Танатофобия - боязнь (твоей) смерти

У Олега всегда были проблемы. С законом. С чужим мнением, с которым он никогда не считался. И чувством отмщения. С чужим мнением всегда. Потому, что чужое мнение чаще всего — дерьмо, которое забивает голову. Считаться с чужим мнением в детском доме — последнее, что придет в голову такому, как Олег. Ибо жить и позволять ему жить по схеме «ты никто, звать тебя никак и нашли тебя в лесу» он точно не собирался. И об этом не столько думать ему было противно, сколько выполнять приказы каких-то оболомутов, хотя его собственная стратегия всегда в разы лучше. Он уже прошёл обучение, уже справлялся со всем, показывал лучшие результаты. Он был на своём месте. А потом Вадим ушёл. Именно ушёл, не сбежал на гражданку… ушёл. Пропал. И теперь он, Волков, в отряде — единственный, кто ходит по тонкому льду. Единственный, кто реально поехавший. Он давно перестал волноваться. Когда нету свободного времени, волноваться о постороннем незачем. Все его письма остались без ответа. Ему нравилось здесь, правда нравилось. Он чувствовал себя нужным, полезным и по настоящему живым. Но никогда не хотел, что ценой всему станет просто его потерять. И Олег продолжал писать. Пусть ночью, в окопах, на сырой земле, в темноте… но часть его так же слепо верила. Так же слепо, как собака на цепи. И слишком поздно Олег понял свою ошибку. Ему было так плохо. Волков думал о нем всегда. На поле боя, в окопах, пока задыхался и истекал кровью. И теперь он так винил себя. Что вообще злился на эти крики, на мольбы… Тогда все в глазах выглядело по другому. И ему от своих же мыслей теперь так мерзко и так больно… Как он вообще мог так поступить?! Он так хотел снова увидеть эти глаза. Снова просто почувствовать тепло. Не болезненный жар огня, просто человеческое тепло. Чтобы в груди перестало щемить. Чтобы не было так больно. Господи, как же ему жаль… Может, он сделал ему настолько больно, что он решил просто его забыть? Вычеркнуть из жизни? Почему-то… не хотелось мешать. Если он решил его забыть, если захотел начать новую жизнь… пожалуйста, он не будет мешаться. Если от него нет толку, он просто послушается и уйдёт. Но обязательно поможет, если от него потребуется. Он тут же сорвется прямо с поля боя. Нормально ли так скучать по другу… скорее нет. Нормально ли так скучать но единственному, кто тебе дорог и кому дорог был ты… да. Может он не понимает информатику и физику, может, он правда имеет цену, только как пушечное мясо солдат, но это было ему не важно. Он хорошо помнил роковое утро. Когда в очередной раз шлет по известному маршрута коммандера отряда. Разведка. И взрыв. Еще с детства все эти петарды терпеть не мог. А потом на всех этих военных конфликтах все, что взрывалось, хотелось никогда больше не видеть. Специально учился обходить все взрывоопасное, смотреть под ноги, чтобы так тупо, как дилетант, в конце концов наступить на растяжку. А потом приходит в себя не пойми где. И видит Вадима. Живого. Говорить тогда получается с титаническим трудом. Будто легкие просто вырвали и оставили пустую грудную клетку кровоточить. А этому хоть бы что. Дракон всех в гробу видал. Иногда буквально. Но всегда стоит и лыбится, потому что плевать. И тогда Волков по настоящему изменился. Он и правда изменился. Призрак сидит в одиночестве на песке, собирает и разбирает раз за разом не работающее оружие. Ему откровенно плевать, он даже им не пользуется, но делает все что угодно, лишь бы «Мертвецы» не дергали. А «Мертвецы» сидят у костра, под мелодию сейчас почему-то раздражающей гитары, рассказывают от прошлой своей жизни. К которой они никогда уже не вернуться, ибо они мертвы. Олег в раздражении сдергивает перчатки и бросает на песок. Буравит взглядом запчасти. Как же хотелось просто выжечь вечное и проклятущее чувство, которое пожирало изнутри. В бою он забывал, ему в бою было легче. Но раз за разом бой заканчивается, и он возвращался к этому бесконечному потоку боли, от которого он не мог избавиться. Это медленно убило его изнутри. — Че сидишь кислый, Поварешкин? Умер кто-то? — У Дракона всегда такой тон — ехидный, с усмешкой. Мужчина подошел слишком близко, а Олег, к своему стыду и не заметил. Волков молчит. Вадима только и не хватало. Уже был готов повернуться, в очередной раз дружественно обматерив попутчика, но был застигнут врасплох. — Тебя ждет что ли кто? На гражданке то? «Просто уходи..» Ждал. Ладонь непроизвольно сжимается в кулак. Волков выдыхает, закрывая глаза, не желая даже пересекаться взглядами с Драконом. Олег даже не поворачивается, все это настолько злит, настолько его изводит, что он просто не может даже послать обнаглевшего наемника. — Поварешкин? — Вадим садится на ящики рядом, грызет очередную зубочистку. Олега хватает только на длинный выдох. Он утыкается головой в выставленные ладони. Пальцы изрезаны песком, покрыты незажившими ожогами, но Волков терпит. Вадим — не тот, с кем бы он хотел так откровенничать. Он не хотел бы ни с кем. Кроме него. Все там хорошо. Все Сережа он и сам может. А Олегу пора взрослеть. И наконец выбраться из рамок, в которые сам себя же и загнал, пока находился в его тени. Он очень искусно себя обманывал. — Ты живой вообще? — Волков не разбирает, каламбур это очередной, или реальное беспокойство. «Хотя, кому, Вадиму, о нем беспокоится.» — Свали. Без тебя тошно. — рычит Олег, желая лишь одного — чтобы его оставили в покое. Хотя, какой там покой. Здесь? Конечно, Дракон не уходит. Сейчас Олег чувствует себя настолько приниженно, что становится в какой-то степени страшно. Все в отряде, если можно так сказать, не жалеют, что никогда не вернуться назад. И именно это сыграло с ним злую шутку. Возможно, будь Олег... другим, ничего бы не произошло. Но было слишком поздно.

___________

Голова раскалывается. Мысли медленно путаются и смешиваются в голове, как желе… Скорее как фарш. Как. Же. Больно. Боль не была жгучей или невыносимой, а скорее просто изматывающей, и от этого было еще хуже. Мысли скользят в голове, и ни на одной он не может нормально отключиться. Она как резкий толчок ударило в спину и солнечное сплетение одновременно. Он чувствует кровь на языке. Режущую боль в ухе. В ребрах. Тело скручивает и ломит. Волков сгибается в болезненном приступе кашля, не сразу замечает текущую по подбородку и броне кровь. «Надо встать. Вставай.» Олег через силу, встает на одно колено. Пока разогнуть не получается, даже нормально выпрямиться и встать. Тишина вокруг заставляет мозг нервно перебирать возможные варианты произошедшего, откровенно молясь, чтобы ничего плохого не случилось. Сначала опирается на лестницу. Едва не поскальзывается на собственной крови. Упирается лезвиями в бетон и осколки, снова пытается встать, на этот раз на обе ноги. Невероятных усилий стоит произнести: — Серый?.. Сердце с грохотом ухнуло куда-то вниз. Ладони сжались до побеления костяшек, больно впиваясь ногтями в и без того изрезанную кожу. Игорь вздрогнул, на автомате повернулся, уткнувшись взглядом в перевернутый стол. Рука сжимала пистолет. Молча анализировал, под аккомпанемент собственной ярости. Твою мать. Этого для полного счастья и не хватало. Олег давится собственным кашлем, сплевывает кровь. Темная жидкость с видимой издевкой снова заполняет горло, стекает по подбородку, заставляя согнуться пополам в приступе. Ладонь непроизвольно сжимается в кулак. Волков пытается снова сесть, что удается с большим трудом. Кровь стекает по виску, попадает в глаз, застилая все красной пеленой. Мужчина глухо рычит, пытаясь стереть ее перчаткой, что лишь усугубляет проблему. В голове прокручиваются десятки вариантов, под вечное «Думай, думай». Сидеть и не высовываться? Либо найдет, либо свалит сам. Нет, скотина, не уйдешь. На этот раз не уйдешь. Кинуться просто вот так? Оба выдохлись, у Игоря преимущество. Было бы неплохо, разбить башку о стол, приложить стволом, даже хорошо что пуль нет, а то забил бы на принципы и пустил бы пули в лоб. И какой-нибудь аппаратурой сломать эту самодовольную морду. Рушит ожидания вполне понятный звук — Волков встанет на ноги. Кашляет от крови, поднятой пыли, но сука, встает. — Серый?.. Ты в порядке? Он полуслепым взглядом бегает по обломкам, судорожно ищет беселый проблеск. Просто стоит по среди студии, беспорядочно оглядывается. Страх, крайне сейчас неуместный, вгрызается в душу. Дикий зверь внутри него беснуется, рвет и мечет. Разум на секунды плывет, плавится от острой боли в изуродованном ухе. К горлу тянет злостью. Противно от самого себя до одури. Волков от души влепляет себе пощечину. Давит в себе эту мерзость. Нашел, блять, время. Он ведь здесь. Просто прячется. Сама мысль, что Разумовский теперь его боится… Это страшно. Но тут приходит и озарение. — Я… знаю о нем, Сереж. На языке чувствуется металлический привкус. Он все же прокусил кожу. — Я не… Черт, Сереж, ты не виноват, в том что тогда случилось, никогда не был виноват, — Почему то слова сейчас даются с трудом. Он ведь не лжет, что его останавливает? Гром чувствует, как тело постепенно затекает. Сидеть так, сложа лапы и ждать пока припрутся спецы сил и времени не будет. Да и не то, что выбор был. В руках пистолет. Без патрон. Быстро вылезти и припугнуть. А если бросится? Стрелять то нечем. Так хоть в колено можно и шмальнуть, для профилактики. — Я не должен был бросать тебя тогда. Если бросится, можно и в ответ. Приложить кусками дрона, любой попавшей под руку херней. Не дать уйти. Нет, Федор Иваныч, ты будешь отомщен. Голос становится слабее. Олег хромает, спотыкается о обломки, но продолжает идти. — Это моя вина... В горле уже вязнет ком, едкий и неприятный, смешанный с кровью. Это правда его вина. Волкову нельзя было уходить. Нельзя было оставлять его одного, наедине со своими демонами. Голос уже отчетливо дрожит. Олег опоздал, Олег проебался, Олег все уничтожил и все потерял. Сережа трясётся. От подступивших слез, от липкого и мерзкого страха, от… этого. Ему кажется? — Кажется! Игорь, сидевший рядом привстает на корточки, готовится выпрыгнуть. Готовится что?.. Тоже слышит. Не кажется. Откровенно и грубо говоря — ничего не изменилось. Он — снова загнанный в ловушку кролик, не способный и шаг против него и ступить. Олег — снова убийца. Только на этот раз… масштабный. Из-за него. Ты только что спас людей, причем спас от Волкова. Просто не думай, не думай об этом. Сиди и молчи. Заткнись. — Ты не заслужил всего этого, ты… ведь помогал людям, ты всегда хотел…. — Его голос звучит обреченно и болезненно. К горлу начинает поступать незнакомое чувство. Такое вязкое и утягивающее вниз. Как после такого у него оставались силы помогать людям? У Волкова не осталось. Через холод, через боль. Снова вцепляется зубами в ладонь, лишь бы не издать ни звука. Один задушенный всхлип и… все. И что все? Он убьет его? Разве Олег его убьет? Разве хочет ему навредить? Это не Олег. Просто не думай, не думай об этом. Голос Олега так близко… Олег так близко. Из разделяет всего несколько метров и перевернутый стол. Это тот Олег, который обещал ему, что вернется и он здесь, как и обещал. — Прости меня. Внутри все сжимается и падает. Легче не становится. Становится больно, ведь наконец он открыл эту рану, позволяя все ною вытечь. Хотя нет, пока не всему. Прости за ложь. А за то, что я тебя бросил. За мою чёрствость и невежество. За мой эгоизм. Прощения нет. Волков подходит на идеальное расстояние. Ждать больше нельзя. Сейчас или никогда. Игорь выскакивает из-за импровизированной баррикады всего с одной фразой: — Стой где стоишь, падаль. — Слова он едва не выплевывает. Ненавидит этого. Человека. В голову бьет кровь, Волков интуитивно оборачивается на звук и замирает на месте. Мысли плывут и путаются. Сил на ярость нет. Он просто с пустой ненавистью и страхом смотрит с сторону Грома, желая только одного — найти Разумовского. Найти и увидеть. Разумовского. Пусть стреляет, ему то что. — Где… — Олег делает шаг вперед, игнорируя наставленное дуло. — Я сказал стоять! — А вот у Игоря ярости предостаточно. Хоть огонь ей разводи. Сгорит вся Сибирь. И Волков стоит. Стоит, через жгучую боль при каждом вдохе, неприятную дрожь. Просто ищет глазами белую смирительную рубашку, а точнее ее обладателя. НЕТНЕТНЕТ ОН ВЕДЬ НЕ МОГ ПРОСТО… Все помещение окунается во мрак. Гром выстрелил? Он умер?... Его прошивает диким холодом. Настолько неожиданно, что Олег едва не падает. Сгибается пополам, но остаётся на ногах. Раздолбанный к чертям экран отображает лишь алые помехи. Такие неправильные, и настолько режущие глаза, что смотреть больно. Тусклая лампа загорается в метрах трех от Олега. И Волков жалеет, что тут же смотрит туда. Черная, как смоль кожа, влажная и поблескивающая в слабом желтом свете от крови. Фигура начинает двигаться, и каждое движение сопровождается хрустом костей и мерзким разрыванием плоти. Видно рвущееся мясо, изорванные, поломанные крылья, кости, продирающиеся сквозь ткани и кожу. Рыжие, спутанные волосы смотрятся крайне чужеродно. — Без. Глупостей. Грудная клетка едва не рвется от незнакомого и странного чувства. Волкову сложно понять, что это — страх. — Такой вроде был уговор, Олег? Шея с хрустом поворачивается, выгибается так неестественно. Если бы человеку с ростом два метра нужно было просидеть несколько недель в небольшом чемодане, а потом выползти из него, и... Птица истощена и измучена, Птица больна, но полна решимости и злобы. Только сейчас Волков понимает, что даже пошевелиться он не может. Все замерло. Замерзло. — Так себе работа, Олег. Фас. Это не просьба и даже не приказ. И случилось то, чего он боялся. Волков бросается вперед. Пальцы не слушаются, давят на курок, но громкий щелчок, подтвердивший что патронов внутри нет, лишь раззадоривает поехавшего ублюдка. Олег в два пряжка преодолевает расстояние между ними. Игорь ловит его руку, со всей дури бьет стволом по черепу, однако Волкова это мало останавливает. Игорь чувствует, как его поднимают за локти и в следующую секунду его с силой заваливают за стол. К экранам. Больно ударившись затылком об монитор, мужчина шипит сквозь зубы, но сразу же вскакивает, пнув Волкова в грудь, затем — быстро в колено. Тот теряет равновесие, позволяя себе смертную оплошность. Игорь тут же берет его в захват и давит, давит на горло, душит. А у Сережи все внутри переворачивается. Он в панике жмется к поверхности стола, чувствуя, как все внутри подергивает, бьет судорогой, и… холоднеет. Но не как обычно. Обычно холодно снаружи. Теперь внутри. И не от страха. В груди мокро и холодно. Вязко и холодно. И даже не знает, что будет хуже — Что Игорь убьет Олега на глазах, или что… Олег — Игоря. Ему не хочется быть здесь. Он хотел увидеть в последний раз, но не перед его же смертью! Это неправильно и… невероятно глупо его стороны. Что он не хочет чтобы такой человек умирал. Он не хочет, чтобы Олег умирал. Чтобы Олег умирал у него на глазах. Но глаз отвести не может. Молча слушает, как кровь в висках стучит набатом. Он не хочет видеть перед смертью, как вслед за ним умирает Олег. Олег тянется вверх, пытается вырваться. Гром не даёт. Он сильнее давит на шею, берет угол, специально, чтобы скорее услышать заветный хруст. Как в плоть с характерным звуком входят два острых лезвия. Адреналин не даёт боли прийти сразу. Оба лезвия с якобы издевкой, немного поворачивают. Игорь опускает глаза, ещё не до конца… поняв, что в него воткнули те два чертовых «когтя». Прямо в живот. Чуть левее. Волков бьёт ногой уже в его колено. Хватка слабеет, Волков падает, заходить в новом приступе кровавого кашля, скидывая Грома со спины. Майор падает куда-то назад. К мониторам. — Кхх…с… ка. — Олег кагляет, давится словами. Лезвия со звоном входят в ножны, — Т-того кто уже… помер, нельзя… Слова так из застревает где-то в горле. Их взгляды, наконец, встречаются. По центру белой, потрепанной смирительной рубашки, прямо по грудной клетке растекается вязкое и темное пятно. Кровавое пятно. А этот дурак сидит с безвольной улыбкой. Он не должен этому радоваться. — Сереж... — сейчас его голос звучит не грозно и даже не мужественно. Жалобно. Сердце больно стучито ребра. Воздуха мало, до слез страшно. — О-о…л-лег. Плечи и голова Сергея никнут, словно он вот-вот упадет. У Олега что-то вот-вот упадет внутри. Упадет и тоже разобьётся. Волков тут же кидается к нему. Сергей безвольно падает ему на колени. Голова становится слишком тяжелой. Как и… все. — Эй-эй, Серый, нет, д-держись ты меня понял? — Голос Олега искажается, но Разумовскому не понятно, дрожит он, или это… ему не слышно. — Х-хо… л-лод…но. — Только и может выдавить Сергей. Говорить еле получается. Он захлебывается, чувствует, как воздуха становится меньше. Кровь. горячая и темная стекает вниз, по пальцам. Слишком больно. Он слишком устал. — Потому что ты теряешь кровь, — Побитый Пес уже не пытается играть в хладнокровного наемника. И то… что у него это уже выходит, только… успокаивает. Так непроизвольно, но оправданно, ведь Волков будто не пытался и скрыть страх, — Сереж, т-ты… ты тольконе засыпай, ты понял меня? — О-о…лег… — Сережа глупо улыбается, а сил держать слезы уже не остаётся. Ему уже не важно. — Не-нет, замолчи слышишь?! Только не засыпай! — Олегу уже откровенно плевать, он не держит себя в руках, срывается на крик. Отчаянный. — Только не-… — Т-ты… вернулся… — Последнее слово он произносит четко. Он правда вернулся. Как и обещал. — Да, я здесь, Сереж. Только не засыпай, слышишь? Сереже почему то смешно. Одновременно так радостно и… смешно. Олег не понимает. Что он уже не выкарабкается. На этот раз. И Сережа понимает, что Олег не сможет его опустить. И... ему жаль. «Я не хочу отпускать твою руку. Хотя бы в моей голове оставайся со мной.» Но он счастлив, ведь последние секунды будут рядом с ним. Тревожным и живым, настоящим. Он все еще не может поверить, что это правда Олег… может, он был не готов? А готов ли был Олег? Тоже нет. От этого спокойно. Это глупо, но кажется правильным... «Когда вспыхнет Новая Звезда, я буду уже далеко. Возможно, так далеко, что ее свет вряд ли когда-нибудь достигнет этого места. Когда вспыхнет Новая Звезда, я буду на пути к тебе. В дебрях Вселенной я буду искать тебя. Я загляну в каждый ее уголок и обязательно найду.» Слышать слова становится сложно. И не столько слышать, сколько разбирать. В голове все плывет, веки тяжелеют, наливаются свинцом. Как при транквилизаторах. Только теперь — не страшно. Потому что просыпаться будет не там. Потому что он не проснется. «Уведи меня в ночь, где течёт Енисей, и сосна до звезды достаёт, потому что не волк я по крови своей, и меня только равный убьёт.» НЕТНЕТНЕТ. Олег смотрит в закрывающиеся голубые глаза, нервно касается рыжих волос. «Я вспомню, как однажды было сказано: «Я люблю тебя». В тот момент я был самым счастливым человеком. Мне не нужно было ничего. Всё это было так прекрасно.» Сепдце бешенно стучит в груди. Разум кипит, срывается, и просто не верит. Чтобы Сережа не засыпал. — Нет-нет-нет, Серый! — Олег срывается, срывается на крик, полный не страха, а дрожащей паники. Он потеряет тот смысл, который когда-то имел. Все потеряет смысл. Он без него ни на что не способен. Вообще не на что. Олег просто не знает, что будет жить без него. Как будет существовать. За их спинами раздаются выстрелы. К горлу подступает такая жгучая и отвратная паника. Трескается и рвется. Страх берет вверх, покрывая собой все остальное. Волков оглядывается, судорожно, как загнанный зверь. Игорь, истекающей кровью, где-то там в обломках, ухмыляется — спецназ. — Если есть еще кто живой, просьба отойти в мир иной самостоятельно. Не спецназ.