Амон Добрый

Было темно и жарко. В этой абсолютно приятной темноте Амона удерживало хрупкое девичье тело. Он поглаживал ее по бедру, задирая платье все выше и выше... Разве на ней не было колготок? Плевать, куда они делись, ничто больше не сдерживало его и он припадал к ней, к ее мягкой коже, целовал грудь, прижимая ее тело к мягкой поверхности. Он чувствовал, как ее ноги обратились вокруг его талии, как в самый нужный момент он не обнаружил на себе одежды, и на ней тоже... Амон проснулся в холодном поту. Его сильно трясло, было темно как в бочке, он не понимал, где находится. Паника утихла, он набрал воздуха в лёгкие и шумно выдохнул. Сон. Просто дурацкий сон эротического содержания. Ничего особенного, бывает. Спохватившись, он ощупал себя и свое спальное место. К счастью, все было сухо, обошлось без эксцессов. Хотя нет, эксцесс был - откинув одеяло в сторону он увидел характерную "палатку" под собственным халатом. Блядь. Он потихоньку приходил в себя и успокаивался. Все в порядке, нужно спать, ничего особенного не случилось. Он зашуршал одеялом и перевернулся на другой бок, кровать жалобно скрипнула. Наступила абсолютная тишина. Прислушавшись, Амон уловил звук тихого и спокойного дыхания. Почему все приключения сваливались именно ему на голову? Непонятно. Гёт перевернул подушку, зевнул и задремал. Проснулся он и правда, в одиночестве, обнаружив на ближайшей табуретке записку, где было печатными буквами написано по-немецки: "Доброе утро. Сырную булочку я погрела, салат лежит в миске, специально для тебя. Приятного аппетита и веди себя хорошо". Мелочь, а приятно! Валяться в кровати не было ни малейшего смысла. Он протер глаза, зевнул и поднялся. Это отдаленно напоминало его утро раньше: он умылся, почистил зубы, пошел на кухню... Поедая булочку, Гёт ни о чем больше не думал. Все ещё хотелось спать, самую малость. Вместо того, чтобы пойти обратно в кровать, офицер пошел в большую комнату к телевизору. Он лег на диван и включил монитор, сразу убавив громкость до нуля. Что ж, на сей раз передача про райских птиц. Птаха с огромным жёлтым хвостом сидела на ветке дерева и кривлялась в разные стороны, показывая себя всем присутствующим самкам. Интересно, с каких пор именно женщины начали наряжаться, краситься и привлекать мужчин, если по природе украшать себя должен самец? Как бы ни решила эволюция, Амона это не сильно беспокоило. К женщинам он всегда относился снисходительно. Их милое щебетание редко когда надоедало, а уж если они нахваливали его, Амона Гёта, то не надоедало вовсе. Вероника никогда не сказала бы что-то вроде: "о, вы так хороши, Амон?" "Господин офицер сопроводит меня до номера?" "Господин, господин, господин..." Ему было странно представлять девушку такой. Однако она смогла бы похвалить его, он был уверен. Соленые палочки в упаковке кончились, передача про райских птиц тоже. Теперь показывали что-то про жуков. Какое дело было Амону до этих букашек? Он прошёлся бы армейским ботинком по их панцирю и даже не заметил. Очевидно, зрителя пытались вывести на нервы: жук-олень на экране отчаянно пытался выбраться из воды. Гёт смотрел на эту картину с лёгким весельем. Евреи тоже дрожали, когда разговаривали с ним, словно барахтаясь в пучине своего ничтожества. Вероника запретила ему говорить так. Но не запретила об этом думать. Было только двенадцать часов, а он уже очень сильно скучал. Что ему было делать здесь, в одиночку? Неужели он пять дней в неделю должен будет проводить вот таким образом? Предоставленный самому себе? Нет, он мог быть один, он любил быть один. Но не тогда, когда он не мог ни прочитать книги, ни послушать радио... Программа про жуков ему опостылела. Вот бы вернуться в то время, когда Германия была сильна, они побеждали, он получал огромное жалование... Если бы Вероника попала в концлагерь, он определенно отправил бы ее на кухню, не стал бы мучить. А лучше - сразу в личные служанки. Была бы любимой горничной, кормила бы его с ложки... Он мог себе это представить, но не мог вообразить ее в виде прислуги. Его горничная Хелен всегда была молчаливой, никогда не отвечала ему, всегда дрожала, когда он с ней разговаривал... О, милая Хелен. Воспоминания о еврейке лежали тяжестью на сердце. Он не хотел вспоминать. Хелен осталась там, далеко позади. Она, должно быть, прожила долгую и счастливую жизнь, вышла замуж, родила детей какому-нибудь презренному еврею... Он не хотел больше думать о ней. Отчего же так тяжко? Она была гребаной неблагодарной сучкой, чего ещё тут объяснять? Поступила бы Вероника так? Он был для неё никем, просто нахлебник и не более того. Но тем не менее, она не выгнала его. Она помогала ему готовить еду, давала продукты и одежду, а душу согрело воспоминание о том, как она купала его в первый же день. Амон хотел бы повторить. Возможно, даже помыть ее... Он массировал бы ее плечи и потом сам забрался бы в воду... Стоп! Он не был подростком с бушующими гормонами, он был зрелым мужчиной с определенными принципами. Что же, надо будет уделить больше внимания собственной плоти отныне и впредь. Да простит его Вероника за столь похабное поведение в его ванной. А если она тоже..? Все-все, успокойся, комендант. Между прочим, можно и пообедать. Амон ел машинально, не разбирая вкуса. Он так давно по-человечески ни с кем не общался, что потеря (пусть и временная) недавно приобретенного знакомого стала тяжким испытанием. Он то и дело поглядывал на часы, чтобы понять, сколько ещё ждать. Ещё где-то часа два-три. Не так уж и много, но достаточно, чтобы расстроиться. После обеда Гёт решил обследовать квартиру. Он обошел большую комнату, рассматривал стеллажи с книгами, полки со статуэтками. Здесь было что-то, что отдаленно напоминало ему о былых временах. Было довольно уютно и спокойно. А потом он решился выйти на балкон. Балкон был большим, наверное, следовало назвать это лоджией. Она была застеклена со всех сторон, и ее смело можно было назвать ещё одной комнатой: здесь стояла сушилка с вещами, стул, множество растений в горшках, некоторые были даже подвешены в потолку. Он внимательно осмотрел их - горшки сильно отличались от немецких, но он так давно не видел цветущих петуний... Они были фиолетовыми, с крупными цветами, похожими на граммофоны. Он осторожно потрогал пальцем один из цветов. Ничего. Амон перешёл к окну. Вид с лоджии ошеломлял: напротив была дорога, по которой туда сюда носились автомобили, совсем не похожие на те, что он помнил. А чуть дальше стояло огромное здание. Неужели там живут люди? А сколько этажей в этом доме? Подобные дома (может, чуть поменьше) торчали тут и там. Однако он видел зелёные кусты, газоны, а сами окна выходили в палисадник. Он видел клумбу внизу, по бокам росли деревья. Гёт открыл форточку (сам догадался, как это сделать) и подошёл к окну. На него подул свежий ветер, пахло землёй и дождем. На улице то и дело ходили люди, но им было все равно на него, как и ему на них. Дышать было хорошо, серое хмурое небо от чего-то казалось доброжелательным. Он вдыхал полными лёгкими, пояс на халате развязался, и теперь его грудь обдувал лёгкий ветерок. Амона привел в себя скрежет открывающегося замка. Вероника зашла в квартиру, дверь хлопнула. - Эй, Ааамооон! Возьми сумки хотя бы! - он наспех закрыл окно и завязал халат. Взяв у девушки пакеты с продуктами, он отнес их на кухню и остановился в ожидании. - В зелёной сумке замороженная курица. Будь добр, выложи ее. О, и коробку эту тоже вытащи и положи в холодильник! Это наггетсы, как ты и хотел. - она хрустнула спиной и переоделась в халат. - Знал бы ты, как я устала. - вздохнула она. - Хочу жрать ужасно. Ты тут как, живой? - она зашла на кухню и увидела миску от салата. - Раз ел, значит точно живой... Амон, пожалуйста, ты же умеешь открывать и закрывать воду, у тебя есть руки. Помой посуду хотя бы за собой, ну правда! Знаешь, я очень устала, ехала в полной маршрутке... - Я тоже устал - буркнул он. В конце концов, он поплелся на кухню и сделал то, что было велено, ругаясь себе под нос. Они оба сидели за столом, Вероника пила кофе из малюсенькой чашечки, Гёт хлебал из своей кружки. - Ладно, твой кофе не так уж и плох. - честно призналась хозяйка. - Главное, чтобы меня после него не обсыпало. - Прыщами, всмысле? Глупости какие. У тебя чистое личико, не придумывай... - он оторвался от чашки, игриво улыбнувшись. - Если бы все было так просто, как ты говоришь... - Ты преувеличиваешь, фройляйн. Как... прошел твой день? - офицер сделал глоток горячего напитка. - Обычный день в университете... Ничего особенного. В столовой опять очередь, я голодная... Компьютерного моделирования сегодня не было, сидели, дурака валяли... - Я не понимаю ни единого слова, но звучит увлекательно. - Прости, я постоянно забываю, какой ты древний. - улыбнулась она. - Блин, тебя даже уменьшительно не назовешь... Амоня? Амончик? - один вариант звучал смешнее другого. - Моня. Мама так называла. Друзья тоже. - Выходит, что мы друзья? - По крайней мере, мы можем уживаться вместе, а это уже дорогого стоит. - кивнул Гёт. Было уже поздно, Амон безумно хотел спать. Но у него не было сил добраться до постели. Он решил не идти в ванную вовсе и сразу плюхнулся в постель. Уснул почти сразу, мысли его не тревожили. А вот утро выдалось крайне отвратительным. У него сильно заболела голова и он решил не вставать с мягких подушек. Он слышал, что Вероника ещё не ушла из дома, значит было около семи утра. Он хотел было крикнуть ей, сказать что-нибудь, но решил промолчать. По ощущениям было похоже либо на похмелье, либо на простуду. Но он не пил... Значит, он заболел. "Глупости!" - сказал он сам себе и резко встал с кровати. Перед глазами зарябило, голову как будто тисками сжали. Надежда на то, что он сможет перенести простуду на ногах, живя в обычном режиме, таяла на глазах. На его счастье, Вероника пришла в комнату и ободряюще с ним поздоровалась. Он промычал что-то ей в ответ и замотался в одеяло с головой. - Доброе утро. Ты как? - Отвратительно, если честно. - ответил мужчина. - Я разбудила тебя? Тебе плохо? - Второе. Она подошла к нему вплотную и стащила с головы одеяло. Потом положила ладонь ему на лоб. - Точно ничего не могу сказать, сейчас схожу за градусником, ты померяешь себе температуру. - Глупости, ничего страшного, фройляйн! - попытался отшутиться он. Но девушка уже вернулась, держа в руках градусник (специально ртутный, а не электронный, чтобы Гёту было удобно). - Держи крепко подмышкой. Ну, сам не маленький, разберёшься. Спустя пять минут она осторожно вытащила градусник. - Тридцать семь и шесть. И это только с утра! Вот ведь безобразие... Тебя и одного нехорошо оставлять... Гёт хотел было сказать, чтобы она осталась. Он был, кажется, не в состоянии даже встать с постели, было бы замечательно, если бы она осталась рядом с ним. Но все что он смог выдавить из себя, было: - Я в порядке, не преувеличивай... - он слегка кашлянул, отвернувшись. - Не приближайся слишком близко, я не хочу тебя заразить... - Ты точно справишься сам? Тебе повезло, что сегодня у меня короткий день. Я оставлю тебе лекарств. О, и носовых платков... - она забегала туда-сюда по комнате. Пододвинув к его кровати табурет, Вероника положила туда стопку больших мужских платков, спрей для носа (новый, не распакованный, из аптечки). - Смотри на меня. Вот это - она тряхнула колбочкой, - Шипучие таблетки. От температуры. Вот тебе кружка воды. Будет плохо, померяешь температуру. Если 38,5 и выше - кинешь одну таблетку в воду, она будет бурлить. Подожди до полного растворения, это важно. И потом выпей. Понятно? - он вымученно кивнул. - Пей больше воды, как можно больше. Я сейчас принесу тебе графин с водой, поставлю на тумбочку. Снилось ему что-то непонятное, он тяжело дышал. Амон много раз просыпался, пил воду, на то чтобы измерять температуру и вовсе не было сил. После сна становилось ненадолго, но легче, и он снова и снова засыпал.