Крик в тишине

Каждый шаг, раздававшийся по коридору, был как удар молота по наковальне, разбивая на куски и без того хрупкие остатки надежды. Каждый смертный тут знал, что в этом месте пришли по их душу и что с каждым звуком их смерть становится всё ближе. Дыхание становилось тяжёлым и прерывистым. Люди сжались, стараясь стать невидимыми, молились про себя, чтобы случилось чудо и их миновала страшная участь. Страх парализовывает тело, сковывает движения. Каждый раз эти шаги несли в себе безмолвный приговор, и каждый раз люди, находившиеся тут, чуствовали, как по спине пробегает ледяной холод. Тишина стала ещё более давящей, когда шаги прекратились. Послышался звук ключа, поворачивающегося в замке. Дверь одной из камер медленно открылась, скрипя ржавыми петлями, и в тёмный проём шагнул высокий мужчина в чёрной форме. Он медленно прошёл вдоль стены, не торопясь, словно наслаждаясь страхом, который витал в воздухе. Заключённая сжалась ещё сильнее, стараясь не встретиться с ним глазами. Она знала, что любой неверный взгляд, любое движение могло стать последним. — Gefällt dir dein neues Zuhause? — послышался грубый голос по среди помещения, раздавшийся эхом в комнате. Камера Терезиенштадт была крошечным, мрачным помещением с обшарпанными стенами и грязным бетонным полом. Единственным предметом в комнате была старая деревянная скамья, обитая грубой, потёртой тканью. Стены были покрыты следами от влаги, и в углах наблюдались трещины. Мужчина скривился, смотря на всё это. Третий Рейх достал пачку из внутреннего кармана пальто. Вынув сигарету, он прижал её к губам и медленно щелкнул зажигалкой Zippo. Металлический корпус издал привычный звон, и Рейх поднёс огонь к кончику сигареты и сделал глубокий вдох, наблюдая, как табак начинает тлеть. Прикрыв зажигалку, он спрятал её обратно в карман, выпуская первое облако дыма и наконец удосужился взглянуть на свою пленницу. В одиночной камере лежала молодая девушка на жёсткой деревянной скамье. Её волосы, которые раньше достигали талии и колышились на ветру, сейчас едва достают скул, были неопрятны и слегка вились от пота и грязи. Свет яркого летнего солнца пробивался сквозь маленькое окно, отбрасывая полосы на её бледное лицо. На ней было грубое платье из серой ткани, висевшее мешком на её худом теле. Платье было изношенным, с пятнами и дырами, оставшимися от долгих месяцев заключения. В ответ последовала тишина. Тишина длилась всего несколько секунд, но для Чехословакии они тянулись вечностью. Она не знала, что страшнее - молчание или слова этого человека. В её голове мелькали обрывки воспоминаний о прошлом, о свободе, о семье, но всё это казалось таким далёким и нереальным, словно другая жизнь, которой больше нет. Мужчина вновь затянулся сигаретой, а потом, выдохнув дым, медленно наклонился к девушке, смотря прямо в болезненно красные глаза чешки. — Du weißt, dass du hier nicht rauskommst, — его слова прозвучали как приговор. — Und niemand wird zu dir Hilfe kommen. Она молчала, стараясь не отводить взгляд и смотреть на него, но предательские слёзы всё равно текли по её щекам. Чехословакия своими худыми руками приняла отчаяные попытки оттолкнуть от себя мужчину, но всё тщетно. Её слабые удары не могли причинить вреда, и Рейх лишь усмехнулся, наслаждаясь её беспомощностью. — Denkst du, dass du etwas Besonderes bist? Glaubst du, du kannst hier rauskommen? — его голос был пропитан сарказмом и презрением. — Hier gibt es keinen Raum für Hoffnung Он внезапно схватил её за руку и затушил сигарету о её кожу. Боль была невыносимой, но она не могла кричать. Потеря голоса была одним из самых страшных последствий тех пыток, что она пережила. Её крики когда-то раздавались по этим коридорам, но теперь даже их у неё отняли. Первые дни в лагере были невыносимыми. Попала в плен она ещё в начале весны. Чехословакия тогда жила в постоянном ожидании худшего. Однажды вечером, когда сумерки уже окутывали улицы города, она решилась на рискованную вылазку. Надеясь, что короткая прогулка на свежем воздухе поможет ей немного забыться и хоть ненадолго отвлечься от нависшей угрозы, она вышла из своего укрытия. И только она прошла несколько шагов от своего пристанища, как раздался гул военных машин. Небольшой конвой немецких автомобилей медленно двигался по улице. Чехословакия осознала, что если её заметят, последствия будут катастрофическими. В панике она быстро спряталась в тени одного из зданий, но её попытка укрыться оказалась тщетной. Судьба в тот день не была к ней благосклонна. Один из солдат заметил странное движение в стороне и, заподозрив неладное, немедленно дал команду остановить машину и проверить окрестности. Вскоре солдаты её обнаружили, скрытую в тени, и, не теряя времени, схватили. Без каких-либо разъяснений или обвинений, её арестовали и увезли в ближайший лагерь для допросов. И когда она оказалась в лагере, всё её мирное существование разрушилось. Глупое желание выйти на улицу стоило ей свободы и привело к неизбежным страданиям. Сначало её пытали водой, почти до утопления, и её голосовые связки напрягались до предела, пока она отчаянно глотала воздух, пытаясь схватится за последние остатки жизни. Затем пришли пытки электрическим током - каждый раз, когда разряд проходил через её тело, она кричала так, что казалось, её горло разорвётся. Эти крики превратились в хрипы, а потом и вовсе исчезли. Когда нацисты поняли, что она была всё ещё в состоянии говорить, они начали душить её до потери сознания. Каждый раз её голос становился всё слабее, пока в один момент она просто не смогла произнести ни слова. Её горло было настолько повреждено, что каждая попытка говорить вызывала ужасную боль, а звуки, которые она могла издавать, были лишь тихими, еле слышными хрипами. Эта тишина стала её постоянным спутником, напоминая о том, где она находится. Каждый раз, когда она пыталась закричать от боли, от страха, от отчаяния, она слышала лишь безмолвие. Каждая клеточка её тела кричала от боли, но она не могла издать ни звука. Молчание стало её второй тюрьмой, заставляя страдать ещё больше от осознания своей беспомощности. И её немое страдание только раззадоривало немцев. — Oh ja, jetzt ist dir die Fähigkeit zum Sprechen entzogen, — сказал Рейх с фальшивым сочувствием. — Schade, dass du nicht protestieren kannst. Aber keine Sorge, ich habe andere Möglichkeiten, dich leiden zu lassen. Он отпустил её руку, и она прижала обожжённое место, стараясь сдерживаться и не зарыдать ещё больше от боли и ненависти, что у неё в душе. Мужчина продолжал говорить, наслаждаясь своей властью над ней. — Weißt du, dass wir deine Kinder gefunden haben? — его слова прозвучали как удар. Чехословакия замерла, мигом позабыв о своей боли, мёртвыми глазами уставившись на мужчину. — Sie sind sehr klein, so unschuldig. Was wird deiner Meinung nach mit ihnen passieren, wenn du nicht kooperierst? Она почувствовала, как её сердце сжалось от страха. Мысли о детях и о том, что их может ждать, были невыносимы. Они были единственным, ради чего она до сих пор дышала, ради чего она принимала на себя вечные пытки. Мысли о двух её маленьких сыновьях были её последним якорем в этом море боли и ужаса. Если с её детьми что-то случится, она этого не переживёт. Одна только мысль при этом заставляла всё тело покрыться холодным потом, пронзая её душу острым ножом, и в этот момент ей казалось, что всё её существо разрывается на части от дикого страха. Мужчина видел её реакцию и с садистким удовольствием наслаждался этим. — Ich werde dir sagen, was, — продолжил он. — Du wirst tun, was ich sage. Und dann denke ich vielleicht darüber nach, deine Kinder in Ruhe zu lassen. Девушка активно закивала, давая понять, что она согласна на всё. Ухмыльнувшись, Третий Рейх выпрямился, бросив на неё последний взгляд, полный презрения. Мужчина сел на единственную скамью в камере рядом с Чехословакией, явно намереваясь провести здесь ещё некоторое время, продолжая измываться над своей пленницей. Спустя долгие минуты молчания, мужчина резко прижал её к стене. Чехословакия широко раскрыла глаза, когда чужой язык грубо скользнул по её коже, а зубы впились в шею, разрывая кожу и заставляя её едва слышно хрипеть от боли. Он безжалостно кусал её своими острыми зубами, оставляя кровавые следы, которые были видны в тусклом свете камеры. Чехословакия пыталась оттолкнуть его, однако её силы были на исходе. Она извивалась, била кулаками его по спине и пыталась вырваться, но её движения были безрезультатными. Каждый раз, когда она пыталась освободиться, его руки только крепче сжимались на её талии, а его укусы становились ещё более грубыми. — Widerstehe du so viel du willst, — насмешливо произнёс Рейх, продолжая калечить её измученное тело. — Es macht einfach alles interessanter. Он наслаждался тем, как её тело реагировало на его прикосновения и действия, как она пыталась скрыть страх, как отчаянно билась в попытках вырваться, но лишь усугубляла своё положение. Для него не было ничего более удовлетворительного, чем видеть, как её воля сломлена под его воздействием. С невероятным усилием ей удалось оттолкнуть мужчину, оттянув за волосы и заставив отцепиться от её шеи. Оттолкнув его, она вырвалась и отошла на несколько шагов, прикрывая шею руками. Искорка надежды, что появилась в её глазах угасла также быстро, как и появилась, когда она подняла голову и посмотрела на него. Третий Рейх был в ярости. Он грубо схватил её за волосы и не мешкая, с силой прижал её голову к стене. Голова ударилась о холодный бетон с оглушительным глухим звуком. Сила удара была столь велика, что Чехословакия почувствовала, как её мир закружился. Она с силой зажмурила глаза от пронизывающей боли, и всё вокруг на мгновение помутилось. — Kreatur,— прошипел он сквозь зубы, швыряя обессилевшее тело на пол. — Denk dran, du gehörst mir, du ist völlig auf mich angewiesen, und wenn ich ganz Europa übernehme, wird sich niemand mehr an deine Existenz erinnern. С этими словами он развернулся и с оглушающим звуком покинул комнату, оставив её на холодном полу дрожащей от боли. В тишине, последовавшей за его уходом, повисло её беззвучное «нет».