Мраzz

Пустая миниатюрная башня непонятно зачем построена: тут никогда ничего не происходит. Облюбованное место для курения. Не всех. Избранных. Точнее, единиц. Забини, упершись локтем в стену, выпускает дым сквозь ноздри и снова подносит к пухлым губам коричневую скрутку. За проемом ничего нового — зеленый луг магического мира, погожий весенний пейзаж. Небольшая личная гавань важного человека. — Блейз, — она стоит в дверях, но лишь на миг. Тут же делает шаг навстречу. Форменная юбка в шесть вечера. Понятно, типичная задротка с Пуффендуя… Он не отвечает, возвращая равнодушный взгляд в стрельчатое окно, где вот-вот догорит день. — Почему ты уже всех с факультета… кроме меня, — обрывается голос, и, кажется, даже не звучит, как вопрос. Существо даже речью нормально не владеет. — Для тебя я Забини, а не Блейз, — стряхивает пепел на пол, разминая носком лакированного ботинка, прикрытого выглаженными до стрелок брюками ровно до того уровня, до которого полагается по законам стиля. — И что? — Я… тоже хочу. Пахнет вишней дух дорого табака. Грудь неполного третьего вздымается короткими рывками, внемля аромату из его легких. — Это потому, что я черный? — хмыкает, уже полностью развернувшись, убрав руки в карманы. Недокуренная скрутка дымит на каменном подоконнике. — Или потому, что слизеринец? — Какая тебе разница… Тебе же нет разницы, кто из нас, верно? Я видела вас с Эббот, и… — нервничает. Хах. Два шага вперед, медленно, проверяя силу намерений. Ух ты, не пошатнулась. — Ты завидуешь? — паясничает, улыбка делает глаза узкими, еще более темными. Блейз берет в руки острый худой подбородок блондинки. — А ты меня потянешь? В серых глазах смесь сомнения и решимости. Но вопрос все же выбил камешек из-под ног. Прикосновение к лицу эти же самые ноги заставило сжаться от желания. — Боунс же потянула. — Просто у нее очень большой рот, — Забини расхохотался, отворачиваясь от побледневшей пуффендуйки, рассчитывая, что прямота спугнет это невнятное создание. Да или хер с ней, если нет. Хотя бы просто повеселится. Рот у Боунс был действительно огромный, он боялся, что больше никогда не увидит свои яйца. Но она слишком долго ждала. Никаких шагов назад, ни одного, ни двухсот: до двери в гостиную-бочку. По телу бежит сыпь похоти. — У Хайди маленький. Да, этого размера хватило, чтобы стонать в ванных комнатах факультета сквозь закрытую дверь. Как он вообще пробирается на Пуффендуй? Это у Гриффиндора со Слизерином не факультеты, а проходной двор. Когтевран и Пуффендуй не так-то легко вскрыть, но почему-то сын Черной вдовы регулярно замечен среди подушек гостевых, и сам, словно паук, держащий в лапах очередную жертву, что-то вытворяет под волосами затылка студенток, после чего они исчезают где-то среди множества гардин. — Ты собираешься всех своих везучих подруг перечислить? — мурлычет, пуская руку вниз по скучной черно-желтой форме, ныряет под пояс юбки, слегка толкая стан на себя. Он бьет по больному. Она сжимает зубы на вид очередной пуффендуйки в шоколадных руках слизеринца. Породистые сучки Гриффиндора и Когтеврана вне конкуренции, но из Пуффендуя лишь ее обходить стороной? Горчит в горле от обиды, а в ванной под тонким слоем пенки пальчики восстанавливают справедливость хотя бы в мечтах. Но так больше не может продолжаться. Этот поезд всегда пролетает мимо ее станции, а драть зубами подушку под хиханьки очередных сплетен в спальне невыносимее с каждым днем. Она хочет Забини нещадно, ревнует до тошноты. И играет ва-банк. — Хоть знаешь, что я люблю? На что идешь? Это тебе не поцелуи под луной. На мгновение от этого шепота костенеет тело. Грубая рука забирается глубже — под трусики, гладит пальцам расщелину меж ягодиц, намекая на следующий акт. Шепотки, что он «не для каждой», витали… — Я на все согласна, — она не врет, но не осознает, как велики на самом деле его пальцы, пока два не проникают внутрь глубиной на фалангу, раздвигая напряженные мышцы. Раздается вскрик. Второй рукой Блейз набрасывает ее тело на себя, заставляя обмякнуть в ногах. Он ловит на секунду ее губы в качестве локальной анестезии. — Ты слишком неопытная, тугая, — карие глаза с поволокой все еще смотрят на ее пересохший распахнутый рот, но стояк от последнего произнесенного слова каменеет красноречиво, упираясь в зону нижних пуговиц ее рубашки. — Я никуда не уйду, — обхватывает двумя руками затылок и тянется к губам за новой порцией амортенции. Она не будет лузершей, не смогшей дать Блейзу то, что даже Боунс, черт возьми, может. Ее тянет спросить — смогла ли она сразу? Тянет спросить — сколько раз ты был в ней? Ее отчаянная похоть веселит Забини. Ревность этих щенков — это пиздецки смешно. Особенно пуффендуйки, такие прямые и открытые. Слизеринку хрен заставишь молить, будь ты сам Златопуст Локонс. Блейз вынимает фаланги и делает вид, что собирается уходить. Деловито отряхивает несуществующую пыль с кардигана, лениво выстреливает окурок в окно. В глазах девчонки ужас и боль. Проиграла. — Приходи, когда не будешь визжать, — шагает мимо, не бросая взгляда, исчезает в темном проеме на винтовую лестницу. Ей кажется, ее сейчас порвет на части. Кого сегодня под вечер он натянет на член вместо нее? Она готова удушить эту суку голыми руками, даже не зная ее имени и лица. Ощущение его пальцев, коснувшихся чувствительной кожи в запретной зоне горит, словно длится до сих пор. — Постой! Я не могу так! Не могу без тебя! — почти плачет. Блейз, криво улыбаясь себе, ощущает, как дергается нетерпеливо член, но не сбавляет шагу. Кажется, ей ничего не остается, как по темноте пролета спускаться вниз, в обратную сторону, в гостиную, где сраные одногруппницы весело читают журналы о садоводстве. Им уже ни по чем, Блейз сполна заполнил все их отверстия собой, заставляя задыхаться. Тупые овцы. Забыв про люмос, стучат несуразные каблуки по ступеням ниже, ниже. Не видно ни зги. Пролет, другой, вырисовывается полуарка тонированного окна с широким подоконником, дающего столько света, что можно лишь разглядеть что-то на расстоянии вытянутой руки. И вдруг… Кто-то хватает сзади, мощно и неожиданно, толкает в спину, придерживая бедро, и заставляя сложиться пополам, упершись руками в подоконник. Голова оттягивается за волосы назад, уверенно, но без резкости. Мерлин, чертова башня разносит вверх и вниз звуки борьбы. Задрана юбка на спину, одним движением сорваны до пола трусики. — Соскучилась? — язык Блейза влажно прищелкивает в миллиметре от уха. Она ощущает, как своим коленом Забини грубо разбивает по сторонам ее ноги. Твердый толстый член не собирается знакомиться долго и входит во влажные створки, едва умещаясь. Она вскрикивает, прогибаясь еще острее. — Договоримся, из звуков тебе можно только стонать, — все еще в ней, баритоном в ушные перепонки, слегка задевая губами изгибы хрящей уха. Блейз, зачерпнув влаги у основания, смазывает отверстие выше, с удивлением замечая, что пальцы дрожат от нетерпения. Он погружает один, вторя темпу начавшейся фрикции бедер. Девчонка послушно стонет, но так, что уши закладывает. Хорошо, что эта башня нахрен никому не сдалась. Сфинктер туго обхватывает толстый палец, и Блейз решается добавить второй. Ну, раз она так хочет в клуб двойного проникновения Забини и Нотта, куда недавно вступила Боунс. Во всем виноваты чертовы стринги. Как можно разрешить законно носить нитку между булок на публике? Часы на итальянских пляжах навсегда сформировали предпочтения слизеринца. Руками, членом, языком, как угодно. Киски — к Нотту. А у нас тут взрослый клуб для тех, кто разобрался. Не кончить бы от всех воспоминаний, особенно погружая до костяшек два пальца в такую тугую серую мышь. В сознании ли она там еще? Он отстраняется, вынимает и замечает, как трясутся ее колени. Кажется, она даже боится спросить, почему он остановился. И, как ни странно, это от нетерпения. В груди печет желание попасть в тугой обхват, но она еще не готова, следует помочь. — Тшшш, не дергайся, — он садится на корточки. — Дыши спокойно. Пухлые губы оставляют несколько поцелуев на мягких полушариях. Во тьме едва что-то различить, но в целом хватает света любоваться видом, созданным только для него. Начиная с промежности касается кончиком, продвигаясь вверх. Все равно дергается, будь она неладна. Да и похер. Тогда и нет смысла церемониться. Всей шириной языка он слизывает, ныряя в углубление. Волшебный знакомый рельеф. Совсем не такой, как ниже — мягкий и скользский. Этот чутко реагирует на все движения языка. Он сжимается и разжимается под ласками мулата, стоны блондинки становятся тягучими, как смола и мед. Блейз снова погружает палец и удовлетворенно отмечает, что сопротивление стало слабее. Ее рука пытается найти клитор, но он ловит ее, не давай себе помогать, ныряет лицом ниже, глубже, зарываясь полностью, чтобы подразнить бугорок. Затем возвращается к попке языком, оставляя подушечку пальца продолжать ласку на клиторе. Блейз чувствует, как оргазм набирает силу до того, как стоны пуффендуйки меняют характер: он отмечает языком и губами волну набегающих спазмов на чувствительной коже. Мышка царапает ногтями камень подоконника со стонами, для нее это — десерт, для него — лишь прелюдия. Он снова встает на ноги и с ухмылкой смотрит на свой большой черный член. Как же красиво на нем выглядят все эти белые задницы. Особенно, когда в раже начинают скакать, насаживаясь без всякого его усилия. Но это не Пуффендуй. Здесь придется работать самому. Слизеринец разводит руками полушария и пристраивает блестящий конец на входе. — Мм… — погружаются первые сантиметры в эластичную дырочку. Девчонка издает захлебывающиеся звуки. Какая великолепная тугая задница, не хочется даже выдыхать. Забини нагибается через спину к голове пуффендуйки, хотя обычно предпочитает, наоборот, откинувшись назад, задавать темп руками, но здесь тянет разговаривать. Ее лицо горячее, как вулкан, а дыхание лишь делает эту метафору еще более объемной. — Нравится? — Да, боги… Блейз… — Мы перешли на первые имена? Не припоминаю, — толкает бедрами, погружаясь чуть глубже. — А-ай! — Твой обхват сносит башню, вынужден признать, — он наконец выдыхает, опуская голову к ее плечу, капли пота со лба отпечатываются на рубашке. — Ты же так хотела? — Д-да… как с ними… — С ними было побыстрее, — он движется дальше, глубже. — Мне приходится обходиться с тобой особенно нежно, мышь. Какая роскошь для вас, пуффендуйцев конченных. Но Блейз лукавит. Не только из заботы он движется медленно и отвлекается на разговоры, но и потому, что готов излиться любую секунду в это неожиданно уникальное тело. Член наполовину в ней, и вид потрясающий. — Блейз… — внезапно она шепчет, и это даже бьет по ушам, — оттрахай меня. Она шептала это в мечтах, в подушку, в кулак, одними губами, глядя на его спину в лекториях, и впервые — вслух, и поэтому хватило лишь на шепот. И не то, чтобы он никогда этого не слышал, но, впившись зубами в ее шею сзади, надавливает сильнее, войдя до конца и, зажмурив глаза, отпускает контроль, вдалбливаясь в нее без остатка. Хватило на тридцать секунд, тридцать секунд до того, как он сам простонал, теряя контроль над голосом, в каменные ступени и крутые своды. Он спустил в нее толчками, впиваясь ногтями в мягкие половинки, оставляя полукруглые следы. Двадцать очков Слизерину. Закончив, он вынимает, отступив назад. Пуффендуйка обрушивается боком на подоконник, оба тяжело дышат. — Как тебя зовут? — Блейз поднимает одну бровь, впервые осознавая, что понятия не имеет. — Скажу, когда ты придешь снова, — триумфальная улыбка впервые отвоевывает лицо у настороженно-жалостливой мины, девчонка закидывает ногу на ногу, хотя ее белье по прежнему валяется на полу. — Снова? — хмыкает Забини, звеня застегиваемой серебряной пряжкой. — Нахрена ты мне сдалась? В кристальной тишине изумления огромных распахнутых глаз, он спокойно отворачивается, уходя вниз по ступеням. … Второй час ночи, декан не светит на пороге. Рыжая Трейси Дэвис седлает распластанного по кровати Теодора Нотта широкими кругами бедер. В угловом кресле спальни обнаженный Блейз задумчиво наблюдает, потягивая огневиски, от которого остались одни лишь кубы льда. — Ты долго там будешь копаться? — спрашивает девушка через плечо, не сбавляя темпа. — Иду, — он отставляет стакан, поднимаясь, и направляется к кровати.