***
«Арсений Сергеевич Попов – отчаянный революционер современной психотерапии», – гласит первый заголовок в интернете. Научный журнал, который Антон видит впервые в жизни, не пестрит множеством фотографий названного борца с консервативными устоями. Одна только смазанная фотка Арсения в белом халате, вырванная из какого-нибудь студенческого альбома, в самом верху. На ней он выглядит гораздо моложе, в тонких круглых очках наклоняется к микрофону. Подловили его прямо посреди речи, видно по сложенным на столе рукам, живой мимике и приоткрытому рту. Информации, когда именно сделано фото, нет. Качество ужасное, но Антон вглядывается в каждый пиксель безумно голодно. Пытается узнать в парнишке того самого обворожительного мозгоправа, который бурей ворвался в аудиторию, пленяя внимание абсолютно всех. «Людям нравится секс. Нравится писать и слушать музыку про секс, смотреть откровенные фильмы и картины, но обсуждать с кем-то? В чём проблема?» — интервьюер урывками вставляет цитаты, как понятно, с той самой конференции на фото. Далее в таблицах и схемах приведена скучная статистика, общепринятые истины учёных, у которых молодой Попов должен валяться в ногах, а не оспаривать. Университеты разных стран обсуждают вопросы эффективности и возможности вынесения сексуальной терапии на уровень со стандартной и причины, по которым пациент обязан прежде всего решить проблемы в детстве, незакрытые гештальты и море всего остального, прежде чем лезть в штаны за признанным удовольствием. «Мой друг однажды поведал мне интересную вещь: у тебя проблемы, если ты считаешь безопасным класть свой член в рот партнера, с которым состоишь не в здоровых отношениях. А если вспомнит, что ты его пидором назвал, и откусит?» — лукавая улыбка чудится между строк, интересно, что это за собрания такие, на которых слова рандомного человека считаются аргументом. Или это для красного словца, Арсений похож на человека, который при удобном случае только рад был бы подстегнуть сообщество дипломированных специалистов, докрутить полемику дерзко до абсурда и зубного скрежета. Статья заканчивается тем, что автор нарекает Арсения амбициозным придурком, а идеи – слишком смелыми для практической реализации в ближайшее время. Антона не то чтобы это сильно впечатляет, лет этак десять назад может и доверился бы сумасбродному креативщику, а сейчас потягивает сомнением. Дипломы он просмотрел, ничего не понял, но выглядели цветные сканы внушительно. Чисто из любопытства Шастун лезет на другие сайты, но там упирается в определение понятия «скука смертная». Сухая терминология, помноженная на изводящее количество цифр. Неплохой скачок для сравнения с первой статьей, но менее привлекательный. Арсений же должен понимать, что заинтересованных пользователей больше расположит к себе пошлая картинка, желательно, с девушкой в откровенной позе и измазанной бог весть чем и корявое сочетание шрифтов. Антон вовсе не эксперт, но когда-то он тоже был подростком и искал подсказки. А сейчас ему необходимы доказательства и оправдания для того, чтобы посетить импровизированную дрочильню ещё раз. Чувствуя себя сталкером, он лезет в соцсети. Официальная страница центра уже не актуальна, в подписках ищет Арсения и, к своему несчастью, находит. Аккаунт @arsdvatri сияет неформальной фотографией и характерной иконкой сторис. Шастун тыкает на автомате и спустя долгий период загрузки осознает палево. Смахивает картинку и бросает телефон на диван, чувствуя как бьётся сердце и горят потные ладони. — Алло, — поднимает звонок, не посмотрев на экран. В глазах ещё мутно от страха, но потихоньку отпускает. — Шастун, ты меня игноришь? У нас съёмка через час! — в динамике голос Иры, на дисплее, прижатом к уху, коротко и четко «Шпрота», по любви, конечно. — Солнце, я ток проснулся, — привычно стонет, на том конце гудят автомобили и кипит жизнь. В его спальне ещё задернуты шторы и фигурально даже не наступило утро. — Такси будет у тебя в восемь тридцать. — С ума сошла? Я даже подрочить не успею, — бубнит в подушку, заглушая и намеренно придушивая себя. — Домашку отрабатываешь? — хитрюще смеётся она, Антон утробно рыкает. Ведьма, повадилась же будить его за всех тех, кто не справился. Кузнецова по факту ассистент продюсера, почему ей позволили вероломно красть его сон – загадка. — Я не... — Это мне не интересно, Тох, — между фразами она расплачивается за кофе и выскакивает на улицу. — Скажи «спасибо», что накинула десять минут на поболтушки. — Спасибо, — сбрасывает звонок, на экране снова светится приложение инсты, его обезличенный закрытый аккаунт только для своих. При всех вводных и ФСБ не вычислит. Это утро висело на волоске, но резко стало лучше!***
Можно сколько угодно заливать в уши об искусстве мастурбации, писать научные статьи, сверкать пьяной поволокой в голубых глазах, произнося по буквам слово «автомоносексуализм», но человечество ещё не придумало ничего эффективнее обычной дрочки. Антон удовлетворяет утреннее возбуждение в душе перед работой, там между профессиональными заданиями снимает напряжение в туалете, вечером с оттягом фапает на порно, чтобы забыть о делах. Вероятно, звучит это жалко. Но Антона всё устраивает: ему не нужно выёбываться перед самим собой заумными техниками и вкусовыми лубрикантами, чтобы получить заветную разрядку. Дрочка – это не святое, не духовное и нисколько не интересное занятие. Механика отработана и в бой. Играться в оргазм тоже выдумка для искушенных – Антон очень редко бросает член, потому что жалко тратить хороший видосик на быстрый выстрел в воздух или, наоборот, он недостаточно хорош, и оргазм стоически откладывается на избранные фантазии. На Арсения он всё-таки дрочит, чего греха таить. Лучше запретный плод быстро свести до статуса «thank you, next». И мозолей на руке Шастун не боится, и рвения своего не стесняется – обсасывает препода со всех сторон: ставит в рандомные позы, раздевает, одевает, как куклу барби, вскоре придумывает и досконально изучает все оттенки его стонов. Арсений стонет откровенно и громко, когда насаживается на член до упора. Удивлённо вскрикивает, когда вдруг Антон хлопает по румяной заднице. Голодно и тонко скулит, когда хочется большего, и рвано выдыхает под шлепки яиц по бедрам. Антон с неистовой страстью дополняет героя пошлых фантазий деталями: Арсений гибкий и умеет в нужный момент прогнуться кошечкой под руки, он не болтливый, однако рот не закрывает примерно никогда, и звуки, которые выбивает из его груди жёсткие толчки – но приятно, когда Шастун, причмокивая, вытягивает из него смесь смазки и... В общем, далеко и глубоко Антон не заглядывает: услужливо прочесывает мокрые тёмные пряди пальцами и придерживает на месте, заслушивается гортанными хлюпами, пока вторая рука успокаивающе поглаживает растянутое горло. В общем, непредсказуемым образом Арсений не отпускает. Каждый раз закрывая веки, Антон фантомно чувствует, как сноб в уродливом свитере мёртвой хваткой сжимает его член. И в побеге от раздражения позорным онанистом приползает обратно в центр сексуального образования. «Подобное уничтожается подобным», — здраво рассуждает Антон. Он пропустил второе занятие и опоздал на третье, а теперь бесстыже пялится на сексолога с озадаченным выражением лица. Поправляет на шее грузную цепь и смело скидывает капюшон, потому что охренительной красоты врач его больше не вводит в спермотоксикоз одним своим присутствием. Антон победил. Арсений в тёмной рубашке с закатанными рукавами не такой потрясающий, как тот, которого он себе придумал. На нём снобистская серая жилетка и костюмные брюки, ещё галстук какой-то блестящий... Арсений подходит к парте, и реальность обрушивается на Антона, как раскаленная лава. Грёбаный галстук кожаный! Арсений Какой-тович строго застёгнут на все пуговицы, а прямо перед распахнутыми глазами Антона мелькает кожаный ремешок, за который хочется схватиться и прям здесь задушить себя. Сущий кошмар вытягивает из контейнера резиновый член и без комментариев закрепляет присоску на столе – Антона это ничуть не смущает. По-настоящему стыдно ему за свою поплывшую уверенность, которую психолог считывает на лету. — Я не люблю повторять дважды, — где-то на конце хрипловатого тона остаётся место для имени. Складывается волнительное ощущение, что Арсений его знает, но не использует из принципов конфиденциальности. — Я быстро втягиваюсь, — сглатывает, чтобы не посыпаться сразу, и поднимает глаза в глаза. Очки. Голубые омуты. Выстрел на поражение. — Приступайте, — безразлично кивает вниз, куда до этого бросил упаковку смазки. Второе по графику занятие Антон прогулял, и за это время его группа здорово прокачалась. Девочки с вытянутыми в стену спинками вытворяют чёрт знает что: скользя по игрушкам, выворачивают запястья, сцепляют наманикюренные пальчики в замок, двигают быстро и медленно, тянут и массируют – украдкой проскальзывает ужас. Ледяные мурашки бегут по рукам, ведь кто-то может повторить финт ладошками с Антоном. У них аж глаза горят! Сам дьявол внушил им иллюзию того, что определенный мужчина позволит закрутить часть себя в бантик и ко всему прочему испытает удовольствие. Это секта. Арсений просто психопат. Вероломно сексуальный, пышущий уверенностью и убийственными феромонами, но всё ещё больной дрочила. Антону не легче. Под строгим указательным взглядом берёт упаковку и разрывает зубами. Провокация. Антон упёртый, а ещё сильно тупой, потому что Арсений морщит нос и тайно – так он думает – закатывает глаза. Ну а чего мы добивались? Внимания? Антону этого внимания нужно ещё ровно полсекунды до щенячьего скулежа и полторы – кончить в трусы. Позорище. Стыд ассимилируется привычной схемой. Правда, на резиновой игрушке, но чисто психологически привычный ритм и движения дарят иллюзию облегчения и единения. Антон продолжает оглядываться по сторонам в поисках якорей, за которые в случае очередного нападения он сможет уцепиться. Слайд-заставка, в углу среди учёных званий скромное «А.С. Попов». Неужели психопат ушёл настолько далеко от святой истины, что решился в одиночку превратить Землю в царство похоти и разврата? — Это самая унылая мастурбация, которую я когда-либо видел, — Антон на секунду теряет фокус, превращаясь в абсолютный слух, вытягивает воображаемые заячьи ушки локаторами. Арсению нравится пет-плей? — У меня минимум амбиций в вашей области работы. — Предпочитаете альтернативную ласку? — врачебным тоном уточняет А.С. Попов, и Антон запрокидывает голову вверх, чтобы собеседник у плеча не подумал, будто его обделили вниманием. В латексной перчатке на правой руке он крадёт все медицинские регалии. Похер уже, доктор каких кандидатов и наук этот Арсений, Антону самое главное сейчас – не вскочить с места на улицу. Ладонь на члене тормозит и нервно сжимается. Мягкий материал поскрипывает, а в приглушенном свете Арсений глядит на него сдержанно. Должно быть, Антон сейчас красный, под цвет своего атрибута. И, пробежав взглядом по свидетельству точного попадания, смягчается. Альтернативные. — Предпочитаю не рисковать открутить себе член. Он не на подшипниках, доктор, — разжимает кулак и укладывает мокрую руку на стол, а головой кивает в сторону отличниц лёгкого поведения. — А с чем связано ваше желание подсмотреть успехи других учеников? Раз уж вы не заинтересованы в моей области работы, — Арсений обходит парту с другой стороны и расслаблено нависает, уперевшись обеими руками в хлипкую столешницу. Антон видел порно, которое начиналось точно так же. — А я куколд, — громко выдаёт Шастун, приветствуя озарившую сознание мысль. Арсений его не смущается, смотрит внимательно и лишь немного приподнимает уголки губ, изображая кривое подобие снисхождения к идиоту перед собой. — Я думаю, что это не так. — Почему? — на выходе Антона ждёт золотой Оскар. — Обожаю смотреть, я вот за этим и пришёл. — Рад, что вы определились с целью посещения курса, — подыгрывает Арсений и секунду смотрит за спину своим обычным холодным прищуром. Без слов командует продолжать, пока в нём проснулось небывалое желание препарировать в Антоне фетиши. — И вас это не смущает? – давит и давит, с неиссякаемой наглецой демонстрирует, кто тут сверху. — Вы удивитесь, сколько моих пациентов прошли подобный опыт. Меня сложно смутить враньем. — Да я честно!.. — Антон захлопывает рот. Что, куколд? И насколько нелепым он покажется прямо сейчас, если начнёт отчаянно убеждать его в искренности своего заявления. — Я вам верю, — миролюбиво соглашается Арсений, подстраиваясь под модель поведения «пациента», словно экзотический хамелеон. — И приветствую сексуальную раскрепощенность, но острые нюансы личной жизни не совсем то, что меня интересует, — он кивает вниз на позабытую в смазке игрушку. — Если вы настроились на процесс, можете попробовать снова. Постарайтесь для себя, — недавно, казалось бы, Антон вспоминал университетские годы, но головокружительный Арсений забрал и эти воспоминания – заменил на лучистые полдники в детском саду, обменял вожделенный образ демона на приветливую улыбку воспитательницы, которая предлагает не орать посреди песочницы, а просто слепить новый куличик. — И вы собираетесь смотреть? — Я могу направить. Чтобы процесс был приятным, – снова мурчит с улыбкой, пока Антон приступает к делу. Аудитория обязана пропитаться завистью. Он отстающий, опаздывающий, с отношением на границе с «похуй». Все равно привлек внимание, даже был удостоен короткой беседы. И испытывает жаркое удовольствие уже на этапе, когда его движения начинают анализировать голубые глаза сексолога. — Вам нравится контроль? — Антон лениво водит кулаком по игрушке, взгляда даже не опускает, за десять минут изучив все выпуклости на ней от и до. — Эта практика по большей части сфокусирована на самоанализе, чем на изучении прикладных истин, — слышно, как щелкают ножницы, отрубая дальнейший путь к разговорам о предпочтениях. — Вы задаете правильные вопросы, но в неверном направлении. Здесь важно лишь то, что нравится вам, — Антон несёт чушь, потому что борется со смущением и стыдом от бесстрастной оценки его умений трогать хуй, а Арсений терпит, не проявляя ни капли личного отношения. Вот это специалист! — Мне нравится, — брякает, не подумав об откровенности. Арсений одобрительно кивает, не отрываясь от процесса. — Вы когда-нибудь работали в баре? — Я комик. — Значит, выступали, — с теми же сладкими нотками говорит и выпрямляется. — Представляете себе полировку бокалов? — Отчасти, — завороженно хрипит Антон. — У вас есть все навыки, чтобы сколотить карьеру где-нибудь за стойкой, — больной улиткой Шастун допирает, что говорят они вовсе не о бокалах, а о том, что его долбежку не вывозит даже силиконовая смазка. — Нет, не нужно тормозить. Чуть-чуть задержитесь у головки. Вот так, а теперь обратно. Хорошо. Вуайеризм оставлен забытым хвостом где-то в прошлом. Теперь Антону вставляет похвала. Причём ненавязчивая, не пошлая, под которую можно пасть на колени и махать хвостом. А очень даже ласковая, такая вот поистине ободряющая. Настолько невыносимо высокомерная, что Антон тут же отрывается и опускает мокрую руку, чтобы вытереть пальцы о штанину. — Вот здесь большая часть половых членов имеет чувствительную зону, — не прикасаясь, расслабленно обводит круг и смыкает указательный с большим пальцем в кольцо. — Пережать будет опасно, но простимулировать – вполне приемлемо. — Так покажите класс, — фыркает Антон, вдруг вспомнив о гордости, которая бьётся уж в предсмертных судорогах. — Я не принимаю участия в демонстрации. Не мой профиль работы, — на кого Арсений намекает? На шлюх? Так он же сексолог, неужели титулованный врач не умеет дрочить и не может показать, как надо. — Тогда зачем перчатка? — Антон тянется подцепить черный латекс, но Арсений учтиво убирает руки за спину. Так-так, прикасаться нельзя. — Гигиена. — Настолько брезгливый? — вслух вздыхает Антон. Но Арсений не покупается на эмоциональный всплеск, наоборот, быстро теряет интерес и отступает в сторону. Там его зовут, слушают и стараются. Здесь Антон задумывается конечно же не о дрочке, а о том, что голубоглазому сексологу тут не место.***
На четвертом занятии – тестирование. На кой чёрт Шастун припирается снова, он предпочитает больше не размышлять. Конечно же, он не готовил ничего, кроме фразы «поставьте три» и скромного предложения отработать оценку под столом. Двузначные номера вопросов режут по глазам. Или Арсений реально маньяк, или основатель секты, потому что тишину в аудитории можно резать ножом. Ну кто в здравом смысле станет сопоставлять в ячейках смазки и категории? И что такое плаг? Когда выдавали список определений и как Антон упустил явный тематический подтекст лекций? Часть с развёрнутым ответом предполагает изложение «Самый яркий сексуальный опыт: ожидание и реальность». Под дозой адреналина мозг отказывается генерировать сказки, фантазии и правду. Под гробовую тишину Антон заслушивается звоном в ушах. Даже Арсений, проходящий мимо по рядам, положения не скрашивает. Смотрит на листок, утопший в исправлениях галочек на палочки, а потом обращается тихо, но твердо: «Задержитесь после занятия». Пусть Арсений позвонит родителям и скажет, что их сын завалил экзамен по сексуальному просвещению онанистов, плевать. Как бы побыстрее отсюда убраться. Антон проверяет время по часам, складывает листы, ручку запихивает в задний карман джинсов и сдаёт первый. Одними губами выговаривает Арсению упрямое «Задержусь» и вылетает на улицу – курить. И как мы докатились до жизни такой? Втягивая дым, топает ногой и украдкой радуется, что центр стоит не где-то посреди людной улицы, а в закрытом дворе спального района, куда даже бездомные коты захаживают с неохотой. В группе, он знает, уже появились знакомые и друзья. Угроза огласки, что маячила на подкорке с самого начала, отпустила раньше, когда он понял, что никому нет дела до других. Все заняты собой и своими успехами, как Арсений и говорил. Вылетая на улицу, девочки щебечут о своих ответах. Парни обмениваются молчаливыми кивками и расходятся в арке в разные стороны. Сигарета третья. Занятие закончилось. — Вы знаете притчу о мышах, которые хотели стать ежами, Антон Андреевич? — на пороге без приветствий встречает усталый голос Арсения и полное имя. Перешли на личности, вот как. — Навскидку не перескажу, — тем же тоном отвечает Антон и присаживается на первую парту. — Мыши плакали, кололись, но продолжали есть кактус, — снимает очки и откладывает ручку, чтобы вернуться к своему главному оружию – зрительному контакту. — И вы напоминаете мне эту глупую мышь. — Полагаю, это не совсем этично. — Я полагаю, неэтичной является та ситуация, в которой мы оказались по вашей милости, — он берет изрисованный тест и вертит им в воздухе, наконец проявляя толику злости. — Поправьте, если мои наблюдения неверны: вы пришли на курс из любопытства и вам не понравилось, о чём я был вынужден выслушать в неуважительном тоне; вы прогуляли несколько лекций, потратив оплаченное время на размышления о своей сексуальности; вы явились снова, чтобы мне что-то доказать, но у вас не вышло, поэтому сегодня я принимаю тест с неутешительным результатом. Антон Андреевич, нам это зачем надо? — А с чего мне перед вами оправдываться? Я заплатил за курс, а, как им распоряжаться, моё личное дело, — трезво рассуждает Антон, хмурясь от престранного отношения к себе. Видимо, заслужил. Но экспрессия, что сопровождает их разговор, отнюдь не приятная. — Если дело в деньгах, можете обратиться на ресепшен, и вам вернут полную стоимость. Я больше не хочу видеть вас среди респондентов. — Это пранк какой-то?! — Антон показательно вертит головой, проверяя по углам наличие камер. — Вы серьёзно выгоняете меня с курсов по дрочке за то, что я не отношусь к ним, как к высшему специальному? По иронии судьбы Арсений не встает и не объявляет о скрытом наблюдении, не врываются его друзья, Ира не прыгает на руки, ухохатываясь в слёзы. Арсений недовольно поджимает губы и поправляет манжеты голубой рубашки. Сегодня он без того уродливого галстука и небрежно расстёгнут на две пуговицы. Как-то рассмотреть не было времени, а зря: такого мужчину только глазами облизывать, раз уж трогать нельзя. — Вы меня хорошо слышите? Или разложить по буквам цель нашей беседы, — разложить Антон бы хотел Арсения на этом сраном столе. Причём нагнуть лицом в тесты и отъебать так, чтобы к концу чернила поплыли от капель слёз и слюны. — А я теперь чисто из принципа ходить буду. Чтобы моё лицо вам в кошмарах снилось, — ядовито шипит Шастун, отрываясь от стола и делая шаг вперед. — Вы мне статистику портите! — рыкает Арсений, привставая навстречу. Вот сейчас, сейчас его поцеловать, вцепиться в рубашку и одним движением порвать пуговицы. И пока те будут звенеть, рассыпаясь по полу, Антон прижмёт его к доске и закроет рот чем-то наконец-то полезным. Намерение мелькает в глазах, оно же делает шаг вперёд, упирая мыски ботинок в край письменной тумбочки. Арсений качает головой и нервно трёт переносицу. – Присядьте, Антон Андреевич. Я не хочу с вами драться. — А я думал, вам рукоприкладство за милую душу, Арсений Себастьянович. — Так вы действительно комик, — Арсений возвращается к былой отстраненности. — Подобные шутки имеют успех? — Статистику не веду, — фыркает Антон, усаживаясь за своё законное место на первом ряду. Арсений знающе меняет уровни, теперь встает он и возвращает излюбленный контроль. — Вам по-прежнему кажется разумным считать, что преподавание в богом забытом центре – моя основная работа? — вдруг склоняет голову и прищуривается, позабыв про очки. — Я о вас в подобном ключе не рассуждал, — хочется мимолетом вкинуть ещё околопахабное о конкретных направлениях его фантазий, но Арсений будто бы и так всё видел и всё прекрасно знает. — Зря, это во многом могло бы облегчить наши отношения. — Вы типа мысли умеете читать или красиво блефуете? Я на чистку мозгов не записывался, — Арсений закатывает глаза. Усталый биться головой о стену тупорылого упрямства, даже не предпринимает попытки потушить градус абсурда. — В том-то и дело, — он складывает пальцы в замок, хрустя костяшками. — Ваш запрос совершенно не сформирован, и вам нечего делать на моих сессиях. Давайте я развею иллюзию о том, что курс – это продукт, за который вы заплатили и получили в пользование: я веду научное исследование, и для этого мне необходимы практические занятия с респондентами. Группа набиралась по желанию, плата за посещение символическая. Ещё раз повторяю, — с прямым намёком кивает врач, — курс – это взаимный обмен на договорной основе. Я посвящаю вам время и делюсь прикладной теорией, а вы даете фидбэк. Он летящей походкой огибает стол и поднимает записную книжку, перечитывая что-то повторно. — Я не рассчитывал столкнуться с отрицательным опытом напрямую, и работать с вами в рамках исследования мне неинтересно. Антон молчит, переваривая поток информации. Досконально прямой. Арсений разжевал буквально и выплюнул в рот, беспощадно, как он вроде бы и заслужил. Спорить о травмирующем отторжении его способностей уже бесполезно, ведь курс не терапия. И попал Антон сюда не по своей воле. — Мне сертификат подарила девушка, — обрывком мысли признается Шастун. — Ну, как девушка, бывшая. Я по факту гей. — Я знаю, — так же бесстрастно кивает Арсений, зачитываясь чем-то в своем блокнотике. — Я не говорил... — Умею читать мысли, — на выдохе сдаётся он. — Но если вы получше проанализируете род моей деятельности, то поймёте. — Я выгляжу как гей? — суровее хмурится Антон, сжимая кулаки на коленях. Что-что, а пидором его во дворе не дразнили. Два метра ростом, с белым ёжиком волос, бородатый и весь в цепях. Кольца могут придать лоска, но не в таком количестве. От пирсинга он отказывается по сей день, положа руку на сердце. Наколки не жалует. Издалека его примут скорее за байкера или фронтмена рок-группы, чем за любителя долбиться в задницу – он, кстати, и не любитель. — А я выгляжу как гей? — Арсений приподнимает бровь, откладывая книжку обратно в кипу бумаг. — Если честно, да, — неуверенность в своих выводах ведёт плечом за него, Антон отводит взгляд. Ах, да! Ему же и в нос за такое может прилететь, как-то не рассчитал на волне откровенности все риски. — Потому что мы относимся к одной малой социальной группе, а люди склонны искать и тянуться к подобному. Например, ваши коллеги по цеху не разделяют этого предположения. — Вы поясняете мне на пальцах концепцию гей-радара, Арсений Сысоевич? — насмешливо вставляет Антон. — Кризис идентичности будете познавать без моего участия, Антон Андреевич, — без каких-либо насмешек резюмирует он. И кивает на дверь. Вот и все, конец. — Ну не бросайте замятыша. Могу пообещать быть прилежным учеником, — на последнем издыхании игривости Антон строит глазки. Иногда работает. — Потом лично примете у меня выпускной экзамен, — облизывает губы, спускаясь красноречивым взглядом на уровень чуть ниже ремня. — Я же быстро втягиваюсь, а к концу месяца прокачаюсь так, что вы имя своё забудете. Арсений тяжело вздыхает. Ободранный голодный котёнок ему балласт, и мягко отодвинуть ботинком его уже не вышло. Грубо послать вроде бы тоже. А Антон мурчит чуть ли не вслух, ну как такого не приласкать. — В эксперименте вы больше не участвуете, — твёрдо объявляет Арсений, задумчиво пролистывая страницы. — Если питаете большое желание давиться иголками, я изучу ваш кейс дополнительно. В следующем месяце, по вторникам и субботам, с одиннадцати до шести. Я не вижу, чтобы вы записывали, Антон Андреевич, — поднимает взгляд, а Антон хватается за телефон. — Ко времени записи пройдете ряд обследований, анализы мне на почту и на сеанс в бумажном виде. — Вы берёте меня на терапию? — ошеломлённо отзывается Антон, записав на автомате время и дни. Арсений проявляет целый спектр недовольства: фыркает, одаривает оценивающим взглядом и нацепляет очки обратно. Холодный, как арктический лёд. Снова далекий, высокий, божественно сияющий. — Никогда в жизни, — стальным голосом выбивает каждую букву. — Два-три сеанса – максимум, на который вас хватит. Я впишу этот случай в свою следующую апелляцию, для вас это означает затраты на медицинские обследования и всё. Позвоните по номеру, я предупрежу ассистентов о новом пациенте. Имя только назовите правильно: Попов Арсений Сергеевич, — почти по слогам подчеркивает и отдает визитку. Какая махровая старость эти маленькие бумажки. Но врача очередная усмешка не заботит, он отрывает руку в ту же секунду, когда Антон касается противоположного края, как будто боится нарушения личностных границ наглым раздолбаем. Брезгливый сексолог.***
— Сука! Я задушу тебя, шпрота ебаная, — рыкает Антон, на ходу собирая проштампованные листы в стопочку. Динамик прижат к уху, ветер грозится разнести его диагнозы по Москве с завидной прытью. — И тебе доброго дня. Чем обязана? — томно выдыхает в трубку девушка, по оттенкам интонации Антон точно может угадать, что именно она рисует на лице и на каком этапе макияжа её застал звонок. — Я из-за тебя в такую хуйню вляпался! Какого черта ты подарила мне сертификат на участие в группе респондентов? — ведьма слышно хмыкает, но у Антона целый список ругательств и претензий, который она будет выслушивать всю оставшуюся жизнь. — Ты реально пошёл на курсы по дрочке, Антон? Я, конечно, знала, что ты идиот, — она не сдерживает смеха и заливается бесстыже прямо в трубку. — Это была шутка, зайка. — Не зайкай мне тут, блядская мышь! Откуда у тебя вообще этот сертификат взялся? — Так я же на втором высшем, — озвучивает Ира так, будто бы прописную истину знает каждая бродячая псина. — Уже три года, кстати. Пишу научную работу по экстремальной психологии... — Вот именно научными работами я сыт по горло. Ты, блять! Хоть на секунду задумалась, в каком положении я окажусь на этом сраном курсе фетишистов?! — орёт на всю улицу, с той стороны на него оглядывается бабушка с собачкой. Ей Антон, по соображениям совести, показывает фак. — Да не думала я, что ты попрешься к Попову, господи прости, — привздыхает она, закатывая глаза. — Арсению Сергеичу. Умоляю, скажи, что ты не называл моего имени. Он котят на завтрак жрёт, а меня заживо закопает прямо под кафедрой. Ты с ним говорил, да? Сильно прилетело, солнце? — беспорядочно лепечет и потихоньку ползет в дебри осознания бедствия. «Ириш, мы тонем!» — хочется воскликнуть и всплеснуть руками, но тогда его документы точно придётся вылавливать из лужи. — Он меня ненавидит, — горько выплевывает Шастун, сжимая телефон до жалобного скрипа. — Не принимай близко к сердцу, — лелейнным голосом успокаивает она. — Он бывает немного... грубым. — Немного?! — рычит Шастун, распахивая глаза. — Это же грёбаная карательная психология! Кто выдал психопату аккредитацию и пустил в практику? А вдруг я был бы действительно больной, Ира? — Ты разве что тупой, Тош, и психологи тут не помогут, — Ира бросает идею извинений, видимо, и приступает к помаде. — Слушай, мне жаль, что моя шутка повернулась к тебе жопой. Но Попов больше ученый, чем терапевт, – постарайся не судить его строго. Там впрочем сложная история с сообществом, — Антон не без удовольствия отмечает, что у доктора сложные отношения примерно со всеми. — Было и было, тебе с ним детей не крестить. Антон подвисает, останавливаясь посреди улицы. Документы пихает в зубы и хлопает по карманам в поисках ключей от машины – как на зло, они в противоположном, и он скрючивается мокрой тряпочкой, чтобы дотянуться и не перекладывать телефон в другую руку. Молчание на линии никого сильно не беспокоит: Ира переставляет свои баночки-скляночки, красится, Антон подумывает, рассказать ли о предстоящей сессии. — У меня с ним индивидуальная практика. И тишина. Наверное, ушла выбирать одежду. У Антона тут жизнь летит под откос, а гадюка спокойная, будто бы всё по плану — он несчастен и одинок. — Погоди, — голос раздаётся совсем рядом, Антон в красках представляет, что Ира сидит в машине и уткнулась носом ему в щеку. — Ты надрочил на сессию с Поповым? — Фу, я этот курс в рот имел. Да, — через короткую паузу кивает и лбом падает на руль: на лице точно останется полоска Симбы из «Короля льва», но как же похуй. — Вау! — Ира хлопает в ладошки и радостно бубнит что-то далеко от динамика. — Ты буквально мокрая мечта! Половина сообщества готова убить за это место. — Какая честь, — нечленораздельно бубнит он. — Ты же мне всё расскажешь? Уже представляю макет статьи: «Волк-одиночка раскрашивает серый мир психологии», — взахлеб тараторит, а Антон бросает телефон на подставку, подключая динамик. — Это интимный вопрос, Ира. Ты не посмеешь сделать мою сексуальность достоянием общественности. — Да больно надо! Ты никого не интересуешь, все охоты за тайнами Попова, — фыркает девушка, её сережка бьется о микрофон снова. — Я почти у подъезда, ты собралась? — Антон выглядывает через лобовое, проверяя свет в окне. Хоть бы она реально уже одевалась: ванные процедуры Антон не высидит в машине. — Пять минут, и выхожу, — с пассажирского места он выбрасывает справки на заднее. Свет в окне гаснет, в трубке звенят ключи. — А твоему мужику нормально, что тебя подвозит какой-то хуй на Тахо? — сигнал теряется, Ира, может быть, стоит и отвечает, но лифт этот ответ крадёт и оставляет долгие гудки. — Отлично выглядишь, — вишневый блеск липко отпечатывается на щеке, Ира любовно стирает след большим пальцем. — Не сильно пошло? Это новое платье, — она расправляет бежевую мягкую ткань на животе и абсолютно неизящно привстает в салоне, показывая длину до середины бедра. — Мне нравится, — честно резюмирует Шастун, секунду раздумывая: а не достать ли из багажника ей толстовку на вечер? — Тут вырез такой, — поправляет грудь, подлезая под бретельки – с намеком на продолжение. — Детка, он тебе даже такси не вызвал, — цокает и закатывает глаза, получая в ответ обиженно надутые губы. — Зато бриллианты дарит. Тут и не поспоришь. Обидно, конечно, что они начали встречаться тогда, когда Антон ещё грыз сухие Дошики в Воронежской общаге. А ошеломительная популярность команду Шастуна настигла через три с лишним года бедности и выступлений в подпольных барах, когда музыку выкручивают чуть погромче, чтобы посетители не отвлекались на несмешной монолог. И вот, где они сейчас: в Москве, популярные и богатые. Ире дарят бриллианты и катают на Бали, а Антон собирает справки, чтобы воплотить мокрые мечты о голубоглазом сексологе в жизнь.***
В кабинете приглушён свет. Арсений, видно, светлой стерильности всё же предпочитает давящий полумрак, или Антону так только кажется, потому что свет поглощают кожаные кресла и тёмная мебель. Всё здесь пышет сексуальным напряжением, о безопасности и принятии не заикается даже Арсения демоническая внешность: снова очки, рубашки, костюмные брюки со стрелками. Останавливаясь на пороге, Антон подбирает нужное определение и неожиданно для себя находит – острый. Его голубой взгляд, хмурое выражение лица, когда новый пациент вваливается без стука и проверяет время по наручным часам. На самом деле, Антона бы и не пустили раньше. Порядок оформления в совершенно другой клинике Попова значительно строже, и здесь уже к нему обращаются по имени и отчеству. То ли адвокаты у них хорошие, то ли причина в том, что посторонних пациентов в зоне ожидания нет. — Присаживайтесь, Антон Андреевич, — со вздохом Арсений указывает на конкретное кресло справа от входа. В политике психотерапии Шастун не разбирается, но отмечает, что повернуты оба места точно друг к другу, что смущает уже на начальном этапе. — Прошу прощения за ожидание, у меня плотный график. — Я не видел, чтобы кто-то выходил отсюда до меня, — не зная, куда деть руки, складывает на животе. Положить на подлокотники – слишком открыто, на колени – глупо, а завалиться поглубже и расслабленно улечься – в самый раз для его образа долбоёба. — На выход другая дверь, — кивком указывает в сторону шкафа за спиной Антона. Оглянувшись, вписывается в выход. Чудесная обстановка для логова серийного убийцы. — Для начала я расскажу о том, в каком формате будут проходить сессии. В стандартной практике разговоры конфиденциальны, но наше взаимодействие предусматривает дальнейшее изучение и публикацию подробностей личной жизни, анамнеза и разбора отдельных фактов, которые будут озвучены в этом кабинете. Договор, ручка на столе, — Арсений протягивает внушительную стопку пропечатанных листов. Антон бегло читает заголовок и листает положения. — Я не хочу появиться в жёлтой прессе под ярлыком нимфомана, Арсений Сергеевич, — усмехается шало, вычёркивает обозначенные места, где мелькает его имя и статус. — Грязные сплетни меня не интересуют. Настоящая сфера деятельности бесконечно далека от журналистики. — Вас заинтересуют шестизначные цифры гонорара, — знающе соглашается Антон и легонько улыбается. — Интересно, — Арсений въедается под кожу, щупальцами обнимает со всех сторон. — Ваша карьера настолько ценна, что вы аж протрезвели посреди разговора. Тяжелый путь на верх пищевой цепочки? — Вам ли не знать, — чуть веселее ухмыляется Антон, потому что гуглил психопата – да! — К счастью, на свете уже не осталось таких сплетен и поступков, которыми я мог бы сильнее запятнать свою репутацию, — открывается немного, расставляет акценты грамотно, чтобы не перетянуть одеяло на себя, но расположить к доверию. — Предательство врачебной тайны в этот список входит? — Да, — так же бесстрастно признаётся Арсений. Гордится он этим или нет – всё указывает на то, что его путь из грязи в князи был чуть ли не сложнее. Сегодня он может себе позволить шикарный кабинет и мокрые мечты коллег, но тот парень на пиксельной фотографии жрал говно ложками и не гнушался раскрывать чужие секреты, чтобы добиться признания. Антон, как и все остальные, на ходу придумывает прошлое героя романа, а Арсений опытно под него интегрируется, щелчком цепляя на свой поводок. Рука ставит подпись. На какие жертвы только не пойдешь, чтобы залезть в штаны к обворожительному сексологу, а говорят, рыцари подохли – вот же Антон, рискует всем ради двух-трёх бесед с настоящим искусителем. — На сеансах мы будем много говорить. Я ожидаю откровенности, помните, что бояться или, наоборот, преследовать цель меня удивить не стоит, — начинает заученное вступление поверхностным баюкающим тембром. Забирает со стола свой блокнот и широким шагом устремляется к креслу напротив Антона. — На звание вашего врача я не претендую. Проработка ваших душевных конфликтов меня не касается, я намерен затронуть каждый лишь поверхностно и буду направлять в беседе в ту сторону, которую посчитаю интересной. Ничего личного, Антон Андреевич, не воспринимайте мою заинтересованность на свой счет: для меня вы лягушка на разделочной доске. — Можно ещё немного послушать, как мои проблемы ничтожны перед важностью вашего исследования? А то я не понял, — язвит Антон. Закрадывается червячок сомнения, а не зря ли он сунулся к доктору. По факту, это же крайне сомнительное мероприятие, и дел у него достаточно, чтобы с трудом вырезать в расписании концертов и съёмок окошко на попиздеть за жизнь. Неожиданно Арсений искренне улыбается. Эта улыбка говорит «Подловил» и нагло срывает с доктора профессиональную маску. Можно не испытывать к лягушке глубоких чувств, но, когда лягушка умеет говорить, абстрагироваться – та ещё задачка. Арсений и не старается, закидывает ногу на ногу, располагаясь удобнее. — Я имею в виду: если вы получите пользу от сессий, это хорошо. Если нет, вы знали, на что подписываетесь, — в форме компромисса взмахивает рукой с зажатой в ней чудной ручкой. — А дрочить заставите? — той же лёгкостью поддевает Антон. Между ними низкий столик, на котором с крайне ясной целью расставлено всё необходимое: педантично в отдельный контейнер засыпаны одноразовые упаковки смазки, презервативы, салфетки. Антон наклоняется и вытягивает из шуршащего вороха квадратик. — Я отдаю себе отчет в том, что обстоятельства не располагают к открытой и полноценной мастурбации. Но в идеальном сценарии дрочить вам предстоит: со мной или без меня, — вдруг обрисовывает их ближайшее будущее. Антон устал удивляться тому, что личные процессы Арсений воспринимает очень сдержанно. — Вы сами-то дрочите? Хотя чужие члены ведь должны приедаться, — Антон задумчиво рассуждает о том, в чём не разбирается даже близко. — Смотря на вас, я думаю, что вы приходите домой и садитесь на подзарядку, как андроид. А утром встаёте и отправляетесь дальше рушить людям самооценку. — Мое либидо соответствует среднестатистическому мужчине в диапазоне от тридцати пяти до сорока лет, — сухо сообщает Арсений, терпеливо дожидаясь, когда интерес к нему иссякнет. — Вы ведь пользуетесь моей ориентацией и очевидной симпатией к вам, не так ли? — лукавая улыбка мелькает призрачной тенью на идеальном лице, Антон вдыхает потеплевший воздух, обжигает глотку, он косится на подготовленную бутылку воды, но пока за неё не хватается – палево. — Будет ложью, если я скажу, что вы не идеальный кандидат для исследования, Антон Андреевич. При других вводных я бы вас и не пригласил. Впервые Антон чувствует, что с ним играются: Арсений холодный в то время, когда диктует правила, но после – свет тухнет, и в спектре сменяются маски, пока не находится максимально подходящая. И флирт, улыбки, взгляд из-под ресниц – идеальная модель поведения. Арсений прекрасно знает, что красив и сексуален. Он умело передаёт и забирает контроль. Манит. Раздвигает границы и носом тыкает в то, что эти границы всё же существуют: попытайся Антон встать и схватить за подбородок, чтобы поднять взгляд к себе, – его тут же выставят за дверь. Арсений точно змей на охоте, а Антон – глупый заяц, которого гипнотизируют чешуйчатые перегибы тела. — И какова сущность вашей работы? — хрипло переспрашивает то, что рационально было бы узнать раньше. — Для чистоты показаний на этот вопрос я не отвечу. Но перед публикацией вы сможете ознакомиться с готовым вариантом и внести правки. Пункт пять точка три прописан в договоре, — записывает что-то в блокнот. Антон слышит, как поскребывает стержень по бумаге. — Вопросов больше нет. — Так за что же вы так себя не любите, Антон Андреевич? Пусть журналистика от кабинета А.С. Попова бесконечно далека, но интервьюер из него талантливый. Антон почти не замечает, как светская беседа перетекает в сеанс, и за следующим поворотом в беседе пересказывает откровенные детали своего сексуального опыта. Арсений игриво препирается с ним там, где видит у Антона потребность в полемике, манипулирует эмоциями и внимательно слушает от точки до точки бессвязные бормотания. Арсений сдержанно смеётся над его шутками, предлагает пояснить подробнее тот или иной сценический приём, будто бы ему взаправду интересно, каково быть комиком. По протоптанной тропинке ведёт всё дальше, скоро Антон перестает видеть перед собой врача или потенциального партнера, доверчиво делится мнениями, которые в общественном пространстве озвучивать опасно для жизни и репутации. Но Арсений только толкает продолжать и искусно делает вид, что разделяет эксцентричные восклицания. Хотя многое из всего, по старой памяти, призвано быть уничтоженным им в пыль. Антона так дурманит этот пряный интерес, что он напрочь слепнет к регалиям Попова: перед ним сидит не врач, не сексолог, не потенциальный партнер, а крайне приятный человек со специфическим чувством юмора и гениальным умом. Арсений цитирует книги, свободно оперирует сложными терминами и испытывает искренний культурный шок, когда Антон, запиздевшись, ляпает что-то похабное. Антон слепо продает дьяволу свой поверхностный интерес к тёмным загадкам прошлого. Каждый следующий взмах темных ресниц пробирает электричеством по телу. Это похоже... Антон с запинками рассказывает об Ире, а сам испытывает почти смертельную тягу облапать произведение искусства, наплевав на последствия. Взгляд стекленеет. Следующие жесты Арсения размываются в полумраке. Чутко настроившись на частоту Антоновых мыслей, Арсений закручивает пружины потуже. Держит горячий поток крови по венам концентрированным, пробует степень готовности, называя только по имени. И своё имя Антон слышит без прежней легкости, почему-то оно бархатное и мягкое, ласковое прикосновениями языка к кромке зубов. Так же постепенно Арсений откатывается обратно, довольный, щадит Шастуна чем-то отстранённым о стиле одежды и гендерных предрассудках. Украдкой Антон понимает, что под джинсовкой весь пропотел и щекотные капельки конденсата скатываются от лопаток вниз. И осознание того, что всё закончилось, приходит лишь под дождем, когда он в коматозном трансе выползает на улицу. Дни между сеансами проходят в ужасе и трепетном ожидании. Антон рациональной частью мозга понимает, что следующая сессия может быть последней, а иррациональной падает в отсасывание памятных минут наедине с Поповым. Рационально он осознает, что болтается на крючке, иррационально дорисовывает состоявшийся контакт до абсурдного обожания, такого рода притяжения, о котором пишут в книгах и сочиняют песни. Именно такая смесь толкает мурчать под руками и ложиться под лаковые ботинки, чтобы вылизать их до блеска. Арсению хочется быть полезным, хочется быть важным. Антон хочет среди всех быть особенным идеальным кандидатом. Ломать – не строить. Арсений отпирает в нём двери, распахивает окна, заглядывает в омут памяти, пересчитывает принципы и моральные установки, записывая в свою книжку. Первые дни Антон ещё ходит под кайфом, будто обдолбанный спидами, даёт концерты и на съемках отмораживает шутки, которые пойдут в историю. И понимает только на неделе, когда вслед за окрыляющим счастьем накрывает ломка. Четырнадцать дней: непреклонный голубоглазый сатана буквально выцарапал эту цифру в сознании. Терпеть, думать, анализировать. Арсений знал! И отрезал до того, как призрачная привязанность сформировалась во что-то большее: собачью преданность, наверное. Нацепи Арсений на него ошейник в качестве очередной практики, он бы и глазом не моргнул. Злится Антон тоже недолго. Ему хватает спланировать десять вариантов умышленного убийства, чтобы оставить доктора в покое. На следующую сессию Антон приходит с благодарностью за то, что Арсений не кинулся разрушать личность под основание, а дал промариноваться приличный срок, чтобы нахер забыть голубые глаза и бархатный голос, шепчущий его имя. Проходит в кабинет, уже зная своё время и то, что никого, кроме Попова, там не встретит. Свежие анализы бросает на столик и сам падает в своё кресло, выдыхая. — Я просил прислать результаты на почту заранее, — Антон смотрит в потолок, чтобы не огрызнуться с первой же фразы. — Я забыл сдать вовремя, — переводя дыхание, косится туда, где Арсений захлопывает свою книжку и с недовольным лицом подходит забирать справки. — Мне придётся их перепроверить, Антон Андреевич, — бегло просматривает печати и отступает, возвращаясь к столу. — На слово не поверите, что я чист? — вяло затыкает паузу под аккомпанемент шороха страниц. — Суть в показателях, а не в диагнозе. Но мне приятно знать, что вы следите за своим здоровьем, — безучастно бубнит Арсений, подчеркивая что-то в листах. — Половой жизнью живете? — Там написано, — фыркает Антон, закатывая глаза под потолок. Всё-таки забегаться перед сессией было правильным решением, после трёх съемок в разных концах Москвы последнее, чего хочется, – это препираться с психопатом. — Ложь у обычных людей вызывает отторжение на уровне природы. Поэтому вы можете соврать своему лечащему врачу, но повторить ровно то же самое в другом сценарии и обстановке будет проблематично. Я хотел бы услышать ответ, Антон Андреевич, — под прикрытыми веками проявляется четкий силуэт застывшего в кресле Арсения с листом в руке. Не нужно вертеть головой, чтобы знать, что он не смотрит на Антона, а читает, проверяет, обдумывает. — Последний раз я трахался с парнем три-четыре месяца назад, — знающе за свой лексикон, Антон специально бросает именно «трахался», чтобы Арсений не вздумал пустить в ход свои чары. Снова. — Какие методы контрацепции предпочтительны? — Презервативы, доктор. — Хорошо, — не соглашается – хвалит, Антона щекочет изнутри знакомой радостью. Угодил. Да какой же он урод, всё-таки без рук, но трогает! — ЗППП не передаются воздушно-капельным путем, Арсений Сергеевич, — с намёком на неприкрытые фобии Шастун ухмыляется. И вернувшегося к записям Арсения наконец разглядывает. Арсений неожиданно изменил рубашкам: сидит, укутанный в вязаный кардиган, внизу хлопковая футболка. С мягкими завитками волос домашний, когда молчит и пишет, рукава спадают до самых костяшек, прикрывая холеные руки. Сегодня Арсений уютный даже в своих очках: их грубую чёрную оправу скрашивает молочный оттенок кофты и мнущаяся от движений футболка. Теперь видно на шее серебряную цепочку, Антон не рассчитывает, что там религиозный крестик, всё-таки такой душнила, как Арсений, обязан поставить под сомнение Бога. Интересно, что доктор носит у сердца? Или любит украшения в нерабочее время? Если его пригласить, например, в ресторан, не нацепит же он штатный костюм сексолога. А на прогулку по городу? Арсений, конечно, носит перчатки зимой, потому что неприкрыто любит себя и своё тело, но, вероятно, из медицинских соображений. А носит ли он шорты посреди лета? Или полупрозрачные белые рубашки, кажется, ему бы подошли вместе с выгоревшими прядями волос и медовым загаром. Воу, тормоза в пол! — У вас есть опыт? — не давая Антону утонуть в приколах, бросает спасательный квадрат и тянет на сушу. — Нет, — Арсений записывает на ходу и наконец-то садится напротив. — У вас есть? Он на секунду замирает, пробегая строчку вперед, а потом посылает вопросительный взгляд на Антона поверх страниц. Точно, им же на сближение надо часа так два сессии – какой чудовищный сюр. Два часа против дней, недель, лет совместной жизни. Арсению нужно два часа, чтобы взять сознание в осаду и отштурмовать до победного. Антон явился на второе изнасилование добровольно, но в этот раз готов держать оборону до смерти храбрых. — У меня большая практика, в том числе с медицинским сопровождением пациентов, — уклончиво улыбается и снова ждёт, когда вопросы Шастуна иссякнут. Не сегодня, доктор. — Но вы избегаете телесного контакта. Это гаптофобия? — Антон выскребывает из подкорки термин, который нарыл в интернете, чтобы козырнуть в беседе. И все же запинается, переставляя буквы и проговаривая по слогам. — Это профдеформация, Антон Андреевич, — спокойно поправляет Арсений. — Вам не кажется, что мы знакомы не на том уровне, который предусматривает какие-либо тактильные взаимодействия? — Я тактильный человек, — жмёт плечом, отводя взгляд на книжные полки. — Мне кажется странным, что вы ввязались в сексуальную терапию с таким табу. — Что именно вызвало ваше замешательство? — Перчатки, — сразу выдает Антон точным выстрелом по мишени. Рассчитывает застать врасплох. Показать, что Арсений не такой сложный ребус, каким он желает себя представлять. Но Попов светло улыбается и даже позволяет себе посмеяться, оставляя запись в книжке. — Проводить по восемь часов в день по локоть в смазке и физиологических жидкостях – вредно для кожи. Шастун чувствует, что ему на голову надели кастрюлю и ёбнули по ней битой. Звон оглушительный. Вибрацией пробирает до кончиков пальцев. Хорошо, он не претендовал на звание охотника, но рассчитывал хотя бы поводить хищника за нос, петляя тропинками, запутывая следы. Оказывается, всё время Арсений никем не притворялся – такой и есть. Он не стесняется своих загонов, на вопросы, если отвечает, то честно. Охерительно белый и пушистый. Его нельзя подозревать, нельзя с ним воевать. Только в рот заглядывать, да лаять по команде. Сука. — Раз уж мы добрались до темы курса, расскажете, почему решили его посетить? — предлагает альтернативу околообморочному зависанию. Антону надо хотя бы продышаться, это же невозможно. — А знаете, — громко вскрикивает и решительно хватается за подлокотники, сжимая в пальцах, — давайте я подрочу, и мы закончим. Вы просто пиздец. Зачем Антон вскакивает и расстегивает олимпийку – загадка. Ему кажется, что после объявления «На старт!», должно обязательно последовать «Марш!». Поэтому не ждёт позволения – стаскивает верхнюю одежду и приступает к ремню. Руки потные и трясутся под дозой адреналина, быстро, как в фильмах, выдернуть его из шлевок не выходит, но позорные неудачи его запал не гасят. Гасит преспокойное молчание с той стороны стола. Арсений наблюдает вспышку ярости снисходительно и просто ждёт, когда Шастун застрянет с вопросом, куда получше встать и нужно ли обнажаться сильнее. На том и тормозит, напоследок звякнув молнией на джинсах. — Присядьте, Антон Андреевич, — вновь миролюбиво указывает на кресло, его даже не пугает, с каким взглядом Шастун возвышается над ним. — Сесть, встать, лечь, — отгибает по очереди пальцы, не сбавляя тон. — Инструктируйте, как вам больше нравится. — Желаете, чтобы мне понравилось? — Арсений наклоняет голову и холодно улыбается кончиками губ. — Вообще похер, верите? — Антон поднимает брови и разводит руки в стороны, как бы намекая, что так или иначе выступление уже началось. — Верю, Антон Андреевич, — потакает приторно сладко, сахар скрипит меж сжатых челюстей. — И всё же, сядьте на место. — Гав! — рявкает на очередную команду, но Арсений тут же выпрямляется в полный рост и твердо глядит в глаза. — Я сказал сидеть! — низко рокочет приказ. Колени покорно подгибаются, как будто его сзади пнули ботинком, Антон падает назад и задницей елозит по коже. Складывает руки на груди. Арсений выдыхает, потирая руку, которой только что грубо ткнул на место. — Видите, — прежним спокойствием растекается по кабинету и подтягивает отброшенную на пол книжку на колени, — это совсем несложно. Посчитайте до десяти, я подожду. — Я не хочу... — Вслух посчитайте, Антон Андреевич, — прямо настаивает Арсений, в очередной раз предупреждая вспышку. С Антоновым упрямым «Один» возвращается к записи. На пятом счете Шастун представляет непотребства и диагнозы, которые ему припишет все психологическое сообщество. На десятом ярость несильно отпускает. — Даже не знаю, как ещё мне навязать вам мысль о том, что мы вовсе не соперники, — укладывает ручку на сгиб листов и поверх неё складывает руки в замок. — Вы видите во мне угрозу, вероятно, потому что я наступаю на триггеры. Но вы путаете цель со следствием: вопрос, кто здесь сверху, меня не волнует. — А доминируете вы талантливо, — хрипит Антон, поглубже закапываясь в кресло. С расстегнутыми штанами вести диалог некомфортно и подстегивает бешенство кипеть. Член предательски стоит. Дыхание не слушается. Должно быть, Антон красный, как вареный рак. И раком его сегодня нагнут на сером ворсистом ковре. — Ничего личного, — в десятый раз повторяет Арсений. — Мне это не нравится в той же степени. — Да не прибедняйтесь, Арсений Сергеевич. Мне-то нравится, и скрывать глупо, — Антон кивает на расстегнутую ширинку, где бельё пока не отсвечивает, но эрекцию не констатирует только слепой. Арсений думает полсекунды, видно, примеряет намеченный план к реальности, а потом откладывает излюбленную канцелярию. — Застегнитесь и сходите вымойте руки. В ту дверь, — Арсений указывает на выход, а сам встаёт и натренированным движением поправляет край футболки. — Раз уж выпала такая возможность – грех не воспользоваться. — А можно не ходить никуда. Там же... ну, не вечно стоит, — не вечно и больно, от игнорирования проблемы она не исчезает, а становится больше и ярче. Ещё немного Арсений побегает туда-сюда, у Антона искры из глаз посыпятся. — Вам не помешает развеяться. Я настаиваю, — к выходу почти что подводит и закрывает прямо за спиной. Застегивая пуговицу на штанах, Антон борется с очередным приступом «а нахуй его». Он на машине, ключи в кармане, куртку как-нибудь заберёт передачкой на ресепшене. Сейчас вот дошагает до выхода, и победа. Никаких психопатов, никакого стыда и американских горок. Достаточно экстрима, Антон может записаться на прыжок с парашютом уже завтра и получить тот же адреналиновый трип, только без горького бешенства и унижений. Открывает кран, моет руки. О том, чтобы спустить в унитаз, светлая мысль не проскакивает. Антон может купить себе баскетбольный клуб и ходить на каждую игру сезона, чем не эмоция? Посмотреть на него люди покупают билеты, так за каким чёртом он открывает дверь и возвращается в кабинет А.С. Попова, ожидая чудо, наверное. БДСМ-вечеринку, что ли, посетить? Он так-то ходил однажды, не понравилось, но в двадцать пять за ним и мазохистской наклонности не наблюдалось. — Не стойте в проходе, — отрешенно комментирует Арсений, Антон гипнотизирует чёрную перчатку на правой руке пристально, будто она, туго посаженная на ладони, может соскользнуть и набросится. — Вы можете раздеться до комфортной стадии. Я избегаю больничной обстановки, но по желанию можете накрыть кресло и обнажиться полностью, – указывает на подготовленную одноразовую простынку, от одного вида которой страшно и тошно. — Я останусь так, — намекая на джинсы и футболку, Антон выдерживает изучающий взор, а потом возвращается в треклятое положение напротив Попова. — Всё равно рекомендую спустить штаны, Антон Андреевич. — Вы действительно беспощадны к моему возбуждению. Как-то даже неловко: я три минуты назад был готов кончить вам на лицо, а сейчас содрогаюсь от перспективы устроиться по всем правилам этикета, — Антон слабо ухмыляется и рукой залезает под джинсы, начиная медленно себя поглаживать. Арсений следит. Ему не нравится, что Антон решил остаться одетым, и с его стороны видно только натянутую джинсу и выгнутое запястье. — Вы не гнушаетесь обсценной лексики. Грязные разговоры вам нравятся? Антон смотрит из-под прикрытых ресниц на доктора и понимает, что обсуждение гигиены было на самом деле не отвратительным, а горячим. Пусть Арсений отрезан от ощущений интимности, но Антону... Ох, стыд вставляет. — Не практикую, доктор. — Хорошо. Если я назову вас похотливой сукой? — Шастун откидывает голову на спинку и расплывается в улыбке – вымучил, да как остро. Медалька за старания, пятерка в дневник. — Это так кринжово, Арсений Сергеевич, — на вздохе тянет и подаётся бедрами вперёд, второй рукой спускает белье вниз. — Мне нравится, когда вы называете меня по имени. Арсений немного подвисает, пристально уставившись на член. Наблюдает ленивую стимуляцию, как будто там на головке слайд-шоу по ядерной физике. — Антон, — податливо отзывается Попов, и Антон стонет. Больше от предварительной ласки, но голос извне придает особой перчинки. — Я нарцисс, доктор? — продолжает вести куда-то в неопределенном направлении, но, каков пункт Б, пока не догадывается. — Вы ромашка, Антон Андреевич, — просто кивает, продолжая записывать, иногда вслепую, чтобы не упустить ни одной детали процесса. — Я думаю, имя является для вас компонентой близости. Это нормально. — Чудесно, — бездумно выдавливает Антон, уже готовый приступать. Тянется к столу за смазкой, а Арсений опять открывает рот, чтобы прокомментировать технологию работы: — Перчатки не предлагаю, я хотел бы приблизить процесс к привычному. Смазку... — Да помолчите уже, а? Дрочить я умею, — Арсений отмахивает позволение, и смотрит, как Антон зубами разрывает упаковку смазки. Фантик специально выплевывает в сторону – побесить доктора. По смазке заходит вообще идеально. Кулак скользит, как влитой. Напряжение в плечах медленно тает и стекает вниз теплой истомой. Антон не выёбывается: больно надо перед этим, кандидатом чего-то умного, выворачивать узоры по стволу. Пристальное внимание не смущает. Антон отключается от реальности, утопая в предвкушении. Мягкая мурчащая фантазия подсовывает ему картинку того, что сейчас будет оргазм, а потом он выйдет отсюда навсегда и забудет голубоглазого сексолога как страшный сон. Сдержанно постанывает на удачных заходах вверх, чуть-чуть задерживается и тянет по смазке вниз. Точно ему надо лечиться: Шастун улетает в стратосферу путешествовать по миллионам разных планет, как эта Земля, ожидание конца «приятного процесса» окрыляет. И мастурбирует исключительно на гордое «Спасибо, до свидания». — О чем вы думаете? — тихим эхом Арсений аккуратно прощупывает контакт. Связь есть. Абонент в зоне доступа. — Вы сидите передо мной на коленях с открытым ртом. Терпеливо и молча. У вас затекла челюсть, но член на языке не дает её размять и даже прикрыть, — на ходу сочиняет Шастун, — руки за спиной. Я дрочу, чтобы кончить внутрь. Прямо в глотку, Арсений Сергеевич. У вас по подбородку течет избыток слюны. А вы сидите и ждете, как хороший мальчик. По спине проходит холодный ток. Движения становится рваными, скорость уже неприличная. Антон мечется, бесстыдно расставляет ноги шире и прогибается, хмурится, дышит ртом, чтобы захватить больше густого воздуха в покалывающие наэлектризованные лёгкие. — Медленнее, Антон. Приказ выполняется, отодвигая видный финиш. Шастун рыкает и щёлкает зубами, распахивая глаза, пережимает пульсирующий член у основания. Нельзя медленно. Он не сможет. Пытка. Опять эта навязанная пытка! — Тихо, тихо. Хорошо, Антон, — бархатно бормочет, подаётся вперёд, становясь прямым участником процесса. — Можно двигаться. — Я не смогу, — вслух шипит и на пробу проводит с оттягом. М-м, хуета. — У тебя прекрасно получается, — убеждённо хвалит Арсений, наклоняет голову, засматриваясь глаза в глаза. — Ещё чуть-чуть. Умница. Хороший мальчик, — Антону будто рот зашили. Он с усилием сглатывает, бесится и ни слова не может вымолвить на подлый ход доктора. Уродец, блять. Напрягая пресс, дрочит медленно. Останавливается, пряча головку в кулаке, и истошно наслаждается жаром кожи, теснотой, перебирает пальцами, чтобы украсть хоть немного трения изнывающему себе. — Расслабляемся, Антон. Это же не больно, да? — Арсений далеко так же, как и на любой сессии, но обомлевшее сознание фокусирует всю суть бытия только на нём, его голосе. Лёгком изгибе тонких губ, с которых капает чистейший яд. Подчиняет тело и рассудок. — Мне больно, — хрипит Антон, Арсений отрицательно качает головой. — Это неправда, — Антону не больно. Только удовольствие обретает оттенки, вкус, тумблеры яркости выкручивает на максимум. Ласкает морским бризом. Накатывает неторопливо и убегает назад. — Отпусти член, — врезается в сознание, мозги прокалывает длинная тонкая игла, Антон хныкает не в себя. — Потрогай в другом месте. — Я хочу кончить, — по сухому горлу слова скребут когтями. — Я понимаю. Потрогай в другом месте, Антон, — повторяет, как умалишенному. Антон под футболкой нащупывает соски и трёт там, разочарованно утробно порыкивает – мало. Его предаёт собственный организм. Член истекает смазкой, пульсирует, зудит от трения о мелкие ворсинки хлопковой футболки. Но всё остальное – атрофировано напрочь. Подушечки пальцев неприятно сводит от ненужной и сухой стимуляции. Смазанной рукой лезет в трусы, чтобы поджать яйца. — Потерпи для меня, — голос близко. Близко. Близко! Антон открывает глаза, Арсений сидит на столе, склонившись так, что дыхание невесомо касается низа живота. Он трогает член бережно, но Антон всё равно дёргается и громко стонет. Слёзы выступают на глазах. — Тише, тише, — бубнит, поднимая кончиками пальцев с живота, и просто смотрит. Не дрочит – разглядывает, сквозь стеклышки очков. И наговаривает успокаивающие глупости. Больно так, что выламывает кости. Антон топает ногой, коленом мажет едва мимо челюсти. Арсений выпускает, когда он всерьёз начинает брыкаться от прощупывания под головкой. И смотрит вверх. — Можно. Предохранители слетают. Антон слепнет в момент, когда хватается снова и сразу быстро подводит себя к краю. Оргазм ошеломительный. От облегчения хочется разрыдаться, но Антон только хрипит, выжимая сперму, ее по ощущениям очень много. — Откройся, — командует Арсений, Антон на автомате сдвигает руку вниз. Долго. Из блестящей головки выделяются капли семени. Арсений быстро снимает крупную массу указательным пальцем и засовывает в рот. Втягивает щёки и начисто обсасывает. — Ахуеть, какой ты конченый, — Антон, не спрашивая разрешения, хватает за челюсть и припадает к губам. Арсений на секунду напрягается и столбенеет, когда язык влажно проскальзывает и лезет в рот. Антон сжимает пальцы, чтобы в случае противодействия ему не откусило ебало. Но доктор отвечает. Без большой отдачи – покоряется намерению слизать изнутри собственный вкус. Попробовать, каково владеть. Обладать Арсением без условностей и преград. Целует вязко и глубоко, Арсений льнёт куклой, раскрывает челюсть. Даже привздыхает горячо, когда зубы с нажимом проходят по нижней губе. И Антон отлипает, тыкаясь носом в щеку. — Бросайте курить, Антон Андреевич, — просевшим наконец-то голосом говорит он, а Шастун смеётся на грани истерики. Лицо мокрое от слёз, горький ком не протолкнуть в желудок – душит. — Я чувствую себя изнасилованным, — падает к плечу, выпрашивая ласку. Зачем-то снова комментирует своё состояние. Антона настроили, заточили под идеального кандидата, хотел этого или нет – Арсений, будто античный скульптор, создал его таким. Надо бы уже выплюнуть заветное прощание, но длинные пальцы в волосах так истошно аккуратны. Гладят мягко. Успокаивают. Арсений его хвалит без слов, позволяя согнуться в три погибели и тереться о горло свитера. — Не поощряйте эту мысль. Иначе мне придётся выправлять негативный опыт. — Практически? — холодные мурашки пробегают по телу. Он жмурится от знакомого предвкушения, пьянящее. Покалывает стойкой зависимостью. — Возможно, в другой раз, — Арсений убирает руки и невербально даёт знак, чтобы пациент отстранился. — На сегодня мы закончили.***
— Не волнуюсь, — Арсений убирает прядь отросших волос за ухо, второй рукой придерживает красную папку. Как всегда с иголочки: белоснежный выглаженный халат, застегнутая на все пуговицы синяя рубашка, брюки и очки. Антон бережно забирает их и складывает в нагрудный карман. — Сейчас дырку протрешь, — объясняет, приподнимая брови с читаемым подтекстом. — Хочешь, я куплю председателя комиссии? Он тебе ноги облизывать будет. — Глава комиссии – мой отец, — морщится Попов и застёгивает халат, итог не нравится опять – расстегивает обратно. — У тебя вся семейка ебанутых? — оседает Антон, выглядывая из-за импровизированной кулисы. — А ты чего ожидал? — он тыкает пальцем в себя. — От осинки не рождаются апельсинки, Антон. — Это научный факт? Антон усмехается, плечом припадает к стене, потому что ждут очередь они уже слишком долго. Арсений недовольно сжимает губы и достаёт очки, пальцем поправляя на переносице. — Вольный пересказ для приматов, — с привычной надменностью и небольшим раздражением. Антон разучился реагировать на ядовитые реплики: когда Попов нацепляет маску доктора наук, к нему вообще опасно приближаться. Шастун достаёт фруктовую электронку и медленно тянет сладкий пар. Там, за шторами, две сотни врачей, и все ждут кровопролития. Антон уже оценил контингент, когда пробирался через ряды на кафедру: его кожанку и рваные джинсы не осудил только ленивый – ебучий террариум. — А ты что тут забыл? — Ира на бегу отмахивается от коллег: её бейджик болтается, сминая нагрудный карман. С убранными в пучок волосами она выглядит старше и серьезнее, мейк – боевой, халатик, бля, как из порно. — Всем бортам! — Антон еле успевает раскрыть руки. — Мышь в змеином царстве. Приём. И какая аппетитная, — мелкая прыгает и утопает в объятиях с головой. — Решил освидетельствовать мой позор? — щурится бестия. Антон как-то и не сопоставил конференцию Попова и волнительную возню Иры вчера вечером. — Что за настрой? Я уверен, что ты всех затмишь, — Ира закатывает глаза и падает обратно на грудь. — Поздно речи толкать – я уже выступила, — Антон бережно гладит по макушке, чтобы не испортить прическу, и украдкой поглядывает в сторону Попова. — Унизительно! Это было кошмарно и унизительно. Развей мой прах по ветру, Антон! Я хочу слиться с природой в бесконечно-вечном потоке спокойствия и умиротворения... Нет, можешь представить: мою работу даже не открыли! Ну нахера я полезла в очередь перед Поповым? — она мягонько бьётся головой о плечо. Антон отстраняет от себя, чтобы обозначить явную угрозу, Кузнецова закрывает ему рот ладонью. — А мне просто никто не сказал, что на конференции один сраный хэдлайнер. Заебал меня этот Ар... Арсений Сергеевич, а я не о вас говорю! — тоненько пищит Ира, повернутая на сто восемьдесят. Антон хотел ещё потомить, но градус подскочил резко. И теперь подруга жмётся к нему, сгорая от стыда под равнодушным взглядом Арсения. — На конференции всего два Попова, — холодно рассуждает, окинув с головы до ног. — Полагаю, вы про моего отца? — Нет, конечно! — она смешно вертит головой, пойманная в ловушку. Шастун веселится. Он-то знает, что Арсений может больно покусать, но заживо не съест. — А жаль, я бы вас поддержал, — листает текст, будто и не подозревает о величине трагедии для молодой аспирантки. — Тотализатор цветет и пахнет? — Я ничего не знаю про тотализатор, — в панике выпаливает она. Арсений поджимает губы и косится в сторону. — Вы врёте почти так же плохо, как ваш друг. Должно быть стыдно, Кузнецова, — играет голосом, чтобы шугануть пострашнее. Некрасиво, Антон знает, что доктору надо напитаться крови перед выходом, поэтому не мешает. По-любому придётся унимать девичьи слезы. — Ставки меня не обижают. «Тешат раздутое эго», — про себя добавляет Шастун. — Я ставила на вашу защиту, Арсений Сергеевич, — отбивается Ира, вцепившись в кожанку позади. — Зря, проиграете много денег, — Попов двигает плечом и в открытой папке что-то записывает. На сцене уже объявляют его очередь. Попов сигналит поднятым вверх пальцем «одну минуту», – хедлайнер может позволить, – Антон громко хмыкает. — Старички делают ставки на тезисы, а не на защиту, — быстро договаривает доктор и небрежно вырывает лист из папки, протягивая ей. Через плечо Шастун заглядывает в часть текста, где расписаны и отмечены вероятностные исходы. — Поторопитесь, если хотите поиграть по-взрослому. Ира трясущимися пальцами забирает подсказку и скомкано благодарит. Арсений кивает не ей – Антону, прежде чем ступить в море внимания. — Вы всё ещё трахаетесь, да? — бесцветно уточняет Ира, складывая лист в четверо. — Да. Арсений говорит громко, с того места в тени, где они остались вдвоем, слышно каждое слово. Антон беззвучно шевелит губами, повторяя знакомые строчки текста за доктором, что на публике уже преисполнился пламени. Арсений острый, опасный, ядовитый. Арсений – его смерть. — И сколько уже? Полгода? — Антон забывает моргать, но Ира окончательно поплыть не позволяет. Вытаскивает из болота за шкирку. — Чуть меньше, — или чуть больше, чёрт ногу сломит в их графике встреч и совместных сессий. Факт в том, что они трахаются. Арсений ебёт его полноценно и вдумчиво, жарко, умело – будь у Антона видный индикатор сексуальной удовлетворенности, тот пробил бы потолок. И Арсений весь такой до идиотизма странный, что к нему невозможно привыкнуть, присытиться. Никогда не может надоесть. Он прижимается преступно близко, даёт вдохнуть откровенные стоны изо рта в рот, поймать своё имя шепотом до того, как оно скатится с кончика языка. И пропадает на целые недели, ссылаясь на плотный график. Странно думать, что в проклятом кабинете бывает кто-то ещё, помимо Шастуна. Но слишком уж красивую иллюзию уникальности Антон любит. И жадно питается ей всегда, когда приходит и уходит, не обнаруживая новых лиц. Только с ним доктор ласков, только Антону можно Арсения трогать везде, только ему Антон может вывернуть душу наизнанку – только Арсений примет его без остатка. — Это не моё дело, — неуверенно Ира топчется на месте, комкая несчастный листочек в руке. — Но тебе не кажется, что это полное дерьмо? — она поднимает взгляд, просящий православно «не убей». — Что именно? — искренне удивляется Антон через пару секунд стараний оторваться от процесса защиты: Арсений щёлкает слайд и переворачивает страницу, звучит вопрос комиссии. Антон его уже прослушал. — Ваши отношения, — более прямо настаивает Ира, придерживая за рукав, встаёт на носочки. — Я же вижу, что ни к чему хорошему они не приведут. Тош, Попов разобьет тебе сердце и глазом не моргнет. — Ириш, солнце моё, — Шастун мягко смеётся. — Я ему не парень, а респондент. Никаких разбитых сердец, — честно уверяет подругу, накрывая её кулаки своими ладонями. — У меня нет фантазии о том, что это, — он кивает в сторону сцены, обозначая всю ситуацию целиком, — великая любовь. Мы эксперимент и не более того. Кузнецова недоверчиво сопит. Волнуется– понятно. Антон тоже волновался первое время, но Арсений помог разобраться. Доктор его поддержал, излечил от привязанности. У них существует безопасная дистанция и продолжительные перерывы между сессиями. Антон сам подписался на исследование. Он мог отказаться в любой момент, но уйти и потерять незабываемый опыт преодолений с Арсением просто не решился – это его жертва и огромная драгоценность. Антон идеальный кандидат. — Если защиту примут, это наша последняя встреча, — успокаивает подругу тем, что давно для себя осознал и принял. И улыбается благостно, слыша оживленную дискуссию с доктором. — И тебе нормально? — Прекрасно, — выдыхает Антон. Руки в карманах немного потеют от волнения, он вертит в пальцах электронку и жалеет, что нельзя затянуться посреди процесса. Хотя пар из-за кафедры можно посчитать следствием горящих задниц комиссии. — А если не защитит? — хмурится Ира через время, Антон закидывает руку ей на плечо и ободряюще приобнимает. — Тогда напьёмся сегодня вместе. «Возрождение легенды. Арсений Попов диктует новую врачебную этику. Скандально известный А.С. Попов вернулся, чтобы остаться. В прошедший вторник на кафедру МПК вышел не гадкий утенок, — как предвещали великие коллеги, — а беспощадный революционер, знающий толк в научных перипетиях. Переступив через громкую фамилию, доктор Попов отвоевал право на совершенствование уходящей в прошлое методики коррекции сексуального поведения. Мы обязательно вернёмся к сухой статистике. Но прежде удовлетворим интерес искушенного читателя: так кто же он — покрытый тайною нулевой пациент?…»