Я не огурец!

Эймонд лежал на кровати Эйгона, закрыв глаза. Голова жутко болела. Зачем он сюда пришел? Ах да, найти Эйгона и привести его к матери. Но как он очутился в кровати? В памяти слишком туманно. Резкая боль снова ударила в голову и Эймонд съёжился. Тело постепенно немело, а потом начало подниматься вверх. Эймонд попытался открыть глаза, когда боль отступила, но не смог. Он попытался пошевелить руками и ногами, но этого тоже не получилось сделать. Зато на теле он ощутил теплую большую руку. Да, да, именно она и подняла его, — решил Эймонд. Резкий переворот, его могло бы стошнить, но не чувствовал он ни желудка, ни рта. Эймонд напрягся. Его тело как-то изменилось, как будто не осталось ничего кроме его туловища, но как же голова? Он не может видеть, но он же, как-то думает и слышит. Слышит?! Да! А то, что слышит, не очень-то его радует. — Неужто служанка оставила? И куда сама делась? Голос Эйгона вызвал панику. Он никогда не вызывал у Эймонда панику, так откуда ей взяться сейчас? Эймонд захотел закричать, но опять же не смог. Поэтому он начал думать о том, как кричит на Эйгона. Настроение улучшилось, но ненадолго. — Плевать. Засуну ей сразу три огурца, за то, что оставила меня сегодня одного. Ничего, ничего, я сам развлекусь. С таким то огурцом. Эймонд почувствовал, как его тело сжали, а потом провели по ткани. — О да, как мне тебя назвать? А? Я люблю давать имена своим игрушкам, хоть и временным. Напоминаешь мне моего братца, тоже длинненький такой. Будешь Эймондом. «Нет! Мне без разницы, зачем я пришел к тебе, когда я выберусь, я убью тебя, Эйгон! Убью!» — кричал в душе Эймонд. — «Я не огурец, не огурец. Такого быть не может. Почему я чувствую себя огурцом?» — Трахнешь меня сегодня, Эймонд, а завтра половину служанок этого замка. Ты, наверное, о таком даже не мечтал, мой девственный братик? — Эйгон рассмеялся и бросил огурец на кровать, а сам начал раздеваться. Эймонд расслабился, когда почувствовал, что его больше не сжимают теплые руки брата. Все еще надеясь очнуться от страшного сна, он все силы приложил к тому, чтобы открыть глаза. Лишь когда его опять подхватили руки и начали смазывать чем-то масляным, Эймонда снова охватила паника. Тем временем, Эйгон сам взобрался на кровать и, встав на колени, а одной рукой оперевшись на подушку, попытался ввести в себя огурец. Мозг Эймонда начал сразу же подыскивать наименее позорные варианты, но ни одного не нашлось, ведь после слов «трахнешь меня сегодня», и чувства что тебя всасывает что-то теплое, вариант остался один. Эймонд закричал, но его никто не услышал. Эйгон продолжал насаживаться на огурец. Постепенно стенки расширялись, и огурец начал входить полностью, принцу оставалось лишь придерживать конец, а Эймонду благодарить богов, что сейчас у него отсутствует обоняние. — Ах, Эймонд, мне кажется или ты стал тверже? Ха-ха… Перевернувшись на спину, Эйгон оставил огурец в себе, и свободной рукой начал водить по своему уже вставшему члену. Он не привык самоудовлетворяться в тишине, поэтому тихо застонал. Эймонд же постарался кричать в уме как можно громче, чтобы не слышать голос брата. Движения Эйгона становились всё резче. Попка огурца, опираясь на кровать, не давала тому выскользнуть наружу, вызывая при этом чувство, будто член Эймонда входит и выходит из Эйгона. Стенки давили на Эймонда. И те несколько секунд, что он оказывался наполовину снаружи, были для него как глотки свежего воздуха. «Когда это кончится?» Стоны Эйгона стали громче, а дыхание участилось. Он приподнял бедра, и капли его семени упали ему на живот. Через ещё несколько толчков в свою руку, полностью кончив, он перевернулся на бок и огурец сам выскользнул наружу. Несколько минут потребовалось Эйгону, чтобы перевести дыхание, а после он еле как взобрался под одеяло и закрыв глаза, уснул. На огурце, сквозь масло и слизь, проступили маленькие соленые капли, Эймонд плакал.

***

Через несколько часов, Эймонд открыл глаз. Он был снова в своем теле. Рядом беззаботно спал Эйгон. Встав, Эймонд не оглядываясь назад, вышел из покоев брата. Ему нужно было смыть с себя всё — масло, что наносил Эйгон, слизь и воспоминания об этом ужасном дне.