечистью, — сиреной, — а отец — помешанным на Боге пьяницей. Ран же жил на окраине леса вместе с матерью и младшим братом, изгнанный людьми. Если семью Леа жители Гибли просто не любили и старались обходить стороной, то семью Хайтани по-настоящему ненавидели из-за их проклятия.       Ран не был полностью человеком — в его жилах текла синяя кровь дракона, доставшаяся ему от отца. Полукровок огромных ящеров в Гибли откровенно боялись, и на это была веская причина. Такие, как он, не могли жить среди людей, ведь не умели контролировать свою великую силу и подвергали окружающих опасности. Зачастую подудраконы не умели управлять своим превращением из-за слишком слабого духа и крошечной физической силы: звериное в них побеждало людское, человек превращался в огромного чешуйчатого ящера и забывал, кем является на самом деле. Драконы по природе своей были злобными и опасными существами, которые запросто уничтожали целые города и губили сотни людей.       Но случай с Раном был совершенно другим — он хорошо умел управляться со своей силой, контролировать себя во время превращения. Более того, мальчик научился перевоплощаться в дракона и вновь оборачиваться человеком по своему собственному желанию, независимо от проклятия крови, и однажды даже продемонстрировал ей это умение.       Леа откровенно восхищалась им — не каждый взрослый-человек мог так умело обуздывать своего внутреннего зверя, брать его под абсолютный контроль. Ран в ее глазах был настоящими мужчиной, пусть и было ему только четырнадцать лет.       — Ле-а-а-а, — промычал он спустя пять минут молчания, — она точно знала, сколько времени прошло, ведь высчитывала каждую секунду про себя. — Ты правда обижаешься на меня?       Девочка не ответила, гордо вздернув подбородок, но лицо все равно сморщила — тело просто-напросто окаменело. Ягодицы болели от сидения на одном месте, руки, скрещенные на груди, совсем затекли, но она не решалась сменить позу, чтобы не сбить свой воинственный настрой. И заодно отгоняла от себя ехидный шепоток какой-то части сознания, который говорил о том, что она расколется орешком после нескольких его просьб.       Это злило ее до зубного скрежета. Обостренное чувство гордости, доставшееся ей от матери, не хотело даже думать о том, что она может поддаться низменным чувствам восхищения и тотчас простить ему все мелкие детские обиды, которые ребенку всегда кажутся такими серьезными и непростительными.       — Леа! — Ран требовательно схватил пояс ее платья и чуть потянул на себя. — Ты обиделась?       Но она снова промолчала, пытаясь сосредоточить свое внимание на щебечущих в кронах деревьев птиц. Они весело перекрикивались между собой, делились последними новостями и сплетнями, а кто-то громко возмущался и просил захлопнуть свой клюв. Ей нравилось прислушиваться к мелодии леса, разбирать ее по нотам, впитывать и пропускать через душу каждую октаву, выдох и шелест. Голос природы, ее непревзойденная, неиссякаемая и первозданная песнь была самой лучшей мелодией, которая не сравнилась бы с пением прекрасной коварной сирены или Голубого Кита. Даже собственный голос, доставшийся Леа от матери, мерк перед звучанием флоры.       — …совсем. Я как будто с деревом разговариваю, — добавил Ран недовольно. Накручивал он теперь не несчастный пояс ее платья, а крупные кудри каштановых волос, отливающих на свету жженым дубом — но Леа и не заметила столь смущающего факта, отвлекшись на чириканье птиц.       Но снова промолчала, чувствуя, как близок к извинениям Ран.       — Да хватит тебе! — наконец взорвался он и рывком приподнялся, оказавшись прямо перед ее покрасневшим носом. — Перестань дуться из-за пустяков, Леа. Я ведь просто пошутил.       Он властно вперился в ее зрачки своими — практически человеческими — они были лишь совсем немного сужеными, словно у змеи. У Леа же наоборот, были крошечными, топнущими в морском дне многоцветных радужек. Но их объединяло колдовство, текущее по венам, связывало их самыми прочными узами, помогало понять друг друга.       А магия внутри них стала основой для новых чувств, пока еще сокрытых под пеленой юношеской бравады и глупой уверенности в собственной независимости.       Поэтому Леа высунула язык. Поэтому Ран после этого щелкнул ее по носу и навалился сверху, заставляя упасть на спину, в объятия густой шелковой травы.       — Ран!..       Крик злости в конце превратился в заливистый хохот, спугнувший миролюбивых птичек с облюбованных веток. Леа сквозь пелену на глазах видела, как малиновки несколько недовольно покружили над ними, а затем скрылись за раскидистыми ветвями дуба — но успела расстроиться, ведь паучьи пальцы на ребрах и животе не давали ей продохнуть. Ран, как обычно, использовал запрещенный прием, начав давить на ее самое слабое место. Леа до жути боялась щекотки — одно малейшее прикосновение могло заставить корчиться и извиваться, словно червяк. И Хайтани не гнушался пользоваться этим тогда, когда считал выгодным для себя.       — Все… — молила Леа, слабо отбиваясь от его назойливых рук. — Ран… я прощаю тебя… хватит. Ран!..       Но он не останавливался до тех пор, пока Леа не скрючилась и начала задыхаться от смеха. Лишь тогда его ладони скользнули на худые плечи и придавили к земле.       — Ты сказала, что прощаешь меня, Леа! — он обезоруживающе улыбнулся и уложил ее голову себе на колени. — Теперь спой для меня что-нибудь.       Девочка все еще тряслась от хохота и вытирала слезы с щек, пытаясь поджечь в себе новую злость на несносное поведение Рана. Но не получалось: она видела до странного безмятежное голубое полотно над головой, нефритовую зелень, обрамлявшую небосвод, и сияющие фиалками глаза самого лучшего друга. Ей было весело, как птицам в кронах деревьев, она щебетала так же громко и заливисто, улыбаясь миру с охотой.       И неожиданно осознала, что больше не представляет свою жизнь без него. Без Рана.

†—⋆˖⁺‧₊♱₊‧⁺˖⋆—†

      — В краю средь гор и высоких долин текла река, извиваясь вдали, — громко и чарующе пела Леа, осторожно срывая стебли растений испачканными в земле пальцами. — Прекрасней не было страны, где рождались баллады и сны…       Листочек за листочком, соцветие за соцветием, она наполняла свою плетеную корзинку целебными травами, которые было нужно засушить на зиму. Ей нравилась эта нелегкая работа — только в такие моменты, разбавляя стрекот кузнечиков, шепот ветра и щебет птиц своим неземным голосом, она чувствовала невероятно глубокое единение с природой. Остальные люди исчезали без остатка, оставляя ее наедине с Матерью-Природой.       — В дорогу звал глас таинственных гор. Три сына там покидали свой дом. Один был го-о-орд, другой — упря-я-ям, а третий был сердцем смирен…       — Ты могла бы не вопить здесь, ведьма? И без тебя тошно.       Леа подавилась на выдохе словом, глотнула лишнего воздуха и закашлялась — голос, раздавшийся буквально из ниоткуда, напугал ее больше, чем оскорбил. Воровато оглянувшись, она на всякий случай прижала корзинку, полную трав, к своему бедру и снова посмотрела по сторонам.       Овраг, в котором она находилась, обрамляли высокие липы и дзельквы, низкие кустарники, ломящиеся от ягод и соцветий белых цветов. Мальчишеский голос точно раздавался из одного такого куста, но вот какого, она не смогла понять. Тогда пришлось напрячь слух, прислушаться к малейшему шороху, способным уличить незнакомца и показать, как нужно разговаривать с девушками. Но Леа не могла услышать что-нибудь, что обнаружило бы наглеца — деревья все так же шелестели, верхушками чуть гнулись от ветра, птицы весело передавали друг другу новости, журчал неподалеку извилистый ручеек.       Ничего постороннего.       Решив, что бесполезно тратить время на обнаружение наглеца, Леа с нарочитым безразличием опустилась на корточки и начала петь еще громче, чем прежде:       — Слова отца были грусти полны: «В любви моей вы росли как цветы. Что ждет вас там — в чужи-и-их края-я-ях? — да хранит вас молитва моя». И звучало в ответ…       — Да заткнись ты уже, а! — вновь раздался раздраженный голос. — Если хочешь петь — вали домой. Мешаешь.       На этот раз Леа смогла понять, откуда он доносился. Предварительно отойдя от деревьев вглубь луга, она осторожно подняла голову и начала выискивать глазами своего недоброжелателя. На первых порах ей не удавалось выцепить взглядом мальчишку — она видела лишь громоздкие ветви и яркие пластинки листьев, подставляющих свои лица теплым ласковым лучам полуденного солнца. Но потом девочка смогла заметить странно прямой отросток ветки, оказавшийся чьей-то очень длинной ногой в старом изношенном ботинке, участки белой кожи и искривленные в презрительной гримасе губы.       Это был самый обычный человек, каким-то образом залезший на середину высокого дерева.       — Что ты там делаешь? — пораженно выдохнула Леа и быстро подбежала к стволу, запрокинув голову кверху. В ответ на нее смотрело лицо, черты которого из-за расстояния и густой листвы было невозможно различить. Но зато она ясно ощущала неприязнь, исходящую от нескладной мальчишеской фигуры.       — Не твое дело, ведьма, — огрызнулся он. Тон у мальчика был резким, но уж больно агрессивным. Стало понятно, что он взвинчен и свое недовольство горазд выместить на других. — Уходи!       Леа воинственно приподняла подбородок и коснулась влажноватого ствола дерева ладонью.       — Почему это я обязана уходить? — возмутилась она. — Я имею право быть здесь ровно так же, как и ты.       — Твое место — в твоей прогнившей деревне, — раздалось злобное в ответ. — Уматывай отсюда. Этот лес — мой дом.       — Этот лес — дом зверей, птиц и ветра, — возразила Леа и напрягла зрение в надежде разглядеть паршивца. Но его, к сожалению, совсем не было видно. — И я сама решаю, где мое место. Я — не рабыня.       — Слушай, не-рабыня, — процедил Голос, — я говорю в последний раз — проваливай. Ты мешаешь мне.       — Тем, что собираю травы?       — Тем, что воешь как собака во время течки, — сказал он, и Леа пораженно ахнула, чувствуя, как щеки затапливает румянцем стыда и гнева.       — Тебе бы вымыть рот с мылом! — вскричала она и беспомощно огляделась, будто призывая силы Природы в свидетели, прося их покарать грязный язык оборванца. — Паршивый мальчишка!       — А-а-а-а, вот и заговорила, — злорадно засмеялся Голос, но тут же громко, мучительно зашипел.       Леа вздрогнула — она различила в шипении нотки мучений, боли, страдания.       Ему было больно. Поэтому и хамил в как последний раз — пытался через злость облегчить свой груз.       Ее доброе сердце кольнуло сострадание.       — Эй! — вновь позвала она, запрокинув голову.       — Что?!       — Ты ранен, верно? Тебе нужна помощь?       — Ну нет, — тут же отрезал Голос. — Не нужна.       — Но ты ведь ранен.       — Как ты это вообще поняла?       — Ну, — Леа замялась, — по голосу. Ты смеялся, а потом зашипел. Так всегда бывает с теми, кто поранился.       — И правда ведьма, — с нотками торжества отозвался Голос.       — Нет! — слетело с губ возмущенное. — Не ведьма, а целительница.       — Будешь лечить людей? — более миролюбиво поинтересовался Голос.       Она зачем-то кивнула и улыбнулась.       — Да. И не только людей. Животных, птиц — всех, кто примет мою помощь или попросит ее.       — Всех, говоришь? А мне поможешь?       — Конечно! — Леа радостно улыбнулась. — Если ты осторожно спустишься с дерева, я смогу тебе помочь. У меня с собой есть и фляга с водой, и флакон с мазью, даже травы для облегчения боли. Где у тебя рана?       Девочка ожидала, что Голос вот-вот спустится с дерева и позволит ей обработать рану, но там, наверху, почему-то молчали. Прошла одна безмолвная минута, две, три — он не спускался. Не на шутку разволновавшись — а вдруг он уже успел умереть или потерять сознание? — Леа подала голос:       — Эй! Так ты спустишься?       — Ты не захочешь мне помогать, — раздалось в ответ кислое.       В голосе Голоса сквозила такая обида, что Леа на секунду стало дурно.       — Захочу, — она снова улыбнулась. — Я помогу тебе. Обещаю.       — Ты передумаешь, когда поймешь, кто я такой.       — Тогда скажи сейчас, кто ты.       — Это ты посмотри на свою руку.       И только в эту секунду Леа поняла, что влажного ствола дерева в самом разгаре жаркого лета просто быть не может, если только оно не начало гнить изнутри.       Она отдернула руку словно от огня, взглянула на нее — и увидела, что кожа покрыта синими разводами.       Это была кровь дракона — ароматная, густая, темная, не похожая на человеческую. Она, видимо, текла по стволу прямо оттуда, сверху, где сидел мальчик.       Такое огромное количество…       — Слезай! — рявкнула она, полная решительности. — Иначе умрешь прямо там от потери крови.       — Я как бы тот самый отброс, живущий в лесу, — пояснил он раздраженно. — С какой стати ты хочешь мне помочь?       — Ракалия, — ругнулась Леа и обреченно вздохнула. Она как никто другой знала, насколько порой мальчишки бывали невыносимы и горды — в Гибли их пруд пруди, желающих воочию увидеть полукровку сирену и начать охранять ее от злобных ведьм и гномов. — Спускайся, говорю тебе! Я сама почти как ты.       — Как я? — переспросил Голос недоверчиво. — Объясни!       — Моя мать была сиреной, — Леа быстро развязала белый кусок ткани, полный изумрудных листочков и стеблей тысячелистника. — А отец — обычным человеком. Меня тоже не сильно любят в Гибли. Так что не переживай и спускайся. Мне нужно прочистить твою рану.       Леа ожидала, что он будет возражать — однако ответа не последовало. Но и отсиживаться дальше на дереве полудракон не стал: тут же зашуршал листьями и ветками, спускаясь. Девочка победно улыбнулась и быстро вытащила со дна корзинки небольшую фляжку, доверху наполненную свежей родниковой водой — наполнила ее получасом ранее из ручья, — и быстро протерла грязные руки. Они дрожали от волнения; ей не терпелось увидеть собственными глазами одного из семьи Хайтани, живущей на отшибе леса, о котором ходило так много самых разных слухов. Кто-то говорил, что он покрыт чешуей вместо кожи, кто-то — что он дышит горячим дымом, кто-то заявлял, что у него вместо пальцев растут искривленные острые когти. Она даже отчасти поняла тех детей, которые караулили ее, желая понять, может ли ее пение свести человека с ума или нет. Любопытство порой бывает сильнее всякого страха — заставляет совершать глупости.       Но опасности Леа почему-то не чувствовала.       У него не было ни рогов, ни когтей, ни даже длинного раздвоенного языка. Голос выглядел как самый обычный мальчишка в лохмотьях — как самый обычный и очень красивый мальчишка с черным витиеватым узором под кожей, небольшим налетом чешуи на плечах и длинными черными волосами. Его лицо было тонким, с изящными чертами, которые, вероятно, он унаследовал от отца-дракона, чувственным — но сейчас оно было изможденным, серым, таким запретно-хрупким, словно хрусталь.       Голос был красивым мальчиком. Вероятно, вырастет невероятно мужественным, — мелькнуло в голове у Леа.       А потом она увидела рану на его теле.       Рваная по краям, кровоточащая синей кровью и желтой сукровицей, пролегшая аккурат между сероватых от чешуи лопаток. Она ужаснулась до того, что сердце в груди содрогнулось и начало стучать яростнее. Было ясно, что мальчику очень больно.       — Так, — Леа, на ходу беря себя в руки, быстро подобрала корзинку и заглянула в его лицо. — Быстро идем к ручью. Сможешь? Отлично. Воды из моей фляги будет недостаточно.       Они добрались до берега молча, но очень быстро. Сердце отбивало запредельно быстрый ритм — настолько стремительны были события, что Леа практически заставляла себя дышать. Желание помочь, облегчить страдания измученного болью существа заставило ее забыть обо всем на свете. В голове методично выстукивала одна-единственная мысль: помочь.       — Садись, — приказала она. Мальчик, к ее удивлению, не стал спорить, а молча опустился на траву, спиной к ней. Деливито закатав рукава платья, Леа начала осторожно промывать рану водой.       Синяя кровь была наполнена очень странной магией, что делала ее гуще и темнее человеческой. У самой Леа кровь была розоватой, как у единорогов, больше подходящая на цветочное вино, и такой же жидкой. Ей пришлось пожертвовать несколькими тряпками для трав, чтобы полностью отчистить рану, уже покрывшуюся струпом, и вытереть подтеки сукровичный массы. Очищенная и совсем немного кровоточащая рана теперь начала выглядеть не так ужасно, как показалась в начале.       — Сунь под язык, — сказала Леа и протянула ему листочки тмина и зверобоя. — Это поможет снять боль.       — А это не отрава? — с нескрываемым гонором поинтересовался мальчишка. — Вдруг тебя эти подослали, чтобы убить меня?       Леа открыла было рот, чтобы огрызнуться, но, осекшись, сунула туда траву и прожевала под его удивленным взглядом через плечо.       — Вот, — со смаком произнесла она, проглотив горькую траву. — Съела. Не умерла. Это зверобой и тмин. Облегчает боль.       С этими словами она протянула ему новые листочки, которые он с неохотой, но съел. Довольно мурлыкнув, Леа достала из корзинки пучок тысячелистника и глубоко вздохнула, уже предчувствуя новую ссору.       — Эй, слушай, — начала она неуверенно. — У меня есть трава, но нет кипятка, чтобы сделать из нее мазь.       — И?       — Мне придется пережевать листья. А потом намазать их на рану, чтобы обеззаразить. Ты ведь не брезгуешь?..       Мальчик странно усмехнулся и покачал головой.       — Нет. Можешь жевать.       Осторожно кивнув, Леа забила рот горькими листьями тысячелистника и начала пережевывать. Это всегда было неприятно, зато очень действенно — чистая слюна и соки съеденной травы усиливали целебное действие тысячелистника. Если сверху наложить повязку, то рана успокоится и не будет беспокоить, оставляя после себя тупую боль, которую можно побороть при помощи сна и мятного чая.       — Как тебя зовут? — неожиданно подал он голос. Леа, вытащив изо рта кислую массу из травы и сока, быстро распределила ее по всей белой тряпке и ответила, морщаясь от послевкусия трав:       — Я Леа из семьи Куран. А тебя?       — Я Ран Хайтани. Ты ведь наверняка уже знаешь.       — Вообще, знала только имя семьи, а не твое собственное, — возразила она и начала мазать пережеванные листья по краям раны. Ран дернулся, зашипел и напрягся — ему было неприятно, и он имел на это право. Леа дала ему время, чтобы прийти в себя, и начала мазать спину снова. Осторожно, прикрывая краями от ветра, давя цельные листочки, чтобы сок из них сделал свое дело. Мальчик больше ничего не говорил и не дергался, лишь изредка шипел и сжимал челюсти. По мере обеззараживания Леа начала изучать его внимательным взглядом и заметила, что сложен он для подростка очень даже неплохо. Красиво очерченные мышцы, двигающиеся под плотной кожей, черные узоры на левой стороне тела, развитая мускулатура. Глядя на него, она вновь и вновь задавалась справедливым вопросом: где он так себя покалечил? Кто это сделал? Неужели у него есть столь жуткий враг?       Под гнетом этих мыслей целительница все же закончила делать перевязку — теперь раны не было видно из-за широкой белой ткани, обвязанной вокруг его груди. Довольная своей работой, она поднялась на трясущиеся от долгого сидения ноги и отряхнула платье почерневшими ладонями.       — Спасибо, Леа, — буркнул Ран без капли искренней благодарности, когда она собрала в корзинку оставшиеся после лечения вещи. — Я, черт возьми, теперь в долгу перед тобой.       — Это мое предназначение, — мягко ответила она и улыбнулась. — Но я сделала лишь малую часть. Эту перевязку нужно поменять вечером. Если хочешь…       — Не нужно, — прервал он, поведя широкими чешуйчатыми плечами. Поднялся с земли — очень медленно, стараясь не выдать свою боль гримасой, — и тяжело вздохнул. — Я дальше сам справлюсь. Как называется та трава?       — Тысячелистник, — пытаясь скрыть грусть за улыбкой, сказала Леа и протянула ему листочек. — Она растет вблиз Песчаной Отмели.       — Песчаная Отмель, — повторил он и дернул уголком губ. — Завтра придешь?       — Куда? — удивилась Леа.       — Ну, на Отмель, — пояснил Ран нетерпеливо и рассерженно блеснул фиолетовыми глазами. — Сделаешь мне новую перевязку, покажешь травы. Споешь что-нибудь…       Восторг тут же загорелся в ее огромных глазах.       — Так тебе нравится, как я пою! — она, откинув тяжелые кудри на спину, счастливо улыбнулась и перехватила корзинку двумя ладонями. — Правда?       — Нет, — отрезал он и сложил руки на груди. — Воешь как собака.       — А вот и неправда! — щеки Леа вспыхнули румянцем злости. — Моя мать была сиреной. У меня — ее голос.       — Не вижу в нем ничего прекрасного, — фыркнул Ран и стремительно зашагал в сторону леса.       Леа опешила, но вслед не ринулась — слишком уж много он на себя брал.       — Ты куда?       — А? — его лицо скривилось. — Домой. Мне стало легче от твоих цветов.       — Это целебные растения, невежа!       — Да плевать. А что мне еще делать?       — Попрощаться, конечно же!       — А как?       — Ну, — Леа замялась, немного пристыженная. Он ведь рос один и наверняка не знал, как нужно правильно разговаривать с людьми. — Можешь сказать либо «Пока!», либо «До встречи!». Это означает, что мы встретимся снова.       Лицо Рана недоуменно вытянулось.       — Ладно, — он резко махнул рукой. — До встречи, сирена!       И скрылся в тени лесных деверьев, оставив Леа одну — сбитую с толку, раздраженную и смущенную одновременно.       Но они встретятся снова: а это значит, что у нее будет шанс отвесить ему заслуженную оплеуху.