Неоновые огни твоей печали

Мужчина ни разу не закрыл глаз за ночь, а вчерашний выходной пулей пролетел перед глазами, оставаясь в голове лишь мутными пятнами проведённого с дочкой времени. Маленькая девочка прямо сейчас лежала под боком, утыкаясь в грудь своего единственного папы и иногда вздрагивала, видимо снилось что-то захватывающее, что только детская фантазия смогла бы представить. Девочка каждое утро как по традиции рассказывала истории о сказочных существах, о том, как они с папой живут в огромном замке и где все счастливы, не обращая внимания на проблемы вокруг. Во снах был красивый принц, чуть ниже Чана, только вот он никогда не называл своё имя, обещал, что наступит момент и она обязательно всё узнает. Чан аккуратно кладёт ладонь на лоб Сохи и устало вздыхает. Ему всё-таки не показалось, что тело девочки было слишком горячим, а её поведение изменилось ещё с вечера. Обычная гиперактивность вмиг улетучивалась от одного только деления на ртутном градуснике, который вот-вот покажет красную отметку, оповещающую о том, что пора обращаться к врачу. Чан медленно поднялся с кровати, лишь бы не разбудить маленькую Сохи, что и так начала ворочаться, когда потеряла крепкое тело, некогда лежащее рядом, дающее ощущение безопасности. Девочка никогда не любила оставаться одна, поэтому каждый вечер приходила к папе в обнимку со своим любимым волчонком, которого ей подарили ещё при рождении, и втроём они укладывались на не сильно большую двуспальную кровать, но было удобно, ведь она как можно сильнее прижималась к Чану от страха, что тот уйдёт. Он накрывал их огромным одеялом в белом пододеяльнике, пропахшем родным запахом. Папа почти не ночевал дома, наоборот, тут он был только днём, а поздно вечером убегал на работу, неизвестную Сохи, но она прекрасно понимала: главное — им есть, на что жить, а если нужно, Чан сам расскажет, правда пока что этот момент не настал, и вряд ли старший омега хотел, чтобы дочь узнала о его способах заработка на счастливое детство Сохи. Тёмную холодную ночь постепенно сменяли лучи восходящего солнца, которое так и норовило пробраться в окно и подсмотреть за каждым, кто чем занят с утра, а может кто-то ещё спит или собирается на работу, Чан сидел на своём любимом мягком стуле, утопая в плюшевой обивке, держа в руках чёрный кофе с одной лишь ложкой сахара, которая не так уж и сильно спасала ситуацию. Золотой свет медленно заполнял кухню и мужчине даже пришлось зажмурить глаза с непривычки, обычно окна были плотно зашторены, но усталость брала верх и Чан просто-напросто не задёрнул их на ночь. Он тихо дожидался пробуждения маленького человека в соседней комнате, а в голове рой мыслей о предстоящей ночи, кто попадётся в этот раз и за что его отругает начальник: опоздание, недостаточное очарование для какого-нибудь богатого старика или придумает что-то новое. Единственный и такой же сломленный друг поднимал настроение, закрываясь от мира широкой улыбкой во все тридцать два зуба. Чан сам не понимал, какую роль работа играет в его жизни, он зарабатывал неплохие деньги, хотя каждый раз зарплата была разной, ни в чём себе не отказывал и мог себе позволить исполнить большинство желаний своего ребёнка, кажется, что об этом можно только мечтать, даже немногочисленные друзья хвалили его за усердность и иногда выражали зависть, выпрашивая рассказ о том, чем он всё-таки занимается. Только, хотели бы они знать и остались бы с ним после этого рассказа? Чану самому было противно смотреть на себя в зеркало, щёки саднили от того, насколько часто по ним проходятся рукава толстовки, вытирая горькие от боли слёзы, прежде чем выйти из дома. Он всегда с улыбкой выходил из ванной и обещал Сохи, что вернется как можно скорее и обязательно привезёт что-то сладкое, которое они вместе любили кушать с чаем перед началом нового круга ада. Единственный момент радости, единственный момент счастья. Входная дверь закрывалась и обессиленное тело спиной падало прямо на неё, ещё раз шумно выдыхая несколько раз, чтобы окончательно собраться с мыслями и отправиться в этот ненавистный публичный дом, в котором Чан так нуждался, просто потому что привык и по другому быть не может, ведь он был самым обычным омегой, не гораздым ни на что большее, мир давно дал понять больную истину, колющую в груди, от которой разрывало сердце на части. Из спальни послышался шорох простыней и огромного одеяла, под которым спала девочка, босые ноги ступали по холодному полу в поисках папы, Сохи прошлась по коридору, заглядывая в каждую комнату. Она мило потирала глаза маленьким кулачком, и в конце, подойдя ближе к кухне, девочка заметила широкую спину, расположившуюся на своём привычном месте. Чан смотрел в одну точку и резко дёрнулся, когда детская рука дотронулась его бедра, он сразу виновато посмотрел на девочку и, сменив взгляд на нежность, запустил пятерню в кудрявые волосы, которые явно достались Сохи от него. Девочка с радостью подвинулась ещё ближе, наслаждаясь прикосновениями папы. Глаза её чуть покраснели, а сама Сохи иногда шмыгала носом, который совсем перестал дышать, Чан быстро направился к аптечке, что лежала в шкафчике возле окна, и, поморщившись от лёгкого ветра оттуда, начал перебирать лекарства, первым делом выискивая градусник. Он с улыбкой подошёл к дочери и, подняв на руки, усадил прямо на стол, просовывая в подмышку стеклянный прибор. Волна мурашек прошлась по телу от ощущения холодного наконечника на горячей коже. — Тише, не трогай, — Чан перехватил руку девочки, которой было интересно, что делает с ней папа. Он нежно сжимал маленькие пальчики и с любовью смотрел в её глаза: вот он, человек ради которого он живёт эту жизнь, Сохи заболела и чувство вины кольнуло под сердцем, — это опасно, милая. — Что это такое? — Градусник, сейчас посмотрим, может не пойдешь в садик, — лёгкая улыбка снова украсила его лицо и он с беспокойством посмотрел на девочку, взглядом выпрашивая извинения за ожидания. Даже в болезнь он не мог быть рядом, поэтому придётся звать на помощь кого-то из друзей, можно было попросить бабушку, но даже сама Сохи не очень любила эту строгую женщину-альфу, отчитывающую за любую шалость с самых пелёнок, сначала Чана и его младших, а потом уже переключилась на маленьких внуков, которых пока что было только двое, но мало ли что выдаст Ханна со своим мужем в этом году, хотя девушка противилась идее завести ребёнка, с каждым годом осознание того, что она тоже хочет понянчиться со свёртком из пелёнок, становилось всё сильнее. Бабушка ничуть не постарела за все пять лет Сохи, точно ведьма, так всегда шутил папа, и его дочка находила это достаточно забавным. Десять минут спустя мужчина испуганно смотрел на зажатый меж своих пальцев градусник, пока Сохи с интересом разглядывала рисунки животных на своих пижамных штанах, она болтала ногами и напевала себе под нос песенку, которую услышала в каком-то из мультиков. Одни и те же картинки крутили изо дня в день, поэтому девочка наизусть знала все весёлые мотивы и тексты к ним. Чан в это время нервно нажимал кнопки набора номера, чтобы обзвонить всех друзей, с кем он не побоится оставить своё единственное сокровище, пока сам будет на работе. — Пап, а можно мне ещё поспать? — девочка устало тянет гласные, а глаза её намокают всё больше с каждой секундой. Она обхватывает себя руками, как будто пытаясь согреть, и Чан тут же подлетает к дочке, укутывая в отцовские объятия, полные любви, — у меня болят ножки и голова… Сохи ещё долго перечисляла симптомы, уткнувшись в грудь Чану, а тот тем временем тихо гладил её по голове, выпуская запах, который успокаивал детскую нервозность и страх. Со временем в крепком кольце из рук начала засыпать маленькая омега, наслаждаясь холодным ароматом улицы после дождя, пока тела грело утреннее солнце, заглянувшее в окно проверить, чем занимается большая душой семья. *** — Папа, — раздаётся детский, слегка плаксивый голос из спальни, Сохи боялась просыпаться одна и Чан знал об этом, поэтому он быстро подбежал к ней и начал расцеловывать горячее лицо. Подняв дочку на руки, он понёс её в гостиную, где уже лежали приготовленные вода и жаропонижающие, которые посоветовал врач по телефону. — Ты же не пойдёшь сегодня на работу? — она самостоятельно закинула в рот таблетку и, сразу же проглотив, задала вопрос, от которого у Чана разрывалось сердце. Если пойдёт, Сохи останется совсем одна, в компании папиного друга и явно будет плакать о том, как скучает по Чану, спасаясь его запахом, которым пропиталась спальня и любимая игрушка девочки, а если не пойдёт, то не избежать долгов и наказаний от начальника за пропущенный день, этот мужчина не любил никого из родственников своих игрушек, работа всегда на первом месте, и только следом, сильно отставая, тащилась семья и другие ценности. — Я договорился с Сынмином, — Чан стыдливо увёл взгляд в сторону, лишь бы не смотреть в напуганные глаза Сохи, которые уже совсем не могут держаться и сейчас слёзы из них прорвутся наружу. — Нет, — голос почти сломался, а следующее отрицание ситуации было уже хрипловатым криком на всю квартиру и намокшими щеками, Чан сам почти заплакал, но прекрасно знал, что не время давать волю эмоциям, ему надо успокоить ребёнка, иначе оба впадут в долгую истерику, ведь Сохи пошла в папу, — папочка, пожалуйста. — Милая, только не плачь, прошу, — он притянул девочку к себе, крепче сжимая дрожащее тело, Сохи била своими маленькими кулачками в его грудь, громко кричала, вырывалась, но руки папы сильнее, — тише, моя девочка, ты же такая смелая. — Я не хочу с Сынмином, — удар по плечу, — я скучаю по тебе, — ещё один и новая попытка выбиться из хватки. — Прости, милая, — он еле сдерживал собственные рыдания, запуская пальцы в густые волосы Сохи, — всё обязательно будет хорошо, прости, я совсем скоро вернусь. Время до вечера пролетело незаметно, Сохи не быстро, но успокоилась и, даже ничего не сказав, забрала с кровати волчонка и, обняв его, унесла в детскую комнату, громко хлопнув дверью. Иногда она выходила попить воды или сходить в туалет, громко топая ногами и сильно хмуря брови, выражая всё своё недовольство, но всё равно не разговаривала. Чан тихо сидел возле двери, вслушиваясь в её тихие беседы с любимой игрушкой и редкие всхлипы, от которых на собственных щеках появлялась влага и мужчина шёпотом повторял тысячу извинений для своей маленькой девочки. *** Чан не сильно помнил отца Сохи, состоятельный мужчина лет на десять старше, красивый альфа ещё тогда расположил свои длинные пальцы на Чановых бёдрах и с каждым нажатием на слабые места втирался в доверие всё больше. Он приходил не раз, но каждый оставлял после себя приятные впечатления как о заботливом альфе, что никогда и мухи не обидит. Влюблённость, тогда Чан точно определил это чувство, первая, беззащитная, совсем неумелая влюблённость, как оказалось, только с одной стороны, и если бы только он знал, сколько боли она принесёт уже взрослому себе, Чан не надеялся на серьёзные отношения, учитывая свою профессию, но раньше был хотя бы маленький огонёк, который сейчас валялся на дне грудной клетки слегка красным угольком, на который надо было сильно подуть, чтобы вновь разжечь пламя. Они снова проводили время в дорогой квартире, пока на улице лил дождь, отбивая по стёклам, чужие пальцы зарывались в каштановые кудри и больно оттягивали, Чан не помнит имени, запретил себе держать эту информацию в голове, но чётким, мерзким, чёрным пятном в памяти отпечатался именно этот вечер, когда доверчивый омега позволял играть со своими волосами, лёжа на коленях у мужчины. Когда-то он был обычным клиентом, просто однажды пригласил продолжить у себя, так и закрепив традицию: совместные выходные, полные лживой нежности и приятных слов. Со временем взрослый альфа даже начал проявлять увлеченность, человеком, не телом, но как же Чан ошибался. Он решил, что может рассказать этому мужчине всё, и когда увидел две полоски на тесте, сразу же побежал сообщать «близкому» человеку, только вот хрупкого омегу выкинули из дома маленьким дрожащим щенком. — Ты же понимаешь, что мы не можем его оставить, — пальцы с особой силой потянули за волосы, а мужчина сверху зашипел от злости, — ничего не отвечай, останься тут, если согласен, если нет, я лично вышвырну твои вещи за дверь. — Но… Это мой ребёнок. Через час омега, одетый лишь в лёгкий домашний кардиган, стоял за дверью дорогой квартиры, в слезах и со стыдом, застывшим в глазах. Он больше никогда не поверит в любовь, просто не разрешит самому себе. *** Чан проглотил очередной всхлип, рвущийся наружу, пальцы посильнее вцепились в коленки, которые он прижал к груди, пока сидел на холодном полу около детской комнаты. — Милая… — жалобно протянул Чан, поворачивая голову на закрытую дверь. — Не хочу, не разговаривай со мной, — из-за двери послышался детский крик, сорванный от рыданий голос, девочка изо всех сил держалась, чтобы не выбежать к папе, обвив шею своими маленькими руками и плакать, уткнувшись в горячую кожу и шумно вдыхая запах провисеть вот так, сидя в коридоре их маленького дома. Совсем скоро по квартире проносится мелодия, исходящая от входной двери, Чан без особого энтузиазма поднимается со своего места на полу и бредёт к двери, стараясь успокоить мысли, лишь бы друг не увидел масштаба прошедшей истерики от нахлынувших воспоминаний короткого диалога, который сломал всю оставшуюся жизнь, без возможности снова стать счастливым. — Привет, слушай, от тебя пахнет так, будто случилось что-то супер плохое, — Сынмин залетел со своей фирменной улыбкой шутника, ему казалось, что он способен на смягчение атмосферы. У омеги правда получалось, но сейчас Чану было слишком тоскливо, чтобы как отвечать на его слова. — Долгая история, — Чан прислоняется плечом к стене и всё же смотрит в глаза друга, который обеспокоенно наблюдал, — Сохи не хочет, чтобы я уходил на работу. Он проходит на кухню, без слов, знает, что Сынмин пойдёт за ним, молодой парень всегда был где-то поблизости, полный решительности и готовый помочь, даже если был занят, всё равно расчищал свои планы, лишь бы посидеть с маленькой Сохи или поболтать с лучшим другом. Чан уже встал у плиты, заваривая крепкий кофе, он сильно напряг всю спину, так что можно было легко представить, как от кожи идёт горячий пар, и уж слишком много эмоций омега вкладывал в перекладывание порошка из зёрен в турку. Так что Сынмину пришлось подлететь и принять приготовление напитка на себя, хватая приборы из дрожащих рук. На светлую кожу упало несколько мокрых капель и Сынмин тут же отставил набор для кофе, схватившись за локоть Чана, чтобы отвести его к столу и усадить, думая, что так будет легче. Мужчина вновь отходит к плите, продолжая незавершённую Чаном варку, и специально издаёт как можно меньше звуков, чтобы следить за другом позади себя. — Я правда отвратительный отец, — сказал Чан, выводя по столу воображаемые узоры кончиком пальца, голова болела от слишком большого потока мыслей, а глаза даже не моргали, уставившись в спину Сынмина, что изредка поворачивался проверить состояние друга, когда запах в комнате становился слишком нагнетающим. — Пожалуйста, прекрати, — он демонстративно зажал нос пальцами и принёс к столу уже готовую кружку с горячим кофе, — я сейчас в обморок упаду от концентрации дождя в лёгких. — Прости, — Чан обхватывает горячую кружку, стараясь вытерпеть температуру на кончиках пальцев, он старался заглушить собственный запах, немного успоиться, но точно не получалось, ведь прямо перед ним Сынмин закрывал нос на манер медецинской маски, — я совсем не уделяю ей внимания. — Мне кажется, Сохи умная девочка и понимает, зачем папа ходит на работу. — Да, а ещё она маленький ребёнок, который пусть отрицает, но нуждается во внимании отца, — слёзы снова покатились из глаз, и Чан до боли сжал челюсти, зашипев от перенапряжения мышц, что отдало в виски, адской болью расползаясь по всему телу. Сынмин аккуратно протянул свою ладошку, укладывая её на кудрявые волосы Чана, он слегка массировал напряжённую голову и с сочувствием смотрел в глаза лучшего друга. Чан ещё долго подставлялся под нежные прикосновения. Когда чашка под пальцами совсем остыла, он заставил себя вернуться в реальный мир и нехотя взглянуть на настенные часы, о которых он всегда думал как о ненужной покупке, но сейчас голова повернулась именно туда. Глаза в страхе округлились от осознания того, что Чан уже должен собираться, но только как он объяснит Сынмину свой совершенно не классический, нюдовый макияж, ответа на этот вопрос не было, поэтому, решив, что придумает на ходу, он немного грубо отмахнулся от ладони друга и начал бегать по квартире в поисках собственной одежды. Чан забежал в свою спальню и руки начали судорожно перебирать однотипную чёрную одежду, Сынмин обеспокоенно наблюдал за ним из дверного проёма и не понимал, почему Чан одевается в совершенно обычную, повседневную одежду, ведь на работы чаще ходят в чём-то официальном, нежели чем в чёрных джинсах и такого же цвета футболке, поверх которой Чан накинул огромную толстовку на замке. В следующую секунду омега уже оказался рядом с комодом, из которого он выудил маленькую чёрную сумку, и быстро направился с ней в ванную, оставляя за собой в спальне хаос из разбросанной одежды. Сынмин оставался стоять на месте, но всё же двинулся вперёд, чтобы аккуратной стопкой сложить беспорядочно валяющиеся футболки и штаны. Дверь в ванную громко закрылась за спиной Чана, и он смог себе позволить скатиться по холодному дереву, пока друг не видит, чтобы за пару минут перевести дыхание и отключиться от всего. Голова устало падает в ладони и омега шумно дышит, разрезая тишину комнаты. Тяжело, слишком тяжело скрывать всю эту противную реальность от человека, который стоит там за дверью и возможно слышит эту короткую истерику, Чан поворачивает голову на дверь и тихо, одними губами извиняется перед Сынмином за все секреты, что хранит его сердце. Он ещё раз обещает себе, что выберется из этого, ради друзей, самое главное, ради Сохи, но руки опустились уже давно, тянули за собой всё тело, не давая обессиленной шее поднять голову, чтобы взглянуть на свет, что маленьким жёлтым фонариком горел далеко впереди, призывая к себе тёплым голосом, разливающимся по венам, но суровая реальность быстро отбивала все мечтания, а Чан с каменным лицом подходит к зеркалу, вытаскивая со всех шкафчиков косметику, чтобы накраситься уже там, ведь у Сынмина будут вопросы к блестящему макияжу, и на них у Чана нет никакого ответа. — Пожалуйста, пиши мне, если что, — он смотрит на Сынмина, который уже в полной готовности стоял на по центру квартиры, — ладно, ты прекрасно знаешь, как сидеть с ребёнком, даже наверное лучше, чем я. — Хватит так говорить, — с усмешкой говорит Сынмин, пока чан нервно сжимает лямки чёрной сумки, — хорошей смены, папаша. — Эй, я просил не называть меня так. — Хорошо, не буду, Чанни, — парень издевательски растягивает буквы и уже движется вперёд, чтобы наконец-то отправить хозяина квартиры на работу. — Не груби ей, покорми, поиграй и уложи спать, она боится спать одна. — Я знаю, Чан, давай, ты опоздаешь, — Сынмин сжимает плечи омеги, ведь знает, что его можно успокоить только физически, поэтому, сжав чуть сильнее, он дожидается судорожного выдоха мнимого облегчения и тепло улыбается. — Спасибо, — это последнее, что говорит Чан прежде чем развернутся и неуверенно надавить на ручку двери. Она вела в новую ночь, с новыми знакомыми, которым лишь бы потратить деньги на красивую омегу, в новую неизвестность.