Марсово вино

      На школьном стадионе танцует октябрьский ветер: рябит натянутую под дымкой тумана воду в лужах, причесывает траву на футбольном поле. Мегуми переворачивает тетрадные листы, когда свежий, как хрустящее осеннее яблоко, воздух взрывает радостный визг Нобары.       Капитан чирлидеров счастлива, и очень быстро Мегуми понимает, что причина счастья — новая метка от её соулмейта.       — «Смелая»! А здесь «сильная»! — Нобара поочередно демонстрирует запястья восторженной толпе одноклассниц под аккомпанемент завистливых охов и ахов. — Она считает меня смелой!       — А ты уверена, что это именно «она»? — аккуратно уточняет Касуми. Её соулмейт возник одним из первых ещё в прошлом учебном году — но обнаружить, кто заставил метки «нежная» и «миниатюрная куколка» появиться прямо на её шее, когда она стояла у доски на уроке биологии, пока не удалось. — Что, если это «он»?       — Уверена, — резко отвечает Нобара и тычет себя в грудь. — Я это чувствую. И-и-и… кто лучший? Мы, девочки! Раз-два-три!       Вспыхивает смех, шуршат блестящие шары-помпоны. Группа поддержки радостно верещит и прыгает:       — Кто-о-о лучшие? Мы! Кто лучшие? Мы!..       Мегуми хочется фыркнуть: чувствует она, как же. Предугадать, какого пола твой соулмейт, невозможно. Иначе он понял бы это ещё вчера, когда впервые — с тупым разочарованием и горечью — заметил на руке тонкий витиеватый узор.              Не то чтобы Мегуми сильно удивился. Ничего странного и шокирующего в появлении меток нет. Он, в конце концов, почти выпускник. Половина его класса уже пережили первый опыт возникновения надписей на разных частях тела; Мегуми знал, что однажды и с ним это произойдёт, и отчасти был готов.       Метки попортили немало нервов всей школе. Если твой соулмейт невовремя думал, что ты «сексуальный», об этом моментально узнавал весь класс. И никакие увещевания школьных учителей не могли успокоить гогот восемнадцатилетних придурков, заметивших у одноклассника на лбу «целлюлитные ляжки» или «вонючие подмышки». Так Момо однажды вылетела из кабинета и не приходила в школу три дня, пока с её по-детски румяных и пухлых щек не исчезло жирное «маленькие сиськи».       Соулмейт не обязательно может думать только хорошее — это первое правило, которое стоит уяснить, потому что мысли, особенно под влиянием сильных эмоций, контролировать невозможно. Но даже это знание не спасло Мегуми от болезненного укола.       Вероятно, его, одного из лучших учеников, сильно омрачили оценки. Наверное, когда он обнаружил, что не добрал по географии несколько баллов до сотни, на его лице отразилось отчаяние. Возможно, его голос на перемене звучал слишком печально, когда он сказал по телефону Цумики, что не против, если она заедет за ним на полчаса позже, или выглядел потерянным, пока, отстраненно наблюдая за тренировкой футболистов, ждал сестру на стадионе…       Нет, наверное, ничего удивительного, что потом, в машине, он заметил, как запястье тонким браслетом опоясывает слово «несчастный».       — Несчастный? — сочувственно переспросила Цумики, бросив короткий взгляд на его кисть, пока они стояли на светофоре. — Милый, ты как? Наверное, расстроился?       Мегуми поморщился и натянул рукав джемпера до самых фаланг.       Конечно, теперь каждый, кто увидит эту надпись, будет смотреть на него с жалостью. «Тёплый взгляд» — вот, что впервые подумал о Цумики её соулмейт, этот странноватый бугай с усами, Кинджи, в прошлом заведующий каким-то бойцовским клубом, а теперь — предсказуемый и домашний увалень, работающий в офисе пять дней в неделю. «Красивые косы» — отпечаталось на скуле Норитоши Камо в прошлом месяце на уроке истории. «Крутой» — вспыхнула под уважительный гомон в столовой метка Оккоцу Юты, а потом исчезла через десять минут, чтобы перемениться на поэтичное «плечи, как у древнегреческого бога». И пусть потом многие хихикали и тыкали в щёку Юты пальцем, втайне наверняка завидовали: комплиментов внушительнее пока никто не получал. Касуми «нежная», Нобара «смелая», а Мегуми, выходит, несчастный. Таким в кругу одноклассников не похвастаешься.       Не то чтобы Мегуми собирался об этом рассказывать — он и так почти ни с кем не общался, но куда приятнее, если на твоём запястье горит «смелый» или «крутой». Да даже нелестно пройдись его соулмейт по внешности — Мегуми не расстроился бы. Приглядись он к рукам Мегуми, ногам Мегуми или лицу Мегуми, подумай, что у него «тощая задница» или «морской ёж на голове», было бы не так обидно. Это хотя бы на виду.       А теперь выходит, что на виду только пульс его несчастья.              Школьный уборщик старательно сметает листья с лестницы. Мегуми смыкает пальцы вокруг запястья, потирая место, откуда пару часов назад наконец исчезла инкрустация из мыслей соулмейта и собственной исполосованной буквами кожи, и проверяет айфон: Цумики едет, будет через пятнадцать минут.       Звонкий голос Нобары постепенно стихает: чирлидеры шагают в раздевалку, на поле доигрывают футболисты. Последнее, что Мегуми слышит: Нобара готова поставить пару сотен, парень никогда не признал бы, что девчонка может быть смелой и сильной, и вообще — соулмейта можно почувствовать:       — Просто представь, что ваша связь — это нить, а на том конце твой соулмейт. — Нобара задирает подбородок. — Я на все сто процентов чувствую, что это она.       Слышатся растроганные вздохи, а Мегуми думает: чушь. Дважды чушь.       Смелой и сильной Нобару назвал бы любой — это очевидно всем, кто общался с этой выскочкой хотя бы полчаса. Её соулмейт видимо, просто не особо оригинален или запал на очевидное. А что касается связей — очередная сопливая байка из соцсетей для четырнадцатилетних девчонок в стиле: «Представьте тонкую нить, которая тянется от вашего сердца в пустоту, освободите разум и попробуйте почувствовать, кто находится на другом конце».       Обычно такие посты сопровождались восхищёнными комментариями и невероятными историями, где кому-то удавалось угадать имя или даже внешность своего соулмейта, но большинство сходилось во мнении, что всё это — полная ерунда.       Единственным реальным способом отыскать свою половинку оставались слова, которые отпечатывались на коже партнёра. Так друг друга и находили: надеялись, что кто-то, прочитав на теле другого мысли, узнает в них свои.       Мегуми с этим соглашается, но всё же от скуки пробует: незаметно прикрывает глаза, сосредотачивается и… ничего не происходит. Сначала тяжело представить нить, потом тяжело очистить разум, потом тяжело понять, что же он чувствует помимо очевидного раздражения. Тепло? Предощущение любви? Бред. Воображаемая ниточка, тонкая и красная, мысленно тянется в черноту, а на том конце…       Бах!       Мегуми резко распахивает глаза, сердце совершает бешеный кульбит. Футбольный мяч, безумно вращаясь, застревает между кресел аккурат напротив его лба. Кто-то из придурков-игроков пнул его через всё поле и чудом не вышиб Мегуми мозги.       — Извини! — Рядом как из-под земли возникает звезда школьной сборной по футболу, квотербек Итадори Юджи. Взмыленный, лохматый, в оранжевой джерси с огромным десятым номером посреди груди; он виновато и широко улыбается, удерживая под мышкой шлем, а потом с лёгкостью вынимает застрявший мяч. — Не убили тебя?       — Нет, — огрызается Мегуми и замечает, что тетрадь упала под ноги, а ручка закатилась под соседнее сидение.       — Помочь?       — Не надо, я сам.       Квотербек Итадори Юджи, видимо, хочет сказать что-то ещё, но его окликают с поля, и он исчезает так же стремительно, как и появляется.       Мегуми приходится опуститься на колени, чтобы выудить из-под сидения ручку и тетрадь. Если бы его соулмейт заметил Мегуми не вчера, а сегодня на стадионе, он бы, возможно, наградил его более обидной характеристикой, и на руке красовалось бы не «несчастный», а «жалкий», «одинокий ботаник», или «неудачник, в которого едва не зарядили мячом на совершенно пустой трибуне».       Мегуми неожиданно приходит в голову, что квотербек Юджи тоже был вчера на поле. Интересно, мог бы он высмотреть сквозь решётчатый шлем Мегуми, напрячь мозги и решить, что он — несчастный? В идеале произойти могло всё что угодно, только вот соулмейт Юджи уже давно известен, и им был их общий одноклассник Джунпей.       Их пару «образовали» ещё месяц назад, в начале учебного года, когда Итадори Юджи, под угрозами быть растерзанным любопытными фанатами футбольной сборной, признался, что на его теле появилась метка «грозный тигр Западной школы», но показать он её не может, потому что метка возникла всего на пару минут, а потом якобы исчезла.       Никто поначалу не поверил. Парни, особенно футболисты, любили приукрашивать, мол, назвали «тигром» («тиграми» окрестили футболистов из-за эмблемы команды; ещё из-за крепкого телосложения и щитков, которые зрительно увеличивали плечи почти вдвое), «мощным», «сильным», приписывали себе «мускулистую спину» или «большой член». Но появился Джунпей и всё подтвердил: сознался, что именно он подумал о Юджи, как о грозном тигре Западной школы.       — И вот, — он обратился к поражённому до глубины души Юджи на глазах у всех, демонстрируя предплечье: — Ты вчера сказал мне на тренировке, что у меня неплохой удар справа и… короче, потом, чуть позже, это появилось.       Мегуми сам видел эту надпись: Джунпей ещё пару дней ходил по школе в футболке с короткими рукавами, пока слова Юджи окончательно не выветрились. Довольно долго для метки, но считалось, чем сильнее чувства, тем дольше она держится.       Говорили даже, будто Джунпей познакомил Юджи с родителями, и у них теперь всё серьёзно: совместные ужины, прогулки, кино с попкорном по выходным, переписки с сердечками, минет на заднем сидении пикапа и всё, что положено влюблённым парочкам. Да и Мегуми бы никогда в жизни не пришло в голову назвать Юджи ни «тигром», ни тем более «грозным» — этот квотербек его вообще не интересовал. Невозможно, чтобы на запястье Мегуми возникли его мысли. Просто невозможно.       Цумики подъезжает ровно через десять минут, и Мегуми покидает футбольное поле едва ли не бегом.       Уже вечером Мегуми замечает, что на обратной стороне колена появилась новая метка.              Испуганный.       И когда он успел показаться испуганным?..       Мегуми разглядывает метку дома за завтраком и размышляет. В сущности, когда угодно. На поле на него пялилась по меньшей мере вся футбольная команда, толпа чирлидерш плюс уборщик. Испуганным его мог счесть любой, кто проходил мимо стадиона или видел его на стоянке, когда он садился в машину к сестре. Продавец, пока Мегуми ждал Цумики, убежавшую за молоком и оставившую его с тонной покупок на ленте перед кассой, тоже мог решить, что он напуган.       А может, это вовсе произошло не на стадионе, а раньше. Например, на уроке литературы, когда объявили оценки. Чёрт его разберет, в общем, когда появилась эта метка — их появление невозможно почувствовать…       Мегуми мажет масло на хлеб и размышляет: «испуганный» в сравнении со «смелостью» Нобары и «крутостью» Юты совсем как-то унизительно. С другой стороны, хорошо, что не «трус» и не «слабак» — так, в сущности, мог назвать его любой игрок из футбольной команды, который получает мячом в лоб стабильно раз в тренировку. Тот же квотербек, к примеру — пусть он и несвободен как соулмейт.       «Испуганный». Слишком мягкая характеристика, решает Мегуми. Может, его соулмейт — она?       Когда он надевает школьную форму, замечает, что метка исчезла.               — Не думаю, что мы успеем…       Мегуми слышит голос Джунпея слишком близко. Тонкий, с самодовольными нотками. Их компания остановилась недалеко от библиотечного компьютера, за которым сидит Мегуми, и разговаривают они неприлично громко — явно громче положенного в библиотеках, пока он стоически дописывает сочинение по истории к завтрашнему уроку.       — Мы договорились с Юджи съездить в выходные в парк аттракционов, хотя сначала я предлагал соседний штат, но мы всё равно не успеем на вашу вечеринку, дружище…       Раздражение подкатывает к горлу. Долго они тут будут болтаться, пока он пытается учиться? Мегуми поднимает глаза из-за монитора и обводит взглядом всю компанию.       Такума в своей шапке, больше похоже на натянутый на голову носок в рубчик, с тупым видом жует полосатую трубочку, воткнутую в банку с колой. Оккоцу Юта с мечтательным видом смотрит в сторону девочек-чирлидерш — оттуда слышатся самоуверенные возгласы Нобары. Джунпей со своей зализанной чёлочкой и глазами побитой собаки нервно кусает губы. Юджи сосредоточенно щурится в айфон, словно беседа не о нём вовсе, а потом, словно ощутив на себе след чужого внимания, находит взглядом Мегуми.       Мегуми тут же утыкается в монитор.       — Зря, мы достали столько пунша, хватит на всю школу.       — Ну вот куда столько пить?       — И пива, — ржёт Такума.       Джунпей неловко, но будто бы театрально разводит руками. Мегуми замечает на его открытом локте метку, нетипично крупную: «большой…»       Большой «что»? Кругозор? Объём знаний? Рот, который он никак не закроет? Мегуми злится, и неясно на что больше: на то, что они мешают ему учиться, или на что, что кто-то так бесстыдно выставляет метки напоказ. Тем более — такие. Безмозглые футболисты. Что бы Юджи там не считал «большим», мог бы наградить своего соулмейта характеристикой поприличнее.       — Спасибо за приглашение, но, сами понимаете, мы с Юджи только недавно друг друга нашли, поэтому…       Джунпей приобнимает Юджи под одобрительные возгласы и возбуждённый присвист. Кто-то грязно и восторженно ругается. Мегуми с силой ударяет по старенькой клавиатуре — так, что «Enter» едва не выскакивает из гнезда, выдёргивает флешку, подхватывает рюкзак и стремительно уходит из библиотеки. Невозможно учиться и одновременно слушать этих тупиц — им явно вышибло остатки мозгов на этом их футболе.       Перед тем, обойти гогочущую компанию, не обращающую внимания ни на кого, кроме самих себя, Мегуми замечает — Юджи единственный, кто на него смотрит.               На другой день Мегуми снова замечает на запястье надпись. Тонким, как волос, почерком, прямо в дельте голубоватых вен, выведено: «высокий балл».       Высокий балл, серьёзно? Мегуми с тупым упрямством смотрит, как буквы теряют цвет, будто надеется, что они выстроятся в имя его соулмейта. Надпись выцветает быстро, к обеду, но Мегуми не может успокоиться до конца учебного дня, украдкой заглядывая в лица одноклассников. Оценки им объявили на первом уроке, и с тех пор прошло достаточно времени, чтобы восхититься баллами друг друга. Очевидно, его соулмейта не было на занятии, и он смотрел их в табеле онлайн.       Из всех, кто отсутствовал, Мегуми вспомнил только девчонок из команды чирлидерш — они опоздали с утренней тренировки, и Юджи, которого задержал тренер. Юджи по понятной причине отметался, а девчонки сами учились неплохо. Мегуми получил девяносто восемь баллов, та же Касуми — девяносто шесть. Видимо, его соулмейт просто долго соображает или его восхищение оценками Мегуми никак не связано с сегодняшними.       Это, кстати, довольно обидно. Единственная за всё время положительная характеристика и та — не о нём, а об оценках. Метка появляется на коже только в случае, если соулмейт испытывает по-настоящему сильные эмоции, часто неконтролируемые, и если его похвалили — это хорошо, но много ли среди одноклассников тех, кто может так искренне радоваться чужому успеху, что этой радости хватило бы на целую метку?..       Мегуми отвечает себе честно — есть один, но он занят.       Октябрь тает под гнётом дождей, ноябрь медленно подкрадывается на цыпочках. Раз в месяц специальная комиссия обязывает выпускников посещать школьного психолога, который помогает справиться с влиянием на их жизнь меток судьбы.       Их же школьный психолог, сославшись на предупреждение об урагане, решает сократить часы беседы, и теперь Мегуми вместо того, чтобы ещё сорок пять минут терпеть изливания одноклассников на тему, как пережить, если мысли соулмейта — грубые и держатся дольше двух дней, стоит под брезентовым козырьком школы.       Цумики не может приехать — много работы в офисе, а значит Мегуми придётся возвращаться домой самому. Зонт Мегуми не взял, забыл, поэтому единственный доступный вариант — переждать ураган. С другой стороны, это лучше, чем слушать ещё час, что Нобара выбивается из сил, пытаясь отыскать своего соулмейта, хотя размещает сотню объявлений во всех пабликах, где часто бывает: в группе по моде и стилю, на страничке спортзала… Она даже раздумывает написать в соцсети сообщества по обращению с нагинатой, на занятия куда дважды приходила!       Полезное, конечно, на этих психологических сессиях тоже обсуждается: например, когда Касуми признается, что не ощущает себя настолько идеальной, какой воображает её соулмейт, и поэтому боится его искать, психолог предлагает отпустить контроль над чужими чувствами и разрешить людям думать о ней то, что хочется. Когда Юджи рассказывает, что иногда он и его соулмейт говорят на разных языках, что это сбивает с толку; что из-за их ссоры, говорит он, Джунпей сегодня не пришёл в школу, и он чувствует себя виноватым, все соглашаются, что восемнадцать лет — довольно нежный возраст для любви, поэтому сложности неизбежны.       Дождь накрапывает всё сильнее, тарабанит по школьной парковке, и Мегуми размышляет: хорошо, что очередь не дошла до него. Не хочется признаваться всему классу, что соулмейт считает его несчастным и испуганным. А всё, что видит в нём хорошего — это высокий балл.       Как унизительно.       Сзади хлопает дверь, и Мегуми невольно оборачивается. Юджи, очевидно, задержавшийся у психолога, набрасывает на широкое плечо ремень сумки и встаёт рядом. Они коротко встречаются незаинтересованными взглядами. Мегуми почему-то думает — сколько раз они вообще разговаривали за время обучения? Раза два, от силы, если не считать эпизода на стадионе. Да и какая разница? Мегуми смотрит в противоположную сторону, отметая эти мысли, как неважные. Дождь набивает нестройную мелодию на асфальте, лужи мелко пузырятся; Мегуми краем уха слышит, как Юджи набирает Джунпея и соглашается к нему заехать.       — Тебя подбросить? — вдруг спрашивает Юджи.       Мегуми не сразу понимает, что обращаются к нему, но, сообразив, тут же качает головой:       — Нет, спасибо.       — Точно? — Юджи искренне удивляется, и отчего-то хочется хорошенько стукнуть его между бровей — в то же место, куда самому Мегуми недавно едва не зарядили футбольным мячом. — Брось. Поехали, ливень нескоро закончится.       Дождь, будто подслушав их, моментально усиливается.       Юджи прав. Упрямиться из принципа как-то глупо и по-детски, и Мегуми ничего не остаётся, кроме как согласиться.              В алом пикапе Юджи пахнет припыленным теплом и лимонным ароматизатором. На зеркале заднего вида покачивается игрушка-койот. Двигатель заводится с уютным рокотом, дождь барабанит по лобовому стеклу и капоту; мощные капли взрываются, превращаются в настоящие реки. Мегуми украдкой оборачивается. На заднем сидении кавардак: крупная спортивная сумка, план поля наполовину в тубусе, футбольная форма, мячи в сетке…       Не к месту вспоминаются слухи про минет на заднем сидении, и Мегуми становится интересно: они с Джунпеем скидывают всё в багажник, когда занимаются здесь сексом? Юджи берёт его сзади или они терпят до дома? Какие фразы расцветают на его коже в эти моменты, тоже про грозного тигра?..       Пикап трогается, и внутри Мегуми всё переворачивается: он трясёт чёлкой, делая вид, что сильно намок, пока шёл до машины, будто надеется — так лишние мысли закатятся из его мозга куда-нибудь в глубины подсознания и оттуда больше не выкатятся.       — … как считаешь? — говорит Юджи, и Мегуми понимает, что прослушал половину фразы.       — Что?       Юджи недолго молчит, покусывает губу:       — Я говорю, ты тоже считаешь, что восемнадцать — рано для отношений? Ну, все эти соулмейты… Дедушка рассказывал, что в прошлом метки появлялись гораздо позже, годам к двадцати пяти.       — Не знаю. Почему ты спрашиваешь?       Юджи снова ненадолго задумывается и выдавливает, как из-под катка:       — Не идёт из головы сегодняшнее обсуждение. Думаешь, соулмейты могут найти друг друга раньше, чем появятся настоящие чувства?       Мегуми не успевает удивиться, почему Юджи интересуется его мнением, отмечает только отдалённым уголком сознания совсем уж нелогичное: его соулмейт точно на Юджи не похож. Тот, кто задает такие вопросы, тоже может легко получить метку «несчастный», а тот, кто сам несчастен, не даст подобную оценку другому.       — Если бы я нашёл своего соулмейта сейчас, чувства у меня к нему были бы явно не романтические, — признается Мегуми, отчего-то раздражаясь. — После того, что я прочитал о себе на своём же теле.       — А что он думает о тебе? — оживляется Юджи, и Мегуми понимает, что сболтнул лишнего.       Вспоминается метка «испуганный» на обратной стороне колена, и Мегуми злится и расстраивается одновременно: его соулмейт прав. Пока весь класс открыто признаётся, как грубо по ним бьют мысли тех, кто, по идее, должен их любить, как оскорбительны интимные подробности, вываленные на всеобщее обозрение, он боится признаться, что его чуткий соулмейт заметил тень печали на его лице.       Причем наверняка он заметил это давно. Мегуми и сам это чувствует: он с начала года подавлен. Наедине с Юджи это становится как нельзя очевидным.       — Неважно. И вряд ли тебе так уж нужно это знать, у тебя ведь есть соулмейт.       — Это всем интересно. — Юджи выворачивает на трассу; дворники напряжённо смахивают ливневые потоки. — Да и… думаешь, нашёл своего человека — и проблемы заканчиваются? В моём случае они только начались. Здесь куда?       — Налево. Ладно, — выдыхает Мегуми. — Я отвечу на твой вопрос. Не могут, иначе всё будет не по-настоящему. Я хочу найти своего соулмейта, когда пойму — в идеале, оба поймём, — что влюблены, иначе я не хочу задаваться вопросом всю жизнь: мы любим друг друга, потому что мы соулмейты, или мы соулмейты, потому что любим друг друга?       Юджи кидает на Мегуми взгляд — бесконечно долгий, до странного обесточенный и поражённый донельзя, и возвращает его на дорогу уже хмурым и задумчивым: смотрит сквозь толщу разгоняемой дворниками воды и молчит. Мегуми тоже молчит, пока пикап наконец не притормаживает у его дома.       — Спасибо, что подвёз.       — Подожди, — просит Юджи, словно очнувшись. — Слушай, я ведь в тебя чуть мячом не попал на днях…       — Да забей, — отчего-то снова раздражается Мегуми.       — Давай, может, я позову тебя как-нибудь на пиццу или…       — Нет.       — А на вечеринку с нами хочешь?       — Нет.       — Может?..       — Я не хочу.       Раньше, чем Юджи успевает возразить, Мегуми распахивает дверь и выскальзывает из машины. На голову тут же обрушиваются тонны ледяного дождя, и, когда Мегуми заходит домой, кажется, будто он искупался в океане.       Только вечером, отогревшись в ванне и полностью обсохнув, Мегуми обнаруживает на ладони новое послание.       «Колючий», — написано на ней.              Выходные Мегуми проводит в постели, немного приболевший, борется со странным ощущением: всегда казалось, что соулмейты — что-то обыденное, что-то, что случается со всеми, но когда сталкиваешься с этим лицом к лицу, понимаешь, сколько скрыто в этом непонятного и тревожного.       Мегуми от скуки читает статьи в интернете, посвящённые свойствам меток, то и дело смахивая надоедливую рекламу искусственных чернил для маркеров судьбы, призванных привнести «искру» в отношения. Узнаёт, что самые искренние слова могут держаться до недели, а неконтролируемый поток сознания исчезает за час. Быстрые мысли возникают на руках, плохо осознаваемые и глубинные — на потаённых местах, необдуманные — на лице, отчаянные — на груди. Мегуми тщательно изучает длинный текст и цепляется за вопрос случайного читателя, — бывает ли, что соулмейты расстаются? Может ли произойти так, что из-за ссор и недопонимания соулмейт может уйти к другому?       Ответ эксперта находится моментально: нет, соулмейты не расстаются. Соулмейты быстро мирятся. Соулмейты — родственные души, созданные друг для друга, две половинки одного целого, и любят друг друга беспрекословно. Соулмейты — это навсегда.       Навсегда.       Мегуми устало прикрывает глаза, блокирует айфон и отбрасывает его на подушку.              Понедельничным утром школьную столовую сотрясает рёв. Нобара рыдает в голос, потому что на одной её щиколотке появилась надпись «наглая», а на другой «зазнайка». Подружки успокаивают её как могут:       — Можно надеть высокие гольфы, — неуверенно предлагает Касуми. На тыльной стороне её ладони выведено «длинноволосая красавица».       — Да ладно тебе! Помнишь, что было на моём лице? — ворчит Момо. На её лбу пластырь, скрывающий явно не прыщик.       — Вы не понимаете, — воет Нобара. — Она теперь говорит, как какой-то пацан!       — Ну не плачь, дорогая…       — Тебе легко говорить, ты-то всегда хороша, судя по меткам!       — А я что тогда, всегда плоха?! — взрывается Момо.       Мегуми морщится, не в силах выносить это нытье, и, отодвинув поднос с салатом и апельсиновым соком, уходит из столовой.       Вообще-то, он понимает и Нобару, и Момо. И своего соулмейта, в целом, тоже готов понять. Едва ли Мегуми может вспомнить, думал ли он о ком-то что-то положительное в последнее время. Наверное, на теле его соулмейта тоже полно болезненных и некрасивых слов, куда хуже, чем на теле самого Мегуми. «Колючий» — это так, цветочки. Его соулмейт просто ангел во плоти, если до сих пор не назвал Мегуми чем похуже, потому что Мегуми чувствует себя «чем похуже» — по какой-то неясной и дурацкой причине — уже гребаный месяц.       Он может оказаться колючим в глазах любого — учителя Годжо, которому нагрубил на физике, продавца в супермаркете, которому не ответил на дружелюбное «Добрый день!», той же Касуми, с которой забыл поделиться ластиком на уроке… Радует только, что соулмейт Касуми — точно не он. Мегуми никогда не думал о ней, как о красавице или куколке, Мегуми вовсе не хочется думать о какой-то Касуми, когда…       Перед глазами вырастает дверь кабинета тренера сборной, и Мегуми обнаруживает, что, погружённый в мысли, пересёк пол-этажа и теперь находится недалеко от раздевалок для футболистов.       — Эй! — звонко окликает знакомый голос, и Мегуми резко оборачивается. — Ну хоть кто-то сейчас не жрёт в столовой! Ты тоже в спортзал на репетицию? Можешь помочь?       Юджи, взмокший, вспотевший, возникает в коридоре и лишает Мегуми пути к отступлению. Свернуть с пути этого качка в щитках саблезубого тигра почти нереально, хотя надо бы — ни о какой репетиции Мегуми не слышал и вообще всего, чтобы было связано со школьными спектаклями, старался избегать, чтобы не получить роль третьего дуба справа.       — Чем помочь? — вместо отказа вежливо уточняет Мегуми, стараясь придать голосу непринуждённости.       — Попросили перенести пару скамеек. Они лёгкие, не волнуйся. — Юджи как бы невзначай окидывает фигуру Мегуми с ног до головы, и Мегуми сцепляет зубы. Не такой уж он и худой, а если судить по данным прошлого медосмотра и вовсе выше Юджи на пару сантиметров. — Тренер недавно выложил кучу бабок на новый пол в спортзале, нельзя поцарапать, иначе он отправит на поле наши головы вместо мяча.       Мегуми неожиданно для себя кивает. Плевать на спектакль, скамейку перетащить — это он может. Он идёт следом за Юджи в пропахший резиной пустой спортзал, минует задремавшего на трибуне тренера, которому интересен пол примерно на том же уровне, что и кольца Сатурна, и берётся за скамью с одной стороны, когда Юджи хватается с другой. Так несколько скамеек через каких-то десять минут оказываются у противоположной стены.       Дело сделано.       Мегуми подхватывает рюкзак.       — Слушай, — останавливает его Юджи, отряхивая ладони. — Тебя не приглашали в общий чат школы, что ли?       Желудок совершает сальто и падает вниз. Мегуми становится зябко и пусто.       — Нет.       — Я скину тебе ссылку, — просто говорит Юджи. — Там в основном одни выпускники… Все сейчас ищут своего соулмейта из-за выпускного бала в конце года. Многие туда скидывают фотки меток, ну, чтобы быстрее найтись…       — А я тут при чем? — грубовато спрашивает Мегуми.       — Я помню, что ты хочешь сначала влюбиться, но…       Во рту становится сухо. В словах Юджи нет насмешки, но есть странная неопределимая интонация, которая примораживает Мегуми в воздухе.       — Но вдруг, — продолжает Юджи, — если тебе любопытно…       — А ты что, в благотворители записался? — Мегуми нервно набрасывает лямку рюкзака на плечо. Получается слишком резко: угол учебника больно впивается в лопатку. — Какое тебе дело, найду я своего соулмейта до выпускного или нет?       — Ну это ведь… — Юджи как-то странно светится и терпеливо улыбается, но ответить не успевает:       — И вообще, — слова, вопреки желанию Мегуми, рвутся из него, словно кипяток из лопнувшей трубы. Он понимает — потом ему будет стыдно, очень стыдно, но сдержаться не может: — ты нашёл своего соулмейта. Какое тебе дело до остальных?       Юджи уже не улыбается, смотрит взволнованно и серьёзно. Мегуми не может вынести этой игры в гляделки, это выше его сил. Он разворачивается и шагает прочь из спортзала.       — Он думает о тебе что-то плохое? — звучит в спину. — Постой, Мегуми!       Собственное имя, впервые произнесённое Юджи за столько лет учёбы, током проходится по коже, и Мегуми зачем-то останавливается.       — Не плохое, — сдержанно отвечает он. — Ничего особенного.       — И всё же?       Мегуми слышит за спиной медленные шаги: Юджи подходит ближе.       Хочется сказать: пока все вокруг смелые и красивые, он для своего соулмейта — несчастный. Хочется сказать: пока Оккоцу Юта крутой, Мегуми — испуганный. Хочется сказать: все вокруг получили от своих соулмейтов хоть какие-то знаки внимания, а он…       — Я? Несчастный, — зачем-то решается Мегуми на искренность. Оборачивается и вперивается в Юджи глазами. — А ещё испуганный. Недавно был колючий, но с высоким баллом. Знаешь кого-нибудь, кто мог обо мне так подумать?       Юджи белеет, как полотно, словно его обморозило, или — того хуже — сейчас стошнит. Мегуми почему-то не хочется ждать никакого ответа, он разворачивается на пятках и печатает шаг прочь.       Дверь в спортзал хлопает за его спиной, приваренная сквозняком, как крышка гроба его репутации, в который Мегуми только что себя загнал.              Мегуми так и не дожидается от Юджи приглашения в чат и ищет его самостоятельно. Благо, предусмотрительная Нобара оставила ссылку прямо на своей странице, как минимум, раз пять, снабдив её тучей красных восклицательных знаков.       Не то чтобы Мегуми интересно, но он всё же делает это: кидает заявку и незамедлительно окунается в быстротекущий поток сообщений. В чате масса фото со знакомыми метками, многие из них он видел и слышал в классе сотню раз. «Бархатный голос», «тонкие руки», «ласковый взгляд». Мегуми внутреннее радуется, что никогда не мыслил подобными категориями, но сомнения вновь заводят его в тупик. Может быть, это он мысленно называл Такуму весёлым, а Тоге загадочным, просто забыл об этом?..       Он машинально пролистывает вверх, к началу года, но сообщений от Юджи не находит. Ни одного. По-видимому, он ни разу не скидывал сюда ни фото, ни тексты с мыслями своего соулмейта. Да и зачем ему?..       Итадори Юджи не одинок. У Итадори Юджи уже есть соулмейт.              В ванной Мегуми снова проверяет чат, будто пытается убедиться, что ничего не упустил, откладывает айфон в сторону выдавливает зубную пасту на щётку. После короткой встречи взглядами с отражением у Мегуми всё падает из рук.       Ошибка.       Мегуми смотрит в зеркало, неистово трёт пальцем чернильный узор на левой скуле, пребывая в отвратительном колючем тумане. Это он — ошибка? Его соулмейт так сильно разочарован? Или их связь — ошибка? Или их теоретические отношения, которые, как сферический конь в вакууме, ещё даже не существуют?       Что — ошибка?       Кто бы ни была его родственная душа, ей, очевидно, претит вид Мегуми. Но чтобы вот так, жестоко?..       Мегуми долго умывает лицо, будто надеется, что так метка, выбитая стеклом прямо на душе, быстрее исчезнет, но наутро она никуда не девается. Приходится втайне брать у Цумики пластыри и клеить на скулу. Пусть в школе думают, что он с кем-то подрался или прячет огромный прыщ.              Красного пикапа на парковке нет, как и самого Юджи — в школе. Мегуми наблюдает в окно, как светится асфальт после очередного ливня, изо всех сил игнорируя шепотки. В классе давно заметили новый аксессуар на его лице и теперь в открытую шушукаются.       Не утро — каша.       Кожа под пластырем чешется, но если снять, легенда про ожог горячим маслом, брызнувшим со сковороды, посыплется на глазах. Мегуми не сомневается — ему не верят. Слишком свежа память о Момо и её прямолинейном соулмейте, из-за чего бедная девочка таскает с собой целую кипу различных маскирующих средств.       Скоро они решатся на активные действия, понимает Мегуми, поэтому, когда в кабинете дребезжит звонок, Такума, этот отбитый на всю голову футболист, не дожидаясь, пока учитель покинет класс, разворачивается за партой и кивает на Мегуми:       — Что там у тебя?       — Я же сказал, — твёрдо говорит Мегуми. — Ожог.       — А вдруг метка?       — Отвали.       — Эй, ты, — Такума хмурится, — это нечестно вообще-то. Ты единственный в классе, кто ни разу не показывал ни одной метки, и если это она, лучше тебе сделать это сейчас.       Класс стихает, с интересом наблюдая за конфликтом. Где чёртов квотербек Итадори Юджи, когда нужно утихомирить команду и защитить нормальных людей от одного из своих саблезубых лайнбекеров, с горечью думает Мегуми и мельком оглядывает повёрнутые к нему головы. Нобара с подозрением щурится, Момо смотрит с мстительным удовольствием: видимо, ей очень не хочется быть единственной в классе, о ком нелицеприятно отзывается родственная душа. На её пухлой розовой щеке красуется «ведьма». Интересно, кто этот мудак?..       — Боишься, я окажусь твоим соулмейтом? — огрызается Мегуми, глядя Такуме прямо в глаза. — Обойдёшься. Я не считаю тебя — как ты там писал в чате? — весёлым.       Мегуми знает — за один только тон ему могут врезать, поэтому, когда Такума совершает резкое порывистое движение, Мегуми реагирует моментально. Первым бьёт Такуму по руке, параллельно отмечая, что он, скорее всего, тянулся содрать пластырь, а не лез в драку.       Эта тактическая ошибка стоит Мегуми незамедлительного удара в скулу, ту самую, с другой «ошибкой» под пластырем, но настоящая драка развернуться не успевает. В классе поднимается переполох, на визг девчонок оборачивается учитель, и обоих выставляют из класса. Такуму отправляют к директору, Мегуми — в медпункт.              Лицо горит от резкой боли, глаза щиплет, словно в них высыпали пригоршню песка. Мегуми хватает рюкзак и вылетает из класса быстрее, чем его успевают окрикнуть. Под ногами тянутся бесконечные кафельные квадраты — смазываются в параллельные линии, графики и параболы, сменяются мелькающими ступеньками главной лестницы. Мегуми летит через пролёты, никого и ничего не замечая, плюет на медпункт и вскоре находит себя тяжело дышащим на крыльце школы.       Осенний воздух перетекает в лёгкие, и дышать становится чуточку проще.       Лучше бросить всё и пойти домой, думает Мегуми, как краем глаза неожиданно замечает Джунпея. Джунпей его, правда, не видит, он никого не видит: стоит с матерью и директором у запасного входа, и, судя по виду, чем-то крайне подавлен.       Юджи с ним нет.       Ошибка, повторяет про себя Мегуми мантру, ошибка. Его соулмейт прав. Всё это — одна огромная непоправимая ошибка, и с её последствиями придётся как-то мириться и жить.       В горле возникает ком размером с кулак.       Дома Мегуми сдирает пластырь и во всём признаётся сестре. Цумики понимающе гладит по волосам и разрешает пару дней не ходить в школу, пока «ошибка» окончательно не сойдёт.       Вечером Мегуми ложится в постель и размышляет с тоской: сколько вокруг будет счастливых соулмейтов… Касуми, Юта, Норитоши, Такума, Нобара… О них думают приятные вещи. Однажды они найдут свою пару и будут, счастливые, ходить на свидания, целоваться в кинотеатрах, обжиматься в укромных уголках школы, кормить друг друга с вилки на завтрак, целоваться под дождём…       Как Юджи и Джунпей, к примеру.       Может быть, пока Мегуми невидяще пялится в потолок, они лежат в постели где-то на другом конце города, и Юджи обнимает его бёдра, выцеловывает на обнажённом животе узоры, чтобы потом позволить Джунпею раздвинуть колени и обхватить ногами его плечи — тогда Юджи сможет опуститься ниже. Подобное между ними наверняка происходит уже месяц и будет происходить годы, долгие-долгие, до самой старости, потому что соулмейты — это навсегда.       Мегуми обхватывает лицо руками. Упрямое подсознание подкидывает картинки, где на месте Джунпея — он сам. Сердце благодарно отзывается на этот призыв, и Мегуми приходится до боли прикусывать губы в попытке себя отрезвить.       Юджи — чужой соулмейт. Никогда Мегуми не думал о нём, как о «грозном тигре» — что это вообще за пошлятина? — да и неважно уже это… Юджи ведь нашёл подтверждение своих мыслей на коже Джунпея, а значит судьба решила так. Он проматывает эту мысль несколько раз, чтобы она закрепилась в голове, но упрямый разум тянется за образом Юджи, будто зацепился за красную нить.              На следующий день Мегуми не заходит в чат класса, хотя там, судя по количеству сообщений, разворачивается настоящая вакханалия. Сомневаться не приходится: народ в красках обсуждает несостоявшуюся драку с Такумой и метку Мегуми, которую он несправедливо прячет — а вдруг кто-то узнал бы свою мысль!       Чат не умолкает и на второй день, наоборот — поток усиливается, набирает обороты, как жернова прожорливой мельницы. Это вызывает некоторое недоумение: точно ли обсуждают его? Или произошло нечто более значимое?.. Проверять догадку, Мегуми, правда, не стремится, поэтому в один свайп прячет группу в архив.       Он решает отвлечься и заняться недоделанными уроками — ему даже удаётся сделать несколько заданий по литературе, но планы рушатся, как идеальная партия в покер, когда за дверью комнаты раздаётся деликатный оклик:       — Дорогой, к тебе пришли, — осторожно сообщает Цумики.       — Кто?       — Сказал, что он твой одноклассник.       Мегуми поднимается со стула на нетвёрдых ногах и с лихорадочным боем сердца. Перед выходом он проверяет в коридорном зеркале, плотно ли сидит на лице пластырь, скрыта ли эта «ошибка», потому что шестым чувством знает: на улице его ждёт Юджи.       Во-первых, он единственный, кто знает, где живёт Мегуми, а во-вторых…       — Эй, ты как? — Юджи улыбается уверенно и открыто, но по выражению лица угадывается — ему эта непринуждённость даётся непросто. Он весь точно объят теплом и печалью, и Мегуми пробирает странная дрожь. — Живой?       — Зачем ты пришёл?       Уголки его губ моментально опускаются — словно ломается пружина, которая их удерживала до этой секунды.       — Ты пропускаешь занятия. — Юджи опускает глаза, лезет в школьную сумку и начинает рьяно там копаться. — Принёс тебе задания.       — А написать нельзя было?       — Не язви. — Юджи коротко хмурится. — Я помочь тебе вызвался вообще-то. И поговорить… кое о чём.       — Ну да, — не без сарказма соглашается Мегуми, принимая из его рук рабочие тетради. — Ты всегда замечал меня в школе, всегда помнил, как меня зовут, и то, что ты пришёл к моему дому, ни разу не странно. Ах да, и тебе совсем не интересно, что произошло. Ага.       У Юджи слегка розовеют щёки. Довольно мило для качка-квотербека, если бы не вся та ситуация. Взгляд Юджи находит пластырь на скуле, и он пытливо в него всматривается, словно ещё секунда, и снимет его силой мысли.       — Я всегда знал, как тебя зовут. И один раз уже тебя подвозил, — замечает Юджи. — Но это правда, все говорят, ты скрыл метку. И ты подрался с Такумой.       — И что? — Мегуми начинает ненавидеть себя за то, что приобрел дурацкую привычку в обществе Юджи заводиться с пол-оборота. — Мне снова нужно выложить тебе содержание своих меток на бис? Уверен, твой друг Такума тебе и так всё рассказал.       — Никто ничего не… Знаешь, ты мог бы и показать им. Быстрее бы отвалили. Сам понимаешь, это может ускорить поиск соулмейта, поэтому они…       — Я не хочу его искать, — резко обрывает Мегуми.       — Не хочешь?       Воцаряется оглушительное молчание — только ветер перебирает палые листья. Юджи пару раз глупо хлопает ресницами, но вскоре берёт себя в руки:       — Почему?       — Потому что.       Юджи поджимает губы и снова хмурится. На этот раз складки на лбу залегают глубже. Он выдыхает куда-то в сторону и утомлённо качает головой.       — Да господи, — вырывается у него. Он едва не возводит глаза к небу, — у тебя-то что не так, Мегуми? Ну, давай, выкладывай. Это потому, что ты хочешь, чтобы сначала появились чувства, а потом?..       — Нет. Точнее, не совсем. Не поэтому.       — Тогда почему?       Мегуми мысленно замечает: это похоже на моральное самоубийство, но он совершенно не в силах собой управлять. Тело движется само по себе, и вместо ответа он медленно, словно плывёт под водой, подносит руку к лицу и в одно движение срывает пластырь. Юджи молчит, но по лицу кажется — его как футбольным мячом долбанули. По губам, сложившимся в «о», а затем в «а», всё становится понятно. Он прочитал.       — Ошибка, — озвучивает очевидное Мегуми и горько хмыкает. — Кем бы ни был мой соулмейт, он первым понял, что наша связь — ошибка. Но он прав…       — Это не так, — быстро выдыхает Юджи и делает шаг ближе. — Слушай, иногда эти метки означают не то, что кажется…       — Это так. У меня даже больше прав так думать. Можешь передать классу, что написано на моём лице. Ты ведь за этим здесь.       Юджи ничего не говорит: мотает головой, словно не верит, что слышит это своими ушами. Мегуми может его понять — в реальности, где они оба прожили восемнадцать лет, важнее соулмейтов ничего нет.       — Я пойду, — говорит Мегуми и делает шаг назад. — Спасибо за тетради.       Он поворачивается спиной, собираясь в дом, как руку до самого позвоночника неожиданно прошибает волнообразная дрожь — Юджи берёт его за запястье, не давая уйти, и тут же отпускает, словно обжигается.       — Наверное, кое в чём ты прав, — говорит он. — Лучше бы нам всем сначала влюбляться, а потом находить на теле метки. Но то, что это ошибка — ты не прав. Ты просто не знаешь, о чём говоришь.       «А ты знаешь?» — хочется съязвить Мегуми, но он сдерживается. Знает. Юджи знает, потому что у него есть Джунпей, однако слушать его невозможно: их диалог превращается в дурацкий спор, в котором не будет выигравших и проигравших.       Мегуми высвобождает руку и уходит в дом. Проходя мимо коридорного зеркала, замечает: «ошибка» исчезла с лица.       Он всё-таки не выдерживает и вынимает из архива школьный чат в этот же вечер: к тому моменту количество уведомлений переваливает за две сотни, и Мегуми, увидев первое же сообщение, едва не роняет телефон.       «Джунпей переводится в другую школу!»       «Прикиньте, он покупал специальные чернила, имитирующие метки…»       «О боже, не может быть! Юджи, как ты?»       «Наш квотербек вообще есть в этом чате?»       «КОШМАР, мы теперь проиграем матч!!! ПАЦАНы, вы че!!!»       «А где купить такие чернила?»       «Стоп, как ему целый месяц удавалось водить за нос…»       «Вот жук!»       Мегуми обхватывает в панике лицо и мчится в ванную. Из зеркала на него смотрят собственные глаза, синие как предгрозовое море, наполовину взволнованные, наполовину возбуждённые. До самого вечера он пытается отыскать на своём теле следы чужих мыслей, которые могли бы подтвердить его отчаянное желание, уже настолько очевидное, что скрывать его нет никакого смысла.       Трезвеет он только к ночи, припоминая, что «грозный тигр Западной школы» — пусть не мысль Джунпея, но и не его тоже. Надежда испаряется, как вода на солнце. Интересно, каково сейчас Юджи?.. Мегуми с тяжелым сердцем признает: с одной стороны, он готов Джунпея понять, а с другой — сам бы он никогда бы так с Юджи не поступил.       Перед сном Мегуми раскрывает шкаф, долго смотрит в зеркало, пытается отыскать хотя бы одну, самую крошечную метку, и ему это удаётся. Под волосами на шее — тонкая и едва заметная вязь. Мегуми ничего не может разглядеть. Приходится наводить камеру айфона и изворачиваться, чтобы сделать кадр.       На увеличенном фото Мегуми обнаруживает «упрямый», а ниже — «длинные ресницы».              Нобара шуршит помпонами слишком громко, словно специально пытается привлечь внимание — ей удаётся делать это шумно даже в полной народа столовой, которая с утра гудит ульем из-за ухода Джунпея. Мегуми, сидя через стол, невольно отвлекается.       Касуми не выдерживает первая:        — Что случилось?       Нобара обрушивается на скамью и со скорбными видом подтягивает рукав:       — Вот, — говорит она, — я теперь ещё и «надоедливая». А тут, — рукав поднимается ещё выше, — «предусмотрительная». Вот как это понять? И нравлюсь, и не нравлюсь!       Мегуми хмыкает и склоняется над салатом: соулмейт Нобары чрезвычайно точен в формулировках, как будто…       Вилка падает на стол с осколочным звоном, лист салата шлёпается на поднос. Пара человек оборачиваются на звук со скучающими лицами, но ему всё равно. Мегуми в ледяном тумане ощупывает сначала запястье, потом предплечье. Перед глазами, как грани калейдоскопа, проносятся слова: несчастный, испуганный, колючий, высокий балл, ошибка, длинные ресницы…       Ошибка — она ведь думала, её соулмейт девушка… И «длинные ресницы». Кто ещё заметил бы длинные ресницы Мегуми кроме неё — да так, чтобы это отпечаталось на коже? Мегуми поднимает глаза. Всё было так очевидно с самого начала, что становится смешно. До слёз.       Нобара — его соулмейт.       Всё кончено.       Мегуми с грохотом ставит поднос на стойку и быстрым шагом поворачивает в класс физики. Кажется, его окликают по пути, но он не может и не хочет никого видеть. В носу щиплет, в уголках глаз скапливаются слёзы: всё безнадёжно, всё бессмысленно. Он и так знал, что шансов оказаться соулмейтом Юджи у него нет — не думал он ни о каком грозном тигре чёртовой Западной школы, не его это мысль! — но теперь понимает: вопреки всему в нём до сих пор теплилась маленькая надежда, а теперь угасла окончательно.       Он не помнит, как оказывается в кабинете, и обнаруживает себя за партой, когда Юджи входит в класс. Юджи тут же обступают сочувствующие: кто-то со словами поддержки, кто-то хлопает по плечу, кто-то говорит, что Джунпей настоящий придурок. Звонок разрывается трелью, входит учитель, и Мегуми замечает: Нобара тоже в классе, интересно, какие метки она найдёт позже под рукавами?       Тоже «Ошибка»? Или «нелюбимая»?..       Что вообще может появиться на коже, когда твой соулмейт влюблен в другого человека?       Мегуми замечает, что Юджи на него с беспокойством посматривает. В глотку врезаются свинцовые плиты. Мегуми отводит глаза, дышит короткими порциями, словно боится расплескать боль.              Урок тянется, как липкая жвачка. Мегуми слепо смотрит на доску, и вздрагивает, когда обнаруживает, что на него пялится весь класс, а учитель Годжо зовёт его уже, как минимум, второй раз:       — Фушигуро Мегуми, — уточняет он, — всё в порядке?       — Да.       — Тогда почему не отвечаешь?       — Я…       Мегуми понятия не имеет, какой ответ от него ждут. Ему сказали идти к доске? Спросили о домашнем задании? Он проскальзывает взглядом по удивлённым лицам, выхватывает среди них приподнятую бровь Нобары, меланхоличного Юту, подпирающего кулаком щёку Такуму… Юджи то растерянно потирает ладонь, то взволнованно смотрит на Мегуми, словно чувствует, что он не в порядке.       Точнее, Мегуми очень хотелось бы, чтобы он так чувствовал.       Он опускает глаза и видит на тыльной стороне ладони «расстроенный».       — Мегуми, останься в кабинете после урока, — просит Годжо.              Звонок дребезжит оглушительно и громко. Класс моментально подскакивает со своих мест, шуршит рюкзаками, топает и возбуждённо переговаривается. Мегуми смотрит на руки.       На кисти поочерёдно цветут узоры: «рассеянный», «что-то случилось», и следом — «измученный».       Неужто Нобару волнует кто-то кроме неё самой?       — Твоя сестра писала мне, что у тебя некоторые э-э-э… трудности с метками судьбы.       Учитель Годжо пытается быть корректным, как рекомендует школе комиссия по психологической помощи тем, кто ещё не нашёл своих соулмейтов. Но, судя по виду, явно чувствует себя не в своей тарелке наедине с очередным представителем гормонально-неуравновешенной молодёжи.       — Никаких трудностей, — прохладно отвечает Мегуми.       — А мне кажется, некоторые есть. Как минимум раз в год такое случается: какой-нибудь ученик не выдерживает и… Один от нас уже перевёлся, а теперь ты дерёшься, сбегаешь с уроков и думаешь совсем не об учёбе.       — Я не…       — Мегуми, ты хорошо учишься, но с такими нагрузками сложно справляться ещё и с проблемами… м-м-м… душевного характера.       — Да нет никаких проблем.       — Я так не думаю. Давай ты сходишь к школьному психологу, а потом на всякий случай отдохнешь пару дней дома.       — Со мной всё хорошо, — стеклянно отвечает Мегуми. — Нет нужды.       — А я думаю, есть, — давит авторитетом Годжо. — Слушай, всё нормально, так бывает. Знаю, это тяжело. Будет обидно, если ты наломаешь дров ещё и оценками в выпускном классе до тех пор, пока…       В дверь стучат и тут же без спроса её распахивают. Мегуми видит любопытную голову Юджи — и пусть в первую секунду сердце радостно бьётся в рёбра, как сразу же разочарованно опадает. Наверное, просто забыл что-то в классе. Не Мегуми же он ждал в коридоре, не бежал же сюда спасать от дисциплинарной пытки?..       — Вот, Юджи как раз тебя проводит к психологу, — моментально реагирует учитель Годжо, не дав тому рта раскрыть. — Правда, Юджи?       — Конечно, — с готовностью отвечает он, как будто за этим сюда и явился.       Мегуми раздражается: казалось жизненно важным, чтобы Юджи ответил твёрдое: «Нет», — но круг психологической поддержки внезапно расширяется без санкции на то самого Мегуми. Он справится — все справлялись, а он что, какой-то слабак? Ему просто нужно свыкнуться с мыслью, что его соулмейт — Нобара. Пусть она не лучший вариант, но и не самый худший. Пока они оба не в восторге друг от друга, но Мегуми уверен — рано или поздно он сумеет смириться с этой драмой; лишь бы только не росло число сочувствующих среди посторонних. Соблазн объявить, что он хочет быть соулмейтом Юджи, потому что влюблён в него окончательно и бесповоротно велик, но что это изменит? Нобара кивнет и скажет: «Окей, люби другого»? Она скорее задушит его помпонами и объявит, что так и было. Юджи скажет: «Ну ладно, тогда я не буду искать своего настоящего соулмейта»? Да никогда в жизни. И, главное — зачем ему, Мегуми, школьный психолог? Чтобы сказать: «Очень сочувствую, но придётся принять неотвратимое»? И без него тошно.       Мегуми устаёт спорить. Встаёт из-за парты, подхватывает рюкзак и выходит в коридор.              — Мегуми, подожди!       И снова — собственное имя, произнесённое Юджи, заставляет сердце заходиться в лихорадке. У Мегуми новая и одновременно старая, как мир, болезнь, лекарства от которой человечество ещё не придумало. В коридоре помимо них нет ни души — давно прозвенел звонок.       — Я не пойду ни к какому психологу. — Мегуми шумно выдыхает и оборачивается. — Можешь не стараться.       — Ладно, ладно, — капитулирует Юджи, выставляя перед собой ладони. — Я бы настоял сейчас, Годжо прав — извини, случайно подслушал — тебе бы действительно не мешало отдохнуть, но я уже понял, ты не намерен с этим разбираться и поступишь по-своему.       — О, спасибо.       — На самом деле я искал тебя. Как насчёт поговорить?       — О чём?       — Ну, в общем-то. — Юджи неловко взлохмачивает свой затылок. — О том же, о чём мы говорили с тобой в прошлый раз, только… Короче, этот твой план не искать своего соулмейта…       — Это уже неактуально. Он провалился.       — Почему?       — Я знаю, кто мой соулмейт.       Юджи вскидывает растерянный и одновременно смущённый взгляд. Большие карие глаза распахнуты так доверчиво, что Мегуми почти физически становится больно.       — Правда? — он спрашивает почему-то шёпотом. — И кто же?       — Это…       Мегуми приходится глубоко вдохнуть и надолго уставиться в потолок, чтобы вернуть себе самообладание. Искренне хочется, чтобы в пол ударила молния, и Юджи оказался его второй половиной, судьбой, потому что произнести вслух правду, ставшую реальностью — невыносимо и сложно. Но с другой стороны, какая разница?.. Если Юджи расскажет всей школе, это только к лучшему. Избавит от лишних душевных терзаний. По крайней мере, будет шанс не попасться под горячую руку и дать Нобаре возможность проораться и смириться с неизбежным на безопасном расстоянии.       — Нобара.       — Кто? — Шок и удивление в голосе Юджи перерастают в нервный смешок и звучат почти как сарказм. — Кугисаки? То есть, погоди… Ты уверен?       Обида моментально подползает к горлу:       — У тебя с этим какие-то проблемы?       — Нет, конечно… — Видимо, что-то такое проступает на лице Мегуми, отчего Юджи сразу же меняет тон: — Мегуми, всё хорошо. Не психуй.       — Я спокоен.       — Вижу, — Юджи мягко улыбается, — а ещё я вижу, ты действительно немного переутомился. Господи, ну какая ещё Кугисаки?..       Мегуми молчит.       — К школьному психологу ты не хочешь, это я понял, — заключает Юджи, не дожидаясь ответа. — Давай я хотя бы отконвоирую тебя домой.       — Не стоит.       — А я думаю, стоит.       — Я не хочу домой, — предпринимает последнюю попытку Мегуми — сопротивляться такому Юджи нет никаких моральных сил.       — Разберёмся, — кивает Юджи. — Пойдём в машину. Ну же, Мегуми, не подставляй меня перед учителем Годжо.       Он ласково смеется, и Мегуми больше не может спорить.              По школьному двору гуляет поздний октябрьский ветер, роняет в лужи хрупкую лиственную поталь. В знакомом алом пикапе — уютно и тепло; несмелое солнце играет с росяным бисером на капоте. Мегуми заметно расслабляется: находиться наедине с Юджи в салоне автомобиля — это как закрыться от внешнего мира в персональном, принадлежащем только им двоим. И пусть до Юджи и его любви, этого библейского яблока, Мегуми не даст дотянуться ни один змей, ему и так хорошо.       Юджи тоже отчего-то хорошо: повеселевший и до странного счастливый, насвистывает себе под нос и увлечённо выбирает музыку.       — Отвезти тебя в одно место? — спрашивает он. — Раз домой ты не хочешь.       — Куда? — вяло переспрашивает Мегуми. — И в честь чего?       — Ты как-то спрашивал меня, не занялся ли я благотворительностью, так вот, видимо, я решился. — Он с тихим смехом заводит мотор, и пикап трогается. — Считай, спасаю тебя от хандры и прозябании в кабинете школьного психолога.        — Больно ты радостный, — замечает Мегуми. — Не обижайся, но я слышал новости про Джунпея.       Улыбка Юджи унимается, становится печальной. Мегуми жалеет, что завёл эту тему, но решает не извиняться и молчать. Юджи тоже молчит — слышен только ровный шум двигателя и колёс, скользящих по асфальту. На тыльной стороне ладони появляется едва заметное «настороженный», но Мегуми не успевает хорошенько её разглядеть, и та испаряется. Чем это там занимается Нобара? Уже всё поняла, изучает его страничку в соцсети и сделала такой вывод, потому что у Мегуми подозрительно мало фоток?       — Нет ничего хорошего в обмане, — наконец говорит Юджи. — Даже во имя любви. В плане: он милый парень, но постоянно казалось, что мысли, которые я читаю на себе, — вообще не его. А на нём — не мои, хотя он старался… Запоминал мои фразы и наносил потом штукой этой, забыл, как её… Не суть. Мне месяц казалось, что я схожу с ума, и теперь мне хочется немного порадоваться, что не схожу.       — Сочувствую, — задумчиво отзывается Мегуми.       Представить себя на месте ложного соулмейта Юджи — трудно. И всё же, именно так выглядели бы их отношения, будь Мегуми кем-то вроде Джунпея, решись он на подобную авантюру? Смог бы он обманывать Юджи так долго ради себя самого? Мегуми смотрит на плывущие мимо дома и деревья в глянцевой солнечной позолоте и понимает — никогда.       — Да ничего, — легко отзывается Юджи. — Хуже, когда понимаешь, что чуть не купился. Но мой соулмейт думал обо мне столько противоречивых вещей, что подстроиться под этот неповторимый поток ругательств вперемешку с комплементами такой спокойный человек как Джунпей просто не мог. Так я понял, что мой соулмейт точно… очень эмоциональный. А потом нашлись другие доказательства.       В грудь ударяет стотонный шар, лишая лёгкие воздуха. Мегуми до боли закусывает губу, лишь бы не задохнуться от горькой ревности; мир мутнеет от слёз, и он запрокидывает голову в надежде, что Юджи не понял, что происходит.       — И ты знаешь, кто он? — выдыхает Мегуми.       Если рубить — то сразу.       — Процентов на девяносто восемь я уверен, что знаю.       Юджи ласково усмехается. Что-то в этом кажется Мегуми знакомым, но поймать за ускользающий призрачный кончик вуаль этой мысли ему не удается.       — И ты не…       — Приехали.       Машина хрустит по гравию и замирает. Мегуми оглядывается по сторонам. Место, где припарковался Юджи — смотровая площадка над городом в ободе рыжих и красных, омытых осенью клёнов, похожих на бурлившие жизнью артерии. Солнце карабкается по крышам, проливая свет на чёртово колесо и скрытый вдали солёного тумана парк аттракционов.       Дверь легко раскрывается, и Мегуми бьёт в глаза октябрьский прилив опавших листьев; он глотает холодный и свежий воздух с примесью дыма, сладкой ваты и нарождающейся зимы. Юджи тоже выходит из машины: мягко красивый и немного задумчивый. Он поправляет распахнутую куртку, замечает что-то на ребре ладони, улыбается и сверкает взглядом в сторону Мегуми.       В чём-то он прав, признаёт Мегуми. Для хандры это место не подходит, но сердце, вымученное, смятое в комок, готово взвалить путы тоски на его плечи даже здесь.       — Парк аттракционов, — говорит Мегуми, соображая. — Я не… так, стоп. Это случаем не…       — Ага, — перебивает Юджи, посмеиваясь. — В тот день я долго не понимал, что означают метки «безмозглый футболист», «сальные комплименты», «любит парки аттракционов» и «отвратительный вкус», — Юджи хитро улыбается. — Но на всякий случай с Джунпеем мы сюда не пошли. За день до этого я уже был «сумасшедший» и «защитник», поэтому никакой тревоги особенно не забил, но позже… В один вечер, я отчего-то стал для своего соулмейта «не по-настоящему влюблённым» и «несчастным»…       — Подожди.       Мегуми хочется сделать передышку, потому что слова Юджи взрывают остатки самообладания; он ничего не понимает, но что-то намного сильнее его проталкивается в нечувствительную область сознания с маневренностью бульдозера. Во рту пересыхает, вокруг плывёт блеклый туман. Мегуми хочет слушать Юджи дальше и не хочет: кажется, с каждым словом из него не то вынимают ядовитые иглы, не то наоборот — вгоняют под кожу.       Юджи делает шаг и оказывается нестерпимо близко, когда сам Мегуми не может двинуться с места; Юджи берет за запястья, бережно переворачивает ладонями вверх, сморит в глаза не отрываясь:       — А потом ни дня не проходило без меток «любит другого» и «не мой», это если не считать того, что… Посмотри сам.       Мегуми послушно опускает глаза на их соединенные руки и видит. Видит и не может поверить глазам. Видит, как на ладонях и выше, вдоль по венам, текут слова, обхватывают запястья: «длинные ресницы», «растерянный», «уязвимый», «очень красивый». Как вязь, похожая на его точь-в-точь, проступает на руках Юджи: «тёплый», «приятно пахнет», «огромные глаза», «не мой», «не мой», «не мой»…       Мегуми не может отделаться от странного чувства: с каждой новой вспыхивающей на коже Юджи меткой душа словно приподнимается на цыпочки. Словно кто-то вырезает из его сердца полоски и превращает их в слова.       — Это если не считать того, что ты рассказал мне в спортзале. Я про мысли твоего соулмейта. — Голос Юджи падает до интимного шёпота, касается лица, губ. — Единственный человек, который ходил как тёмная туча с первого дня, как я встретил своего соулмейта, единственный, кого я мог так назвать, вернул мне метку «несчастный». Потому что видел, как я чувствую себя на самом деле.       Осознание доходит до Мегуми толчками, с большим опозданием. Что-то, что было замуровано под толстым слоем стекла, бьётся в оглушительным звоном.       — И я помню всё, что ты говорил про «сначала влюбиться, потом всё остальное», но мне кажется, — Юджи смеется одними глазами, — если я спущу всё на тормоза, ты доведёшь бедную Кугисаки до истерики, и мы к чемпионату останемся без капитана чирлидеров. Потому что, Мегуми, думай сейчас что хочешь, но она точно не твой соулмейт. Твой соулмейт — я.       У Мегуми — кружится голова и слабеют колени. Он едва не сошёл с ума, едва не рехнулся, пока приходил каждый день на стадион посмотреть, как гоняют мяч футболисты, пока убивался, беззвучно плакал по ночам и думал, что тот, в кого он влюблён, никогда — никогда в жизни — не будет с ним, а выходит… всё это время…       Вокруг — взрывы сверхновых и летят осколки, но один из них Мегуми всё же выхватывает:       — Быть не может. Я никогда… что ещё за грозный тигр западной школы? — переспрашивает он. — Я никогда в жизни бы не выдумал подобный бред.       Юджи смущённо моргает. На ресницах — тоже длинных — замирает осенний свет.       — Сказал, чтобы отстали. Мегуми, меня называет так вся школа… Будь моим соулмейтом кто-то другой, а не ты, она бы точно появилась. — Он мягко улыбается и пожимает плечами. — Не догадался, правда, что могут найтись умельцы, кто решит этим воспользоваться.       — Болван, — беззлобно выдыхает Мегуми. — Я на этом чуть жизнь себе не выстроил.       — Ну да. Выстроил бы, но только через мой труп, — смеётся Юджи.       — Только попробуй, иначе я сам тебя убью, — на всякий случай уточняет Мегуми.       Юджи всё ещё улыбается:       — Замётано.       Ладони, все исполосованные метками, — Мегуми не в силах прочесть ни одной, так быстро они исчезают и возникают, — поднимаются к его лицу и обхватывают скулы. Тепло подбирается от кончиков пальцев до самых губ, когда Юджи целует его — и Мегуми понимает, что его губы — тоже тёплые.        Поцелуй — как любовь и смерть, как падение в марианскую впадину, как потерянное дыхание. Он прошёл столько дорог, полных лишений и несчастий, чтобы оказаться в этой точке, и, наверное, так и должно было случиться.       Когда они оба прерываются на короткий миг, чтобы вдохнуть, Мегуми успевает спросить:       — Почему мы в парке аттракционов?       — Хотел оправдаться за отвратительный вкус. И… нужно ведь с чего-то начать.       Сквозь дрожащие ресницы Мегуми случайно замечает свою ладонь, лежащую на плече Юджи, читает новую, только что вспыхнувшую вязь, и сердце вновь теряет такт.       Что бы там Юджи не говорил про «остальное», Мегуми знает — он тоже начал с «влюбиться».