Безысходность

Эрик чувствует себя дерьмово, когда получает прикладом по лицу. Череп, как развалившись, начинает больно гудеть, а звуки пуль сливаются в безобразную какофонию. Ту, что накрывает в бою, заполняет воздух тяжелыми вибрациями. Взгляд соловеет. Эрик пытается взять себя в руки, чтобы не словить пулю в лоб, и податливо следует указаниям врага. Его всё ещё мутит, но, по крайней мере, он ещё жив. Ситуация приобретает большую несуразность, когда он остаётся на коленях перед пушкой одного из иракцев, убивших его жену. Пару раз пытается бежать, но каждый раз осекается. Рано. Опасно. Неоправданный риск. Морпехи справятся без него. В конце концов, Колчек столько раз порывался перенять лидерство, и вот ему наконец-то представился шанс. Его звездный, чтоб его, час. Звон пуль становится не слышен, но гул не утихает — и вовсе не в его голове: пещера рушится, со всех сторон раздается свирепый звериный рев и мерзкий, пробирающий рокот. Эрик со всей мочи бежит к своим, когда замечает, что те уже стремятся к воротам. Он догоняет их, отстреливающихся от неизвестных тварей, и что-то ему подсказывает, что их вряд ли сейчас беспокоит застрявший на середине пути полковник. Однако, вопреки сомнениям, Колчек оборачивается, одним поворотом головы выражая участие. Ник замечает смену фокуса и спотыкается взглядом о полковника. — Порядок? — интересуется Кей на ходу, мимолётом взглянув. Безынтересно. Конечно, он озадачен другими проблемами: вампирами, например, или тем, куда запропастилась его зажигалка. Наверняка уже и позабыл, кому отдал ее. Эрик хмуро ступает следом, игнорируя вопрос. А потом одна из стен перед самыми ногами лейтенанта начинает крошиться, как песочное печенье. Как обрушилась земля под ногами пару часов назад. Эрик замечает это первым: ход платформ, неустойчиво покачивающуюся конструкцию, уходящую с самого основания. Понимает: ещё десяток секунд — и они останутся погребены в подземных песках Ирака. Его мгновенно охватывает ужас — такой, какой он не испытывал пару минут назад, дезориентированный ударом по голове. Тот был рефлекторным, безусловным; этот же — липкий, вздыбливающий каждый волосок на коже. Быть погребенными заживо ему всегда казалось куда более жуткой участью, чем вражеская пуля, чем вопящие во всю глотку твари, лезущие из преисподни. Сейчас все, что он видит — стремительно падающая под наклоном махина, уже в воздухе рассыпающаяся на крупицы. Которые застрянут в лёгких, будут царапать молящее о вдохе горло, пока венка на шее не перестанет дёргаться, а взгляд — не потускнеет. — Оно сейчас рухнет! — кричит, едва заметив первые признаки. Он успевает дернуть за локоть Кея, ушедшего чуть вперёд, прежде чем рвануть в противоположную сторону, где проход не заблокирован грудой камней или упавших сооружений. Бегут, теряясь в тумане поднявшейся пыли. Что с Колчеком — не ясно. Нет времени. Если за этим поворотом тупик — им всем конец. Там оказывается расщелина. Эрик чувствует спиной, как его подталкивает поднимающаяся пыль, мелкие крупицы врезаются в кожу, разгоняют в крови адреналин, заставляют бежать быстрее, даже быстрее предела. Поворот, ещё один. Животные крики, звук чужих шагов и разрухи мешаются в одно — он спотыкается. — Полковник. — Чужие руки бодро подхватывают его, поднимая. — Мы оторвались. «От кого?» — приходит на ум Эрику, но он понимает, что ответ знает и сам. От песков, от смерти, от иракцев, от вампиров. Какой гребанный вариант ему нравится больше? Ник колеблется, с непонятными Эрику эмоциями смотрит в сторону заваленного входа. Жмёт губы, жмурится. Поражен ли, что едва не умер, так и не попрощавшись с его женой? Волнуется о почившем лейтенанте, оставшимся под завалом? Просто бесится, что отрезан от товарищей? Или, вероятнее, что отрезан наедине с ним? Эрик усмехается. Ему тоже весьма неприятно застрять в гребанной пещере с любовником жены. Крайне неприятно. — Порядок, — бросает он и окончательно поднимается на ноги. Проход завален, но тряска стихла. Земля под ногами ощущается устойчиво, но оттого не безопаснее. Впереди — глубокая траншея, уходящая вглубь. Выглядит не многообещающе, но выбора у них, похоже, нет. — Это ваше, — низко зовёт его Ник и, когда Эрик оборачивается, протягивает ему ультрафиолет. Не церемонясь с благодарностями, он забирает лампу. Жмёт на кнопки, проверяет — не работает. — Черт, должно быть, снова вышла из строя. — Оперевшись на ближайший камень, Эрик разбирает устройство и почти сразу обнаруживает поломку. Работы немного, но придется задержаться. — При всем уважении, сейчас не время играть в инженера, — звучит справа. Тон знакомо возмущенный, всегда недовольным всем, что бы Эрик ни делал. — Эта дыра вот-вот обвалится, и, если мы не сделаем ноги, заляжем тут вместе с этой штуковиной. Эрик не двигается с места. Лишь замирает на секунду, прежде чем поднять голову на дерзящего подчинённого. — Сержант Кей, — начинает твердо, но в чужих глазах не замечает и капли страха, — если эта дыра вдруг захочет обвалиться, в траншее у нас будет явно меньше шансов. Держа наготове ультрафиолет, мы хотя бы попытаемся противостоять врагу. Или хотите продолжать тыкать в него распятием? В глазах Кея вспыхивает ярость, Эрик различает это вполне четко. — Если бы вы не появились, мне не пришлось бы забирать это распятие у Джоуи. Из его рук, перепачканных кровью, — цедит с нескрываемым презрением. Эрик кривится и быстро сглатывает. Это не его вина. Никто не мог знать, что вместо хранилища программа засечет древний храм, полный чудовищ. Люди гибнут каждый день, тем более на войне. Он откладывает лампу в сторону. — О, прости, что нарушил твои планы и приехал раньше срока. Я помешал вам с Рейчел, не так ли? Кей оказывается в шаге от него, наверняка борясь с желанием отстоять свое. Только вот они оба знают, что им больше не за что бороться. Рейчел больше нет. Как и капрала Мервина, Джоуи, Колчека, Клариссы. Никого не осталось. Ник смотрит зло в глаза, пока наконец не успокаивается. Он отходит к другой стене и, привалившись к ней плечом, трет переносицу. — Ну и в дерьме же мы, — нервно роняет он. — Я сказал, что вытащу нас отсюда, — возражает Эрик и тут же осознает, насколько наивно это звучит при всех обстоятельствах. Его единственная отрада — «Целус» — уже унес десятки жизней, а под его командованием в землях Ирака погибли оставшиеся. Кого ещё он хочет спасти? Однако Ник тактично молчит, и Эрик удивлен этим жестом. Чтобы не возвращаться к пожирающим мыслям, которые бомбардируют его голову любую свободную секунду, он снова берется за ремонт. Сосредоточиться не получается. Морпех в другом углу всё ещё молчит, пустым взглядом сверля стену. Забавно, что Кей — это по сути все, что у него осталось. Просто, мать вашу, замечательно. — Готово, — в конце концов тихо говорит он. Без энтузиазма и привычной команды в голосе. Сейчас… уже поздно что-то доказывать. Ничего не изменить. Они с Ником невзлюбили друг друга с первой же секунды, эта взаимная неприязнь только нарастала с каждым новым обстоятельством: со смертью Рейчел, с несущественными, но болючими перепалками. Тот все время ставил под сомнение его авторитет, перечил указаниям. Кея оказалось не так просто сломить. Тот всегда стоит скалой, и плевать ему, какого ранга чужой значок. Эрик никогда так не умел. Может, поэтому Рейчел и ушла от него? — Идём, — командует, вытянув выключенную лампу перед собой. — Неизвестно, что за тем поворотом. Нужно быть начеку. Ник кивает. Впервые не оспаривает его решение. Может ли и он быть тоже отчаявшимся? Первый поворот оказывается пустым, так же и следующий. Но идут долго, уже с полчаса, а тоннель никак не заканчивается. И если бы только Эрик знал, что окажется в одной лодке с любовником жены, взял бы с собой шахматы. — Как думаете, суждено нам тут помереть? — ироничный тон прерывает тишину. Эрик отвечает спустя время: — Отставить, — говорит устало. — Мы потеряли многих сегодня, — он давится слюной, выгоняя из головы один конкретный образ. — Но мы всё ещё живы. И я сделаю все, чтобы вытащить нас. — Похвально, полковник, — отвечает Ник, и едва ли можно различить в его голосе ехидство или серьезность. Наверное, оно все уже смешалось в одну непонятную смесь. Раздается щелчок — затем в нос ударяет едкий дым. Откуда зажигалка? Запасная? — Хотите? — внезапно предлагает сержант, флегматично протягивая одну из сигарет. Эрик колеблется. Раньше он без промедления отверг бы такое предложение: последний раз он курил только в старшей школе вопреки наказам родителей, устраивая своеобразный бунт. После того, как его маленький протест был подавлен, никаких сигарет и прочей дряни он в рот не брал. Однако сейчас проникающий внутрь дым ощущается отчего-то так успокаивающе приятно, что он только кивает на предложение. В конце концов, вряд ли ему придется об этом жалеть: выбраться отсюда живым будет уже охренительно прекрасным исходом. Он принимает из чужих рук сигарету, держа ее сначала между указательным и безымянным пальцами, но потом перехватывает удобнее большим и указательным. Ник смотрит на него как будто бы с облегчением, да и Эрик, кажется, тоже. Он не может точно сказать, что именно ощущает, кроме пустоты и вернувшейся апатии. Наверное, возможность разделить хоть с кем-то это сжирающее чувство вины и безысходности сейчас отрадна им обоим. Ник берет его руку, держащую сигарету, за запястье и подносит к тлеющей части своей — так, что кончик загорается от первой же искры. Эрику непривычно. Держать в руках табак, петлять в пещерах, прикуривать у Кея; то, что они делают это как ни в чем ни бывало, как старые знакомые, а не двое отчаявшихся, которые, скорее всего, умрут. Не отрывая глаз, он подносит сигарету ко рту и вдыхает — глубоко, свободно. Едва не закашливаясь. Он впервые дышит. — Воу-воу, полегче, — со смешком комментирует тот. — Хотя ты неплохо справился. Для первого раза. Эрик пропускает обращение на «ты» мимо ушей и даже не опровергает его слов: для него это и правда ощущается чем-то новым после стольких лет. Да и Кей, к его удивлению, не подсмеивается — просто констатирует факт. Может, это даже подходит под определение дружеской издёвки. Он давит усмешку сквозь стиснутые губы с зажатой в них сигаретой. Небольшое пространство быстро наполняется дымом, отчего голова идёт кругом. Здесь относительно безопасно — по крайней мере, вампирам сюда протиснуться было бы крайне трудно, если только кто-нибудь не спровоцирует обвал. Эрик на секунду давится дымом, и тот жгуче жжет. Провоцировать больше некому. Они одни. Хочется привалиться к стене, сесть, подобрав колени поближе к груди, и забыться в убаюкивающем тумане дыма. В опережение его мыслям, Кей делает абсолютно то же самое: глубоко, тяжело затягивается, что аж глаза слезятся, падает на камни и откидывает голову. Эрик непонимающе наблюдает за его действиями с ничего не выражающим лицом. Он все не может понять, как человек, совсем недавно отчитывающий его, своего начальника, за промедление, может вот так вот расслабиться на середине пути. И не тревожиться о том, что Эрик возразит ему. По правде, возражать не хочется — напротив, желание последовать его примеру соблазнительно загорается в мозгу и навязчиво скребёт, пока он наблюдает молчаливо отдыхающего сержанта. Внезапно тот поднимает на него взгляд. Кивает рядом, призывая сесть. Отдохнуть. Выдохнуть. То, что Эрику сейчас нужно, но чего он не может себе позволить. Он должен быть идеальным командиром, иначе… Иначе что? Кому он что хочет доказать? Хмыкнув, он опускается на каменный пол, больно ударившись о выступ. Боль притупляется довольно быстро, или он просто не обращает на нее внимания. Ник поворачивается в его сторону и выдыхает дым прямо в лицо, как будто издеваясь, но ни в одной черте его Эрик не может разглядеть злорадство или любой намек на это. Видит только смирение. Усталость. Он тоже устал. Они оба на пределе. — Здоровский синяк, — жуёт сквозь зубы Ник, зная, что его все равно поймут — в такой близи невозможно не понять. В крайнем случае, прочитать по губам. Эрик задаётся вопросом, как тот вообще разглядел что-либо в такой темноте, затем — зачем вглядывался в его лицо, и следом лишь вспоминает, где получил этот самый синяк. — Просто царапина, — так же неразборчиво отвечает он, делая очередную затяжку. — Бывало и хуже. — И тут вспоминает про протез, который, должно быть, переживает свой самый ужасный день. Неплохо бы сделать перерыв на все сопутствующее, но момент сейчас не выглядит самым подходящим. К тому же, в темноте это будет не так удобно, несмотря на то, что почти все движения уже выработаны до автоматизма. — А, ты из тех, кто не жалуется, пока не сдохнет, — понимающе пожимает плечами Кей, но Эрик уже не слушает его колкости. Мысль о позабытых в суматохе процедурах не пропадает просто так, и место, где протез соединяется с кожей, внезапно начинает жжечь и покалывать. Пока ещё не больно, но крайне неприятно. Он закатывает глаза, зная, что фантомные боли — не меньшее из зол. Это то, что он ненавидит больше всего, потому что никак не может повлиять. И вот надо же было им появиться именно сейчас! Сигарета догорает меж пальцев, он нервно выбрасывает ее. Старается сдержать учащающееся дыхание. Ладно, пара минут ведь у них есть? Ничего не случится, если он быстро проделает пару манипуляций. В первую очередь, тянется в сумку за таблетками — однако тех не оказывается ни внутри, ни в правом кармане. Как можно было забыть их? Это совсем на него не похоже. Да что с ним вообще сегодня происходит? Не сразу, но он замечает взгляд Ника, впившийся в него с интересом. Эрик старается игнорировать его, но раз от разу косится в сторону сержанта, ни на секунду не отворачивающегося. Чувствуя, как боль усиливается, он торопливо подворачивает брюки и освобождает себя от протеза. Это не помогает избавиться от неприятных ощущений, но так хотя бы можно быть чуть более уверенным в том, что никакой заразы не размножится во взмокшей от пота среде. — И что, каждый день этим занимаешься? Эрик на секунду поднимает голову. Кей до сих пор наблюдает, кто бы сомневался. — Представляешь, у меня нет ни жены, ни домашней зверушки, так что приходится полностью сосредоточиться на себе, — хмуро язвит он в ответ. Ник молчит. Эрик тоже. Просто механически проделывает привычные действия. Сегодня они оба потеряли Рейчел. Как бы ни хотелось друг друга задеть, они неизбежно колятся о свои же шипы. — А я-то думал, почему ты такой сноб, — спустя время хмыкает Ник. — Я тоже задавался вопросом, почему у меня в строю недалёкий солдат, который не умеет выполнять приказы, — так же парирует он. — Пока не узнал, что он спит с моей женой. Тогда все стало ясно. — Если ты думаешь, что люди не способны тревожиться о чем-то, кроме любовных драм, то завидую твоему радужному мирку. — О, поверь, ты бы не хотел в нем оказаться. — Это точно, — с самодовольством усмехается Ник, доставая что-то из кармана. В темноте вновь вспыхивает огонь. — Подсветить, полковник? — Справлюсь. — Он намеренно уклоняется от света, все равно уже проделывая последние манипуляции. Однако свет не сникает после отказа, подсвечивая не самую приятную картину. Эрик привык видеть ее каждый день, это неизбежно сопровождает его жизнь и стало почти такой же рутиной, как чистка зубов. Но для Ника это, должно быть, самая настоящая экзотика. Тот наверняка злорадствует, видя, в каком уязвимом состоянии Эрик вынужден находиться каждый день. Он не планировал посвящать его в подробности, но тот сам упорно лезет под руку, и ему ничего не остаётся, кроме как молча доделывать процедуру под тяжестью пристального взгляда. — Идём, — закончив, комкано говорит он и поднимается устойчиво на ноги. И хотя кожа в районе отсутствующей конечности всё ещё неприятно пульсирует, он старается подавить это чувство. Хватает уже того, что есть и что будет мучить его по ночам всю оставшуюся жизнь. Если она не закончится здесь же под землёй.