Сто первая

      Стояла тишина, нарушаемая лишь гудением люминесцентных ламп. Стейси настолько привыкла к этому звенящему фону, что почти не обращала на него внимания. Иногда она даже думала, что назойливый звук исходит не от осветительных приборов, а прямиком из ее головы, где накрепко засел много лет назад. Впрочем, когда свет гас по ночам, отсутствие еле слышного звона ламп немного тревожило: тишина становилась более осязаемой и материальной, обволакивая и погружая в себя, точно невидимый океан. И тогда казалось, что даже в подземном бункере не осталось никакой жизни, а тёмные переплетения коридоров — всего лишь пустые внутренности огромного чудовища, впавшего в долгую спячку глубоко на дне. Потом наступал день, снова включался свет и наваждение рассеивалось.       В Убежище 101 почти всегда было тихо. Огромные пласты бетона, стали и земли, призванные когда-то защитить обитателей от ядерных бомбардировок, надежно изолировали комплекс от поверхности; тяжелые металлические двери плотно закрывали помещения, исключая всякую возможность услышать доносящиеся изнутри звуки. Тишину здесь уважали и любили. Даже говорили почти всегда вполголоса. Во всяком случае, старшее поколение — точно. Молодежь пыталась выказывать свое недовольство против неписанных правил, то и дело устраивая мелкие стычки и склоки. Впрочем, до серьезных столкновений не доходило. Достаточно было появления Смотрителя, чтобы вспыхнувшая ссора моментально прекращалась, не успев перерасти в драку.       Смотритель был центром этой маленькой вселенной. Он контролировал их размеренную, спокойную жизнь, следил за порядком, опираясь на службу безопасности Убежища, поощрял за лояльность и делал выговоры смутьянам. Хуже выговора было только заключение под стражу — подобное означало, что человек почти потерян для общества, так как несоблюдение установленных правил и игнорирование требований Смотрителя было практически эквивалентно бунту. А бунт вел к подрыву отлаженно действующей вот уже двести лет системы и, следовательно, к краху всей их жизни. Такое было недопустимо и поэтому зачатки свободомыслия пресекались на корню.       Альфонсо Альмодовар считал себя строгим, но справедливым руководителем, а также полагал, что если и наказывает, то за серьезные проступки. Хотя что серьезно, а что нет определял он сам.       Стейси не любила Смотрителя, несмотря на то, что дружила с его дочерью Аматой. Ей казалось, что весь его пафос и показное благородство слишком похожи на фарс, но почему у нее возникла такая уверенность, объяснить не могла. Возможно, при определенных обстоятельствах налет правильности и непогрешимости слетел бы с Альмодовара моментально, но подобная ситуация не наступала. Отчасти Стейси была этому, как ни странно, рада. Кто знает, что произошло, если бы Смотритель потерял над собой контроль в самый ответственный момент и сбросил привычную маску благообразного руководителя? Не привело ли бы это к локальной катастрофе в рамках их изолированного мирка? Ответ на этот вопрос Стейси знать не хотела.       Тихонько щелкнула дверь, отъезжая вверх, и на пороге небольшой комнаты появился отец. Мельком взглянув на него, девушка поудобнее устроилась на кровати, снова углубляясь в чтение книги, прислоненной к ее чуть согнутым коленям. Даже не обращая внимания на своего родителя, она знала, что тот испытующе смотрит на нее, и догадывалась о причине.        — Что у тебя произошло? — негромко спросил Джеймс.       Снова этот тихий тон, не выходящий за рамки негласных правил Убежища. Не бегай, не топай, не кричи — это твой дом, ты должна с уважением относиться к нему, к населяющим его людям и к Смотрителю. В Убежище мы родились, в Убежище и умрем.        — Ты о чем? — она взглянула на него поверх книги.        — Ты прекрасно знаешь — о чем. О Сьюзи Мак. Вернее, о том, что ты ее поколотила.       Стейси понимала, что отец на нее не сердится. Она могла определить его настроение по углубившимся складкам возле губ, по нахмуренному лбу, по жестам, по выражению глаз. И сейчас точно знала, что за содеянное ей ничего не будет.        — Ты о той Сьюзи Мак, которая подмешала краситель в мой шампунь?       Девушка красноречиво повела глазами вверх, где возле двух правильных дуг бровей виднелись концы зеленой челки. Инцидент случился на прошлой неделе и едва не привел к трагическим последствиям: когда Стейси после мытья головы осознала, что ее волосы приобрели кричаще-изумрудную расцветку, то хотела прибить Сьюзи немедленно, желательно разбив ей череп чем-нибудь потяжелее. От жестокой расправы Мак спасло только вмешательство Смотрителя Альмодовара, который прочитал Стейси целую лекцию о правилах поведения в Убежище и пообещал провести разъяснительную работу с виновницей колористического безобразия. Неизвестно, провел он там что-то или нет, только Сьюзи так и посматривала на Стейси с оттенком легкого превосходства, хоть и держалась на безопасном расстоянии. До сегодняшнего дня, когда терпение дочери Джеймса истощилось окончательно.        — Смотритель тобой недоволен, — вздохнул Джеймс, усаживаясь на стул возле кровати своего чада. — Мне едва удалось уговорить его не предпринимать по отношению к тебе жестких мер. Ты действительно не могла обойтись без рукоприкладства?        — Да брось, пап, я ее один раз легонько ударила. Ну походит с синяком под глазом — ничего страшного. Я-то с ее художествами хожу.       Джеймс покачал головой:        — Дело не в вашей детской возне. Ты всерьез полагаешь, что такие разногласия решаются кулачными боями?        — На Буча обычно действует, — осторожно заметила Стейси, надеясь, что после этих слов не последует какая-нибудь длинная лекция про пацифизм и про то, что силовые методы не решают накопившихся проблем, а лишь усугубляют их.        — Буч и Сьюзи — разные люди, — возразил ее отец. — Буч — хулиган из неблагополучной семьи. Сьюзи — обычная девушка, которая первый раз в жизни влюбилась и пытается выставить соперницу в глупом виде.        — Соперницу? Это просто смешно! — Стейси наморщила чуть вздернутый нос. — Как будто мне нужен ее Фредди! Этой идиотке показалось, что он ко мне клеится, а на самом деле просто спрашивал, не могу ли я убедить тебя выписать ему бóльшую дозу хлоропромазина.       Отец нахмурился:        — Он действительно просил тебя об этом?        — Ну да. Думаешь, у него началось привыкание?       Джеймс подарил дочери тяжелый взгляд:        — Ты снова читала мои медицинские записи? Они же конфиденциальны!       Похоже, мысли родителя свернули в другое русло, подальше от кулачных разборок, и Стейси подарила ему лучезарную улыбку:        — Да ладно тебе, пап. Я все равно никому ни о чем не расскажу. Мне просто скучно. А почти все книги я давно перечитала. Страшно представить, что я буду делать, когда они все-таки закончатся. Одна надежда, что у тебя в медицинском блоке будут интересные случаи психических заболеваний, которые ты скрупулезно задокументируешь.        — Это неэтично! — строгости в голосе отца позавидовал бы и Альмодовар.       Девчонку его тон не смутил.        — Неэтично за Бучем подсматривать через мониторы в кабинете Смотрителя.       Джеймс в изумлении приподнял брови, немного встревоженно глядя на дочь. Та рассмеялась, довольная его реакцией:        — Не переживай, я таким не занимаюсь, мне Буч и завтра не приснился.        — Не хочешь же ты сказать, что твоя подружка …       Стейси насмешливо кивнула:        — Ты что, не знал, что Амата уже не первый год сохнет по Бучу? Да он не сидит в камере только потому, что она умолчала о половине его выкрутасов.        — И потому что Смотритель закрывает на них глаза, — пробормотал отец.        — Что? — не расслышала дочь.        — Ничего, — Джеймс привстал и протянул руку к ее книжке. — Что читаешь?       Стейси заложила страницу указательным пальцем и продемонстрировала ему обложку.        — «Основы выживания в постъядерном мире»? Где ты это нашла? — ужаснулся ее отец.        — В библиотеке. Тут куча интересной информации, хотя, если честно, чтиво немного нудноватое. Вот скажи на милость, зачем мне знать устройство атомной бомбы?        — Скажи на милость, зачем тебе вообще читать книги на подобную тематику?! Кто только отвечал за формирование библиотечного фонда?!        — Почему бы не почитать? Мы ведь живем именно в таком мире, который тут обозначен, верно?       Джеймс выпрямился на стуле, скрестив руки на груди. Стейси поняла, что наконец настал момент нравоучений.        — Нет, неверно! — отрезал отец. — Конкретно ты и все жители Убежища защищены от всех ужасов, которые царят на поверхности. Нам не приходится каждую секунду бороться за выживание посреди выжженной радиоактивной пустоши. Нам не нужно, рискуя жизнью, добывать себе пропитание. У нас есть крыша над головой и безопасность. Конечно, порядки в Убежище тоже не идеальны, но они гораздо лучше того кошмара, который творится наверху.       Стейси отвела глаза, помолчала, легонько касаясь указательным пальцем кончика носа и раздумывая, стоит ли говорить отцу о своих мыслях, потом все же решилась:        — Ты действительно считаешь, что там все настолько плохо?        — Так говорит Смотритель, верно? — бесстрастно заметил Джеймс. — Он весьма осведомлен по долгу службы. Вряд ли он ошибается.       Его дочь не смотрела на него, прекрасно зная, что отца в этом вопросе не переспоришь. По натуре ее родитель был мягким человеком, но становился непреклонным упрямцем, если речь заходила о безопасности Убежища и ужасах внешнего мира.        — Стейси, — Джеймс вздохнул, понимая, что отсылка к авторитету Смотрителя не произвела нужного эффекта, — я знаю, что ты не в восторге от Альмодовара, но, поверь мне, он не самый плохой руководитель и искренне печется о благополучии жителей Убежища. На поверхности действительно плохо. Лучше даже не думать о том, чтобы когда-нибудь покинуть это место.       Стейси на мгновение показалось, что жужжание ламп стало просто оглушительным, она зажмурилась и потерла виски. Ее немного удручала перспектива провести всю жизнь в коробке из бетона и стали, порой и вовсе ощущая себя проглоченной древним чудовищем … Хотя, по сути, она, в общем-то, и не знала другой жизни. Сравнивать было не с чем. Что если отец прав, и подземное Убежище — единственное место, пригодное для обитания в разрушенном безжизненном мире? Но с чего он взял, что эта информация достоверна? Он же, как и другие, никогда не выходил на поверхность.        — Скоротать здесь свой век и видеть одни и те же рожи, — озвучила она вслух свои мысли.        — И не переходить дорогу Смотрителю, — добавил отец.        — Да-да, — махнула рукой Стейси. Отчего-то перспектива дальнейшего существования вырисовывалась в ее голове безрадостная.        — А еще перестать драться с мальчишками, — продолжил родитель.        — Да они сами почти всегда первые начинают! — вскинулось строптивое чадо. — Эта дурацкая банда никому покоя не дает. И название у них идиотское — «Туннельные змеи»! Кто такое вообще придумал? Спорим, это был Буч? У него с фантазией вообще никак.       Джеймс устало потер глаза рукой.        — Стейси, ты когда-нибудь думала о том, что при ограниченных людских ресурсах Убежища кто-нибудь из этой банды может стать твоим мужем?       Его дочь открыла уже рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но затем, обдумав фразу отца, с неохотой признала:        — Ну да, я знаю, что нам надо поддерживать популяцию и все такое. При таком ограниченном выборе подобный исход вполне возможен. Впрочем, — она хитро прищурилась, — если передо мной встанет такая необходимость, то я, скорее всего, выберу Джонаса.       Джеймс удивленно приподнял брови:        — Джонаса? Почему? Он же старше тебя на много лет.        — Во-первых, — с деловым видом начала загибать пальцы Стейси, — он добрый, во-вторых, он в хороших отношениях с тобой, а значит скандалы и недопонимания в семье будут сведены к минимуму, в-третьих, я его знаю с детства — он практически член семьи.       Поймав полный скептицизма взгляд отца, девушка пожала плечами:        — Ладно, если тебе не нравится Джонас, у меня есть еще один вариант — мистер Бротч.        — Еще лучше, — Джеймс все больше убеждался в том, что чувство юмора у его дочери весьма своеобразное. — А твой учитель-то как затесался в твои женихи? Его ты тоже отбирала по какому-то принципу?        — Ну, — Стейси на секунду задумалась, — ему тоже не нравится Буч.        — Довольно слабый аргумент, ты не находишь? Я уже не говорю о том, что переходить дорогу Беатрис, которая не первый год пытается обратить на себя его внимание — чистой воды самоубийство. Это тебе не Сьюзи.        — Тогда пригласи Джонаса на семейный обед, — захихикала Стейси. — Пусть, так сказать, вливается в семью. Хотя он и так от нас не уходит.        — Ты можешь быть хоть немного серьезной?!       Стейси подперла голову рукой. Серьезной, да?        — В самом деле, пап, зачем ты завел этот разговор? Может, я хочу всю жизнь прожить с тобой. И не нужны нам никакие Фредди, Полы, Джимы.       Выражение лица родителя стало каким-то отстраненным.        — А если меня уже с тобой не будет?       Стейси недоуменно глянула на него и рассмеялась:        — Ты куда-то собрался?       Если бы она была чуть внимательнее, она бы заметила, как Джеймс слегка вздрогнул, словно человек, которого внезапно уличили во лжи.        — Я не буду жить вечно, — произнес он осторожно.        — Ну да, — согласилась его дочь. — Это про всех можно сказать, но зачем смотреть так далеко?       Джеймс пожал плечами:        — Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива.        — И ты думаешь, я буду счастлива с кем-нибудь из этих идиотов? — возразила дочь. — Пфф!        — Не знаю, — сдался отец.       Разговор уперся в тупик.        — Мне кажется, ты пытаешься ко всему подойти слишком рационально, — решил начать Джеймс с другого конца.       Стейси недовольно поморщилась.        — В общем-то, нет, — возразила она. — Но что плохого в том, что у меня голова на плечах и я не теряю ее из-за какого-то несерьезного мальчишки, как Амата?        — В этом мире не все измеряется рациональностью и математическими вычислениями. Если бы мы с твоей мамой не любили друг друга, тебя бы тоже не было.        — Ты предлагаешь мне влюбиться в одного из этих идиотов? Как-то странно звучит. И неосуществимо. Они все эгоистичны, избалованы и тупы, как пробки. Чудо, что они ложку в руках научились держать и не промахиваться мимо рта.        — Дочка, они не идиоты. Обычные мальчишки. Со временем ты это поймешь. И еще. Ты только не обижайся на то, что я тебе сейчас скажу, но не надо считать себя умнее остальных. Твоя мать старалась ко всем относиться хорошо. Она желала сделать жизнь людей лучше и легче. Мне бы очень хотелось, чтобы она была для тебя образцом для подражания, но, к сожалению, с каждым годом твой характер и мировоззрение все меньше похожи на ее.       Стейси не нравилось то, в какое русло сворачивала их беседа. Вздохнув, она покосилась на висевшую в рамке над столом цитату из Библии: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой». Джеймс частенько говорил о том, что это была любимая цитата матери, и в его голосе было столько грустной нежности, что Стейси становилось не по себе. Воспоминания отца о том, какая замечательная была у нее мать и насколько сильно он ее любил, заставляли юную девушку чувствовать себя виноватой. В конце концов, не появись она, Стейси, на свет, Кэтрин не умерла бы от осложнений во время родов и до сих пор, возможно, наслаждалась бы жизнью.        — Твоя мать была таким добрым и чутким человеком. Я даже удивляюсь порой, почему ты не пошла в нее …       Началось.        — Может, я просто пошла в тебя, пап?        Стейси ужасно хотелось вернуться к чтению своей книжки и прекратить этот бесполезный разговор. И на этот раз удача была на ее стороне — отца срочно вызвали в медблок, а когда он вернулся, она уже крепко спала.