Нравится

Первые лучи солнца слабо проскальзывали сквозь незашторенное окно, очерчивая умиротворенное лицо Теркеля. Он невесомо, словно гитара в его руках хрустальная и могла рассыпаться из-за любого неверного движения, перебирал струны – создавал нежащую уши мелодию. В нём, таком спокойном, – а спокойным он в последнее время бывал редко – не отвлекающимся на тревожные мысли, хотелось раствориться. Взглянуть в его полузакрытые глаза, внимательно рассмотреть переливающийся медово-карий градиент радужек и утонуть. Было бы просто великолепно. Они лежат на кровати в пустующем, из-за каких-то семейных праздников с дальними родственниками, доме Могенсенов, и от этого факта сердце сбивается в ритме, Джейсон готов поклясться, что слышит, как оно, сладяще, азбукой морзе выбивает имя Теркеля – это, наверное, совершенно по-детски, так же, как и "Т+Д", вырисованным черной ручкой у него на парте, но настолько приятно, что плевать. Плевать на несерьёзность, шутки Нигеля и косые взгляды матери при упоминании близкого друга. Он счастлив, счастлив Теркель – это главное. — Как тебе? — В доме никого нет – никого не мог потревожить их разговор в ранее утро – но Теркель шепчет. — Очень нравится, — Так же тихо произносит Джейсон, пытаясь спрятать глупую улыбку, сводящую скулы. Ему безумно нравится. — Спасибо, — Парень закрывает глаза и ещё пару раз бездумно бьёт по струнам. Звук выходит нескладный, а Джейсон думает, что это лучшее, что он слышал когда-либо. Теркель тоже нескладный, дерганный и зашуганый, он постоянно талдычит о звездных войнах и о том, что у него не получается зажать баррэ, жалуется на семейные ссоры, на конченого дядю, который чуть не убил его как-то раз... И Джейсон неустанно слушает-слушает-слушает – наслаждается. Теркель лучшее, что у него случалось когда-либо. — Я счастлив, — Парень поднимается на мгновение, только чтобы поставить гитару на пол, и подвигается ближе, нос к носу. — Я очень счастлив, что люблю тебя, и что ты любишь меня, — он краснеет, как всегда, когда говорит что-то такое душевное и о чувствах, сминает покрывало. Господи, какие же они бестолковые! Звучит ещё хуже, чем любовные признания в дурацких сопливо-приторных сериалах Джоанны. — Ты не представляешь, как счастлив я, — Ромео хренов. — Люблю тебя, и всё такое, кудрях, — Джейсон устремляет взгляд в сторону инструмента, сверкающего от уже вставшего солнца и надеется, что щёки не заалели от скопившейся неловкости в груди. Негромкий смешок почему-то подсказывает, что выдал он себя с потрахами. Ну и ладно. Теркелю сдаваться можно. — Да ты смущён! — Теркель восхищённо шепчет и, приподнявшись на локтях, нависает сверху. — ну же, посмотри на меня. — Ты не обнаглел? — губы сами складывают в широкую улыбку, а руки тянутся к чужим щекам. Джейсон наклоняется первым. Он проводит носом по скуле, глубоко вздыхая, и касается губ. Теркель приоткрывает рот и скользит языком по его губам, перетягивает инициативу на себя – обычно он был ведомым, поэтому от такой нередкой акции Джейсон с умилением плавится. — Бляха, — отрываясь выдыхает парень. Язык неприятно заныл из-за неудачного пересчитывания лигатур на брекетах. — Ну ты и... Брекетман. — Прости. — Хуйня. Теркель схватился за край зелёной толстовки и в неловком вопросе изогнул брови. Джейсон кивнул, потому что отказать ему, смущённому донельзя и красному, как комбоуселитель в классе музыки, не мог. Не хотел. Могенсен стягивает ненужный атрибут одежды, кидает его куда-то им в ноги и, прикинув одну ногу через подтянутое тело, заторможенно тянется к плечам. Джейсон укладывает руки на бедра, бережливо гладит, щурится от влажных поцелуев в ключицы, и мысли его из колко-возвышенных перетекают в обжигающие, бурлящие в животе диким роем пчёл. Могенсена хотелось рассматривать не меньше, чем слушать: лицо, украшенное блестящей улыбкой, шея, руки, волосы... Джейсон мог бы даже отдать фотографии с ним в какую-нибудь крутую мировую галерею, да только делиться такой красотой желания не было – от того, что право на рассматривание этой красоты принадлежало Джейсону безоговорочно, тело охватывало странное беспокойство, а насекомые в желудке бушевали сильнее. Парень шумно выдыхает, когда Теркель оставляет засос на шее и тянется руками к чужой ширинке. Характерный звук и жар, клубящийся в груди все это время разливается, опаляет каждый орган Джейсон юрко скользит рукой. Теркель от движений, уверенных и резких, трясётся и наваливается сверху, утыкаясь в грудь. Он гнется и приглушённо стонет – и всё мысли из головы разом улетучиваются, остаётся только горячее дыхание и бешенный стук сердца Теркель вздрагивает и вжимается бедрами в кулак Джейсона. Кончает быстро, с надломленным полувсхлипом Джейсон ошалело смотрит на него, чувствует разом охватившую слабость. В низу живота колет, а в штанах становится влажно. Ахуеть, ёпта, бля В ушах звенит Они безмолвно сжимают друг друга в слабых объятиях, не в силах на большее. Голова тяжелеет и, после бессонной ночи за просмотром третьесортный ужастиков, начинает клонить в сон. Перешёптываются о салфетках и о том, что стоит открыть окно – воздух в комнате спертый, раскалённый, щекотящий в ноздрях — Сейчас... Давай я тоже, — вымотанно пыхтит Теркель. Он, всё ещё накрытый оргазменной негой, поднимается и тянется к резинке штанов Джейсона — Не, не надо. Я уже, — Неловко получилось как-то — Ого. Лестно. — Хуестно. Иди сюда, — Джейсон кладет свои руки на плечи Теркеля и тянется на себя.