Вдребезги

      — Голдштейн!       Тина ожидала услышать низкий, протяжный голос Персиваля Грейвса, но вместо этого услышала панические выкрики своего нового босса, которые пронзали удушливую тишину, словно свора разъяренных гномов. Тина выругалась про себя — по меньшей мере четверо людей Гриндевальда все еще прятались где-то поблизости, а этот кретин выкрикивал ее фамилию так, будто они были где угодно, только не в гуще сражения.       Вздрогнув от резанувшей боли в левой руке, Тина прислонилась к полуразрушенной стене, которая когда-то была частью здания Большого театра, и постаралась вслушаться. Больше никаких звуков не последовало. Если уж на то пошло, то это только усилило страх, ползущий у нее по коже.       Задание должно было быть достаточно простым, по крайней мере, таким оно казалось в комнате для совещаний. Группа фанатиков Гриндевальда сеяла хаос в сообществе не-магов Лос-Анджелеса. Этим утром разведка наконец-то определила местоположение их предполагаемой штаб-квартиры, и группа Голдштейн была направлена разобраться с ними.       Никто из них не ожидал аппарировать прямиком в сцену из чистилища. Эта часть города была практически уничтожена. Большинство последователей Гриндевальда убиты. Оставшиеся сражались, будто загнанные в угол собаки, потому что Персиваль Грейвс был воплощением ужаса и безумцем, чьей единственной целью было уничтожение. Битва быстро переросла в столкновение трех сторон, в котором жертвы были скорее случайными, чем преднамеренными.       — Голдштейн!       Снова ее начальник, на этот раз ближе. Тина медленно поползла вдоль стены, вытянув шею, держа наготове палочку. Ей потребовалось две секунды, чтобы найти его, пойманного в ловушку, как муха на клейкую ленту, удерживаемого на месте тонкими серебристыми нитями заклинания, которое грозило впиться в его тело при малейшем движении.       Тина поспешила к нему, чувствуя, как от страха сводит живот. Ей хватило всего одного взгляда, чтобы распознать хитрое сплетение заклинаний, одновременно изящное и невероятно мучительное для того, кому предстояло его распутать.       — Будет довольно сложно, — с сомнением произнесла она. — Это был Грейвс?       — Кто же еще? — рявкнул ее босс, покраснев от позора. — Чокнутый маньяк. Принеси мне мою палочку. Она где-то вон там, — он дернул головой вправо и выругался, когда из нового пореза на его щеке потекла кровь. — Видишь?       А кто бы не, но Тина прикусила язык прежде, чем слова успели сорваться с губ. Их профессиональные отношения и без того были достаточно напряженными. Она находила его недалеким, мелочным, слишком хвастливым и недостаточно компетентным. Проще говоря, она не могла его уважать. Он знал, что она не уважает его, и эта горечь делала его угрюмым, враждебным.       Тина его не винила. Очень немногие люди могли занять место Персиваля Грейвса и не провалиться.       Волшебная палочка ее нового босса была роскошной, чисто черной, с позолоченным основанием и инкрустированной россыпью рубинов. Даже с такого расстояния невозможно было не заметить ее яркого блеска. Тина шла осторожно, ступая бесшумно, оглядываясь во все глаза и навострив уши.       И тут она увидела его.       Тина застыла, дым, пыль и призраки прошлого заполнили ее легкие, теснясь в поисках свободного пространства. Все равно что смотреть сквозь время на кого-то, кого она знала когда-то давным-давно. Когда она видела его в последний раз, он сидел задумчивой тенью в своем кабинете, подперев голову кулаком, а лампа на столе отбрасывала тусклый свет, который еще больше подчеркивал морщины на его лице. В первые несколько дней после похорон никто не осмеливался к нему подойти.       Она видела Подземелье потом, немного позже. Но почему-то именно эта сцена, представшая сейчас перед ее глазами, показалась ей еще более пугающей: тело — нет, не тело, это был человек, живой человек — висело в воздухе прямо перед ним, безвольное, медленно вращающееся, словно подвешенное на невидимых нитях. Даже с такого расстояния она чувствовала, как темная, тяжелая волна его магии вытесняет воздух.       Он говорил что-то, что-то слишком тихое для ее звенящих ушей. Другой мужчина ответил хрипами и всхлипываниями, его лицо исказилось от ужаса. Тина увидела, как Грейвс глубоко вздохнул, и поняла, что за этим последует.       Он медленно поднял правую руку ладонью вверх. Загнул пальцы.       Крик пронзил ее уши, разорвал нервы, разодрал душу. Внутри у нее все сжалось от страха, и она бы тоже сжалась, если бы могла заставить себя пошевелиться. Вместо этого она стояла как вкопанная, наблюдая за его лицом, лишенным всякого выражения, и за его рукой, рукой кукловода, играющегося с телом жертвы.       Тина знала это заклинание. Однажды она видела, как он использовал его в комнате для допросов, вырывая такие же страшные крики агонии. Видеть это во второй раз было не легче.       После «инцидента» в Подземелье появились теории. Самая популярная из них гласила, что время, проведенное с Гриндевальдом, за неимением лучшего слова, дестабилизировало его. Тина вспомнила, как слышала, как это повторяли в барах после работы, всегда шепотом; потом она вспомнила, как встретила пустой взгляд коллеги-аврора сквозь клубящийся сигаретный дым и столы, заставленные бутылками. Они знали лучше. Это знание грызло душу, но аврорам каждый день приходилось сталкиваться с вещами похуже. Она всегда знала эту его сторону — голодную, ужасную тьму, которую сдерживал только его железный самоконтроль, а позже и Ньют. Ньют, который нес в себе столько света, что одна ласковая, кривоватая улыбка на его подрагивающих губах могла затмить солнце.       Эта утрата была особой, известной только тем, кто прикоснулся к этому свету. Теперь Ньюта не стало, а Грейвс…       Грейвс стал более величественным, более устрашающим, чем она когда-либо видела. Когда он повернулся и, наконец, нашел ее взглядом, это было все равно, что заглянуть в бездну. Его жертва рухнула на землю, ее конечности были согнуты под неестественными углами, как и у трех других у его ног. Ничто не заставляет человека выглядеть так неестественно, как смерть.       Тина медленно убрала палочку. Позже, той же ночью, в объятиях Куинни, она усомнится в своем решении, потому что это самое осознанное решение, которое она когда-либо принимала в своей жизни. Однако сейчас вес палочки в кармане ее пальто совершенно неважен. С Ньютом поступили намного хуже, это было хуже, чем любая потеря морального кодекса или даже близкого друга. Когда его нашли, она чуть не сошла с ума от ярости, увидев, в каком состоянии находилось его тело.       Грейвс поднял руку, на этот раз ладонью вниз. Тина почти ожидала вспышку боли, что-то вроде Круциатуса, но, когда он согнул пальцы, ничего подобного не последовало. Вместо этого в его руку влетел чемодан, пыльный, потрепанный и такой до боли знакомый, что она не сдержала всхлипа.       Он не смотрел на нее, когда аппарировал. Только тогда она поняла, что стоит на коленях, а рубины впиваются ей в кожу.