Сирень и дым

Уильяму он нужен. Нужен среди всей этой душаще-сладкой сирени, среди дуновений предзакатной прохлады. Уильям подсаживается на скамейку, двигается ближе, кладёт руку на плечо Шерлоку. Холмс отворачивает голову, но не отстраняется. — Взгляни на меня, Шерли, — приглашает Уильям. В его голосе — ласковый укор с ноткой обиды, но наигранной. Мориарти и вообразить себе не может (не хочет), что этому человеку он вдруг неприятен. Оттого и трётся, как ласковый кот, которого хозяин не звал, но который всё равно непременно получит ласку. Ведь правда? Но Шерлок лишь закидывает голову, выдыхает, выпуская в нависшую над ним сирень колечки дыма. — Не хочу сигаретой на тебя дышать, Лиам, — бормочет он себе под нос. — Вдыхал бы ты лучше сирень. Он так и не поворачивается, хотя наверняка чувствует, как рука Уильяма, зайдя ему за шею, скользит пальцами вниз и теребит расстёгнутую на груди рубашку. — Сирень для меня пресновата. А сигареты, напротив, уж больно терпкие. Но мне нравится, как ты пахнешь, когда покурил, — пользуясь случаем, Уильям утыкается в низкий хвост у Шерлока на затылке, шумно и дёргано втягивает носом воздух. — Выходит, табак делает меня лучше? — Выходит, ты делаешь табак лучше. На это Шерлок собирается-таки повернуться, но ему не позволяют. Второй рукой Уильям мягко придерживает его подбородок на месте. Говорит: — Нет уж, мистер Холмс, не вздумайте теперь. Смотрите, куда смотрели. Пожалуй, в этих словах послышалась бы колкость, если бы не лисья усмешка на тонких губах, их произнёсших. К чему обиды, если негодника можно слегка проучить? Вторая рука Мориарти ныряет от чужого подбородка вниз, пальцы звякают чужим ремнём. — Лиам, ты плут... — Продолжай курить, Шерли. Искусные пальцы мягко расправляют чужой член из брюк, быстро доводя его до отвердевания. Шерлок хочет посмотреть вниз, но рука на его груди бдительно препятствует. А заодно и заговорщицки прикрывает рот: пускай Льюис с Альбертом и отбыли по делам, поблизости в оранжерее работает Фред, а где-то в сарае разбирает инструменты полковник Моран. Тот, что тоже так любит покурить на этой белой скамейке под сиреневым кустом. Вдоволь поигравшись, Уильям быстро находит рукой нужный темп. После трёх лет в Нью-Йорке он хорошо научен, что и как Шерлоку нужно для счастья. Только этот раз, делая счастливым его, Уильям балует скорее себя. Получает то, что сейчас так жизненно нужно. С замиранием сердца слушает частые вздохи, тихие хриплые стоны, любуется дрожащим на крепкой шее Шерлока кадыком. Ощущает губами жар чужой едва взмокшей кожи. А сирень над ними шелестит на слабом ветру, разнося по новому поместью свой водянисто-приторный аромат. Аромат, который Уильям бы разом променял на любой яд из губ Шерлока Холмса. Так даже горький сигаретный дым превращается в густой шоколад. А этот самый Шерлок даже сейчас будто слышит его мысли. Наконец поворачивается и, до боли вцепившись рукою Мориарти в бедро, позволяет-таки Лиаму забрать со своих губ самый яростный стон. Поцелуем — и никак иначе. И, пока Холмс пытается отдышаться, Уильям улыбается, заботливо отбрасывая со своего лба блудную синюю кудряшку. Кажется, его маленький урок удался. В сумерках холодает неожиданно быстро, но зареву заката пока лишь предстоит окрасить небо. Ах, что за вид это будет! — Чай вот-вот уже остынет, я принесу, — довольно щебечет Уильям, пока Шерлок приводит себя в порядок. Но тот успевает ухватить Уильяма за запястье, чтобы никуда не пустить. — А может, чёрт с ним, с чаем? Тут сирень... и я со своими сигаретами, а? — Шерли... — Я больше не отвернусь. Ну? Уильям, сдавшись, кивает и устраивается вновь на скамейке. Этот сиреневый вечер слишком хорош, чтобы не посвятить его друг другу.