***
Это была не галлюцинация. Минхо понимает это, когда находит того самого ангела возле их импалы, всего потрёпанного и без загадочного божественного лоска, как в первый раз; он опирается на капот, выглядя уставшим и... обычным. Он выглядит как человек, более того, как человек, который нуждается в помощи, и у Минхо, который только что закончил с очередным блядским монстром, нет времени разбираться. Он грязный, потный и уставший на сто из десяти, поэтому он заталкивает ангела на заднее сиденье и садится за руль, дожидаясь, пока Сынмин сядет рядом, а затем едет в мотель поблизости, держа в голове мысль о том, что совсем скоро сможет встать под душ, и это единственное, что помогает ему не заснуть прямо за рулём. Наверное, его реакция должна быть иной. Ну, типа, это же ангел, вау, и с ним явно что-то не так, и неплохо было бы узнать, что произошло, но честно? Минхо заебался. Пытаться понять, что происходит в его жизни — бесполезное занятие, и он не пытается ломать себе голову; он и так в одном шаге от психбольницы, так что он просто принимает всё это дерьмо, разбираясь с проблемами по мере их поступления. Время на то, чтобы понять, какого чёрта вообще происходит, находится сразу после душа, когда Минхо, распаренный, мокрый и сонный, садится на край кровати, глядя на ангела, который устроился на самом краю матраса, сжав ладони в кулаки и опустив взгляд вниз. — Итак, что тебе нужно от нас? — Минхо чувствует, как Сынмин тычет его под рёбра, и недовольно шипит. — Эй, не разговаривай с ним так, — Сынмин закатывает глаза и смотрит на почти что незнакомца, спрашивая. — Почему ты пришёл к нам? Не то чтобы это впервые. В смысле, они повидали достаточно много дерьма, и хотя Минхо убивает монстров, он не может сказать, что все они ужасны. На самом деле, некоторые появлялись у них на пороге сами, прося помощи. И Минхо не отказывал. Да, охотники, вроде как, спасают обычных людей, но не все, рождённые с даром видеть, становятся ими. Мир не делится на чёрное и белое. И люди порой самые страшные существа. Так что Минхо ожидает, что ангел начнёт рассказывать о срочном и невероятно важном деле, но тот упрямо молчит, поджимая губы, а затем тихо бормочет: — Меня изгнали. Мне некуда идти. Окей, это что-то новенькое. Они уже сталкивались с падшими ангелами. Минхо, на самом деле, хочется забыть тот случай, когда они разбирались с поехавшим божественным сынком, потому что тот был зол, неубиваем и после него Минхо залечивал распоротое плечо почти несколько месяцев. Впечатления от него остались самыми неприятными, так что Минхо внутренне напрягается, готовясь к какой-нибудь странной херне, но ангел продолжает тихо сидеть, выглядя потерянным и одиноким, и Минхо успокаивается. Ладно. Это не так плохо, как могло бы быть. В смысле... Он мог бы напасть на них. Мог бы оказаться поехавшим придурком (хотя нет никаких гарантий, что это не так) и попытаться убить их ещё в машине, но он этого не сделал, и вид при всём при этом имел до того несчастный, что Минхо даже стало его жаль. — Почему тебя... — Сынмин мнётся, явно пытаясь подобрать слова помягче, но в конце концов сдаётся. — Изгнали? — Я сделал то, чего не должен был делать, — ангел вздыхает. — Влюбился. Я влюбился в человека. В комнате воцаряется молчание. Что ж. Это дерьмово. У небес странная политика, и Минхо узнаёт об этом, пока Джисон (это имя его весселя, и Минхо не хочет знать, что случилось с самим человеком, в тело которого ангел вселился, но Джисон всё равно успокаивает его, говоря о том, что тот был почти мертв и должен был отправиться в лучший мир) тихо рассказывает о том, как наблюдал за человеком с самого рождения, а затем осознал, что влюбился, и это, в общем-то, под запретом, так что его отправили вниз вроде как для профилактики и лишили благодати, и теперь он... просто человек. Он говорит медленно, без эмоций, так, словно озвучивает новостную сводку, и Минхо становится немного стыдно за их первую встречу; оказывается, Джисон потратил все силы, чтобы переместиться в номер дешёвого мотеля, но ушёл, когда понял, что ему здесь не рады. — Так ты просто... Что ты делал всё это время? — Сынмин озадаченно вздыхает. — О, ну... Я просто был то тут, то там... В общем-то, я познакомился с людьми на улице, и они помогли мне... — Ты что, скорешился с бомжами? — Минхо хмурится. — Эй, с тобой ничего не сделали? Джисон мотает головой. — Нет, нет, они были неплохими и дали мне еды... Я чувствую себя так странно. Всё тело чешется. — Тебе надо искупаться, — Сынмин кивает в сторону ванной. — Ты умеешь пользоваться душем? Конечно же нет. Только спустя время, когда им пришлось объяснять Джисону, как включать воду, зачем нужно менять одежду (он цепляется за свой плащ как за что-то ценное, напрочь отказываясь снимать его; Минхо включает воду, поливая его с ног до головы, игнорируя Сынмина, который упрекает его в грубости) и что такое зубная щётка, он понимает, что им достался едва ли не ребёнок в теле взрослого человека. Джисон не знает ничего о жизни на земле, даром что наблюдал за тем человеком. Мог бы и что-то полезное почерпнуть. Джисон засыпает, ютясь на самом краю минховской кровати, поджимая под себя ноги, пока сам Минхо смотрит на него, на трепещущие во сне ресницы, и думает, что это всё какой-то пиздец. Причём полный.***
Джисон остаётся с ними. И Минхо кажется, что вот теперь он точно поедет кукухой, потому что Джисон... Странный. Сынмин говорит, что между ними искры летят, причём искры очень сексуального характера, и если они однажды с Джисоном снимут отдельный номер — он вообще не удивится, а Минхо невольно задумывается о том, что если бы он придушил братишку в детстве, его бы точно оправдали, потому что вырос тот — ну откровенным придурком, который несмотря на то, что был жуть каким умным, характер порой имел абсолютно богомерзкий и вставлял свои нелепые комментарии и шуточки по делу и без. Он вот не чувствует, что между ними искры летят. Хотя его мнение, наверное, не учитывается. Но, в любом случае, Джисон остался с ними, и это решение было принято коллективно, примерно тогда, когда сам Джисон рано утром засобирался прочь, а на вопрос: «тебе есть куда идти?» — ответил гробовым молчанием, потупив взгляд и выглядя как потерянный щенок. Наверное, с Минхо что-то не так. Он не подходит для этой работы. Ни один нормальный охотник не стал бы вешать на себя обузу в виде крылатого (в прошлом) несмышлёныша, а он повесил. Да ещё и делал вид, будто бы всё в порядке, хотя ничего в порядке не было. Может быть, между ними и правда искры летают, и слова Сынмина — не просто желание его побесить, только Минхо это всё абсолютно не нужно, как и разбираться, почему Джисон на него так пялится периодически. Его взгляд преследует Минхо, и он не может отделаться от мысли о том, что всё это странно, хотя вспомнить, когда в его жизни всё было стабильно нормально — задачка со звёздочкой. Если честно, Джисон даже немного забавный. Ну, он смешно ест, и его щёки раздуваются, напоминая Минхо о бурундуках, а ещё он знает много всего, ведь память ему не стёрли, и они с Сынмином в какой-то момент склеиваются, изучая старые книги, в которые Минхо заглядывает нехотя, и то при острой необходимости. Он смотрит, как его брат и... подопечный (кем Джисон для него является — Минхо до сих пор не определился) ютятся на продавленном диване, и внутри у него расплывается чувство странного удовлетворения. И Джисон на удивление хорош в охоте. Он помогает им, и Минхо, не допускавший сначала даже мысли о том, что он пойдёт с ними на охоту, признаёт поражение, когда видит, насколько хорош Джисон в бою. Что ж, видимо, небесная армия — не такая уж и глупость, потому что Джисон, весь в крови, грязи, в синяках и порезах, неожиданно выглядит величественным. И горячим. Но об этом Минхо думать не будет. Он вообще о многих вещах старается не думать, чтобы не загнать себя в бесконечный круговорот самокопания и сожалений, но в голову всё равно лезут неуместные вопросы. Сколько он ещё вот так протянет? Будет ли у него семья? Он вообще когда-нибудь заживёт обычной жизнью? — Ты задумчивый, — Джисон прерывает его поток сознания своим появлением. Забирается, мягкий и пушистый, на кровать к Минхо, и смотрит так открыто и доверчиво, что плакать хочется. О нём Минхо тоже старается не думать. Джисон у него вызывает разные чувства, идентифицировать которые сложно и тяжело, в основном потому, что Минхо давно не допускает даже мысли о том, что ему может кто-то нравиться. Не в смысле «вау, какой ты горячий, я хочу потрахаться с тобой», а в смысле... Правда нравиться. Не просто как объект для быстрого, сладкого и горячего секса, а как кто-то, кого хочется узнать поближе. С самого своего появления (ладно, со второй попытки, для первой Минхо был слишком сонный) он как будто бы вписался в общую картину его мировосприятия, встал как один из недостающих пазлов, и это, честно признаться, немного напрягало. Минхо к такому не привык. Он был недоверчивым, подозревая всех и каждого в том, что они могут сделать что-то действительно дерьмовое, но с Джисоном, хоть подозрения первое время и были, он чувствовал себя настолько расслаблено, что это казалось странным. — Просто немного устал, — Минхо пожимает плечами, глядя, как ангел возится рядом с ним, устраиваясь поудобней, как будто и не собирается никуда уходить. Минхо отталкивает от себя мысль о том, что он и не хочет, чтобы это произошло. Интересно, на что похожи объятия с ним? — О, я понимаю, — Джисон кивает. — Быть человеком — это утомительно. Но иногда... Приятно. Да, для него это всё в новинку. Усталость, желание спать, есть, необходимость делать что-то, чтобы поддерживать своё существование. Всё это для Джисона — новый опыт, и Минхо интересно, стоил ли тот человек этого, ведь фактически Джисон променял свою бесконечную жизнь на недолгий человеческий век лишь потому, что влюбился. — Он того стоил? Джисон смотрит на него несколько секунд словно в непонимании, а затем мягко улыбается, кивая. — Он стоит всего. Этот парень... Он... Да. Стоит всего. Я не думал о том, что со мной такое произойдёт, но если так случилось... Я не жалею. Мне немного страшно, потому что я не знаю, что мне делать дальше, но... — Хочешь, найдём его? — Минхо протягивает руку, не удержавшись, и осторожно проводит костяшками по щеке Джисона. Тот ластится к прикосновениям, как кот, закрывает глаза, и на коже у него проступает мягкий, нежный румянец, от чего у Минхо на секунду замирает сердце. Ангел, лишившийся своей благодати, по сути самый обычный человек теперь, Джисон выглядит так красиво, что от этого внутри всё сжимается. — Так что? — Минхо улыбается, стараясь не думать о том, что под рёбрами у него зарождается что-то тёмное и мрачное при мысли о том, что Джисон может уйти. — Нет. В этом нет необходимости.***
Минхо ревнует. Он понимает это не сразу, а спустя несколько ссор с Сынмином, где он упрекал брата неизвестно в чём, срываясь на каждую мелочь, пока тот, внимательно глядя на него, не выдал: — Да не собираюсь я к твоему пернатому подкатывать, он только о тебе и болтает всё равно. И это становится отправной точкой в осознании Ли Минхо своей ревности, потому что прежде он никогда даже и не думал о том, что может испытывать нечто подобное. Возможно, это потому, что у него никогда и не было чего-то или кого-то, к кому он хотел бы привязаться так сильно, чтобы ревновать; в конце концов, он из семьи охотников, а это значило, что весёлый дядюшка, которого ты видел на прошлое Рождество, может быть уже мёртв, а родители проводят с тобой катастрофически мало времени. Даже с Сынмином, как бы сильно Минхо его ни любил, у него никогда не получалось наладить той самой связи. Сначала они были детьми и ссорились по пустякам, а затем и вовсе разъехались по разным городам, воссоединившись больше от отчаяния, чем от необходимости быть вместе. К Джисону он тоже не собирался привязываться. Но так уж вышло, что это произошло без его согласия; будь у него возможность выбирать, Минхо бы сказал: нет, вы чего, какая влюблённость, это же глупо и ужасно мешает, но его не спрашивали, и хотел он того или нет, а он влюбился. С Джисоном легко. Не то самое легко, когда забываешь обо всех проблемах, а то самое легко, когда ты помнишь о них и знаешь, что их нужно решить, но вместе с этим переносить мысли об этом гораздо проще, когда ты вспоминаешь, что рядом с тобой есть кто-то, кто понимает всё, что происходит внутри. У Джисона самый искристый смех, и в глазах умирают старые и зарождаются новые звёзды. Они с Минхо опытным путём выясняют, что ему нравятся панкейки с карамельным сиропом, и больше всех ему нравятся те, что готовит Минхо, поэтому теперь они стараются снимать номера хотя бы с неким подобием кухни. Сынмин на это фыркает и закатывает глаза, но послушно садится есть по утрам свою порцию, а затем улыбается, как в детстве, и бормочет: «спасибо, хён». И Минхо от этого хорошо. Освоившись и не испытывая проблем с человеческой частью своего существования (во всяком случае, теперь Джисон ходит в душ без напоминаний), Джисон стал до ужаса ласковым, и Минхо это одновременно умиляет и пугает. Во-первых, невозможно не расплыться в улыбке, когда находишь у себя утром под боком сонного ангела, который жмётся к тебе поближе. Во-вторых, невозможно не возбудиться, когда этот самый ангел, в которого ты влюблён, закидывает на тебя ногу, прижимаясь к бедру, а футболка съезжает у него с плеч, обнажая медовую кожу крепкого плеча. Минхо в такие моменты хочется или удавиться, или расплакаться, или зацеловать Джисона, но он стойко держится, прекрасно помня о том, что Джисона на землю скинули не просто так. И хотя он отказался искать того человека, это не значит, что чувства у него прошли. Минхо бы, на самом деле, спросил о нём, но каждый раз, когда он думал о возможности такого разговора, ему становилось так тяжело, что он откладывал его в долгий ящик. В конце концов, если Джисон захочет — расскажет сам. — Хён, — Джисон забирается к нему в кровать поздно вечером, заглядывая в глаза, и смотрит снизу вверх так доверчиво, что у Минхо болит сердце; проклятое «хён», прицепившееся к нему от Сынмина, сладко отзывается внутри, порождая мысли далеко не самые чистые. — Хён, сделаешь как тогда? Блять. Минхо закрывает глаза, медленно выдыхая, и размышляет о том, как же они дошли до жизни такой. Вообще-то, он знает как, но предпочитает не вспоминать об этом, однако избавиться от этих мыслей не так-то просто. И вообще, во всём виноват Сынмин, который дал Джисону доступ к ноутбуку, а значит, и интернету. И, возможно, часть вины Минхо тоже есть, потому что он забыл почистить историю своего поиска, и... Ох. Джисон каким-то образом вышел на сайт с гей-порно, и, в общем... Ну, Минхо ему подрочил. Не то чтобы он описал этот опыт как самый ужасный в своей жизни, вообще-то, это было невероятно горячо, потому что Джисон, цепляющийся за его предплечья и тихо стонущий ему на ухо, пока он обнимал его со спины, прижимая к себе, влажно проводя пальцами по возбуждённому члену — это то, что отпечаталось у него на подкорке, однако... Это было неловко. И ещё более неловким было то, что Джисон, прочувствовав все прелести оргазма, периодически приходил к Минхо, заглядывая ему в глаза и прося приласкать его. Конечно, он мог бы отказать ему. Но хотел ли он этого? — Хён? — Джисон привлекает его внимание, проводя пальцами по предплечью Минхо. — Сделаешь? Минхо кивает, прижимая Джисона ближе, и мягко гладит его бедро, сминая ткань пижамных штанов; ангел выдыхает, жмурится, кусая губы, и хватается пальцами за пояс, пытаясь стянуть брюки вниз вместе с бельём. Он выглядит таким жаждущим. Блять, Минхо чувствует себя такой скотиной, когда обхватывает его член, проводя от основания до головки, но всё это меркнет на фоне того, как Джисон тихо стонет, подаваясь бёдрами навстречу движениям; Минхо размазывает каплю смазки, толкается в щель уретры, второй рукой скользя между ягодиц, поглаживая вход, и Джисон в его объятиях совсем распадается на части, дрожа и кончая. Не так он представлял себе сближение с господом. Совсем не так. Но он слабак. Глупый, влюблённый слабак, который не может сопротивляться мелким соблазнам. Пусть между ним и Джисоном ничего нет (кроме странной односторонней дрочки), он всё равно никогда и не рассчитывал на то, что ему повезёт достаточно для того, чтобы найти кого-то, кто будет с ним, как говорится, и в горе и в радости. Век охотника на нечисть недолог, а смерть — обычно глупая и бездарная, и Минхо это понимает. Поэтому и давит внутри себя гнетущее чувство одиночества и безысходности, но иногда это так сложно. Особенно когда Джисон прижимается к нему, уставший и сонный, медленно моргает и шепчет: «хён, ты такой тёплый».***
Всё заканчивается в один день. До смешного глупо и совершенно по-идиотски, и случись это с Минхо — он бы посмеялся, но это случилось с Джисоном — кровоточащая рана на боку выглядела ужасно, как и он сам, бледный, с выступившей испариной. И, Боже, Минхо так сильно испугался. Блядский призрак. Блядский, уёбищный призрак, Минхо искренне надеется, что он будет гореть в аду как можно дольше за то, что толкнул Джисона на те доски с торчащими из них строительными гвоздями, проржавевшими от времени и вошедшими в нежную кожу с отвратительным звуком. — Джисон-и, детка, только не умирай, — Минхо бормочет это, пока Сынмин нарушает все правила дорожного движения. — Пожалуйста, маленький, хороший мой... — Хён, это всего лишь царапина, — Джисон фыркает, закатывая глаза. — Я буду в порядке. — Всё в крови, — Минхо хочется сорваться в истерику и от того, что Джисон такой беспечный, и от того, что его пальцы в крови, и от того, что они едут слишком медленно. — Не стоило тебе... Он замолкает, прикусывая губу, вспоминая, почему Джисон вообще оказался там. Потому что Минхо — идиот. Потому что он не проверил, всё ли они зачистили, потому что это он отвлёкся... И потому, что Джисон закрыл его собой, отталкивая в сторону, становясь объектом для последнего, угасающего гнева теряющего силу призрака. И теперь он держал на руках умирающего (по крайней мере, ему так казалось) ангела, свергнутого с небес за то, что он полюбил человека, а сам был человеком, влюблённым в этого ангела. — Эй, хён, — Джисон усмехается, обхватывая пальцами руку Минхо, пачкая их в крови ещё больше. — Я же говорил. Ты стоишь всего. — Джисон, ты... Договорить он не успевает: они подъезжают к больнице, и Сынмин, явно находящийся в более адекватном состоянии, чем сам Минхо, отдаёт Джисона в руки докторов, на ходу плетя что-то про неудачное падение на кемпинге, пока сам Минхо стоит, словно истукан, обдумывая слова ангела. Ты стоишь всего. Глупый Джисон, лишившийся всего лишь из-за того, что влюбился в Ли Минхо. Глупый, но такой драгоценный. Минхо, сам того не зная, выиграл в этой жизни самый главный приз — оказался любимчиком небес, только все они умещаются на больничной койке и смотрят на него с такой нежностью, что дух захватывает. Какой же он чертовски везучий сукин сын.extra
Сынмин снимает отдельный номер сразу же, как Джисона выписывают. Бодрый, здоровый, с почти зажившими швами — он притягивает Минхо к себе, как только они оказываются наедине. Жмётся губами к губам: жадно, страстно, влажно толкается языком в его рот, и хихикает, когда Минхо, неожиданно смущённый, пятится к кровати. — Джисон-и, подожди, нам нужно... — Мне нужно срочно оседлать твой член, а больше — ничего, — Джисон подмигивает ему, вцепляясь пальцами в ширинку на его джинсах, и Минхо задыхается. — Ты где таким словечкам научился? — он пытается звучать возмущённо, но ловкие пальцы на его (блядский предатель) возбуждённом члене не способствуют этому; Джисон обводит по кругу головку, давит на уретру, повторяя движения Минхо когда-то, и снова целует, отвлекая. — У меня было много времени в больнице, чтобы познакомиться с определённой литературой. Минхо хочется пошутить, но мысли затуманиваются, стоит Джисону оказаться между его ног, сверкая глазами, проводя языком по губам и обхватывая ими головку, влажно посасывая её, почти сразу же пропуская глубже, в горло, позволяя упереться в стенку; Джисон сглатывает, и Минхо, зажмурившись, стонет, вплетая пальцы в его волосы, цепляясь за них на грани грубости. Он понятия не имеет, где именно Джисон такому научился, или это его природный талант (что даже звучит сомнительно), но у Минхо трясутся ноги, а в голове становится приятно пусто, пока Джисон ласкает его: влажно, сладко и с такой отдачей, словно ему это и самому нравится. Хотя, должно быть, нравится, потому что Минхо замечает его руку, прижатую к его же члену, и плавные движения бёдер навстречу. — Детка, — Минхо зовёт его, поглаживая щёку костяшками, но Джисон не отзывается. — Ангел, иди ко мне. Это действует почти что гипнотически. Джисон отстраняется от него, выпуская член, разрывает пальцами нить слюны, соединяющую его губы и влажную головку, и подтягивается выше, до тех пор, пока не оказывается с Минхо лицом к лицу, снова целуя его. Можно ли считать богохульством тот факт, что его пальцы в ангеле, пусть и павшем? Минхо растягивает Джисона, стонущего под ним, доверчиво раздвигающего ноги и позволяющего делать с собой всё, что заблагорассудится; толкается внутрь сразу тремя пальцами до костяшек, разводит их, и Джисон стонет, подаваясь навстречу, прикусывает губу и ведёт ладонями по груди, сжимая соски, оттягивая их, выглядя как самое порочное в жизни Минхо зрелище. Блять, это похоже на рождение и смерть одновременно. Он будто плывёт в каком-то тумане, чувствуя, как его окутывает теснота и жар, как Джисон цепляется за его плечи, шепчет что-то распутно ласковое прямо на ухо, мажет губами по щеке и целует, целует, целует... Целоваться с ним — новая обсессия для Минхо; он собирает вздохи и стоны, смешивая их со своими, двигается быстро, горячо и влажно, сжимает пальцы на коже бёдер и бормочет: — Давай, ангел, кончи для меня. И Джисон подчиняется его словам. Срывается за край, пачкая живот белёсыми разводами, и крепко обхватывает Минхо, не давая отстраниться. — Кончи в меня. Давай. Испачкай меня. Джисон — ангел, но сейчас в нём всего этого возвышенного, светлого, непорочного — до ничтожного мало, и вместе с тем Минхо кажется, что он слепнет от всего этого света и жара между ними. Разговаривать лениво. Минхо вздыхает, кое-как вытирая их влажным полотенцем, и валится рядом с Джисоном, притягивая его к себе, с осторожностью проходясь пальцами по почти зажившим следам от ранения. — Я не могу больше читать мысли, но мне кажется, что ты думаешь так громко, — Джисон фыркает, переплетая их пальцы, прижимая ладонь к ладони. — Всё в порядке. Со мной всё хорошо. — Почему ты мне не сказал? — О чём? — О том, что я был тем человеком. — Минхо, — Джисон приподнимается на локте, заглядывая ему в глаза. — Я тогда плохо разбирался в людях, но... Даже тех знаний мне хватало для того, чтобы понять: ты будешь чувствовать себя плохо. Ничего не говори. Я уверен, что ты бы считал себя виновным за то, что со мной случилось, но на самом деле... Я ничуть не жалею. Ты стоишь всего. И крыльев, и благодати, и вечности. Пусть это будет десять, двадцать, тридцать лет, но если я буду с тобой, то всё в порядке. У Минхо не находится слов, чтобы ответить. Он сжимает Джисона в объятиях, мягко целуя его плечо, и проводит кончиками пальцев по лопаткам, лаская кожу, а затем шепчет едва слышное: — Спасибо. Век охотника на нечисть — до смешного мал, но Минхо загружает их с Сынмином вещи в багажник рядом с оружием, целует Джисона и садится за руль, включая одну из кассет AC/DC. Он не знает, как долго это продлится. Но даже так — он счастлив. Потому что он чертовски везучий сукин сын.