Flaws

      Ранним утром я проснулся от запаха сгоревшего кофе — не самое приятное начало дня. Эдит стояла у плиты с очень разъяренным видом, рядом стоял почти напуганный Эппл. Любопытно.       — Я всю ночь не спала из-за тебя, к черту все твои советы, и кофе этот еще, — почти прорычала она.       — Послушай, я вообще при чем? Опять. Это что, проклятый корабль? Какая муха тебя укусила?       — Я сама не знаю, — вдруг обреченно сказала Эдит, — не знаю и все, мне бы снова хотелось быть невозмутимой, спокойной и все такое, но не получается.        Джеффри всплеснул руками:       — Значит, все-таки что-то случилось, я понял, — он прошелся туда-сюда. — Я понял. Я убью его.       — Что?       — И не вздумай меня отговаривать! — Джеффри резко остановился, показывая на Эдит пальцем.       Я сел, потирая глаза и пытаясь найти очки:       — Доброе утро, что случилось?       Эппл завис надо мной, загораживая полосы солнечного света. Он покачал головой:       — Тебе не понравится.       — Джеффри, ты уже сам с ума сходишь, — рядом встала Эдит, — объяснись, будь любезен.       — Хорошо, только сперва сделаю одно дело, — он схватил сковородку, лежащую рядом.       Я вовремя увернулся, зато от сна не осталось ни следа:       — Ты что делаешь?!       — Какой же ты гад, Лассен.       Теперь представьте себе картину, в которой я вынужден убегать от ополоумевшего Эпплярда, машущего сковородой, как бейсбольной битой. Он совершенно бесцеремонно прошелся по спальному мешку:       — Андерс, ты же мужчина, почему убегаешь?       — Я не стану тебя бить! — я даже готов был засмеяться, но вышло бы не вежливо. — Не наступи на мои очки.       — Да я их съем, если надо будет, — прошипел он.       Итак, попытки прибить меня кухонной утварью уже превышали весь мыслимый и немыслимый предел.       — Прекратите в конце концов, — позвала Эдит, — иначе сейчас я возьму что-то потяжелее и вам обоим это не понравится.       Джеффри замахнулся еще раз, я присел, хотел было развернуться, но... чертовы потерянные очки, из-за которых некоторые объекты становились почти невидимыми. Я вскочил, сделал шаг и провалился в трюм, чудесно распластавшись на пыльном полу.       — Славно, судьба сама тебя наказывает, — Джеффри закрыл люк.       Что за день… Хотелось бы видеть сейчас лицо Эдит.       — Что здесь происходит? Почему ты держишь сковородку, и где Лассен? — на лестнице появился Генри.       — Пошел за продуктами.       — Куда?       — В трюм.       Смешной этот Эпплярд, оказывается.       — И вы его там закрыли?       — Не вздумай подходить, — отозвался Джеффри, а следом обратился к Эдит, — и ты. У нас сейчас будет важная беседа.       — Ты не можешь держать его там.       Спасибо, милая, за такую очевидность, я аж фыркнул.       — То, что я молчу, не значит, что я с этим согласен, — я встал, выглядывая через прорези в люке.       — Кто бы сомневался. Ладно, Эдит, теперь рассказывай. Вообще у тебя была попытка вчера, и, возможно, даже никто бы не пострадал.       — Джеффри, не зли меня, — теперь голос у нее был действительно страшный.       — Схожу-ка я за Гасом, а вы тут пока постарайтесь не убить друг друга.       — Ты заигрался в старшего брата, Эппл, это уже перебор.       — Неправда, он жив, он упал сам и сковородка — не пистолет и даже не нож. Я знал, что делаю.       — Итак, почему Лассен в трюме? — спокойно спросил Гас.       — Мы в процессе выяснения, — ответил Джеффри, затем подошел ближе к нему и что-то тихо сказал.       Эдит нагнулась к трюму:       — Ты в порядке?       — Да, учитывая ситуацию, в полном. А что я успел сделать не так?       — Я не знаю. Джеффри... Он думает, — Эдит прикусила губу, — в общем, он считает, что это из-за тебя я как не в своей тарелке.       — А ты не в своей тарелке?       — Это более философский вопрос — но в общих чертах, наверное, просто чуть другая, нежели обычно.       — И ты оцениваешь это как нечто плохое?       — Не совсем.       — Может, стоило просто поговорить со мной напрямую?       Она выпрямилась, открывая трюм.       — Спасибо.       На нас уставились три пары глаз.       — Гас, скажи мне, как другу, ты замечал нечто странное между ними?       Капитан хитро глянул на нас, в его глазах блеснули лукавые огоньки:       — Нет, по-моему, здесь подозрительный только ты, друг.       — Хорошо, спросим Фредди. Ну, кто-то же, кроме него, конечно, — Джеффри показал на Хейси, в миг сделавшего обиженное лицо, — должен был заметить.       Я наконец нашел очки в целости и сохранности, мир снова заиграл привычными красками. Эдит села на кровать, вздохнув:       — Какой-то сумасшедший корабль.       — Вы, ребята, доиграетесь в следующий раз, — сказал Гас, закуривая.       — Так что, Джеффри не слетел с катушек, и это правда?       Мы переглянулись с Эдит, и я понял, что стоит рассказать. В любом случае, мне даже в голову не приходило, зачем прятаться, если все по-честному.       — Это правда, и мы ее расскажем всем.       — А я знал! Я знал!       — Что знал? — нарочито громко спросил Фредди, видимо, и он нас прикрывал.       — Знал, что кофе сегодня не будет, мне сон приснился — и вот, вещий.       Джеффри осмотрел всех:       — Хорошо, не верится, что я это скажу, но я ошибся. Прости, Лассен.       — Нет, послушай, можно нас оставить? — я выглянул из-за спины Эпплярда на остальных, внимательно следивших за происходящим: — Пожалуйста.       Они вышли, недовольные, что пропустят шоу.       — И ты, Эдит, мы поговорим с глазу на глаз.       Она сложила брови домиком, как делала очень часто, но вышла.       — Выслушай меня, только спокойно.       — Хорошо, договорились.       — Я понимаю, ты беспокоишься за Эдит, но еще ты имеешь право знать правду.       — Мне уже не нравится это начало.       Мы сели за стол друг напротив друга, я кашлянул — это будет нелегкий разговор.       — То, что ты подумал, — правда.       — Давай-ка лучше я тебе скажу, что я подумал до того, как что-нибудь схвачу ненароком. Я подумал, что ты, как бы сказать, поматросил и бросил, понимаешь?       Я засмеялся от нелепости сказанного, но, видя этот испепеляющий взгляд, прекратил:       — Нет, конечно, нет.       — Точно?       — Абсолютно.       — Тогда в чем дело?       — Как бы сказать, мы вместе.       — Встречаетесь то есть?       — Получается, да. По крайней мере, я так думаю.       Джеффри откинулся на спинку стула, разглядывая меня.       — И это серьезно?       — Да. Более чем.       — Тогда что с ней происходит?       — Я это выясню, и это будет куда лучше, чем запирать меня в трюме.       — Прости, погорячился. Ты на моем месте сразу бы прибил, сам понимаешь.       — Скорее всего, — я поправил очки, вспоминая ситуацию в пабе.       Мы пожали руки в знак примирения. Как камень с души.       — Но я все равно наблюдаю, помни об этом.       — О, да, забудешь теперь такое.       Джеффри поднялся и вышел, следом тут же появилась Эдит:       — Что было?       — Отлично, что зашла. Теперь поговорим с тобой.       Она села напротив, явно не горя желанием.       — Расскажи мне все, о чем ты переживаешь. Ты ведь понимаешь, что если для тебя это имеет значение, то и для меня тоже. Необязательно переживать все одной, уж точно не теперь.         Она заерзала на месте, не поднимая на меня глаз.       — Да, наверное, но это не так легко.       — Ладно, если ты пока не хочешь, то не надо, просто знай об этом, — я поднялся, целуя Эдит в лоб, — и с добрым утром.       Весь день Эдит избегала меня, не пересекалась взглядом, не проходила мимо, сперва я думал, что чувство неловкости все равно осталось, мешая ей, но чем дальше, тем хуже становилось. Я был в абсолютном замешательстве, все валилось из рук, а в голове не было ничего, кроме нее. Она заметно нервничала, то и дело заправляла прядки волос за ухо, за обедом молчала, а потом долго задумчиво сидела на носу судна, свесив ноги и пила явно дрянной кофе.       — Вот, держи, — я протянул ей чашку, — только что сварил.       — Спасибо, — отозвалась Эдит, принимая горячий напиток с осторожностью, — у меня такой кофе совсем не получается.       — Как ты? — я облокотился о борт, стоя спиной к океану.       — Я весь день думаю, думаю и еще раз думаю, ты прости, что я так резко закрылась.       — Заставила меня поволноваться, ничего не скажешь.       Эдит слегка дернула уголками губ, пробивая броню моего недовольства.       — Я не специально, мне же надо было подумать, как все тебе рассказать, объяснить, как вообще все это должно выглядеть, но самое важное, что я поняла – я хочу тебе открыться.       — Это отрадно слышать, правда.         — Джеффри говорил со мной, сказал, ты отличный парень, что ты ему наговорил? Или эти секретные чары распространяются на всех?       Я усмехнулся:       — Только правду, вот и все. Она оказалась куда лучше того, что думал Эппл.       — Даже страшно представить, что пришло ему в голову... Ладно, викинг, встретимся ночью здесь же, — Эдит улыбнулась, спрыгивая обратно на палубу. — И спасибо за кофе, наверное, ты мне туда что-то подсыпал и приворожил.       Я рассмеялся:       — Больше поверю в то, что ты могла так сделать, наверное, даже случайно.       — Знаешь, Лассен, все-таки случай решает все.       — Верю, Уилкинс.          Мы стояли, смотря в одном направлении, я накрыл ее ладонь своей, пока небо переодевалось в розовощекий закат. В глазах Эдит разгорались последние солнечные лучи, она стояла, открытая для ветра, загадочная и настоящая, невероятная красивая и манящая неведомым притяжением. Эдит была похожа на океан, в один миг добродушно принимающая в объятья, а затем сносящая с ног своим буйством. Кажется, это и есть весь секрет.       — Ну, что, голубки, как настроение? — к нам подошел Гас.       — Отлично, а как ты все-таки узнал?       — Я знал, когда вы еще не знали, это же заметно.       — Вот и мне все стало заметно, а ты отнекиваешься, — сказала Эдит, слегка наклонив голову.       — Все еще отрицаю.       — Как скажешь, капитан, — она улыбнулась, — нет значит нет. Но, может быть, я кое-что еще заметила, дай знать, если тебе интересно, — она ушла, помахав рукой.       — Посмотрите, какая красота, — подошел Генри, восхищенно обводя рукой простор, — хорошо бы искупаться.       — Предлагаешь бросить якорь и позабыть о всех проблемах?       — Уже звучит, будто идея так себе.         — Вот именно!       Эдит хмыкнула:       — Всегда можно прыгнуть за борт и инсценировать неудачный случай?       — Может несчастный?       — Нет, несчастья нам не надо.       — Гас, она подает мне плохие идеи, они мне нравятся, — хохотнул Генри.       — Буду готов, если что.       Вечерело. Сумерки сгущались, замыкаясь вокруг редкого света с корабля. Команда потихоньку укладывалась спать. Дождавшись, когда Генри засопит – верный признак хорошего сна, я вышел на палубу, и следом послышались шаги.       — Держи, — я протянул ей свой свитер, — что за манера выходить сюда так, будто мы в тропиках?       — Вообще-то скоро будет очень жарко.       — М, я не был готов к такому от тебя, — я ухмыльнулся.       — Эй, я говорю про погоду.       Я вскинул руки:       — Конечно, конечно.       Она нахмурилась, что делала, когда явно не доверяла:       — Ладно, давай сразу к делу.       — Пожалуйста, приготовилась к исповеди?       — Лассен, — шикнула Эдит, — зря стараешься, это даже не забавно.       — Да, из меня бы вышел дурной священник.       Она недовольно закатила глаза:       — Когда закончишь распускать хвост, самец, тогда поговорим.       Я рассмеялся:       — Просто хочу сбавить градус твоих нервов, это ни к чему. Все, молчу.       Она села за деревянные коробки:       — Знаешь, я так и не придумала план того, что хотела сказать. Считай, бессмысленно потратила день. Так что скажу, как есть.       Я кивнул, успев вовремя не прокомментировать, потому что тут же попал под гневный взгляд.       — В общем, мне показалось, что все это, — она показала рукой на себя и меня, как бы метафорично опуская слово «отношения», — глупости. И у меня было несколько причин. Во-первых, я тебя плохо знаю, вдруг у тебя мутное прошлое. Конечно, оно точно ужасно мутное, но я говорю только про отношения.       — То есть возможный факт наличия у меня детей и жены, а в придачу где-то десять любовниц?       Она кивнула, сжав губы, а я рассмеялся:       — Отлично, а что дальше?       — Сделаю вид, что эту причину можно больше не считать, судя по реакции.       — Слава Богу.       — Второе – я тебя действительно не знаю, то есть все мои наблюдения довольно ничтожны, а твое детство и правда было интересным, но как будто бы это ненадежно.       — Ты можешь мне не доверять, только это твоя проблема, — я пожал плечами.       — В целом, да, — тише отозвалась Эдит, — но я очень хочу.       — Вставай.        — Что?       — Поднимись сюда, — я указал на борт, его ширина позволяла встать на край.       — Это зачем?       — И прыгай.       — О, Господи, ты еще пистолет на меня наставь, — она посмотрела на воду, — ты предлагаешь мне прыгнуть туда? И с чего бы это?       — Конечно, не туда. Знаешь, как играют дети, они отклоняются назад, спиной к человеку. Прыгай спиной на меня.       — Лассен, это какая-то дурацкая тренировка на доверие.       — Ты ошибаешься, знаешь почему?       Она вопросительно посмотрела на меня.       — Скажу, если сделаешь это. Пойми, мне не удастся тебя переубедить словами и, если за все это время, ты ни разу не ощутила опоры от меня, то это просто показательное выступление.       — Ладно, — Эдит ловко забралась на борт, держась за мое плечо.       — Только, умоляю, не туда, — я указал на воду, — держи равновесие, — я продолжал держать ее за руку, отходя назад.       Океан плескался, брызги обдавали Эдит, а ветер трепал ее волосы. Казалось, я уже не мог представить ее в другой стихии. Она крепче взяла меня за руку, кивнув.       — Стой, не надо, свалишься. Это неподходящая погода.       Она улыбнулась, мимолетно, еле ощутимо, и спрыгнула в мои объятия.       — Мне не надо ничего доказывать, я даже знаю, что ты скажешь, — Эдит замолчала, смотря в мои глаза: — Я уже тебе верю, иначе я не могу объяснить, почему вообще туда залезла.       Я притянул ее ближе.       — Я знаю, что мы даже представить не можем, чем кончится дело, но, поверь, как бы оно ни закончилось, мы пойдем дальше.       Эдит кивнула, уткнувшись мне в грудь.       Так часто люди оказываются в западне любви, но самый ее верный показатель — спокойствие, которое чувствуешь и даришь. Не знаю, сколько мы стояли, слушая шум воды, но это почти ощутимое спокойствие было даже громче, чем волны. Она стояла, такая красивая, невероятная, взбалмошная и вместе с тем самая рассудительная, противоречивый клубок эмоций и разума, это и было самым прекрасным.