*
Оу. Или вау. Кирк пока не определился. Его только что качественно поимели, а он даже не увидел, кто. И чем. После эдакого марафона ноги слегка потрясывало. Шесть... или восемь? как их вообще считать-то, эти волны удовольствия?.. Но вместо пресыщения и усталости он обнаруживал в себе лишь свежий сексуальный голодок, обосновавшийся за лобковой костью. Куда не достала рука человека. — Джон? — окликнул Кирк. Ни ответа, ни привета. Кольцо притворилось банальной ювелиркой, к развратным действиям совершенно непричастной. — Доброе утро, что ли... Жизнеутверждающе заорал будильник. Увы, и тут никаких музыкальных шарад: его давняя коллекция рок’н’ролла, случайный трек, «Blue Suede Shoes». Всё-таки сердится? Или даёт немного личного пространства? Кирк сел и, раскинув руки высоко над головой, с хрустом прогнулся в спине. После чего вразвалочку проследовал в ванную. От движения ягодиц зашевелился сладостно натруженный комок внизу живота. Кирк взглянул в зеркало. У него опять вставал. Позади никого не было. Он передёрнул плечами. Под кожей рассыпались искры. Чувственно мылясь под душем, Кирк пробовал нарисовать себе «Джона», раз уж тот не собирался показываться на глаза. Пусть будет, для контраста, брюнет. Определённо, высокий. Наверняка упругий, рельефный, но не перекачанный. Слишком умён, слишком… холоден, — до поры. Знает, как доставить самое изысканное удовлетворение, стало быть, и сам умеет его получить. Кирк готов был признать, что запал, и страстно желал реванша. Несколько раз в продолжение дня он пытался достучаться до Полтергейста. Безуспешно. Тот не хотел разговаривать. Ну, это уже ни в какие ворота! Капитанов не матросят! Только попадись! Вечером всячески позировал у зеркала: пыжил бицепсы, спину и грудь, выдавал волну прессом и, разводя колени чуть не на сто восемьдесят, приседал по-стриптизёрски. Аж сам завёлся на себя, красивого, и членом отсалютовал. Мог ли Хан отказаться от такой игрушки? Нет, пожалуй, нет. Будь у Борга хоть капля либидо и чёрного юмора, с него бы сталось воткнуть лишний электрод Хану в эякуляторный центр и к чему-нибудь приспособить. К варп-ускорителю или к фазерам, например. На счастье Галактики, в интимном плане Хан-процессор был относительно свободен, что только повышало требования к самодисциплине. Иное означало бы предать себя настоящего — того Хана, кто через несколько переборок отсюда будет маяться неутолённой эрекцией или спускать в уретральный катетер. Вывод: рецепторов больше не добавлять. Злющий Кирк так и заснул в кольце, с рукой на невостребованном богатстве. Без заинтересованного соучастника немудрёное занятие резко теряло в привлекательности. Поднялся под мажорные страдания братьев Эверли: «Bye, bye, love! Bye, bye, happiness! Hello, emptiness, I think I’m a-gonna cry-hy». Чеховское «капитан на мостике» прозвучало как «шухер», а Спок уточнил, не намечается ли конфликтов с ромуланцами, ибо последний раз такой взгляд у Кирка был перед прыжком на «Нараду». Чего он не ожидал, так это контакта от Полта. На минуту почудилось, что проклятая побрякушка даже прохладней стала, — перед тем, как мягко накатило и отхлынуло тепло. Джон — флиртовал с ним? Провалиться Кирку вместе с креслом, если это не ласка. — Вообще-то я при исполнении, — одним дыханием он прошептал в затихарившийся артефакт, почёсывая подбородок. Больше Джон его не беспокоил. Целый час и двадцать три минуты. Всё, что могло бы у рядового мужчины значиться в списке фантазий «попробовать до конца жизни», у Кирка было отмечено галочкой, а то и не одной, будь то секс на башенном кране или минет под скатертью (в оба адреса). Но взбудоражен он был не хуже, чем в школе, когда, с такой же непроницаемой миной, под партой гладил носком узкую туфельку соседки сзади. Только вместо скучной рожи препода — скучная рожа Спока. Такой расклад несколько выкручивал мозг, так как по логике (тьфу ты!) позиция стража была узурпирована самим Джоном. На публике Кирк уже привык к ней, так же, как к неусыпной работе камер безопасности. А сейчас тёплые волны от кольца возвращали разум капитана в оголённую не-приватность его каюты. Эта односторонняя открытость ожидала его после смены, и мысль о ней поднывала свежей ранкой, что вечно просится потрогать языком. Ха! Глубокомысленно обхватив нижнюю часть лица и сдвинув брови, Кирк медленно лизнул кусочек металла, наделённый столь разносторонними талантами и гадским характером. Тот в долгу не остался и легонько завибрировал. Покуда Кирк решал, завидовать ли анатомии вулканцев, с их поцелуями прикосновением, или образно поплевать через плечо, оттого что Вселенная миловала, Хан раздумывал, выдержит ли оппонент вибропульку на мостике. И каким голосом при этом будут звучать команды, организуй Хан какую-нибудь закавыку. Смышлёный капитан, кажется, тоже сообразил, во что ввязался. Сдавленно сглотнул, и пульс зашкалило. Хан словно заново прочувствовал его оргазм на кончиках пальцев: мелкую дрожь невозврата и сильные, жадные мышцы. Сам попросит.*
МакКой созерцал тарелку Кирка так, будто в ней был новый штамм инопланетной чумы, а не устрицы со шпинатом. — Здоровая пища? Серьёзно? — он даже рванулся пощупать Кирку лоб, позабыв про трикодер. — Сам же меня запугиваешь лишним весом, — пожал плечами Кирк. — Да ты, никак, его сжигать собрался! — заключил доктор, оценивая показатели давления и гормональный профиль. — Свидание? А с кем? — С кем, с кем... С Джоном! — раздражённо рыкнул пациент. — Не трынди, — осерчал МакКой. — Мало тебе было дамской грызни, переводов на другой корабль и коровьих взглядов на рабочем месте. — Это ты просто не знаешь о тех, кто тихо получает удовольствие на взаимонеобязывающей основе, — протянул Кирк со снисходительной улыбкой, и споткнулся об ответную. — То есть иногда довольно громко, но ты понял. — Ага, расскажи это моим медкартам. Ну так что, кого ждать на проверку? — Вот как придёт, так сразу и вычислишь, — отрезал герой-любовник. Объятый предвкушением, Кирк шагнул в каюту. Со вкусом разделся. Гладко выбрил всё, что полагается к свиданию. Принял душ — чёрт возьми, со шлангом, — и долго стоял под горячей водой, расслабляясь и заряжаясь. Если Джон видел его сейчас... впрочем, Кирк был уверен, что тот не следит, а ждёт. Не как влюблённый под часами. Скорее, как гость в ресторане. А он, флагманский капитан, готовится себя сервировать. Хотя как посмотреть. Это он кончал взахлёб, прикладывая минимум усилий. Что получал Джон... чистую власть?.. Положение подбешивало столь же, сколь интриговало, но без уважения к превосходящим силам в космосе не выживают. Нештатные камеры, как ни рыскал Скотти, выявить не удалось. Похоже, Полтергейст их просто перепрятывал, а в статике умело маскировал. Если бы Кирк выбирал идеальный вид на собственную кровать, он бы ставил на стык в углу потолка наискось от изножья, либо один из точечных светильников прямо над ней. Из ванной Джим-найди-на-жопу-приключение-не-покидая-комнаты вышел в игривом настроении и белоснежном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер, изрядно оттопыренном по центру композиции. Он с трудом удерживался, чтобы не послать знающий взгляд в тот угол. Внимание Джона ощущалось кожей, покалывало плечи, хребет и соски. Небрежно сорвав полотенце, Кирк подсушил им волосы и бросил поперёк застеленной кровати. Широко зевнул, как бы в раздумье приподнял угол одеяла... но раскатился поверх. Вогкий махровый слой чуть остудил распалённый крестец. Кирк забросил руку за голову. Второй, окольцованной, провёл вдоль живота, меняя почти невесомое касание на плотный нажим, поддел жаркий, уже подтекающий член, отгибая и гладя, как треплют упрямую шею животного. В несколько плавных движений он достиг убедительной готовности к дальнейшим указаниям. «Не-е-ет», — вкрадчиво пролился холод на подбрюшье стояка. Если Кирк и досадовал, то ничем не выдал себя. Джон здесь, практически в его постели. Целый день сводил его с ума намёками на вчерашнее. В стиле Полтергейста, веселье только начиналось. Кирк изогнулся вправо, растягивая бок и выставляя внутреннюю сторону бедра, промежность, пах на лучшее обозрение. По линии взгляда материализовалась плошка, до краёв наполненная тёмной жидкостью. Фетишный лубрикант? Горячий воск? Какая-то возбуждающая мазь? Он осторожно макнул кончик пальца в незнакомую субстанцию, и та застыла на подушечке тончайшей плёнкой. Кольцо приободрило его проблеском тепла. В былые дни, ухаживая за мотоциклом, он по уши изгваздывался в графитной смазке. Интересно. Джон любит грязных парней? Кирк окунул всю пятерню. Сплошная чёрная краска окутала кисть, сползла по предплечью неровными каплями, и в целом смотрелась шикарно на светлом айовском загаре. Тепло стало ещё утвердительней. Он потёр палец о палец. Ощущения были приглушены, силу трения словно отменили вовсе. Проверив текстуру губой, Кирк проникся тактильным восторгом. Рука сама собой скользнула вниз по шее. «Да!» вспыхнуло кольцо. Зачерпнуть ещё немного жидкости никак не удавалось — с сухой самородной перчатки она сбегала, точно ртуть. Как только Кирк «одел» подобным образом другую руку, плошка исчезла. Тешиться шёлковым обхватом члена довелось недолго. Стоило Кирку, для полного кайфа, обернуть второй ладонью яйца, по ним стегнул статический разряд. Кирк вскинулся, с грубым стоном втягивая воздух. — Твою мать! Понежнее нельзя? Отчего бы и нет,.. капитан. Хан хотел чувствовать больше. Пускай нарциссичный мальчишка всё делает сам. Это Хан видит его ладонями: безбрежные пласты мускулатуры — сытой, вылюбленной, эластичной, — токи удовольствия и каждый эрегированный волосок. Это он дразнит и холит его тело, направляет и исследует, доводит до кипения. Своё. Кирк отдавался чужим рукам, а может, ласкал их собой, ведомый уже не теплом, а электричеством. То деликатным, но остро-желанным, то пропадающим, когда, казалось бы, ещё немного, и оргазм расцветёт или в надроченном соске, или... Человеку-невидимке явно нравился его живот с гордым прессом и смешной пуговкой пупка, к которому Джим-какие-нафиг-комплексы никого не подпускал. Слишком интимное, слишком странное и резкое ощущение, приближённое к угрозе жизни. Но попробовал бы он отдёрнуть руку, отожгло бы палец. И Кирк, краснея до боли в затылке, послушно корчился от сладкого стыда, заставляя себя — позволяя Джону — покатывать и щекотать эту кнопку, показывая, как от каждого надавливания на пупок, прошитый молнией, подпрыгивает член. Он потянулся вниз и получил предупредительный щелчок. Хана забавляла эта бесполезная натуга красивой плоти, жаждущей освобождения, и не находящей. Но то, как капитан боролся и превозмогал себя, заслуживало некоторого вознаграждения. Вовремя избежав запретной зоны, Кирк огладил свои бёдра — теперь одно было развёрнуто плашмя, другое поднято, — и помассировал промежность, шаг за шагом ввинчиваясь дальше, глубже. Санкций не последовало. Хан любопытствовал, как скоро покоритель неизведанных миров капитулирует. «Джон» мог нашпиговать его девайсами безжалостной и умной стимуляции, часами держать на грани или пытать оргазмами, но чем бы отличался Хан тогда от всех тех, кто тестировал его бойцовые рефлексы на лабораторном столе? — Джо-о-он… Кирк звал и провоцировал, раздвигая в стороны крепкие ягодицы. Один он не справлялся. Даже с киберперчатками и смазкой, деревенским пальцам недоставало гибкости добраться до простаты так, как это делал плаг от Хана. О, капитан. Знали бы вы, кому продали душу, когда так невовремя потёрли кольцо. Так же бы подставлялись, уворачивались, со всхлипами и хохотом выстанывали имя? Кирк нетерпеливо выгнулся вперёд и вверх. Он тяжело дышал, кожа атласно блестела от пота, а членом можно было гвозди заколачивать. Словами, капитан! — Не издевайся, ну пожалуйста... Возьми, я твой. Неотразимый лжец. Что ж, удовольствие придётся заработать. Наконец, Кирк ощутил благословенную заполненность, почти болезненную от скопившегося напряжения. Нечто — новый разряд отогнал его руки — продавливало разбуженный нервный узел, пронзая отдачей от корня до кончика члена. Мышцы свело желанием вобрать и вытолкнуть одновременно, отчего массивный плаг ещё сильней проехал по простате. Так расчётливо и прицельно, что Кирк простонал, заёрзал бёдрами, упёр ступни в постель и чуть не в полумостике выписал тазом смятую восьмёрку. Штука внутри горела и вздрагивала пульсом. Кирк не осознавал, что, отражаясь от материала, это бьётся его собственная кровь. Он представлял хищное мужское тело, замершее над ним, внимательно-ироничный взгляд, и продолжал тяжко насаживать себя на призрачную толстую головку. Оргазм подкатывал и медлил, не хватало одного последнего толчка. Хан подклеил пару металлических пластин ему под ягодицы и пустил по бёдрам, по двуглавым слабый ток. Оскальзываясь на простыне, Кирк закричал и вытянулся перед тем, как обессиленно разлиться пламенем по воде. Экстаз был долгим. Кирка лихорадило, семя сочилось в три ручья, сбегало с живота, затем иссякло. Сгусток наслаждения ещё подёргивался в нём, будто вдогон, но вкладки уже не было. — Ну вот!.. — Кирк перевалился на бок, заворачиваясь в край одеяла. — А поговорить? Врал, конечно. Сейчас, когда он, считай, бесконтактно, но так восхитительно, так основательно и глубоко протрахан, хотелось не говорить, а обниматься. Влипнуть неподвижно, кожа к коже, или упоённо гладиться, пока не накроет сном. Полотенце высохло от жара, вымокло обратно, измочалилось к чертям и было выброшено в угол, а в ласковом одеяле тело чудилось огромным и каким-то тоже ватным, расширяющимся вокруг очага невыносимой лёгкости. И от этой лёгкости щипало в носу. Хан бы сам дорого дал только за то, чтобы улечься рядом, в соприкосновение и запах, чувствуя себя живым. Единственное, что он мог — избавить Кирка от отслуживших перчаток и тихо мерцать успокоительным теплом сквозь отуманенное испариной, так и не снятое кольцо.*
Последние 4,86 суток Спок ощущал смутное беспокойство, некий когнитивный диссонанс, который более эмоциональный субъект, склонный к художественной речи — к примеру, доктор МакКой — характеризовал бы как «находиться в ловушке». Разовое приглашение переночевать, сопровождённое совместным отгулом, было трактовано Нийотой как предложение объединить условия проживания, пока фактор страха в её каюте не будет нейтрализован. То есть, бессрочно. Поскольку они всё же были партнёрами, данная перестановка минимизировала буферные потери времени между внерабочими коммуникациями, однако существенно увеличила долю самих коммуникаций, как и их плотность. Также закономерно уплотнилось и жизненное пространство Спока. Замена кровати двуспальной, отняв 2,8 квадратных метра, не предотвратила упадка качества отдыха на шестьдесят три процента. Если в часы медитаций Ухура хотя бы исчезала в ванной, то сон был необратимо скомпрометирован её звуковыми, тактильными, тепловыми и механическими сигналами. Отдельного упоминания заслуживали персональные вещи Ухуры. Как переводчик, она питала слабость к оригинальным формам словарей (не только бумажных) и памятников культуры встречных цивилизаций, каковые «памятники» подчас весили не один килограмм. Выполненные из ценных пород металлов, камня и даже органики, они занимали восемь ящиков. Некоторые пахли. Спок уважал такую преданность делу. Кое-что из артефактов было подарено им самим. Тем не менее, помогать передислоцировать ящики он отказался, аргументировав тем, что их содержимое легко перенести по отдельности. — Воспользуйт…ся последним из моих отгулов. Капитан рассеян больше обычного. Предвижу необходимость полностью переделывать накопившиеся за ним отчёты. — Спок, я прошу тебя не как транспорт, — Ухура приластилась к его боку. — Ты должен подстраховать меня морально. — В этом качестве подойдёт любой из членов команды, — резонно ответил Спок. — Что ж, пожалуй, так я и поступлю! Как женщина сильная и независимая, никого Ухура просить не стала. Судьба благоволила ей в лице Скотти, шедшего с медосмотра (здоров!) Проходя мимо её каюты, Скотти остановился, привлечённый зрелищем очередного наклона за книжкой. Застигнутый врасплох, он подскочил, вытянулся, расправил форму и часто заморгал. Ухура демонстративно одёрнула юбку: — Подсматриваешь? — раздувая ноздри, спросила она. Злость на Спока требовала выхода. Скотти просто попал под раздачу. — Я не нарочно, — нашёлся тот. — Это же первое издание Шекспира на скотс? Куда ты его? Давай, помогу! — и вот уже смилостивившаяся Ухура тыкала ухоженным пальчиком, что куда нести и где класть. К возвращению Спока все богатства, проветренные и рассортированные заново, заняли свои места по углам. Спок организовал бы площадь иначе, но решил отложить разговор до завтра. Врачебно рекомендованная норма сна для мужчин его возраста составляла 4 часа 15 минут в сутки, а оставалось уже 4:10:21. Ухура, довольная переездом, в одном халатике, но со свежей укладкой вышла из ванной комнаты и целенаправленно двинулась к Споку. Вне сомнения, лейтенант желала соитий. Однако рекомендации следовало соблюдать и процесс, столь недвусмысленно ею инициируемый, в этот график не втискивался. — Спок, — приторный шёпот позади едва не заставил вулканца вздрогнуть. Потеря контроля — верный признак потребности в крепком сне сейчас и медитации по пробуждении. Плану мешали обвившие тело женские руки. — Нийота, тебе что-то нужно? Ладони мягко проскользили вниз, остановившись в опасной близости от паха. — Ты рад, что я переехала? — проворковала Ухура ему между лопаток. Ответ Спока благоразумно застрял в горле. Вариант «нет» был бы ложным, но чувство самосохранения подсказывало, что про вариант «да» лучше не заикаться. — Я удовлетворён твоим присутствием здесь, но мне необходимо лечь спать немедленно, иначе все моё расписание сдвинется на неопределённый срок, — Спок всё-таки вздрогнул, когда в ткань брюк впились острые ногти Ухуры. — Ты НЕ рад! — Ухура отпрянула. Спок развернулся к ней. Теперь обвиняющий коготок указательного пальца смотрел ему прямо в грудь. Социальная компетентность Спока велела ему уступить, дабы избежать скандала. Тело взыскало сна. Логика вопияла о том, что недельный лимит сексуального взаимодействия с другим индивидом и так превышен на 1,4%. — Возможно, наше решение образовать ячейку общества было преждевре... — Если ты так считаешь, значит, так оно и есть! — и Ухура, крутнувшись на мокрых пятках, что аж «хвостом» хлестнула Спока по лицу, громко пошлёпала одеваться на выход. Дольше обычного. Спок не задерживал.