Как хорошо, что это просто сон.

      На улице стояла приятная погода. В глаза било ослепительно-яркое солнце, заставляя зажмуриться, едва оказавшись снаружи. Прохладный ветер ласкал волосы и кожу, ненароком вызывая мурашки. Чарльз поднялся на крышу и слегка прикрыл лицо ладонью в чёрной перчатке: небо было непривычно ярким. Его ноги дрожали, но не из-за того, что он пятнадцать этажей шёл пешком, ибо лифт сломался. Его охватило волнение. Колени предательски подкашивались, и он едва не упал, как только дверь, ведущая на крышу, закрылась за ним.       Сегодня Чарльз впервые встретит своего интернет-друга, которым он так восхищался. Это будет... Последняя встреча. Встреча, которую он так долго ждал. Ради этого момента он продолжал идти вперед, отсчитывал дни в ожидании. За пару дней до этой встречи его напрочь покинул сон. Все мысли были лишь об этом моменте. Он был в восторге от того, что вскоре встретится с другом, но в то же время ему было до безумия страшно. Его собеседник обещал покончить с собой. Именно поэтому Чарльз захотел встретиться с ним, пока не стало слишком поздно. Он совершенно ничего не знал о друге. Даже его настоящее имя оставалось в секрете все эти годы. Единственное, в чём Эйлер был уверен, так это в том, что “Си“ — так представился собеседник — прожил тяжёлую жизнь, о которой Чарльз, в общем-то, и не спрашивал, хоть интерес и присутствовал. “Си“ не любил говорить о себе или о своих проблемах, а Эйлер не хотел давить на него.       Вплоть до их встречи Чарльз надеялся, что сможет помочь другу, однако тот, кажется, не искал спасения. Он твёрдо решил покончить с жизнью. Чарльзу было больно осознавать, что он увидит смерть “Си“, было больно думать о том, что же будет дальше, когда “Си“ не станет. Однако проблемы будущего надо решать в будущем — так он думал до сих пор, глупо надеясь, что этого момента никогда не настанет, веря в то, что “Си“ будет жить вечно, как Бог. Однако сейчас ничего из этого уже не имело значения. Единственное, что было важно в данный момент, это парень, стоящий перед ним. Он был одет во всё белое. Его глаза, волосы, кожа — всё было белоснежным. Перед Чарльзом Эйлером стоял ангел, снизошедший с небес. Однако первым, на что обратил внимание парень, были не его большие ярко-жёлтые глаза, выделяющиеся на фоне белого мальчика, не его добрая улыбка, за которой определенно точно скрывалось много боли и большой, к сожалению, тяжёлый жизненный опыт, а его раны. На правой щеке “Си“ красовался обыкновенный лейкопластырь, а на левой — окровавленная повязка. Чарльз не стал спрашивать, откуда эти повреждения, однако они, несомненно, заставили парня напрячься. Самого “Си“ же, кажется, они ничуть не волновали, а может, он просто привык к ним. В любом случае, парень не выглядел обеспокоенным своими увечьями. Однако должен ли?       Всё это время парень продолжал озарять друга беспечной улыбкой. Подумать только, как этот парень может вот так улыбаться, зная, что сегодня он превратится в мясную лепёшку? Как “Си“ вообще может улыбаться, пусть даже эта улыбка фальшивая?       Чарльз медленно подошёл ближе к сидящему на тёплом бетоне другу. Последний всё это время сверлил его взглядом. Вдруг он заговорил, заставив Эйлера вздрогнуть.       — Полагаю, ты... “Шарлотта“? — парень приподнес кулак ко рту и издал тихий смешок. Чарльз кивнул и спустя пару секунд улыбнулся.       — Ага. Разочарован?       — А должен?       — Ну, ты, наверное, ожидал увидеть прекрасную юную леди, а не какого-то непривлекательного парня, — Эйлер горько усмехнулся сам себе и сел рядом с “Си“. Оба продолжали улыбаться друг другу, однако это больше было похоже на какое-то соревнование: чья маска будет убедительнее.       Эйлер пытался скрыть страх и волнение, а также смущение и неловкость, за широкой улыбкой. Тем временем в его голове была настоящая буря эмоций, среди которых было место и восхищению. Чарльз засматривался в красивые большие глаза друга, которые то и дело сверкали. Его сердце билось всё чаще с каждым новым словом, произнесённым тихим и мелодичным голосом “Си“. Его было приятно слушать. Речь парня была хорошо поставлена, голос был спокойным и размеренным.       — Имена, пол, внешность... Всё это не имеет значения для меня. Мне важна лишь твоя личность, — собеседник пожал плечами. — Однако я бы хотел узнать твоё имя, чтобы знать, как к тебе обращаться.       Эйлер кивнул.       — Чарльз. Меня зовут Чарльз Эйлер. А как твоё имя, “Си“?       — Винсент Вордсворт.       — Что ж, мистер Вордсворт... Приятно познакомиться, полагаю, — Эйлер потёр затылок ладонью и отвёл взгляд в сторону всего на секунду. Он звучал неуверенно, но уголки его губ не опускались ни на секунду. В ответ послышалось тихое мычание.       — Взаимно, мистер Эйлер.              Долгое время между парнями сохранялась неловкость, но чем дольше они говорили о различных конспирологических теориях, о зарождении жизни, о том, что будет после смерти, тем больше напряжение, висевшее в воздухе, растворялось. Винсент поделился своей собственной теорией по поводу жизни после смерти, в которую он свято верил, из-за которой он был уверен в том, что всё будет хорошо. Или, скорее, эта мысль успокаивала Винсента, позволяя расслабиться и не волноваться о том, что будет после. Возможно, на самом деле Винсент не верил ни во что: ни в богов, ни в альтернативные реальности — лишь убеждал себя в этом, чтобы спокойно покинуть этот свет и «стать богом иного мира». Мира, который он сам создал, идеального мира, в котором он никогда не познает горя и бед.       — Зачем тебе быть богом какого-то неизвестного мира, когда ты уже стал богом моего мира?... — шёпотом сказал Чарльз, глядя себе под ноги. Эта мысль пронеслась в его голове, однако он, сам того не осознавая, произнёс это вслух. Заметив удивлённый взгляд со стороны Винсента, Эйлер понял, что нечаянно сказал это. — Чёрт... Прости. Я не хотел говорить этого, — парень накрыл лицо рукой и тяжело вздохнул.       В воздухе повисла тишина. Вордсворт смотрел вниз, на оживлённую улицу, на проезжающие мимо машины, на проходящих мимо людей, а затем посмотрел наверх, на лениво плывущие в одну и ту же сторону облака, которые складывались в непонятные картины. Винсенту казалось, что он видит лица людей, которых когда-то знал, которые когда-то значили так много для него; в облаках можно было так же разглядеть и различные объекты вроде тетрадки или пера.       Чарльз нервно оттягивал перчатки кончиками пальцев и беспокойно ждал ответ друга. В какой-то момент Эйлер начал думать, что Вордсворт ничего не станет говорить и продолжит молча смотреть куда-то вдаль до тех пор, пока Чарльз не уйдёт. Однако, вопреки всем опасениям парня, собеседник ответил:       — Ты правда так считаешь? — Винсент повернул голову в сторону друга.       — Да...       И вновь молчание. Неловкое молчание, прожигающее до костей, заставляющее неприятный холодок пройтись по спине, пока в груди всё неприятно сжималось.       — Я не хотел говорить ничего, что касается твоего решения. Я не имею права, ведь совсем не знаю тебя и того, что заставило тебя отбросить жизнь, — Эйлер сделал паузу, подбирая слова. Он потирал шею, отведя взгляд. — Полагаю... Я буду скучать, — парень грустно улыбнулся и опустил руку вниз, запустив её в карман чёрных брюк, где она блуждала по, казалось, бескрайним просторам кармана.       Винсент бросил беглый взгляд на небо. Он нечаянно коснулся ладони друга, а затем почувствовал, как тот взял его за руку свободной рукой. Винсент слегка вздрогнул и попытался одёрнуть руку, но остановился и позволил другу держать его, после чего расслабился и глубоко вздохнул.       — Прости, Эйлер, — сказал парень виновато, всё ещё улыбаясь, и посмотрел на собеседника.       — Винсент, я.. — он крепче сжал чужую ладонь в своей. — Я пойду с тобой, — Чарльз сказал на выдохе. Звучал он уверенно. В его голосе не было ни капли сомнения.       В этот момент его не волновала ни Генриетта Уорхол, которой он обещал быть рядом, ни Скарлетт Эйлер, которая постоянно внушала: «Ты недостаточно хорош», но всё ещё заставляла Чарльза идти дальше и пытаться жить; даже тяжело больная мать, которой он обязан помогать, не могла остановить его прямо сейчас. Все они были лишь второстепенными персонажами, на которых Чарльзу было наплевать. Он хотел лишь одного. Хотел быть рядом с Винсентом Вордсвортом, ставшим Богом его мира, тёмного и мрачного, полного отвратительных тварей, которые то и дело пытались поглотить его, сожрать заживо, утопить в кровавом море или выкинуть из окна; Винсент стал Богом мира, в котором жил Чарльз Эйлер всю свою жизнь, и спас его от неминуемой гибели, скрасил пустые дни и стал настоящей причиной жить для Чарльза. Всю жизнь парень внушал себе, что он должен. Должен Скарлетт, должен матери, должен всем вокруг. С появлением Винсента Вордсворта Чарльз захотел жить. Не потому что так надо. Не потому что кто-то другой хотел этого. Не потому что ему внушили это. У Чарльза появилось истинное желание проживать свои скучные, мрачные дни, наполненные надоедливой рутиной, испачканными в крови, разбавленной слезами.       — Что?... — наконец тихо спросил парень.       — Я хочу уйти с тобой, — мгновенный ответ. Винсент пару минут пялился на него в изумлении, а затем усмехнулся.       — Ты уверен в этом?       — Да.       Вордсворт вновь посмотрел вниз. Чарльз сделал то же самое, но тут же сделал шаг назад и едва не упал на бетонную поверхность. У парня дрожали колени, и Винсент это заметил. Эйлер думал, что такая вещь, как страх, давно покинула его, но боязнь высоты всё ещё была с ним.       — Мистер Эйлер... — прошептал “Си“, глядя на трясущиеся ноги друга. — Разве ты не боишься?       — Боюсь? Чего боюсь?       — Это нормально. Я тоже боялся умереть. Да и... — он отвёл взгляд в сторону, неловко улыбаясь. — Честно сказать, мне до сих пор немного страшно. Но я уже всё решил. Я живу с этой мыслью почти два года. Может, даже больше... Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор.       — Я... Вордсворт, я не смогу. Я не смогу жить в мире, где нет тебя. Да, я боюсь. Боюсь высоты. Боюсь смерти. Но больше всего я... — парень запнулся и сглотнул. — Я боюсь... остаться один... — последние два слова Эйлер сказал так тихо, что сам едва услышал, что сказал. Ему было стыдно признаться в том, что он боится одиночества. Он чувствовал себя комфортно только с Вордсвортом. Ни его ненастоящие отношения с Генриеттой, ни его нерождённая сестра, ни лежащая всё время в кровати без сил мать не могли заставить Чарльза чувствовать себя так, как он чувствовал себя с Винсентом.       Вордсворт молчал. Чарльзу было сложно сказать, что творилось в голове у парня. Он был зол? Озадачен? Опечален? Его лицо не выражало никаких эмоций. Лишь улыбка оставалась неизменной на его бледном, израненном лице. Чарльз пристально смотрел на собеседника, стараясь отследить малейшие изменения в его выражении лица; затем взгляд опустился ниже, на его тонкие пальцы, которые отдыхали на раскалённом из-за солнца железном ограждении. Эйлер сделал шаг ближе. Он сжал штанину пальцами и прикусил нижнюю губу. Долго обдумывая своё следующее действие, мечась от одной мысли к другой, стараясь побороть свой дискомфорт и некий страх, Чарльз приподнял руку и снял перчатку, убрав её в глубокий карман, и накрыл ладонью чужую руку. Винсент вздрогнул от ощущения тёплой кожи, что касалась его холодной руки. Однако вскоре, сделав глубокий вздох, наслаждаясь таким простым, но невероятно нежным прикосновением, кивнул.       — Я не вправе останавливать тебя, мистер Эйлер, — сказал он спокойно. Уголки его губ медленно поползли ещё выше.       — Спасибо, мистер Вордсворт, — ответил Чарльз, не зная, за что благодарит парня. За понимание? За отсутствие возражений? А может, вовсе не за это? Может, он выражал благодарность Винсенту за одно его существование? За то, что Вордсворт проводил с ним время, делился своими мыслями, теориями, стихами и небольшими рассказами, вдохновлёнными всё теми же теориями. Их всегда было интересно слушать, пусть и не всегда Эйлеру была понятна его точка зрения. Да и стиль у Винсента весьма специфический, из-за чего прочтение становилось ещё труднее, но Чарльз быстро привык к нему и читал с удовольствием.       Парень вновь посмотрел вниз. Он сжал руку друга в своей ещё крепче, его хватка была почти болезненной. Страх никуда не делся. Эйлер лишь старался его заглушить, говорил себе, что ему надо это сделать. Он не может позволить Винсенту уйти одному. Либо они спрыгнут вдвоём, либо они вместе уйдут с этой крыши. Живыми и невредимыми. Но это невозможно. Никто из них не уйдёт отсюда, никто больше не услышит об этих юношах. О них лишь будут с горем вспоминать их близкие и знакомые. А может, все вокруг будут радоваться, что они исчезли. А будут ли вспоминать вообще? А что, если никто не вспомнит о них? Так ведь даже лучше? Никому не будет от этого больно. Никто не будет вспоминать о них. Они просто исчезнут, словно никогда не появлялись. Словно все воспоминания, связанные с ними, были лишь сном. Плохим сном. Очень долгим сном. Неинтересным.       Но всё это уже было неважно. Всё это не имело никакого значения, ведь было слишком поздно. Смерть была мгновенной. Небо затянулось тучами, холодные мелкие капли разбивались об асфальт. Кровь смешалась с водой и растекалась по бетону. Первые свидетели кричали, смотрели по сторонам и пытались понять, что произошло. Некоторые просто стояли на месте и не могли заставить себя пошевелиться. Зрелище было ужасным. Вскоре послышался вой сирен.       Чарльз открыл глаза и от удивления стянул с себя одеяло, практически скинув его на пол. Кошмар. Давно они не снились Эйлеру, как, в общем-то, и любые другие сны. В комнате было темно. Прислушавшись, он услышал тихое сопение сбоку. Винсент мирно спал рядом на кровати. Эйлер облегченно выдохнул и потёр переносицу указательным и большим пальцами. Он встал с кровати и подошёл к окну, спрятанному за шторами. Тусклый свет фонарей проникал в комнату, слегка подсвечивая силуэт юноши. Он приоткрыл окно, желая насладиться прохладным зимним воздухом. Сетки на окне не было, поэтому парень без задней мысли высунул руку в окно. На его ладонь падали тонкие снежинки и тут же растворялись, едва касались мягкой кожи. Эйлеру хотелось курить. Он никогда не курил, даже и не пробовал, но в тяжёлые моменты он едва сдерживал себя от покупки пары пачек. Раньше его останавливал возраст, а приобретать их незаконным образом в возрасте пятнадцати ему совсем не хотелось. Едва Чарльзу исполнилось восемнадцать, на него свалилась куча проблем, которые не отпускают его и по сей день. Напротив, проблем становится всё больше. В такие моменты, когда его голова наполнялась плохими мыслями и тревогой, он часто открывал окно и смотрел на ночное небо. Лучше не становилось. Зима внушала лишь бóльшую тревогу и вгоняла в безнадёжную апатию. Надежды избавиться от этих чувств не было. Несмотря на это, Эйлер продолжал смотреть на снегопад, огромные сугробы, метра два с половиной, и грязные дороги. Зрелище было тусклым и довольно скучным, но на какое-то время помогало переключиться с одной мысли на другую, при этом не избавляя от тяжести на душе.       Пока Эйлер продолжал размышлять о чём-то своём, он почувствовал чьи-то холодные руки на его шее.       — О чём думаешь, мистер Эйлер? — Винсент прижался грудью к спине Эйлера и положил подбородок на чужое плечо.       — Винсент? Опять ты со своим «мистер»... — прошептал хриплым, на удивление Чарльза, голосом. Он пытался звучать недовольным. Парню не нравилось, когда Вордсворт звал его мистером. Это звучало странно и неестественно. Будучи подростками пятнадцати лет, парни часто называли друг друга так. Им это казалось чем-то классным и очень крутым, но спустя почти десять лет Чарльз вспоминает об этом, как о чём-то постыдном. Они с Винсентом часто смеялись с их попыток казаться взрослыми и серьёзными, но даже сейчас Вордсворт может позволить себе ребячество. Чаще всего он просто издевался над Эйлером. А Чарльз и не был против. Это выглядело забавно, могло даже развеселить, когда парень чувствовал себя совсем ужасно. И когда Винсент видел искреннюю улыбку или слышал смех со стороны парня, он радовался тому, что мог хоть как-то помочь. Пусть даже эта помощь была незначительной и не могла решить все беды.       — Ты не ответил на мой вопрос, —посмеявшись, тихо сказал Винсент.       — О чём я думаю? Ну... — парень посмотрел на Вордсворта, затем перевёл взгляд на пустую улицу и наконец закрыл окно — стало холодно. — Обо всём и ни о чём одновременно.       Винсент глубоко вздохнул и сделал шаг назад. Он сел на край кровати и смотрел на Чарльза. Обоих что-то беспокоило, но оба делали вид, что это было чем-то незначительным, недостойным внимания. На деле, и Винсенту, и Чарльзу хотелось понимания и поддержки, но ни один из них не мог позволить себе сказать о том, что его беспокоило. Это происходило крайне редко, когда было совсем невыносимо и держать всё это в себе было невозможно.       — Может, выпьем чай? Всё равно уже не уснем сегодня. Не ближайшие три часа, — констатировал Эйлер. Винсент кивнул и улыбнулся.       Парни зашли в гостиную, в которой уже стояла большая ёлка, обвешанная ярко-красными и золотыми шарами и множеством цветных и очень ярких гирлянд, которые выключались лишь тогда, когда дома никого не было. Из гостиной они прошли в кухню. На шкафах висели мишура и гирлянды с тёплым светом, которые Чарльз включил сразу, как зашёл в комнату. Винсент налил в чайник воду и включил его, а затем достал две чашки.       — Чёрный с молоком?       — И одна ложка сахара, — добавил Эйлер, кивнув и улыбнувшись. Винсент кивнул в ответ.       — Знаю, — сказал он, насыпая в чашку парня сахар, затем достал чайный пакетик и положил туда же и в свою чашку. Чай с сахаром Винсент не очень любил, как и кофе. Ему нравилась горечь от кофе, которую он ощущал на языке.       Вскоре чайник вскипятился, и чай был готов. Парни отнесли кружки в гостиную и поставили их на стол, стоявший напротив камина, рядом с которым располагалась и рождественская ёлка. Она была словно ярким лучиком солнца среди мрачного декабрьского неба, которое постоянно окутано тучами. Она была такой красивой, что внушала какую-никакую надежду, грела душу и радовала глаз. Из-за этого убирать её совсем не хотелось. Чаще всего парни убирали её только в марте или конце февраля, в то время как все их знакомые крутили пальцем у виска, поскольку сами избавлялись от ставшего ненужным после Рождества дерева практически сразу. Находиться в гостиной и любоваться костром в камине и нарядной ёлкой — одно из любимых занятий как Винсента, так и Чарльза, в декабре и январе. Винсент приносил плед, укрывал парня и себя и крепко прижимал к себе, словно уверяя его в том, что всё будет хорошо, пока они вместе. Эйлер понимал его без слов. В такие моменты слова были лишними. Всё, что требовалось, — тёплые и крепкие объятия.       Эйлер сделал очередной глоток своего чая, который уже практически остыл, и зевнул. На часах было уже почти два часа ночи. Эйлеру вновь надо было встать в шесть утра, но он опять не спит. Обычно бессонница настигала его из-за стресса или большого количества работы. Чарльз порой засиживался допоздна из-за кипы бесполезных бумажек. В этот раз Чарльза обуял страх. Прямо как в его сне. Словно он вновь стал глупым пятнадцатилетним подростком, который думал, что он познал весь мир от и до. Будучи совсем юным, он считал себя застрявшим в теле ребёнка столетним мудрецом, гниющим изнутри, желавшим выбраться из своего тела, наконец освободиться от своих оков. Винсент был точно таким же. Они быстро нашли общий язык друг с другом. Придумали свои термины. Общались по псевдонимам. Жили в своём выдуманном мирке. Со стороны они выглядели, как парочка ненормальных. Сейчас многие так же считают их странными, но по несколько иным, абсолютно несправедливым причинам.       Чарльз закрыл глаза. Для него прошла всего минута, но на деле он спал на плече Вордсворта практически полчаса. Вордсворт уснул вскоре после Чарльза, предварительно поцеловав его в лоб.       — Тебе не стоит ни о чём волноваться, мистер Эйлер, — прошептал Винсент, улыбнувшись. — Мы справимся, обещаю.