Зачахший от Любви к Цветам Демон в Наряде Жениха

      Хун Эру стыдно до тошноты, отчего бутоны стремятся покинуть легкие еще быстрее, подгоняемые внезапными спазмами. Но юноша не может отрицать: взращенные в нем цветы живут дольше, несколько дней украшая лик бога и заполняя все помещение тянущим медом, глушащим благовония.       Их упрямая свежесть не останавливает его от ежедневного ритуала. Хун Эр промывает от крови каждый лепесток, бережно вручает один из розовеющих бутонов статуе в руку и коронует ее голову рассыпающимся венком. Он убеждает себя, что кровь — лишь подношение. Лучшее за неимением иных.       Он погибает совсем юным, задыхается в крови и сдавливающих горло крупных бутонах, слипшихся в комья, лежа на полу охраняемого им храма, никогда после не решаясь сказать принцу правду. Багряное, склизкое, сладкое, дурманящее голову своим ароматом так, что боль почти отступала, украшает его пыльную одежду. Обнаружившие истощенное, хладное тело почти ребенка поджигатели храмов решают, что тот потерял свою возлюбленную, но погиб от болезни в свадебном наряде прежде, чем донес свой гнев до лишившего его всего божества.       Умин вплетает в волосы бедствия цветок незаметно, зеркаля под маской улыбку. К его одеждам липнут окровавленные лепестки, но бедствие этого не замечает или не хочет замечать, жестом отсылает прочь. Все три дня призрак наблюдает, как Его Высочество разлагается под палящим солнцем, прокручивая временами все еще свежий цветок меж пальцев. Готовый в любой момент броситься выполнять его волю, он рассыпается сотнями белоснежных бутонов, своими руками вгоняя Фансинь глубоко под ребра. Умин не знает, что после вновь низвергнутое божество бережно собирает все не унесенные ветром цветы.       Саньлан украшает Святилище Водяных Каштанов букетом свежих цветов, оставляя не к месту изысканную вазу у скромного алтаря. Сладковатый, почти невесомый аромат охватывает все пространство. Юноша улыбается, напоследок нежно оглаживая сияющие бледностью лепестки. Такие же красивые, как молодой мужчина, беспокойно спящий на старой циновке.       Се Лянь просыпается ближе к полудню, почти задыхающийся от тяжелого, словно пропитанного цветочным мёдом воздуха. Место рядом с ним непривычно пустует.       Градоначальник смеется, разливает вино по бокалам. В статной фигуре чувствуются отголоски недавнего знакомого. Се Лянь невольно задумывается, не в этом ли обличии Хуа Чэн не позволял ему ступить ногами в кровавое месиво Баньюэ. Показываемые демоном трюки с цветами, превосходящие мастерством своим все представления недавних танцовщиц, подталкивают принца вспомнить невольно услышанные им на улицах Призрачного города пересуды о некоем демоне, что погиб из-за своей любви к девушке, подобной цветку, не поспев к возлюбленной.       Се Лянь улыбается страстному желанию местных наградить сильных мира сего столь чудесными званиям. При всей их возможной жестокости, подобные имена невольно вызывают в нем симпатию. Се Ляню хочется верить, что плохого человека не станут одаривать цветами, даже если собственный опыт подсказывает ему обратное.       Хуа Чэну не нужно дышать, но Саньлану — почти да. Не то что бы он не мог контролировать это, но рядом с Его Высочеством смертное тело отказывается слушаться. Юноша ошеломленно смотрит на жмурящего глаза принца, вновь и вновь примыкающего неумелыми поцелуями к его губам, лишь на третьем размыкающий неуверенно свои в неловкой попытке передать кислород. Внутренности сжимаются привычно, но Саньлан не успевает ощутить подступающего к горлу страха. Смешиваемая с солью местных вод гуща цветов и вязкой крови отступает, словно растворяется, стоит первому выдоху ворваться в него.       Когда Его Высочество окончательно отстраняется, Саньлан жалеет, что обычно не нуждается в дыхании. Се Лянь смущенно извиняется, словно юноша мог позволить себе усомниться в его благих намерениях, и, пристыженный собственным поступком, сбегает, не давая возможности успокоить себя. Не сдерживаемые более чужой нежностью цветы стремительно распускаются, лепестки мешаются с вязкой слюной. Саньлан давится, стискивает зубы до боли, провожая принца взглядом. Лишь когда тот исчезает из виду, он позволяет себя склониться к земле в сильнейшем приступе за несколько сотен лет. Кашель раздирает легкие непривычно, отдаваясь болью словно во всем теле, обжигая грудную клетку, царапая небо и десны. Хуа Чэн не помнит, как давно с ним это случалось, как давно он, приноровившийся вытягивать застрявшие в трахее бутоны вручную, доводил себя о такого состояния.       Прилив размывает багряно-белое с песком, забирая почти все следы. Несколько капель остаются на белой рубашке, поддетой под алое ханьфу. Спешно вернувшийся Се Лянь, кажется, не замечает изменений.       Хуа Чэн прижимает к себе трепещущего, наконец-то свободного Се Ляня. Целует нежно в ответ на пылкую торопливость, не пропуская обратно ци. Он шепчет в каштановые волосы обещание вернутся, улыбается, вновь падает, умирает в который раз, но в этот — ближе к своему богу, чем когда-либо. Тело рассыпается серебряным сиянием бабочек, кружащих в вихре сотен лепестков. Пара одиноких цветов оседает на ладонях принца.       Се Лянь понимает. Цветы в руках Умина, ласково вплетаемые в его волосы. Юный солдат, задыхающийся в кашле в пещере, спешно отходящий не столь по его приказу, сколько от желания скрыть правду. Сладковатый, тошнотворный привкус металла, оседающий на языке с последними доносящимися ему молитвами.       Ребенок, в чьей душе он лично посадил корни, возможно, убившей его болезни. Снова умерший по его вине.       Се Лянь не знает, плакать ему или смеяться от осознания, что с первого мгновения их знакомства Хуа Чэн был абсолютно честен перед ним. Се Лянь не понимает, как мог он столько времени игнорировать очевидное — дух в платье жениха не просто существовал, но верно следовал за ним по пятам с самого начала.       Тихая теплая ночь не сулит ему ничего нового и радует своим покоем. Се Лянь неторопливо направляется к своему нынешнему пристанищу, когда безоблачное небо взрывается сотнями ярко-алых фонарей. Принц любуется их светом, пока в нем не просыпается осознание. Он подрывается с места, заслышав знакомый перезвон. Ноги его почти не слушаются, пульс подступает к горлу, когда мужчина, отпускающий маленькие светила в небо, оборачивается на его торопливые, сбивчивые шаги. Последний фонарь срывается с его рук, звон становится громче, подгоняемый навстречу к принцу. Они сталкиваются посреди дороги, утопая в тесных объятьях.       Се Лянь чувствует, как заходится кашлем прижимающееся к нему тело. Он смеется и плачет, впервые от счастья, и на мгновение допускает, что Саньлан — его Саньлан — тоже. Принц отнимает лоб от успевшего пропитаться его слезами плеча, скользит ладонями на алеющие скулы возлюбленного. Оставляет несколько невесомых поцелуев на точеном подбородке, оглаживает чужие щеки и примыкает наконец к тонким губам.       Хуа Чэн изумленно кашляет в поцелуй, тут же отстраняясь. Только теперь Се Лянь замечает на своих верхних одеждах поплывшие капли крови. Хуа Чэн снова кашляет, отворачивается в сторону, отнимает одну из ладоней от талии принца, чтобы спрятать в ней рвущийся наружу крошечный бутон.       Се Лянь хмурится, неожиданно забирая молодой цветок себе. Он грустно прокручивает растение меж пальцев, решаясь задать волнующий его вопрос:       — Разве этот Саньлан не должен был излечиться? — это почти ставит Хуа Чэна в тупик. При жизни он ни разу не задумывался о возможности избавиться от недуга. В посмертии же искоренение причины собственной гибели было попросту невозможным.       — Для этого Саньлана честь нести в себе плоды его любви к своему богу. — в конце-концов без набухающих молодых почек внутри, без этого чувства, смерть могла стать его конечной точкой.       — Да, но…       — Гэгэ не стоит беспокоится. Этот Саньлан давно уже мертв, а потому его не излечить. Демоны не могут так просто лишиться того, что заставило их души задержаться на земле.       Се Лянь качает головой, сдаваясь. Отрицать, что любовь к нему оказалась сильнее жизни и смерти, было бы глупо, когда доказательство вновь с ним, воплощенное в плоти и крови.       — Но я мог бы помочь. — все же произносит он, укладывая ладонь возлюбленного обратно себе на бедро.       Хуа Чэн смеется. Притягивает принца ближе к себе для поцелуя. Несколько нежных лепестков липнут к его губам, и Се Лянь не может не улыбнуться в ответ. Мягко. Он не чувствует крови, лишь медовую сладость.       Даже если бутонам суждено прорастать снова и снова, Кровавый дождь их больше не побеспокоит. Бог Войны Коронованный Цветами позаботится, чтобы Демон в Наряде Жениха никогда не был обделен его любовью снова.