Пока не грянет гром

I was still alive when love was still around

Коннор точно не напиздел про резистентность к алкоголю. Три часа сна — или сколько он там поспал? — тоже на его состоянии не отразились. Когда он заявился на работу в костюме с иголочки, свежий, как после отпуска, Гэвин молча умирал за своим столом, сонный и помятый. Нет, у него не было похмелья, но регулярный недосып наконец сделал своё дело. Ну, зато никто и никогда в этой жизни не догадался бы, что они всю ночь пили вместе. Страшный сон лейтенанта Андерсона.       — Детектив Рид, — у стола возник Коннор и поставил перед Гэвином стакан кофе. — Ваш внешний вид доставляет муки всему отделу. Пожалуйста, выпейте кофе и не умирайте. Работать и так некому.       — Умри сам, — не поднимая на него взгляда, буркнул Гэвин. Коннор хмыкнул и отчалил за свой стол.       «Совсем хреново?» — Прислал он смску через пару минут.       «Переживу. Спасибо за кофе», — ответил Гэвин.       «Поезжай домой, я прикрою».       «Андерсон, я норм, серьёзно», — Гэвин покосился на Коннора, но тот смотрел куда угодно, но не на него. Зато на Гэвина смотрела Тина. Его состояние она интерпретировала по-своему. Поймав его взгляд, она подошла и приземлилась задницей на край стола и вопросительно посмотрела на Гэвина.       — Чего тебе? — спросил он.       — Бурная ночь? — она выразительно подняла бровь, подвигала туда-сюда стаканчик.       — Охуенная ночь.       Говорить с Тиной Гэвину не хотелось. Хотелось пойти домой и проспать до вечера, а потом выйти на балкон, и чтобы там был Ричард. Отчаянно хотелось поговорить с ним, да блядь, хотелось просто узнать, что у него всё в порядке, услышать его голос. Хотелось перестать игнорировать Коннора, хотелось, чтобы Хэнка отпустили домой и чтобы эти двое уже наконец разобрались в своих отношениях. Гэвин и сам не понимал, почему ему есть до этого дело, но дело было. К его собственному удивлению.       «Ёбаный ты страдалец, Рид. Дерьмо в проруби».       Тина продолжала нависать, видимо, в надежде, что Гэвин расскажет подробности. Что ж, хочешь — получай.       — Чень, я пил всю ночь, отъебись во имя всего святого.       Но его слова возымели обратный эффект — она ждала рассказа.       Они познакомились в академии, куда Тина пришла после колледжа, а Гэвин после армии. Общаться стали в основном по инициативе Тины — Гэвин тогда учился жить заново, и ему было всё равно. Тина, исполнив волю родителей, помахала им дипломом юриста и пошла осуществлять свою мечту. Хмурый Гэвин и бойкая, весёлая Тина стали колоритной парой. Правда, только для окружающих. Внутри пары не происходило ровным счётом ничего, кроме попыток Тины говорить, а Гэвина — слушать. В его голове тогда звучали совсем другие звуки. Те, которые остались с ним в виде кошмаров и флешбэков, наверное, до конца жизни. Вернуться в таком состоянии в отчий дом Гэвин не мог, хотя родители звали. Они ждали, но чувство вины, которое он сам вбил себе в голову, со временем превратилось в непробиваемую стену. Но он упорно пытался жить, а Тина что-то нашла в нём. Когда до Гэвина дошло, он сразу пресёк все её попытки выйти из френдзоны, и тогда она резко сменила приоритет задач, твёрдо вознамерившись стать его лучшим другом, а стала единственным. Только она по какой-то одной ей известной причине терпела закидоны Рида, поддерживала и была рядом. И ему это нравилось. А теперь в его жизни появились Ричард и Коннор — добрые, чистые, светлые. Они не говорили то, что он хотел слышать, не поддакивали тупо, не брызгали ядом, не ненавидели. И они отдавали свой свет Гэвину и не пытались потушить чужой. И Гэвин вовсе не был уверен, что Тина оценит эти его метаморфозы, тем более что он и сам пока в них до конца не разобрался.       — Я оставлю тебя страдать, но мы ещё поговорим, — Тина холодно посмотрела на него и потопала в сторону кафетерия. Гэвин проводил её взглядом и принялся за работу, прихлёбывая кофе. Пошло всё на хуй.       День прошёл и закончился обычно. Гэвин ловил на себе мрачные и обещающие разборки взгляды Тины, огрызался на подколки Бена Коллинза, пару раз заходил к Фаулеру, но всё проходило мирно. Коннор свалил ещё до обеда, но к вечеру вернулся, замотанный и злой. Гэвин не стал лезть с расспросами — у Коннора было дохера работы.       Разбираться с Чень Гэвин решил потом, поэтому сразу по окончании смены сгрёбся и пошёл домой. Попялился на пустой балкон, но ожидаемо ничего нового не увидел. Усмехнулся и побрёл к себе. Долго отмокал в душе и думал о том, что завтра обязательно найдёт кого-нибудь в Тиндере и попытается забыть обо всей этой херне, которая творилась с ним последний месяц. Нужно просто нормально выспаться и потрахаться, тогда отпустит. Всегда отпускало. А ещё лучше — взять отпуск и свалить к родителям в Толидо, они давно зовут. Или в Майами. Или куда угодно. Куда угодно подальше от этого города и от этого балкона. И чтобы никогда больше не слышать ни о Конноре, ни о Ричарде, ни о мудаке Камски. Туда, где всегда будет тихо, где не будет салютов на четвёртое июля, воя полицейских сирен, выстрелов. Где мечты так и останутся мечтами, но больше не будут разрывать сердце на куски. Где он, Гэвин Рид, никогда больше не задаст себе вопрос: «Почему не я?»       С этими мрачными мыслями он вылез из душа, вытерся кое-как, голый прошлёпал в комнату под укоризненным взглядом кошки, вытащил из комода какие-то вещи, натянул на себя.       «Почему Хэнк, а не я?» — «Потому что Хэнк, несмотря на смерть сына и беспробудное пьянство, остался человеком, а ты нет».       Гэвин показал средний палец своим мыслям и пошёл на кухню. Помыл кошкины миски, положил корм, налил чистую воду. У пушистой задницы даже имени не было, он так и звал её — пушистая задница. Иногда засранка, иногда просто кошка. Имена к ней не прижились.       «Почему Ричард был с мудаком Камски, а меня молча послал на хуй и исчез?» —       «Потому что мудак Камски умён и имеет весь этот мир. А что имеешь ты, Гэвин? Кроме ебаного характера, проблем с дисциплиной и личного взвода тараканов в твоей дурьей башке?»       — Иди на хуй.       «Почему Даниэль умер, а ты жив, а? Не хочешь вспомнить?»       — Не хочу. Это был его выбор. Мне всё равно.       «Пиздишь».       Стук в дверь не дал ему продолжить разговор с внутренним голосом, и это было заебись. Такие разговоры обычно ни к чему хорошему не приводили. На пороге стояла Тина с пакетом из китайского ресторана и упаковкой пива на шесть банок. Она уже сменила полицейскую форму на джинсы и лёгкую блузку.       — Ставлю двадцатку, что у тебя холодильник пустой, — сказала она.       — Ты меня знаешь, — Гэвин прислонился к косяку. Холодильник и правда был пуст.       — Именно, — Тина кивнула. — А ещё я забыла сходить в туалет дома, так что, может, дашь войти? А то придётся мыть подъезд.       Гэвин хохотнул и отошёл в сторону, пропуская Тину в квартиру.       Она всучила ему еду и пиво и ускакала в сторону ванной. Гэвин отнёс всё в гостиную, вынул из упаковки две банки, остальные закинул в холодильник. Поправил на диване подушки, включил телевизор и выполз на балкон покурить. Постучал, не услышал ответа. Смирись, Рид, его нет.       Сначала они просто ели, развалившись на диване, потихоньку попивали пиво и смотрели какую-то новинку на Нетфликсе. Это была стандартная прелюдия перед разговорами за жизнь, которые обычно начинались на второй банке. На третьей некурящая Чень обычно стреляла у Гэвина сигарету и к концу вечера выкуривала половину пачки. Её каждый раз стабильно тошнило, но она заверяла, что после первой всегда так. Хрупкой Тине, в которой было не больше пяти с половиной футов роста, впрочем, нужно было намного больше трёх банок, чтобы напиться. Способность пить, как лошадь, она приобрела ещё в академии, но частыми и затяжными возлияниями никогда не страдала.       Доев лапшу и захватив из холодильника по баночке пива, Гэвин пошёл на балкон, и Тина ожидаемо пошла с ним. Она забралась с ногами в кресло и закурила. Надо же, сегодня на второй банке. Гэвин стоял, оперев локти о перила.       — Ну так что, Гэвс, ты расскажешь, что за метаморфозы с тобой происходят? — спросила она, неловко затянулась и кашлянула. Гэвин промолчал — говорить на балконе не хотелось. — Я не уйду отсюда, пока ты не расскажешь.       — Я постелю тебе в гостиной, хоть живи, — Гэвин выпустил струйку дыма и прислушался, но у Ричарда было тихо.       «И пусто, как у тебя в башке, Рид».       — Не думай, что я ничего не замечаю       — И что же ты заметила?       — Коннора, который носит тебе кофе? Или, например, то, что вы больше не сжигаете друг друга взглядом? Не поливаете дерьмом?       — Пошли в квартиру, — и, не дожидаясь ответа, он вернулся в гостиную.       — Или то, что вы вдвоём ездили к Хэнку? — она снова растянулась на диване и сверлила Гэвина взглядом. — А теперь ты вдруг зовёшь его по имени и…       — Я объяснил, почему зову его по имени.       — Не вешай мне лапшу, Гэвс. У вас что-то произошло.       — Мы поговорили, — Гэвин пожал плечами.       — И только?       — А чего ты ожидала? Не знаю, что ты там себе нафантазировала, но всё было именно так. После операции меня проняло, вот и всё. Мы поговорили и поняли друг друга. И знаешь, он охуенный, а я кусок дерьма, вот и вся правда.       — Ты ненавидел его.       — Было дело, но и ты тоже.       — Я делала это из-за тебя, Гэвс.       — В смысле? Ты ненавидела Коннора просто так, за компанию со мной?       — Один за всех. Или ты забыл?       Гэвин помнил. А ещё он очень захотел впервые в жизни залепить Тине пощёчину.       — Гэвс... — увидев, как изменилось его лицо, Тина стушевалась.       — Молчи, Чень, — Гэвин встал и вышел на балкон. Тина за ним не пошла.       Гэвина начало трясти — Тина задела один из его триггеров. Конечно, она не могла знать, что эта простая фраза вызовет у него такую реакцию, но она сказала её намеренно, она точно имела в виду весьма конкретную вещь. Это был их девиз — её, Гэвина и Даниэля. И эти слова были последними, которые Гэвин услышал от него. На следующий день Гэвин упаковывал его тело в чёрный мешок, а Тина растягивала по периметру жёлтую ленту. Они трое знали друг друга с академии, но, в отличие от Гэвина и Тины, Даниэля карьера в полиции не интересовала. Это была лишь его очередная попытка соскочить. У Даниэля было много таких попыток, и после каждой он убеждал Гэвина, что она была последней, и вот в этот раз всё точно будет по-другому. Почти пять лет ему это удавалось. Почти пять лет Гэвин ждал, что что-то изменится, таскал его по всем реабилитационным центрам штата, и Тина тоже была рядом, потому что как иначе, когда один за всех? Последняя ремиссия длилась почти год, и Тина считала это хорошим знаком. Даниэль завязал со всеми вредными привычками, даже кофе не пил, работал, волонтерил по выходным. И бдительность Гэвина ослабла.       Он сам не понял, что было не так тем июльским вечером. Весь день прошёл в предгрозовом затишье. Тучи были тяжёлыми, воздух застыл, город ждал грозы. Небо разверзлось ближе к семи вечера, когда Гэвин собирался в ночную смену. С утра его не отпускала странная, необъяснимая тревога. Они с Даниэлем готовили обед, играли с кошкой, занимались сексом, и всё было хорошо, но тревога не проходила. Гэвин даже написал по этому поводу Тине, и она смогла его немного успокоить. Он написал «Спасибо», а она ответила «Один за всех!». А потом то же самое сказал и Даниэль, когда вышел с Гэвином из подъезда под грозовое небо, чтобы проводить его к машине.       — Береги себя, — сказал тогда Гэвин. Просто так сказал, на всякий случай, потому что иррационально, необоснованно боялся за него.       — Один за всех, — ответил Даниэль и обнял его. На это не требовалось отвечать. Эта фраза была из разряда «Как дела?», «Как прошёл ваш день?». Они говорили её друг другу, чтобы дать понять — я в порядке, я рядом.       А наутро Гэвин обнаружил тело в ванне. Сначала он даже не удивился, не понял, что произошло. На автомате оформил вызов — «Белый мужчина, тридцать лет, самоубийство». — 10-109? — уточнил оператор.       Гэвин подтвердил. Прибрал личные вещи, отнёс кошку соседке, вышел на улицу встретить патрульных и коронера, закурил.       Фаулер потом даже не орал из-за того, что Гэвин сразу не сказал о том, что тоже жил в той квартире. Что состоял в отношениях... с кем? С трупом? Фаулер тогда так и не смог подобрать слово. Наркотиков в крови Даниэля обнаружено не было, записки он не оставил. Около полуночи он написал Гэвину «Я люблю тебя». В девять утра вода в ванне была холодной. Гроза ушла в сторону Канады, над Детройтом светило солнце. Тина тихонько подошла и обняла сзади, ткнулась лбом между лопаток. Гэвин вздрогнул, обернулся, прижал её к себе.       — Я тоже по нему скучаю, — шепнула она.       — Ти, не надо о нём, — Гэвин задрал голову, поморгал — в глазах щипало.       — Мы не говорили о нём пять лет, — возразила Тина. — Ни разу с того дня.       — Не о чем говорить.       — Ты серьезно? — она отстранилась и посмотрела с удивлением. — Гэвин, это же Дэнни. Мы... Вы... Неужели тебе всё равно? Неужели ты не задумывался, почему он?..       — Это был его выбор, разве есть разница, почему он его сделал?       — Конечно, Гэвин... — Тина взяла сигарету, прикурила, снова забралась в кресло. — Почему ты не хочешь знать?       — Чтобы что? Винить себя до конца жизни? Пытаться понять, что я сделал не так? Если он выбрал смерть вместо жизни со мной, этого уже достаточно. Рядом со мной всегда умирали люди, Ти.       — Это совсем другое.       — Думаешь, есть разница, когда люди умирают по приказу или по своему желанию? Итог-то всё равно один.       — Конечно? — искренне удивилась Тина.       — Хуйня. Так просто легче оправдывать себя.       — Гэвс, скоро годовщина. Может быть, сходим?       — Сходим, — кивнул Гэвин. В этом году можно и сходить. С момента похорон Даниэля он был на кладбище Детройта всего один раз — на похоронах Коула Андерсона. Все ближайшие усопшие родственники Рида были похоронены в Толидо — семья редко переезжала.       Тина удовлетворённо кивнула, и у Гэвина вдруг возник вопрос:       — А тебе это зачем?       — Не поняла, — Тина округлила глаза, как будто Гэвин спросил её, верит ли она в Санту.       — Ты услышала меня.       Тина вздохнула.       — Знаешь, Гэвс... — она поёрзала в кресле, собираясь с мыслями. — Я ведь тоже его любила. Не смотри так, как друга любила. И тебя я люблю. Но у меня больше нет ощущения, что ты у меня есть. Ты не живёшь, Гэвин. Это говно какое-то, а не жизнь. Я ведь помню, как было раньше. Было сложно, но мы как-то справлялись... Дэнс не справился, но ты... Я рада, что ты не сломался, как Хэнк, и я не знаю, чего тебе это стоило, но ты изменился. Отпусти его, Гэвин. Ты, блядь, ни в чём не виноват. Никто не виноват. Я же тоже помню ту ночь. Утро то, я всё помню. Но знаешь, что я помню ещё?       — Что? — Гэвин сглотнул, хотя во рту было сухо.       — Я помню тебя. Вас. Тебе нужен кто-то, чтобы жить. Я же видела, что тебе нравится Коннор, и всё ждала, что ты перестанешь творить херню. А теперь ты перестал, но это всё не то. И я пытаюсь понять, что произошло.       — Видела, что мне нравится Коннор? — Гэвин хохотнул. — И давно?       — Да всегда, — Тина пожала плечами. — И я рада, что ты этого не отрицаешь. Так, может быть, расскажешь?       — Коннор занят, — Гэвин сделал равнодушное лицо. — Да и к лучшему это.       — Он красивый, — вдруг сказала Тина.       — Да, — согласился Гэвин, — но это закрытый вопрос.       — Как скажешь, — и она подняла руки, мол, сдаюсь. — Кстати, у меня для тебя кое-что есть.       И под удивлённым взглядом Гэвина она ушла в прихожую, откуда тут же вернулась со своей сумочкой, порылась, достала из неё конверт и протянула Гэвину. Он взял его, повертел в руках — простой, белый, без надписей и печатей. Открыл, вынул красивую открытку, прочитал.       — Чень... — он посмотрел на Тину круглыми глазами. В руке у него было пригласительное на свадьбу.       — На две персоны, Рид. У тебя есть две недели, одного даже близко к еде не подпущу.       — Она присела на край дивана, взяла банку, потрясла ею. — Пиво кончилось.       — Ты знаешь, где я держу виски, лёд в морозилке. Ти, я не пойду ни в какую церковь, даже не мечтай. Максимум в ресторан пожрать. И не жди, что я надену костюм.       — А не будет никакой церкви, — Тина вернулась из кухни с бутылкой и двумя бокалами, снова порылась в сумочке и извлекла из неё шоколадку. — Я девушка современная, так что только выездная церемония, фуршет, шатёр. И, Гэвс, у меня есть просьба.       Тина помяла в руках обёртку от шоколадки, отпила виски, посмотрела Гэвину в глаза.       — Я хочу, чтобы ты провёл меня по проходу, — тихо сказала она. У Гэвина слова застряли в горле. Отца у Тины не было, и Рид вовсе не был уверен, что мог бы стать его достойной заменой на свадьбе, но отказать Тине совесть не позволяла.       — Если разрешишь прийти без пары... — попробовал поторговаться он.       — Не обсуждается, — Тина сурово свела брови. — Хоть Коннора умоляй пойти с тобой, хоть Фаулера, хоть шлюху снимай.       — И что, выставишь меня сразу после церемонии? — Гэвин ухмыльнулся.       — Да, — решительно ответила Тина.       — У меня костюма нет, — Рид продолжал упираться.       — Я куплю тебе чёртов костюм, Гэвин. Я тебе даже сраного единорога достану, если пожелаешь. С радугой на боку и американским флагом в жопе, и ты приедешь прямо на нём, блядь, но ты приедешь.       Против этого возразить было нечего. Ради такого дела Тина могла достать не только единорога, но и лепрекона, и снежного человека, и ещё не бог весть какую нечисть, поэтому Гэвин согласился, изобразив на лице максимальное страдание. Да и необходимость найти пару казалась куда более трудной задачей, чем какой-то там костюм.       — Без галстука, — умирающей овцой проблеял Гэвин.       — С галстуком, — Тина осталась непреклонна. Пришлось согласиться и на галстук.       Они выпили весь виски, выкурили оставшиеся сигареты, и Тина вырубилась на диване. Гэвин накрыл её пледом, положил на столик обезболивающее, потому что небезосновательно полагал, что утром оно ей понадобится, а сам растянулся на кровати и уставился в потолок. Вертолётов не было, но тело ощущалось странно. Постель мягко обнимала снизу, прохладный воздух из открытого окна ласкал не скрытые пижамой участки кожи — спать голым в присутствии Тины Рид не стал. Сон пришёл быстро, на этот раз без сновидений.

***

      Гэвин ненавидел кладбища. Не из-за скорбного, статичного умиротворения. Не из-за слёз, не из-за мрачных могильных плит, торчащих из нежно-изумрудной травы. Не из-за мёртвых цветов, беспомощно увядающих под палящим солнцем, проливным дождём или мягким, пушистым снегом. Он ненавидел кладбища из-за воспоминаний. Люди умирали не здесь, и Рид помнил все смерти, свидетелем которых стал, и если обычно ему удавалось подавлять эти воспоминания, то на кладбище от них деваться было просто некуда. Психолог не обнаружил у него признаков ПТСР, формально Гэвин Рид был здоров. Не то чтобы он не приложил усилий к тому, чтобы получить такой диагноз.       Дорогу до могилы Даниэля он нашёл бы и в полной темноте, он всегда прекрасно ориентировался на местности. Положил рядом с серой безликой плитой огромный букет крупных белых роз — любимых цветов Дэнни. У них дома всегда стояли такие в гостиной, в большой старой вазе, даже когда Даниэль находился в очередном реабилитационном центре, Гэвин следил за наличием цветов в доме. Это был какой-то своеобразный символ. Даниэль вообще любил символизм — от значения собственного имени до татуировок — больших и маленьких, покрывавших его руки, плечи и спину. Гэвин ненавидел татуировки, скрывающие бледную гладкую кожу, естественный узор из родинок, веснушек, волосков и шрамов. Ничего этого не было видно под чернотой вытатуированных знаков. Такая же бессмыслица, как и слова на могильной плите, под которой даже тела нет — прах Дэнни развеяли над морем. Имя Гэвина тоже было среди этих знаков.       Тина топталась где-то сзади, в стороне, не мешала. А Гэвин сидел на мягкой траве и смотрел на мёртвый камень. Какой смысл? Даниэля больше нет в этом мире, так с чего бы этому клочку земли, этому камню, розам этим дурацким иметь к нему какое-то отношение? Так решил кто-то другой, когда тело уже превратилось в пепел. Вспоминать можно было и в другом месте, просто Гэвин не хотел. Ему было куда проще представить, что Даниэля вообще не было в его жизни, чем принять то, что его не стало. Он выбрал первое.       — Ну как ты там? — спросил он у камня, прижав к нему ладонь. — Надеюсь, розы тебе всё ещё нравятся. Чёрт, я никогда не знал, что положено говорить в такие моменты. Дэнс, я пиздец по тебе скучаю…       И слова полились из него, как селевой поток. Он плакал и смеялся, вспоминал и рассказывал, задавал вопросы, молчал, злился, снова спрашивал, обещал приходить чаще. Он признавался в том, чего никогда до этого не произносил вслух. Говорил о работе, о семье, рассказал о смерти Коула и попросил присматривать за ним, совершенно не желая думать, что Даниэль может быть где-то, кроме рая, в который он, Гэвин Рид, не верил. У него затекло всё тело и нещадно жгло глаза, но он продолжал говорить, а когда слова закончились, просто сидел и смотрел перед собой. «Какая разница, Рид, живые они или мёртвые? Люди всегда оставляли тебя».       — Неправда…       «Вот увидишь…»       Когда Тина тихо подошла и положила руки ему на плечи, он молча встал и не оглядываясь пошёл прочь. Дошёл до машины, закурил, посмотрел на небо, усталым жестом поднёс руку к лицу, потёр сухие глаза. Обнял Тину, когда она подошла и неловко коснулась его плеча.       — Попрощался? — спросила она.       — Угу, — ответил Гэвин. В душе было пусто и легко. Он выскреб из себя всё и оставил там, у серого камня, на котором зачем-то было написано имя Даниэля.       — Поехали ко мне, Гэвс, я ужин приготовлю.       — Утку?       — Утку.       Гэвин поцеловал её в лоб и сел в машину, Тина села за руль, потрепала его за руку и улыбнулась, и Гэвин улыбнулся тоже. Люди рядом, они всегда будут рядом.

***

      Тина жила недалеко, и в этом был несомненный плюс — домой можно было пойти пешком. Гэвин любил эти ночные прогулки. Конечно, Детройт не был самым красивым, чистым и безопасным местом на земле, но какая разница? Это был его город. Телепортация из точки А в точку Б на такси не давала возможности впитать этот воздух, раствориться в нём. И так приятно было после прогулки войти в свою квартиру, закрыть дверь, включить свет и почувствовать себя в безопасности.       От Тины он ушёл ближе к полуночи и ещё около получаса неспешно брёл домой, курил и думал о сегодняшнем дне. Кажется, ему и правда стало легче, кошки на душе больше не скребли. Похоже, Гэвин потихоньку выходил в ремиссию. Вечером написал Коннор — Хэнка выписали из больницы, и примерно через неделю он сможет вернуться на работу. Раны на старике, похоже, заживали как на собаке. Гэвин спросил Коннора, удалось ли им поговорить, но он ответил, что пока не было удобного момента. В последнее время они вообще довольно часто переписывались, и это было хорошо, правильно. Больше не было странных наваждений, одержимости, снов. Гэвина полностью отпустило.       Он зашёл в круглосуточный магазин рядом с домом, купил сигареты и пиво — у Тины он немного выпил, но спать пока не хотелось — и, снова оказавшись на улице, по привычке посмотрел на свой дом, уже ничего толком не ожидая. В соседней квартире горел свет.       За те пять минут, которые потребовались Риду, чтобы добраться до собственной квартиры, он успел испытать всю гамму чувств и эмоций. Чёртов Ричард вернулся? Никуда не уезжал? Квартиру снял кто-то другой? Захлопнув и заперев дверь, Гэвин в три шага преодолел гостиную и распахнул балконную дверь, тут же услышав знакомую музыку. Ноги стали ватными. Он сел в кресло, закрыл глаза и надавил пальцами на виски, всё не решаясь постучать. Закурил, открыл пиво, выматерился сквозь зубы и закинул руку за голову.       Тук-тук.       Музыка тут же прекратилась.       — Гэвин? — настороженно спросил Ричард, и внутри у Рида всё скрутилось узлом.       — Привет, — кое-как уняв дрожь в голосе, ответил он.       — Привет…       И оба замолчали. Ричард нарушил тишину первым.       — У тебя всё хорошо?       — Лучше всех. У тебя?       — Сложно сказать, но в целом да.       — Рад за тебя.       — Гэвин, что-то не так? — голос Ричарда звучал растерянно.       — Даже не знаю, Ричард.       — Расскажи мне...       Гэвин молчал. Хотелось что-то сказать, но язык, кажется, прилип к нёбу.       — Я сделал что-то не так? — снова спросил Ричард.       — Почему?       — Ты ни разу не позвонил, не написал. Я понимаю, что...       — Подожди! — резко перебил его Гэвин. — Куда я должен был позвонить?       — Извини, я не хотел быть навязчивым, просто подумал, что, возможно, ты захотел бы поговорить. Извини, это так тупо.       — Да подожди ты, Ричард! И перестань извиняться. Объясни лучше, куда ты делся и куда я должен был позвонить.       — Я... Чёрт! Гэвин, извини, мне нужно ответить на звонок. Не уходи, пожалуйста, я скоро вернусь.       И он скрылся в квартире, раздражённо рявкнув «Алло» невидимому собеседнику. Гэвин растерянно теребил зажигалку, чувствуя, как внутри зарождается какое-то нехорошее чувство. Где он опять проебался, что не так?       Ричард вскоре вернулся, как-то особенно недовольно хлопнув дверью.       — Ещё раз извини, — сказал он. — Меня сегодня, похоже, решили заебать всем миром.       — Нормально, — отозвался Гэвин. — Ты собирался рассказать, куда пропадал. Не то чтобы ты обязан, но, похоже, мы друг друга совсем чуть-чуть неправильно поняли.       — Похоже, — согласился Ричард. Помолчал, пошуршал. — Я всё-таки решил уйти из Киберлайф, и мне поступило несколько интересных предложений по работе. Здесь и в Нью-Йорке.       — Так ты ездил по собеседованиям?       — И да, и нет. Путешествия дают хорошую возможность подумать, так что я совмещал.       — И что надумал? Переезжаешь?       — У меня есть время, чтобы принять решение. Нью-Йорк выглядит наиболее интересно.       — Ричард, я правда не понимаю, куда я должен был позвонить или написать. Я не страдаю амнезией и абсолютно уверен, что мы ничего такого не обсуждали.       — А мы и не обсуждали, — Ричард вздохнул. — Но я оставил тебе свой телефон и думал, что, ну мало ли…       — Что, блядь? — Гэвин ничего не понимал, но догадывался, что где-то что-то пошло не так. — Ричард, я сильно подозреваю, что где-то конкретно проебался, поэтому сжалься уже и расскажи, что случилось.       — Я оставил тебе записку со своим номером в почтовом ящике. Я хотел сказать тебе лично, но на следующий вечер после нашего последнего разговора ты не появился, а лететь нужно было срочно…       — Ричард, ёб твою мать! — Гэвин выдохнул и засмеялся.       — Что? — Растерянно спросил Ричард.       — Ничего, кроме того, что я ёбаный идиот, — продолжая смеяться, ответил Рид. — Чёрт, Ричард. Я ведь не проверял почтовый ящик с самой Пасхи, наверное. Пиздец, а я думал, что ты просто исчез.       — С чего бы мне?..       — Ну, я не знаю. Вся эта хрень со свадьбой Камски... Я подумал, что ты захочешь уехать подальше отсюда, и у тебя не было совершенно никаких оснований сообщать что-то мне, я ведь…       — Гэвин, я бы никогда не уехал без предупреждения. Господи… — и он вздохнул с явным облегчением. — Я думал, что перегнул палку с нашим последним разговором и с запиской. Когда я оставил её, мне это казалось отличной идеей, но когда прошло несколько дней, и ты не дал о себе знать, я решил, что сделал глупость. Ты ведь собирался поговорить с Коннором, и я подумал, ну мало ли…       — Это и было отличной идеей, просто я мастер всё проёбывать. Я бы позвонил, Ричард. Чёрт, как же это глупо…       — Ничего страшного. Я рад, что мы всё прояснили. Но откуда ты знаешь про Элайджу?       — Хм... — Гэвин помолчал, собираясь с мыслями. А, была не была! И он принялся рассказывать всё как есть — как позвал Коннора в бар, как вдруг ему пришло в голову искать информацию о Камски в интернете, как это увидел Коннор. Поколебавшись, рассказал и про его слова о Камски и его отношении к людям, и про то, что Коннор видел Хлою в его номере.       — Коннор очень категоричен, — серьёзно сказал Ричард. — Элайджа... он... сложный.       — Я знаю, что ты относишься к нему иначе, но разве Коннор неправ?       — Я не сказал, что он неправ, но у медали две стороны, верно? И в тебе, и во мне есть как хорошее, так и плохое. Мы разговариваем с тобой довольно откровенно, но всё равно далеки от того, чтобы показать всё своё нутро. И всегда будет оставаться то, что мы не покажем никому. Эл просто другой. Он не добро и не зло, как бы там ни считал Коннор. Хотя я рад, что он смог устоять.       — Что думаешь насчёт его свадьбы?       — Трудно однозначно ответить. Я рад за них обоих и надеюсь, что это было добровольное и лучшее решение для каждого.       — И тебя это никак не задевает?       — Нет, а должно?       — Не мне судить, что ты должен чувствовать, но даже мне от этой ситуации как-то неприятно. Я беспокоился о тебе и правда думал, что ты решил уехать подальше отсюда на время свадьбы.       «Или навсегда...»       — Я ценю твою заботу, и ты отчасти прав, но уехал я не из-за того, что мне было как-то особенно тяжело это принять. Я просто хотел абстрагироваться.       — И как, получилось?       — Время покажет, пока я всем доволен. Но я хочу услышать про Коннора. И Гэвин продолжил рассказ, который, впрочем, вышел коротким.       — Что ты почувствовал, когда Коннор тебе признался в чувствах к Хэнку? — спросил Ричард, когда Гэвин замолчал.       — Сложно сказать. Наверное, облегчение.       — Это очень неожиданно.       — Возможно. Но теперь я точно знаю, что эти двери закрыты, и мне легче. Коннор не дал мне пинка, это уже хорошо.       — Ты ограничишься дружбой? Не будешь бороться?       — А с кем бороться, Ричард? Да и отпустило меня, если честно. Коннор, конечно, охуенен, но меня это больше никак не волнует.       — Я рад это слышать…       Гэвин не стал уточнять, почему, но готов был поклясться, что голос Ричарда изменился.       Где-то вдалеке сверкнула молния.       — Будет гроза, — тихо сказал Ричард.       — Может, ещё пронесёт, — отозвался Гэвин.       — Ноль шансов, ты не видел прогноз? Всю неделю будут грозы, — сообщил Ричард со знанием дела. Гэвин быстро проверил прогноз и убедился в его правоте. Да и чему он удивляется? В Мичигане действительно случались сильные грозы.       — Заебись... — проворчал Гэвин, глядя на небо, которое прорезала очередная молния.       — Ты не любишь грозу? — удивился Ричард.       — А кто любит? — Гэвин усмехнулся.       — Я.       — Извращенец.       — Ты даже не представляешь, Гэвин.       И это прозвучало как вызов.       — Напомни мне потом расспросить тебя насчёт твоих кинков. Грязный трёп на балконе — это будет занятно. Ты будешь говорить, а я подрочу, — он снова хохотнул.       — В таком случае я бы предпочёл смотреть, — голос Ричарда стал глубже и отдавал хрипотцой. Пиздец.       Продолжить этот странный флирт, или что там это было, им не дал глухой раскат грома. Гэвин поёжился. Вообще, в обычное время гроз он не боялся и переносил их относительно спокойно, особенно если не оставаться одному в темноте       — Почему ты не любишь грозу? — уже обычным своим голосом спросил Ричард.       — Не самые приятные ассоциации, — равнодушно ответил Гэвин.       — Расскажи мне, пожалуйста.       — Ассоциации, Ричард, подразумевают воспоминания и повторное переживание опыта, в том числе негативного. Ты хочешь, чтобы меня понесло? — Я хочу знать, что с тобой происходит, чтобы знать, как помочь. Тем более исследования многократно подтвердили, что проговаривание проблем вслух способствует их принятию и решению…       — Заебись, дорогая Википедия! — Гэвин нервно заржал. — Не боишься, что после моих рассказов тебя самого придётся лечить?       — Нет, — решительно ответил Ричард.       Гэвин вдохнул, выдохнул и начал рассказывать. Это было довольно типично для людей, побывавших на войне — реагировать на то, что напоминает о взрывах. Гэвин их слышал множество, и тогда детские страхи осмелели, вылезли из-под кровати, из тёмного старого шкафа, спустились с пыльного чердака и стали страхами вполне реальными. Бояться за свою жизнь стало так же естественно, как дышать. Со временем страх притупился, его стало проще контролировать, как когда-то в детстве, когда было достаточно засунуть неосторожно выставленную ногу назад под одеяло или завязать ручки шкафа поясом от халата. В подсознании начали появляться безопасные островки и комнаты, куда можно было спрятаться. Гэвин не любил прятаться, старался смотреть страхам в лицо, но как быть, когда страх мог ещё и убивать? По-настоящему, насовсем. В подсознании можно было сколько угодно скрываться от последствий, но в реальности нужно было уметь выживать. Гэвин рассказал о первой операции, о первом огнестрельном и военном госпитале, где не было толком ничего, о первом убитом человеке, о первой смерти в их отряде. А потом были и вторые, и третьи, и Гэвин перестал считать. А потом он вернулся в мир, который не ждал его, не спрашивал разрешения, чтобы непрерывно меняться. И это было сложно принять. Подсознание уже не спасало, безопасные комнаты в мире нормальных, живых людей не помогали, и пришлось строить новые.       — Я никогда не говорил с кем-то, кто был на войне, — тихо сказал Ричард.       — Ну, приятно познакомиться, — Гэвин закурил и поёжился от очередного раската грома.       — Тебе нормально? — спросил Ричард, очевидно, имея в виду набирающую силу грозу.       — Да, пока есть свет и мы разговариваем.       — Это единственная причина, по которой ты не любишь грозу?       — А что, этой недостаточно?       — Конечно достаточно. Извини, я не это имел в виду.       — Нет, это ты меня извини       Блядь, меньше всего ему хотелось обидеть Ричарда.       — Есть ещё кое-что, — собравшись с мыслями, сказал Гэвин. Поскрёб подбородок и начал рассказ про Даниэля. Как он пришёл в академию, когда Гэвину оставался месяц до выпуска, как они стали общаться, а потом и жить вместе. Как Даниэль, так и не начав толком учёбу, бросил, и через несколько месяцев Гэвин впервые увидел, что такое ломка. Он рассказывал про их маленькие и большие радости и беды, про надежды и планы, про свои бессонные ночи в пустой квартире, когда Дэнни в очередной раз находился на лечении. И про ту грозу, которая стала в его жизни последней.       — Я был на его могиле сегодня, — Гэвин поглаживал пальцем горлышко бутылки. — Не знаю, зачем пошёл туда. Тина предложила, ну и я как будто бы вдруг понял, что наконец готов. Знаешь, я его как будто стёр из своей жизни. Ему уже всё равно, а мне так было проще. Как думаешь, от одного до десяти по шкале малодушия на сколько тянет?       — На ноль? — неуверенно сказал Ричард. — Гэвин, ты же... — и он замолчал. Гэвин не пытался его поторапливать — пусть подумает над тем, что хочет сказать.       — Ты всё время пытаешься выставить себя в худшем свете, Гэвин, — снова подал голос Ричард. — Как будто хочешь извиниться разом за всё дерьмо этого мира. Почему ты не видишь, что делаешь его лучше? Сколько жизней ты спас на войне? Сколько лет ты спасал Даниэля? Прости, возможно, я не имею права всё это говорить, но, по-моему, ты замечательный человек, но из тебя нужно вытрясти всю эту дурь, что ты думаешь о себе. И была бы моя воля, я бы это сделал. Я понимаю твои защитные механизмы и что избавиться от старых привычек сложно, но ты ни в чём не виноват.       — Я мог остаться тогда дома... — попытался защититься Гэвин.       — Мог. Но это не дало бы никаких гарантий на будущее. Возможно, некоторые люди просто не хотят жить, и мы ничего не можем с этим поделать.       — Возможно, — Гэвин не стал спорить — ему не хотелось.       — Мы ведь сейчас не поругались? — осторожно спросил Ричард.       — Нет, дорогой, но сегодня ты спишь на диване.       Ричард хмыкнул.       — А гроза-то уходит, — Гэвин смотрел на стремительно несущиеся в сторону Канады рваные тучи грязно-жёлтого от света луны оттенка. — Синоптики опять напиздели.       — Это же хорошо? — Ричард снова чем-то шуршал.       — Пожалуй, — Рид помолчал, потянулся, отпил пиво — оно почти закончилось, но идти за новой бутылкой было лень. — Кстати, как всё-таки прошли собеседования?       — Оу... — Ричарда как будто застали врасплох, и он пробурчал что-то ещё.       — Чего? Что там у тебя?       — Ш-о-а…       — Что, блядь?       — Шоколадка! — Ричард выдохнул. — Хочешь?       Рид заржал       — Нет, спасибо, у меня пиво. Хочешь?       — Пиво и шоколад. Гэвин, да это прям мы с тобой! — и он засмеялся.       — И что это значит? Что ты сладкий и чёрный?       — Я белый, насчёт остального не уверен.       — А я, выходит, горький и даю в башку?       — Идеальное описание. Все три собеседования прошли хорошо, но ты же знаешь это вечное «мы вам перезвоним». В Нью-Йорке выше перспективы с точки зрения карьерного роста, но он меня немного пугает, хотя найти там работу будет проще всего. В Детройте у Киберлайф нет достойных конкурентов, но я нашёл пару интересных мест.       — Но у тебя же сейчас есть работа?       — Да, конечно, я ведь ещё остаюсь в штате Киберлайф, да и с фрилансом всё хорошо, так что я не пропаду.       — Пиздец ты всё-таки умный.       — Оуч, спасибо. Кажется, я узнал ещё один твой кинк.       — Ещё один? Ты там что, подсчёт ведёшь?        — Возможно.       — Грёбаный извращенец.       — Гэвин, ты повторяешься.       — Я лишь подчёркиваю то, что ты извращенец.       — Когда-нибудь ты скажешь за это спасибо.       — Размечтался. Спать пойду.       — Спокойной ночи, Гэвин.       — Бывай, — по своему обыкновению небрежно бросил Рид и пошёл в квартиру, но на пороге вдруг замер и сказал: — Спасибо, Ричард.        И он мог бы поклясться, что на соседнем балконе раздался тихий смешок.