Брат против брата (Brother Against Brother)

      Пиетт был из тех людей, которым нравилось чем-то заниматься. У него редко бывало настоящее «свободное время», и он знал, что многие из коллег-офицеров считали его трудоголиком. Конечно, жизнь без друзей означала, что он обратился к своей работе и своему долгу. Он отдавал всего себя кораблю и команде — будь то аксиланский флот или имперский. Пиетт смирился с тем, что наибольшая отдача, которую он получит, — это уважение и профессиональная вежливость, и мог с этим жить.               Он очень глубоко спрятал свое желание семьи и привязанности после того, как ушел из дома в 14 лет, потому что показать это означало бы проявить слабость, а к слабости галактика не была добра.               Затем появились «Палач» и Макс Вирс, и Фирмус подумал, что, просто возможно, он обрел брата. Открытие Леди и ее многочисленных чудесных граней было еще одной глубокой радостью.               Но, естественно, это продолжалось недолго. Вейдер стал навязчивым и опасным для своего собственного корабля и команды. Макс бросил его посреди всего этого, и Пиетту пришлось бороться одному — стоять между все более непредсказуемым гневом своего командира-ситха и командой Леди.               Эта охота за всем, имеющим отношение к Скайуокеру, была утомительной и сбивающей с толку. Пиетт знал, что Вейдер по какой-то причине доверил ее ему, но предпочел бы, чтобы это мог быть кто-нибудь другой.               И потом, конечно, эта последняя миссия, хотя и технически успешная, но приведшая к его нынешним обстоятельствам.               Он был пленником, как бы доброжелательно ни обращались с ним Вирс и его мятежники. И команда Пиетта, его Леди, были во власти Вейдера. Капитана не было там для того, чтобы помешать какому-нибудь молодому энсину задать в неподходящее время карковски очевидный вопрос. Его не было там, чтобы помочь Венке с грузом командования на главном мостике. Его не было там, чтобы встать между поднятой рукой Вейдера и любым несчастным членом экипажа, на котором тот хотел выместить свой гнев.               И это сжигало Пиетта изнутри. Он не мог защитить своих людей.               Добавьте к этому низкий уровень активности, и ему грозила опасность нерационально на кого-нибудь наброситься. Бракстен очень ясно дал понять, что ему не следует делать слишком много и слишком быстро. Что у него был тяжелый случай, и потребуется время, чтобы восстановить объем легких. Другие его органы испытывали из-за этого серьезную нагрузку, и хотя средства на Леди могли бы достаточно быстро ее устранить, у мятежников не было ничего подобного.               Но потом…               … дела пошли лучше.               Инициатором оказался молодой лейтенант.               Мэтью Скрэпс начал брать две смены, в которые он охранял Пиетта, чтобы выполнять с капитаном различные действия. Иногда он приносил маленькую доску для голошахмат. В других случаях он продолжал показывать Пиетту древний документальный фильм о мореплавании, который он начал, когда капитан был еще очень болен. Теперь, когда у Пиетта была более ясная голова, они смогли больше об этом поговорить. Иногда они просто беседовали. Здесь имперец позволял молодому человеку больше говорить, поскольку его собственное воспитание было не тем, о чем он хотел бы каким-либо образом размышлять.               Ему нравилось видеть родной мир Скрэпса глазами юноши. Тот так сильно отличался от унылого пустынного мира, в котором родился Фирмус. Он слышал нежность в голосе Скрэпса и тоску по всему, что значил для него дом на ранчо.               Даже сейчас Пиетт мог видеть на этом юном лице боль и недоумение от того, как сильно его родители отвергли все, во что он верил.               Мэтью не осознавал, что он сообщал об этом, но Пиетт был довольно хорош в чтении людей и имел особое место в сердце для игнорируемых и отверженных.               Он сам достаточно часто оказывался таковым.               Но он также мог видеть, что Скрэпс становится все более спокойным. Что ему нравились охрана капитана и время, которое они проводили вместе. Это весьма усложняло задачу, поскольку Фирмус обдумывал, что ему нужно сделать.               Принцесса приходила, когда могла. Пиетт понял, что она всегда пользовалась большим спросом, и очень ценил, что она уделяла ему время. Они замечательно ладили. Пиетт не мог объяснить, почему это произошло, это просто случилось.               Он этого не предвидел.               Им нравилось делиться жалобами по поводу бесконечной продолжительности встреч, тупости различных коллег и того, как это возможно, что Мадина до сих пор не порвали на куски. Ни один из них не делился подробностями о темах встреч — они могли вместе посмеяться над общими тенденциями бюрократии, которые казались универсальными.               Он рассказал ей о днях аксиланского флота, которые, хотя и не совсем счастливые, были интересными и приносящими удовлетворение.               Она говорила о том, как росла в семье, находящейся в центре политики. О том, что она разделяет страсть своего приемного отца к справедливости и милосердию. О том, как бы она хотела иметь спокойный и милый дух своей приемной матери.               Пиетт на это ухмыльнулся.               — Кто сказал, что вы не обладаете ни тем, ни другим, принцесса? — спросил он ее, когда они осторожно прогуливались по маленькой комнате, чтобы он мог снова набраться сил.               Она дружелюбно фыркнула: — Если бы вы пробыли рядом со мной достаточно долго, дорогой капитан, вы бы поняли, что ни то, ни другое не подходит. Хэн… генерал Соло всегда говорил, что я в дальнем родстве с динубийскими попугаями — постоянно кричу.               Наступила его очередь хихикать. — И вы влюблены в этого мужчину, моя дорогая? — скептически спросил он.               Она взяла его за руку и обвила ее своей, как будто они прогуливались у озера.               — Любовь, по-видимому, слепа и глуха, капитан Пиетт, — ответила она. — Но, да, это так.               Он ненавидел, какой грустной она выглядела.               И Макс, конечно же, был Максом.               Сам по себе подарок — снова видеть друга на том же судне, — был не из тех, к которым Пиетт относился легкомысленно. Всякий раз, когда генерал мог, он находил время, чтобы прийти и поговорить с Пиеттом. Во многих отношениях это было похоже на старые времена.               Не так удобно, как диван и кресла в капитанской каюте на Леди, но они заставили это сработать. Пиетт, все еще выздоравливающий и осознающий, что его легкие были жалкими осколками, расслаблялся на кровати, хотя и сидел в присутствии Макса.               Генерал без малейших угрызений совести клал ноги в носках на край кровати, чтобы можно было вытянуться в менее удобном кресле. Очевидно, Бракстен был так же придирчив, как и Хенли, к сапогам на постели.               Они болтали о том, чем Макс занимался последние три года. Пиетт вел себя непринужденно, придерживаясь забавных историй с участием Венки, Болдуина и самой Леди. Он знал, что Макс понимал, что это только поверхность, но поскольку они все еще были по разные стороны баррикад, что бы они ни чувствовали друг к другу, Фирмус не мог углубляться в темноту и трудности. Он хотел бы иметь такую возможность. Это был барьер, которого раньше между ними не было, и подобное причиняло боль. У Макса всегда были хорошие советы и твердая поддержка, и Пиетт страстно желал снова к ним обратиться.               Выяснение того, что Скайуокер был сыном Вейдера, было…               Мда.               Разрушающим галактику.               Это изменило то, как Пиетт думал о стольких вещах. По крайней мере, они с Вирсом могли это обсудить, поскольку принцесса доверилась и генералу.               Оба они старательно избегали того, что это могло означать для более широкого будущего Восстания и присутствия Пиетта на корабле.               Но одна вещь в сознании Фирмуса становилась все более и более ясной.               Он должен был бежать.               Пиетту нужно было знать, что происходит на его корабле. Как ни странно, ему нужно было знать, как Вейдер со всем этим справляется. Конечно, имелось смутное беспокойство, что его больше не будут воспринимать, как дружелюбное лицо, даже на «Палаче». Если бы его сочли мертвым, то заменили бы и двинулись дальше. Но если... просто возможно, если Темный Лорд что-то планировал, тогда Пиетт хотел помочь ему в этом на мостике своего корабля.               Он мог бы больше помочь этим людям — если это действительно было тем, о чем думал Вейдер, отпуская Скайуокера, — получив командование самым мощным в галактике кораблем. Но, в конечном счете, он хотел быть в состоянии помочь своей команде. Он был должен им это.               И теперь он чувствовал себя разрываемым надвое. Макс был бы так зол и чувствовал себя преданным. И хотя сам Пиетт чувствовал то же самое, когда генерал дезертировал, он не стремился к тому, чтобы его друг испытывал подобные чувства.               Принцесса была бы недовольна — скорее всего, сочла бы, что он ее использовал.               И парень с доверчивыми глазами и таким добрым сердцем — тот, кого Пиетт не мог не любить, — снова почувствует себя отвергнутым.               Сила побери это.               Но долг превыше всего. Так было всегда, и его чувства и потребности, должны быть по отношению к нему вторичны. По крайней мере, он был бывшим капитаном «Палача». Леди. Разумного звездного разрушителя, которому он, казалось, нравился. И он принял свое место в качестве его капитана. Так что...               Он должен к нему вернуться.               ***********              Такая возможность представилась уже на следующий день. Бракстен сделал ему укол от мигрени, когда Пиетт почувствовал ее приближение, и в процессе оставил свой набор на столе рядом с Пиеттом. Тот быстро взял успокоительное и засунул его в рукав.               Следующие несколько часов, пока он отдыхал, не было слышно никаких криков, Кливиан что-то тихо читал в кресле рядом с ним, так что капитан знал, что эта часть сошла ему с рук.               Стало неожиданностью, когда коммандер начал охранять его внутри, а не в коридоре. Он почти не разговаривал, но иногда они беседовали, и Пиетт понял, что нога Кливиана хорошо заживала.               Но Пиетт с самого начала — когда он твердо решил сбежать, — знал, кого именно он должен использовать, и ненавидел это.               На следующий день Макс сообщил ему, что ему придется покинуть корабль для встречи, но он вернется через 24 часа.               Поскольку для успеха ему больше всего требовалось отсутствие Вирса, Фирмус быстро разработал свои планы. Бракстен обычно проверял его утром. Если повезет, то на дежурстве будет Скрэпс. Доктор уходил на несколько часов, чтобы заняться своей работой, и они с Мэтью играли в дежарик или смотрели голозаписи о мореплавании.              Это должно быть головидео, решил Пиетт, чтобы лейтенант оказался достаточно близко. Даже думать об этом было все равно, что сдирать кожу с собственного сердца. Но Мэтью не был его командой.               У тебя нет никакой ответственности перед мальчиком? — шептала его совесть.               Я враг и пленник, — настаивал он про себя. — Я не могу позволить, чтобы моя привязанность к нему затуманивала мои суждения.               Или он мог бы остаться. Присоединиться к повстанцам. Сделать так, чтобы все они были очень довольны.               Венка. Болдуин. Леди. Его командный состав. Повторил он про себя. Если бы Пиетт дезертировал, они приняли бы на себя основную тяжесть последствий.               Как только Бракстен ушел, Мэтью повернулся к нему с сияющим лицом.               — Что будет сегодня, сэр? — спросил он. — Я чувствую себя довольно хорошо из-за нового приема дежарика, которому научился. Но мы остановились на тедраланском периоде парусных кораблей, и я знаю, что вам это нравилось, так что...               Он этим наслаждался. Новый укол боли пронзил Пиетта, когда он понял, что это конец таким приятным временам. Этот щедрый молодой человек на многое пошел, чтобы имперскому пленнику было комфортно, и, более того, подружился с ним.               Венка. Болдуин. Леди.               — Да, Мэтью, спасибо. Должны ли мы это делать? Боюсь, я все еще имею дело с остаточной головной болью.               Скрэпс был полон сочувствия. Судьба была полна решимости действительно в этот день сделать Пиетта злодеем.               — Мне очень жаль, капитан. Конечно, — он пододвинул к себе старый неуклюжий голопроигрыватель и постучал по нему, так что изображение появилось там, где они остановились. Фирмус приготовил в ладони шприц.               — Не могли бы вы наклонить его ко мне чуть больше, лейтенант? Да, вот так...               Скрэпс наклонился ближе: — Я мог бы положить его вам на колени, сэр, и...               Пиетт нанес удар. Шприц зашипел мальчику в шею, так как он хотел, чтобы средство подействовало как можно быстрее.               Большие обиженные глаза, уже затуманенные от наркотика, встретились с его, когда Пиетт выбрался из кровати, отшвырнув голопроигрыватель и, покачиваясь, поймал Скрэпса за плечи.               — Капитан… почему? — невнятно пробормотал юноша, когда Фирмус перенес его вес и опустил на кровать.               — Мне очень жаль. Мне так жаль, Мэтью, — тихо повторил он. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому, дорогой мальчик.               Скрэпс боролся с наркотиком, но мог лишь слабо дергаться, пока капитан устраивал его на кровати поудобнее, насколько это было возможно. Предательство в этих глазах!..               Он должен был идти сейчас, но ему пришлось подождать, пока офицер уснет. Он чувствовал себя почти так, как будто укладывал ребенка. И Скрэпс действительно был таковым. Ему не могло быть больше восемнадцати. Пиетт нежно провел рукой по светлым волосам Мэтью.               — Простите, — пробормотал он, когда веки, наконец, закрылись в последний раз, и Скрэпс крепко уснул. Нацарапав короткую записку, Пиетт лишил его бластера, кодовых цилиндров и комма. Затем осторожно подкрался к двери и открыл ее с помощью цилиндра.               Пиетт осторожно выглянул наружу. В коридоре никого не было, и в главном лазарете он не мог расслышать никаких голосов. Он будет действовать нагло. Фирмус засунул бластер за пояс своих мягких брюк и уверенно зашагал в главный лазарет. Он был одет в простую синюю медицинскую одежду — любой, кроме Бракстена, просто предположил бы, что он — обычный пациент. Но он был бы менее заметен в чем-то другом... Есть. Один из медицинских халатов Бракстена висел рядом с его кабинетом. Пиетт надел его, засунув бластер в большой карман на бедре, а комм и кодовые цилиндры — в карман на противоположной стороне. Затем он вышел из лазарета в главный коридор. Он шагал целеустремленно, ему нужно было найти план корабля.               «Победа», сказал Вирс. Так что он был вполне уверен, что это был небольшой крейсер республиканского класса времен Войн клонов. Ему нужна была лучшая маскировка, если он собирался направиться в ангарный отсек. Капитан начал исподтишка присматриваться к тем, мимо кого проходил, прикидывая рост и габариты в поисках кого-нибудь ему подходящего.               Вот. Он выглядел каким-то обычным техником и был невысоким, как и Пиетт. К несчастью, криффовы легкие выбрали этот момент, чтобы его убить.               Ну, так ему показалось.               Он врезался в угол, но потом судьба ему улыбнулась.               — Противный кашель, док, — сказал техник, подходя и дружески похлопывая его по спине. Пиетт кивнул со слезящимися глазами и, продолжая кашлять, медленно двинулся в более узкий коридор слева, а мужчина последовал за ним, как это делают, когда пытаются убедиться, что другое существо не выкашляет легкое.               — Вам нужно немного воды? У нас есть столовая дальше по...               Он рухнул, когда Пиетт оглушил его и потащил в ближайшую подсобку, в которой работал мужчина.               Мгновение спустя техник снова появился из комнаты, низко надвинув кепи на глаза, а затем проверил шнурки на ботинках, прежде чем продолжить путь к лифту. Он вошел без происшествий и сразу же вызвал макет корабля, нажав на панель рядом с кнопками палубы.               Оказалось, что он находился примерно на шесть палуб выше того места, где ему нужно было оказаться. А потом хорошая прогулка до ближайшего ангарного отсека. Он уже ощущал последствия своих усилий и знал, что давит на себя слишком сильно.               Всего три дня назад он получал дополнительный кислород.               Карк.               Он может свалиться на Леди.               К его ужасу, двери открылись на одну палубу ниже, и вошли еще двое. Салластанец и человеческая женщина.               Они поприветствовали его, и он кивнул в ответ, чувствуя, как колотится сердце.               Салластанец спросил его о чем-то, а Пиетт не знал языка. Другое существо выглядело озадаченным и повторило свои слова.               Карк, знал ли он человека, у которого Пиетт украл технический костюм?               Теперь женщина хмуро смотрела на него, и он не мог позволить себе сцену...               Когда Пиетт прибыл на нужную палубу, он позаботился о том, чтобы отправить лифт как можно дальше вниз с находящимися без сознания пассажирами. Он не мог продолжать оглушать людей!               Он шел к ангарному отсеку так быстро, как только мог. Здесь, внизу, было оживленнее. Это было хорошо, поскольку позволяло ему больше сливаться с толпой, но плохо тем, что вокруг было больше людей, пока он пытался небрежно украсть небольшой шаттл или корабль.               Едва он вошел в ангар, как прозвучал сигнал тревоги.               Все смотрели вверх и по сторонам, и угадайте с трех раз, из-за чего это было. Он заметил маленький шаттл рядом с энергетическим барьером и двинулся к нему. Они еще не могли заблокировать ему доступ в космос, так как в тот момент многочисленные корабли все еще входили и выходили из ангара. Противовзрывным дверям придется подождать, пока они очистятся.               Он перешел на бег и добрался до корабля. Он быстро нашел панель доступа и молча благословил свое время, проведенное под прикрытием с пиратами. Он обнаружил склонность к подключению множества вещей.               Его пальцы летали, и он изо всех сил старался сдерживать кашель во время работы. Готово.               Боковой люк скользнул в сторону, и он двинулся к нему…               — Ни с места, сэр.               Карк, каркова преисподняя. Он знал этот голос.               — Медленно повернитесь и покажите нам свои руки.               Нет. Не когда он так близко. Пиетт был очень упрямым ублюдком. Виновен по всем пунктам обвинения. И всплеск гнева из-за того, что он был так близок к своей цели, дал ему необходимый адреналин.               Его рука уже была на краю двери. Он схватил его и плавно взмыл вверх, приземлившись на пол и перекатившись, когда на него обрушился бластерный огонь.               — ...криффовски лучше иметь их на оглушении, как я приказал! — взревел Кливиан.               Жар от выстрела, который обжег верхнюю часть левой руки Пиетта, не был оглушающим.               Он хмыкнул, но прицелился и уложил четверых из них, прежде чем откатиться в укрытие корабля. Ему нужно было дать себе достаточно времени, чтобы запустить его и пилотировать.               Он выдохнул, а затем снова развернулся, безжалостно стреляя. Шесть.               Неплохо для того, кто не практиковался целый месяц.               — Капитан, Сила побери! — снова Кливиан. — У вас ничего не получится. Пожалуйста, не надо...               Коммандеру пришлось упасть на палубу, когда Пиетт снова наклонился. Еще трое. И, ну... Они научились осторожности. Остальные укрывались дальше позади. Он оттолкнулся от палубы и, спотыкаясь, вошел в маленький кокпит, чтобы ввести последовательность запуска. Корабль ожил. Пиетт включил двигатель, и тот застонал.               Сын хатта, неужели у мятежников не было ничего, кроме хлама?       Но теперь противовзрывные двери начали закрываться.               Нет, нет, нет, нет…               Дуло бластера уперлось ему в затылок.               — Выходи, — прорычал чей-то голос. — Ты, карков ублюдок.       Это был не Кливиан.               Он осторожно поднял руки, и его бластер был вырван. Затем его схватили за шиворот и потащили обратно через маленький корабль ко все еще открытой двери, где его швырнули на палубу.               Тут же на него навалились, и белая вспышка промелькнула у него перед глазами, когда треснуло ребро. Когда боль достаточно утихла, он обнаружил, что на него надели наручники и поднимают на ноги. Когда к нему вернулся слух, он обнаружил, что Кливиан, по-видимому, получил докторскую степень по ненормативной лексике.               — ...сказал не причинять ему намеренного вреда, карковы ублюдки! Вы, законченные крифферы!               — Посмотри, что он сделал. Он — кусок хаттской слизи, имп и!..               — Он оглушил их! Никто не умер! Спасибо тебе, безмозглый мешок с бантой, ты его поймал. Дальше я сам этим займусь. Окажите медицинскую помощь остальным. СЕЙЧАС же!               А потом Кливиан схватил его за локоть — за неповрежденную руку — и потащил сквозь разинувших рты мятежников к ближайшему лифту.               Пилот-«разбойник» втолкнул его внутрь и встал рядом с ним, в ярости ударив по кнопке.               Потом. Тишина.               Кливиану потребовалось целых две минуты, чтобы отдышаться, прежде чем он повернулся к капитану с горящими глазами.               — Капитан... О чем, КАРК, вы думали? — его взгляд упал на ожог на левой руке Пиетта.               — Я думаю, это очевидно, — тихо ответил Фирмус. Теперь, когда попытка провалилась, весь адреналин улетучился, и ему ничего так не хотелось, как соскользнуть вниз по стене лифта.               — Вы!.. — Кливиан повернулся и ударил кулаком по стене. — Вы хоть представляете, что это значит?               Пиетт мог догадаться.               Молодой пилот все равно это сказал.               — Мадин услышит о заключенном импе, который чуть не сбежал. Он захочет ареста, будь оно все проклято! А также, карк, сэр, как в преисподних вам удалось в одиночку уложить стольких из нас? И вы сейчас едва ходите?               Они уставились друг на друга, пока огни лифта освещали их лица по пути наверх.               — Это риторический вопрос или?.. — начал Пиетт, а затем закашлялся.               Кливиан подождала, пока двери лифта с шипением не открылись.               Высокая фигура ждала со скрещенными на груди руками и холодным лицом.               — Ну, привет, — сказал генерал Вирс.