Вернись домой на Рождество

Гай проделал поистине акробатический трюк, который на трезвую голову вряд ли повторил бы — ухитрился взобраться по узкой лестнице с подсвечником в одной руке и мечом в другой. И тут же чуть не споткнулся о плетеную корзину с мотками веревки, а через пару шагов — о сундук, из-под приоткрытой крышки которого выглядывал краешек блио, принадлежавшего, судя по расцветке, еще покойному сэру Малкольму. Он остановился, поднял свечу повыше, осмотрелся и снова подумал, что с прислугой надо разобраться. Судя по захламленности и запыленности, последний раз на чердаке прибирали если не во времена его юности, то вряд ли намного позднее. Стараниями Данкана поместье и дом содержались в образцовом порядке, но, как выяснилось, кое-что вниманием обходили. А поскольку старый управляющий с возрастом ничуть не утратил остроты памяти и ясности ума, единственным объяснением было нежелание тревожить хранимое здесь прошлое, о котором напоминало большинство вещей. Сказать по правде, Гай не ходил сюда по той же причине — чтобы не травить душу. Всего за три дня до того злополучного выстрела, разделившего все на «до» и «после», они с Робином скрывались тут от Данкана, который очень хотел надрать им уши. Правда, за что именно грозила расправа, он забыл: послушанием оба не отличались, редкий день обходился без приключений и проказ. Заводилой в основном выступал Робин, но шороху они всегда наводили вдвоем, и потом частенько прятались от разъяренного управляющего, птичницы или Нелл. От возмездия последней удрать получалось редко, зато от остальных, включая сэра Малкольма, обустроенное в дальнем углу чердака убежище спасало их неоднократно. Гай давно простил Робину и выстрел, едва не стоивший жизни сначала отцу Суэйну, а потом ему самому, и детское предательство, которое столько лет отравляло память о лучших годах его жизни и питало жажду мести. Простил за одну улыбку, пусть и не ему адресованную. Но все равно старался лишний раз не ворошить прошлое, не думать о том, что могло быть. А теперь воспоминаний, от которых и хотел бы избавиться, да не выходит, как ни пытайся, стало еще больше. Он вздохнул и еще раз окинул взглядом попавшую в круг света часть чердака. Почти двадцать лет прошло, а ничего, считай, и не поменялось, разве что с краю прибавилось несколько ларей и мешков. Но резная колыбель стоит там же, где и годы тому назад, и сундук за ней... Что хлама наставили не только возле входа, Гай понял через несколько шагов, когда запнулся обо что-то и полетел носом вниз. Однако вместо малоприятного близкого знакомства с углом кованого сундука вдруг угодил в чьи-то объятия. От неожиданности он дернулся, но хватка стала еще крепче, а потом раздался сердитый и очень знакомый голос того, кого здесь не могло быть. — Гисборн, я, конечно, все понимаю, включая твою любовь к погромам, но поджигать дом — это уже слишком, не находишь? — Мой дом, что хочу, то и делаю! — огрызнулся Гай, не уверенный, что ему не мерещится. — Вообще-то, дом мой! — огрызнулся в ответ Робин, разжал руки, отступил на полшага и аккуратно забрал у него подсвечник. — А раз твой, что ж я тебя тут не видел? — буркнул Гай, схватив Робина за плечо. Под пальцами ничего не рассыпалось и не развеялось. Теплое твердое плечо под тонким льном рубахи. Не померещилось. Он отдернул руку и выпалил: — Ты откуда здесь?! — Из леса, откуда ж еще, — Робин пожал плечами и направился вглубь чердака. — А я подумал, тебя девица на ночь глядя из дому выставила! — не удержался Гай. — Какая девица? — теперь в голосе Робина звучало удивление. У Гая немного отлегло от сердца. — Откуда мне знать, какая? Твои сказали, ты по бабам подался, — вырвалось прежде, чем он успел прикусить язык. Робин остановился, развернулся и взглянул на него, приподняв брови. — С каких это пор мои люди тебе докладывают? — Спрашивать надо уметь, — проворчал Гай, пытаясь сгладить свою оплошность, но почти две бутылки вина ясности суждений не способствовали. Он ждал, что Робин кинется в драку, потребует ответа, что с его людьми, но тот отвернулся и двинулся дальше. Гай последовал за ним, стараясь собраться с мыслями, насколько это было возможно за то время, пока они шли к их детской ухоронке около каминной трубы. Там тоже все осталось, как раньше, даже детские сокровища никуда не делись: в шкатулке без крышки лежали сломанная стрела с красным оперением, старый нож, найденный в хижине умершего лесничего, дырявая речная галька, помятая медная фибула в виде ястреба с расправленными крыльями... Разве что теперь на вбитом в балку гвозде висели потрепанный зеленый плащ, колчан и сарацинский лук, а вместо пуховых подушек на новом соломенном тюфяке лежал свернутый дублет. От трубы веяло жаром, и в закутке было тепло по-летнему. Гай хорошо помнил день, когда они принесли сюда те самые подушки – красивого синего цвета, пахнущие чистым полотном. Идея была его, редкий случай. Девятилетний Робин взял отцовского коня, сильно натер взрослым седлом задницу, и Гай, сочувствуя его страданиям, предложил сделать лежбище помягче. Перина не подходила, слишком большая, тяжелая, и выбор закономерно пал на подушки. А где одно, там и другое. Нелл тогда устроила им знатную выволочку. Гай, как наяву, слышал ее суровый голос: «Нечего сваливать свои безобразия на пикси, молодые господа! Уж мне-то хорошо известно, какие такие пикси уволокли из запертой лично мною кладовой новехонькие подушки, покрывало с беличьим мехом и полфунта сахару!» Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Ну что стоишь, садись, — Робин примостил подсвечник на сундук, рядом с миской, в которой тоже горела свеча, плюхнулся на тюфяк и похлопал ладонью рядом с собой. — И меч положи. Вот зачем ты его с собой притащил? Лучше бы вина. — Вино ты и сам, как я вижу, притащил, — Гай взглядом указал на другой сундук, где стояло оловянное блюдо с остатками окорока и пустые бутыли, что снимало подозрения с прислуги. — И все-таки, что ты здесь делаешь? — Ночую, — Робин усмехнулся. — Мой манор, имею право. — А почему на чердаке? В спальне же удобнее. Гай отогнал мысль о том, что еще можно делать в спальне, и поспешно отвел взгляд от распущенного ворота рубахи Робина. Не хватало еще так явно на него пялиться. — А в спальню меня не приглашали! — ядовито процедил Робин, сгреб бутыль, в которой что-то еще плескалось, и приложился к горлышку. — То есть дело только за приглашением стало? — не сдержался Гай, все-таки сказанное во время ссоры сильно его задело. — А как же «не путаюсь с гнусными предателями, подлецами и заговорщиками»? Уже передумали, ваша светлость? — Ты еще скажи, что скучал, — язвительности в тоне Робина не убавилось. — Скучал, — честно признался Гай. В первую очередь из опасения, что если продолжит оттачивать на Робине язык, тот снова вызверится и уйдет. — Хорошо, что ты вернулся. Я со зла тогда ляпнул, не хотел... — Ну раз скучал, пошли вниз, — перебил его Робин, отставил бутыль и начал подниматься. — Значит, просто пошли?! — терпение у Гая лопнуло, он сгреб Робина за грудки, вздернул на ноги и встряхнул. — Будешь отмалчиваться и делать вид, что ничего не случилось?! Я тебя... — Гай! — Робин попытался вывернуться, рубаха затрещала. Что он там еще говорил, Гай не слушал, лишь старался покрепче ухватить. Робин рванулся еще раз, рубаха все-таки не выдержала, и он отлетел на пару шагов назад, а дальше помешала балка. Гай ринулся следом, но Робин, похоже, был трезвее — мгновенно ушел в сторону, перехватил его занесенную для удара руку и заломил за спину. Гай уступать не собирался и подался назад, надеясь хорошенько приложить его обо что-нибудь. Робин пошатнулся, но на ногах устоял. Гай дернулся вбок, врезался коленом в сундук, взмахнул свободной рукой, что-то задел... Свет в закутке задрожал, а потом хватка разжалась. Робин выдал заковыристое ругательство, сдернул с гвоздя плащ и швырнул на пол. Хватило доли мгновения, чтобы сообразить, что в потасовке они уронили подсвечник, и Гай, подхватив дублет Робина, тоже кинулся сбивать пламя. Разойтись огонь, к счастью, не успел, но искры разлетелись, а гореть на чердаке было чему. Оглянуться не успеешь, как все заполыхает. — Совсем ополоумел?! — раздраженно бросил Робин, когда последние искры были затоптаны. — Раз уж так хочется кулаками помахать, пошли во двор! — Не хочется, — буркнул Гай. Осознание, что они едва не подожгли дом, почти вымело хмель из головы. — Тебе все равно не дойдет! — А ты объясни! — теперь уже Робин метнулся к нему, ловко поставил подсечку, уронил на тюфяк и навалился сверху. — Ты чего взбеленился? — Чего я взбеленился?! — Гай дернулся, но Робин уселся на него и крепко прижал руки к тюфяку, не вырваться. — Объяснить?! А ты слушать станешь?! Мы когда вообще последний раз нормально разговаривали?! — Да вот перед тем, как ты взбесился, — недоуменно ответил Робин. — Это не нормально! — заорал Гай. — Это ты опять увиливал! О чем мы с тобой за полгода говорили? О любовных кансонах?! Девкам в веселом доме свои кансоны читать будешь! — Они не мои, они Бернарта де Вентадорна, — фыркнул Робин. — Известнейший трубадур, между прочим. — Знаю я, чем он известен! Самое то для не слишком благочестивых девиц, которых только для одного и держат. И для меня, видимо! Раз я у тебя с ними на одной доске! — Гай! — Робин дернулся, словно от удара, разжал хватку и осторожно провел ладонью ему по щеке. — Я не то имел в виду. — Да неужели? — произнес Гай так же ядовито, как незадолго до этого Робин. Не отвлекаться на скользящую по щеке ладонь, от которой, казалось, по всему телу разливается тепло, получалось с трудом, и пришлось напоминать себе, что если не высказать все сейчас, после такой возможности может не представиться. — А как еще прикажешь тебя понимать? Пришел, ушел, остальное не твое дело?! Да ты со мной откровеннее был, когда мы друг другу ребра считали три раза на седмице! — Ты же сам не хотел... — растерянно сказал Робин. — Ссориться я с тобой не хотел, дубина, — вздохнул Гай, спихнул его с себя, но отодвигаться не стал. Уселся рядом, прислонившись к нему плечом. — Ну, поначалу... Я же не думал, что ты со мной вообще разговаривать перестанешь. — Да я тоже ссориться не хотел, — Робин пожал плечами. — И почему ты вдруг решил проявить выдержку? — проворчал Гай. — Да тебя с твоим норовом всего дней на десять молчания должно было хватить! Ладно, напрямую не хотел просить о помощи... — А ты бы помог? — голос Робина звучал глухо, и сам он напрягся, как перед броском. — Дубина! — повторил Гай, не удержался и отвесил ему подзатыльник, как в детстве. — Для кого я, по-твоему, переписку, схему расстановки постов и расписание смены караула на столе оставлял? На виду лежало, хоть бы раз заглянул! Нет, вместо этого ты лез на рожон и рисковал свернуть себе шею! Как всегда. — Я не хотел тебя использовать, — хмуро ответил Робин. — А если бы начал в твоих бумагах рыться... Ты же с самого начала дал понять, что на стороне Вейзи. — Плевать мне на Вейзи! — отчеканил Гай. Он не знал, чего сейчас хочет больше, врезать Робину или обнять. Наверное, сначала все-таки врезать. — Ты мог хотя бы спросить! Настолько мне не доверяешь? Думаешь, я бы спокойно смотрел, попадись ты шерифу?! — Один раз ты меня чуть не убил, — едва слышно выдохнул Робин, и Гая мороз пробрал по коже. Не составило труда догадаться, что речь не о здешних стычках. — Когда ты узнал? — упавшим голосом спросил он. — Прошлой осенью, когда пожар тушили. Помнишь? Гай кивнул. Тогда только завершились жатва и сенокос, дни стояли погожие, без дождей — для просушки сена и обмолота лучше не бывает. И тут случилась сухая гроза, одна молния ударила в уже давно расколотый старый вяз, а вот вторая... Заполыхало несколько стожков, от них огонь побежал по стерне. Тушили всем миром — и крестьяне, и стражники, и оказавшиеся поблизости разбойники. Успели чудом, не дали огню перекинуться на дома и амбары. Гай выскочил на набат в одной рубахе, подчиненным велел и сам «не узнавал» в некоторых перепачканных сажей физиономиях Робина и его братию. Даже когда после отмывались у колодца. — Я тогда тебя первый раз с возвращения без рубахи увидел, — Робин взял его за руку, провел пальцами чуть выше запястья, где была наколота волчья голова. — Рисунок запоминающийся. — Я не знал, что это ты... — Гай с трудом подбирал слова, горло перехватывало, но промолчать сейчас было немыслимо. — Я бы никогда на тебя клинок не поднял! — А на короля, значит, поднял? — прозвучало почти как приговор. — Нет мне дела до короля, — терять уже было нечего, и Гай сказал ровно то, что думал. — И до принца Джона вместе с Вейзи. Они не ты! — он развернулся, схватил Робина за плечи, заглянул в глаза. — Тебе я сознательно никогда бы вреда не причинил. Даже когда не был в тебя влюблен, все равно не стал бы! Веришь? Робин вздрогнул, закаменел на миг, и до Гая дошло, что именно у него вырвалось. Он и сам замер, а потом чуть не рухнул от облегчения, когда Робин не отстранился, наоборот, притянул к себе, скользнул губами по виску. — Дурень. И как тебя угораздило. — Ты не обязан... — Гай хотел сказать, что Робин ему ничего не должен, лишь бы доверял, и еще многое рвалось с языка. Но тот быстро прижал ему пальцы к губам. — Лучше молчи, а то еще какую-то глупость ляпнешь. И пока ты еще чего себе не надумал... Я не из-за заговора тогда сорвался. — А из-за чего? — удивился Гай. — Из-за того, что в него лезешь ты. Одного раза мало?! Что ты был в Акре никто, кроме Вейзи, не знает, но если вляпаешься сейчас, я же тебя не вытащу! А я, знаешь, не готов... Теперь запнулся уже Робин. — Сойдемся на том, что оба с дурной головой, — усмехнулся Гай, чувствуя, как постепенно отступают внутренний холод и напряжение последних дней. — Глупо спорить с очевидным, — Робин хмыкнул. — Так что не буду. — Совсем не будешь? — Я подумаю, — послышался тихий смешок. — Нет уж! — ужаснулся Гай почти всерьез. — Лучше я с тобой три раза на дню ругаться буду, чем опять этот куртуазный кошмар! — Зачем сразу ругаться, можно просто согласиться. Потому что я умный и обычно прав! — Ты не умный, ты блаженный без чувства самосохранения, — припечатал Гай, вспомнив, сколько раз за два года чуть не поседел из-за разбойничьих выходок. — И вечно лезешь на рожон! — Неправда! — возмутился Робин. — У меня все спланировано! — Знаю я, как ты планируешь! — от последнего заявления захотелось слегка побиться лбом об стену. Из самого достоверного источника Гаю было известно, что основу больше чем половины планов составляло «идем вперед, а там бой покажет». — И откуда ты знаешь? — Робин прищурился. — Птичка на хвосте принесла? Та самая, которая насвистела о моих предполагаемых девицах? — Достаточно увидеть пару ваших авантюр, — попытался уйти от ответа Гай. — А я их каждую седмицу вижу, если не чаще. — А про девиц? — не отступал Робин. — Подошел и спросил, — Гай все еще надеялся отвертеться. — Или думаешь, увидев твоих в городе, я прошел мимо? Не хватало мне еще ваших выходок под Сочельник! — И тебе так просто ответили, даже гоняться не пришлось? — насмешливо протянул Робин. — Кто для тебя шпионит? Алан? — Не шпионит, а присматривает, — нехотя ответил Гай. Алана сдавать не хотелось, но раз уж Робин почуял след, ведь докопается. А потом еще и разозлится за ложь. — И почему Алан? — Методом исключения. Уилл и Джак уехали из графства, Джон где-то в деревне, остаются Мач и Алан. Но Мач сплетни про девиц разносить не стал бы. Значит, Алан. Да и про дела Вейзи он знает подозрительно много. — Твой Алан половину замковых служанок в постель перетаскал, — Гай усмехнулся. — Может, и больше, я не считал. — И все служанки как на подбор грамотные, и в кабинет Вейзи допущены. Знают, сколько денег поступило в казну, и приезжих баронов по именам, и на какой дороге шериф планирует засаду. — Робин был уже само ехидство. — И что получается? — Что если бы ты меня слушал и читал бумаги, которые тебе прямо под нос положили, не пришлось бы передавать через вторые руки, — проворчал Гай. — И заодно выяснять, что мы задумали, да? — Не надо его убивать, он полезный, — Робин вроде не злился, но Гай все-таки решил немного прикрыть Алана, а то мало ли. — Хотя бы знаю, что ты не угробился. — Беспокоишься? Робин взглянул на него почти виновато. — Удивляюсь, как до сих пор не спятил и не поседел! — Я постараюсь предупреждать. Быть осторожнее Робин не пообещал, но Гай и за такую малость готов был вознести хвалу Деве Марии и святому Евстахию. Неужели этому полоумному хоть что-то дошло? — И советоваться хотя бы перед самыми безумными вылазками? Что Робин оставит свои безрассудные эскапады, не верилось совершенно, но вдруг получится хоть немного контролировать? — Смотря что считать безумным, — Робин рассмеялся. — В твоем случае — все! — не сдержался Гай, и сразу осекся, настороженно покосился на Робина, однако тот не злился. Улыбался. Все еще не верилось, но, кажется, что-то у них налаживалось. Правда, с опасной темы Гай все же поспешил свернуть. — И раз уж у нас вечер откровений, признавайся, в церкви был ты? — В какой церкви? Робин состроил такую невинную физиономию, что Гай ему ни на йоту не поверил. — В церкви Святой Марии, на мессе. Пытался взглядом во мне дыру прожечь. — Да я много где был! — заюлил Робин. — Значит, ты, — уверился Гай. — И зачем? — Ну... — Робин сделал вид, что обнаружил на потолке нечто занимательное. — Просто захотелось пойти на рождественскую мессу. В Святой Марии хор красивый, знаешь? — Ты ревновал, что ли? — еще вчера Гай счел бы подобную мысль бредовой, но после сегодняшних чистосердечных признаний она таковой не казалась. — Если спросишь, кого именно я ревновал, — буркнул Робин, — получишь в ухо. Вместо ответа Гай сгреб его в охапку и поцеловал. От сердца совсем отлегло. Говорить Робин мог что угодно, язык-то подвешен — каменную статую заболтает. Но раз ревнует, тем более к Мэриан, ему точно не все равно, даже если за время их ссоры и были какие-то девицы. В конце концов, он сам пытался таким способом забыться и вытряхнуть из головы мысли о Робине. Робин ответил на поцелуй так яростно и жадно, что из головы мгновенно вышибло все мысли о девицах, не девицах и вообще о чем-либо, кроме благодарности каминной трубе: не будь здесь так тепло, пришлось бы возиться с дублетом, а разодранная до пояса рубаха препятствием не являлась. Целовались они, как дрались, что случалось почти всегда и могло продолжаться долго к обоюдному удовольствию. Но сейчас затягивать этот страстный поединок не хотелось, и Гай прибег к одному из коварных и беспроигрышных маневров, разработанных еще во времена прелюдий с мордобоем. Одной рукой крепко сгреб Робина за волосы на затылке, чтобы не мог вывернуться, а вторую запустил под рубаху, провел ногтями снизу вверх вдоль позвоночника и между лопаток, одновременно легонько прихватив зубами за нижнюю губу... И довольно ухмыльнулся про себя, когда тот вздрогнул, со стоном подался вперед, пытаясь запрокинуть голову и подставить под поцелуи горло. Теперь можно было переходить от завоевания к покорению и брать его — во всех смыслах — голыми руками, не руками и вообще как угодно. Увы, воплотить этот замечательный план не удалось — на пути встал сундук, о который Гай от души приложился локтем, когда ронял Робина на тюфяк. Он выругался сквозь зубы и отстранился. Все-таки в пору их детства здесь было куда просторнее, а с нынешним ростом и шириной плеч вдвоем толком не поместиться. — Ты куда? — Робин, облизывая губы, ухватил его за рукав и потянул обратно. Взлохмаченный, раскрасневшийся, с шалым взглядом, в сдернутой с плеча рваной рубахе он выглядел воплощением похоти, которая прямо таки требовала немедленного удовлетворения. Гай уже готов был наплевать на неудобство, наклонился... и опять задел чертов сундук, теперь коленом. Представив, что подобное случится в самый ответственный момент, он собрал волю в кулак и встал. В глазах Робина мелькнуло замешательство, почти смятение — но пропало, едва Гай взъерошил его уже и так растрепанные волосы. — Я безумно соскучился. Поэтому не хочу возиться в тесном закутке, когда рядом есть спальня с прекрасной большой кроватью. И целый растопленный камин вместо одной трубы. — Просто чудеса терпения, — Робин улыбнулся, повернул голову, мазнув губами Гаю по запястью. — Хотя ты прав. Закуток уютный и навевает воспоминания, но большая кровать намного лучше. Он пружинисто поднялся, рубаха сползла еще ниже, и решимость Гая добраться до спальни почти проиграла вожделению. Единственное, что спасло от падения обратно на тюфяк — понимание, что помеха в виде сундука неустранима. Еще и свечи можно снова сбить. Робин тем временем подобрал дублет и плащ, которые так и валялись на полу, затем оброненный Гаем меч. — А чего тебя вообще сюда понесло, да еще с мечом? Нет, я рад, что ты меня нашел, но все-таки? Кого собрался убивать? — Да на крыс охотиться пришел, — пояснил Гай смущенно. После полутора бутылей крепкого вина идея гоняться с мечом за крысами казалась ему вполне здравой, тогда как сейчас, на почти трезвую голову, воспринималась, мягко говоря, абсурдно. — Спать мешали. Но с ними пусть уже прислуга разбирается. Надо только твои вещи прибрать, чтоб никто не заподозрил, что не только крысы шуршали. — Нет тут никаких крыс, — фыркнул Робин, несомненно, тоже оценив нелепость его поступка. — За три дня ни одной не видел. — Да? А это тогда что? Гай ткнул пальцем ему за спину, где на потолочной балке намывала усы и поблескивала бусинками глаз упитанная крыса. Робин обернулся, азартно прищурился и медленно потянул из висящего на гвозде колчана стрелу. — Твою ж мать! Сейчас я ее... Гай громко свистнул, и крысу как ветром сдуло с балки. Робин ошарашено уставился на него, потом расхохотался. — Слуги займутся! — повторил Гай с ухмылкой, задул свечи и подтолкнул его к лестнице. Лук и колчан можно будет забрать позже, времени у них предостаточно. — После Святок. Я всех отпустил до конца праздников. — А как же шуршит, спать мешает? — выдавил Робин сквозь смех. — А мы что, спать собираемся? Робин пытался еще что-то сказать, но Гай его не слушал — сгреб за плечи и повел прочь с чердака. Истребление крыс больше не входило в планы на сегодня, как не входило в них ожидание. И все разговоры тоже будут потом, ну, кроме тех, для которых пригодятся приснопамятные кансоны. Уже в дверях спальни, целуя Робина и на ходу избавляя его от остатков рубахи, Гай безотчетно скользнул взглядом по окну и на несколько ударов сердца замер. Зимняя ночь за зеленоватыми стеклами в решетках кованых переплетов походила на черный холст, подсвеченный бледным серпом новорожденного месяца, и на этот холст медленно ложились белые росчерки. Гай давно не верил в рождественские чудеса и приметы, но когда Робин, путаясь в штанах, со смехом повалился на кровать и увлек его за собой, все-таки загадал желание, как в детстве. Конечно, он закоренелый грешник, но возможно — всего лишь в виде исключения — Отец Рождество вытащит из своего мешка немного удачи для них обоих, и этот снег принесет благополучный год с надеждой на будущее.

________________________________________ ГЛОССАРИЙ

1. Краешек блио Блио — мужская и женская верхняя одежда, обычно свободная, похожая на тунику или платье. Мужское — с боковыми разрезами и полукороткими рукавами либо совсем без рукавов, — было двух видов. Первое носили с поясом — узкое, почти по форме тела, длиной до колен. Второе не подпоясывали, у него делали довольно широкую нижнюю часть (от пояса) и приталивали. 2. Кованого сундука Кованый сундук — обычно деревянный сундук, окованный или металлическими накладками по всей поверхности, или полосами. Сундуки и шкатулки полностью из металла тоже делали, для хранения чего-то особо ценного, например, денег и украшений. Можно сказать, это были предки сейфов. 3. Пикси Пикси — в британском фольклоре рыжеволосые фейри, проказливые, а нередко и зловредные. Иногда помогают людям по дому, но даже в этом случае могут устроить какую-нибудь каверзу. Любят сбивать путников с дороги, отсюда появилась поговорка «пикси попутали». Впоследствии добавилось поверье, что пикси становятся духи детей, умерших до крещения, либо духи друидов или язычников, умерших до пришествия Христа, поэтому не попавших ни в рай, ни в ад (рая не заслуживают, поскольку язычники, а для ада недостаточно нагрешили). 4. Полфунта сахару Английский фунт того времени — около 350 г. Сахар был дорогим удовольствием, фунт стоил в среднем 5 шиллингов. Но, естественно, кроме сурового выговора и, возможно, розог молодым господам ничего за это похищение не грозило. Кладовая все-таки своя. 5. Святому Евстахию Святому Евстахию молятся о помощи в сложных и безнадежных ситуациях. 6. За зеленоватыми стеклами в решетках кованых переплетов В домах и замках, владельцы которых могли позволить себе такую роскошь, в окна вставляли рамы из небольших стекол, помещенных в свинцовые или кованые переплеты, выполненные в форме решетки. На теплое время года их вынимали и бережно хранили в специальных кладовых, а с наступлением холодов возвращали обратно. Часто застекляли не все жилые комнаты, а только большой зал и хозяйскую спальню, в других помещениях могли использовать слюдяные пластинки в рамах такого же типа. Оконные стекла были мутноватые, иногда зеленоватые (лесное стекло), с пузырьками воздуха, но видно через них было достаточно хорошо. 7. Отец Рождество Отец Рождество — рождественский дух в средневековой Англии. По одной из версий в рождественский английский фольклор попал из скандинавской мифологии, а его прототипом считается Один. Он возвещал о начале зимних праздников, призывал пировать от души, петь и танцевать, но со временем, поскольку церковь не одобряла праздничное обжорство, трансформировался в доброго веселого старика, символ гостеприимства и помощи беднякам в светлый праздник. В XIX веке образ Отца Рождество слился с образом святого Николая. Изначально его изображали в зеленом плаще с капюшоном, украшенным плющом и омелой, и короне из остролиста. Позднее плащ сменился красным или коричневым балахоном, похожим на монашескую рясу (тунику), а венок-корона из падуба сохранился в прежнем виде.