Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава XX

Манёвры на Немане

      На следующий день император Александр был приглашён Наполеоном на манёвры Великой армии. Все утро маршал Мюрат гонял императорскую гвардию, поскольку Бонапарт дал вполне конкретные указания: выучка войск должна быть безукоризненной. Царь, учитывая его увлечение парадной стороной военного дела, должен был быть поражён совершенством армии Наполеона.       Мюрат и Бертье закончили построение гвардии как раз незадолго до прибытия императора Александра и его свиты.       Коленкур, как верный слуга, стоял подле императора, держа коня за поводья, иногда поглядывая, как по напряжённому лбу скатывается капелька пота.       — Право слово, Сир, вы словно ожидаете даму сердца, желая её покорить, — сказал Арман, тут же получив ледяной взгляд своего императора.       — В политике и любви средства достижения цели совпадают, — строго ответил Наполеон и продолжил объезжать войска. В этот раз император, не склонный к шагистике и муштре, как будто бы особенно дотошно придирался к мелочам вплоть до построения гвардейцев по росту.       Незадолго до прибытия русского царя Бонапарт вместе со своей свитой решил выехать к нему навстречу, чтобы отправиться к месту манёвров вместе.       Александр как раз ехал по дороге к месту манёвров. Позади него скакал Великий князь и их свита вместе с офицерами. Завидев вдалеке приближающегося всадника в знакомой двууголке, Романов приударил шпорами коня, и Эклипс понёсся быстрее, навстречу к Наполеону.       Совсем близко к Бонапарту Александр дёрнул коня за поводья. Тот встал на дыбы, но наездника не скинул.       — Бонапарте, mon cher frère! — радостно воскликнул Александр, спешившись на землю.              Наполеон явственно ощутил, как от одного только этого радостного возгласа его сердце заколотилось быстрее. Видно, власть Александра над ним была настолько сильна, что в его присутствии он начинал испытывать странное, почти что юношеское волнение. Неизвестно, насколько успешно, но император все же попытался не выдать его: ни к чему Романову видеть его слабость.       — Alexandre, mon ami intime!— расплылся в улыбке Бонапарт, восхищенно глядя на то, как грациозно Романов опускается за землю. После этого он спешился сам и подошёл к Александру.       — Вы так и будете меня везде встречать, Бонапарте? — спросил Романов. — Я вполне благополучно бы добрался сам.       На лице Наполеона возникло замешательство, словно он почувствовал укол некой вины.       — Господь, вы так напряглись! — засмеялся царь. — Я совершенно не против вашего сопровождения.       — Я просто не могу упустить малейшую возможность увидеть моего дорогого друга, — уже более сдержанно улыбнулся Бонапарт. — И надеюсь, что вы также испытываете такую потребность. Я прав, Александр?        «Совершенно не против»… В то время как сам он каждый раз ликовал, когда Александр изъявлял желание поговорить по душам или провести время вместе. Очередной признак влюблённости: Наполеон чувствовал разочарование, когда этот ангел показывал, что не радуется их встречам столь же сильно, как и он сам.       — Именно для этого я прибыл сюда. Я готов опустить политический контекст и провести время с вами. Это дорого стоит.       Саша был сдержан, хотя и испытывал некоторое волнение. Увы, его слишком хорошо приучили прятать эмоции.       — Мы с вами не совсем подобающе поприветствовали друг друга. Разрешите, я сделаю это так, как делают в России? — Весьма интересно. Покажите мне это, — сказал Бонапарт, сделав еще один шаг к Александру.       В отличие от Романова, Наполеон в этот момент не очень хорошо маскировался: выражение его глаз говорило больше, чем он того хотел.       Коварный сфинкс тоже сделал шаг. Ладони, закованные в белые перчатки легли на плечи корсиканца. Этого уже хватило, чтобы Наполеон полностью потерял самообладание. Но это было не всё.       Царь наклонился к лицу Бонапарта, глядя тому в глаза. Наконец русский начал действовать. Всё произошло так быстро, что Наполеон почти не успел осознать. Мягкие губы царя коснулись сначала одной его щеки, потом второй и отпрянули.       К лицу мгновенно прилила кровь, а места поцелуев загорелись. Наполеон впервые ощутил практически невесомое, но такое нежное прикосновение губ Александра. Иронично, что это произошло именно тогда, когда он признался себе в том, что влюблен в молодого царя. Бонапарт едва запомнил чувство этих непорочных поцелуев, но их послевкусие было настолько сладостным, что на минуту ему пришла в голову безумная мысль — попросить Александра сделать это еще раз.       — Вы говорите, так выглядит традиционное русское приветствие? — смущённо улыбаясь, уточнил Наполеон. Он тоже приобнял Александра чуть выше локтей и смотрел в его глаза.       — По правде говоря, мне следовало ещё поцеловать вас в губы, однако я не хочу шокировать нашу свиту, — неловко признался Романов. — Продемонстрирую как-нибудь потом, если желаете.       — Ну бросьте, Александр, — усмехнулся Бонапарт, чуть крепче сжимая руки императора. — Ведь это традиция, ей нужно следовать до конца, иначе теряется всякий смысл.       Александр покачал головой и потрепал его по плечу.       — Пренепременно я вам продемонстрирую эту традицию до конца, а пока моя свита и брат рядом, я предпочту сохранить вашу жизнь. Не сочтите за пренебрежение, Наполеоне.       — Как вам будет угодно, брат мой. Но тогда вы позволите мне поприветствовать вас таким же образом?       — Почту за честь, — кивнул Александр, улыбчиво глядя на корсиканца, который просто просиял от счастья.       Наполеон, довольный тем, что ему будет позволено дотронуться до Романова больше, чем было допустимо по протоколу, обхватил руками его лицо и притянул ближе к себе. Не ожидавший подобного Александр широко раскрыл глаза, но более ничего не позволил себе сделать.       Губы Наполеона задерживались на нежной коже щёк царя по несколько секунд — дольше, чем положено по русский традиции, но это наполнило поцелуи корсиканца большей сокровенностью. Велик был соблазн коснуться и уст Александра, но Бонапарт сдержал себя и отстранился, с улыбкой глядя на русского монарха.       Щёки византийца налились красным. Смущение выдавала ещё и неловкая улыбка. Позади стояла свита. Русская часть из них была в смятении и с разинутыми ртами смотрела на происходящее.       — Fai tutto con fervore, come si addice al sangue , — выдал Александр. Царь осторожно убрал руки с плеч Бонапарта и, помешкав, свёл их вместе перед собой.       — Маhai detto che la mia essenza corsa è più attraente per te in me? — попытался разрядить обстановку Наполеон, чувствуя смущение Александра, и от этого смутился сам, хотя искренне не мог понять, почему все вокруг были так удивлены.       Александр сумел совладать со своим смущением и принял свой обычный облик — прельстителя и ангела.       — Всё верно, mon cher Corse, — ответил Алекс. — Но лучше, если ваш нрав вы не будете показывать в присутствии нашей свиты. Наш с вами мир и без того безумный. Бонапарт был заметно ободрен ласковым обращением Романова.       — Если это поспособствует вашему комфорту, то я буду показывать его исключительно при наших свиданиях tête-à-tête, — улыбнулся Наполеон. — Однако не нам ли с вами определять границы безумия, если мир будет принадлежать нам? — Конечно-конечно, — согласился царь, — но знаете, мир не нужно пугать нашей вседозволенностью. Взбунтуется!       Из смущенного юноши Саша быстро преображался. Часто сутулая спина выпрямилась. Подбородок был задран вверх. Пальцы руки легли на щеку корсиканца. Наполеон опустил взгляд на большой палец, поглаживающий его. Когда же он поднял глаза наверх, то увидел хитрую улыбку и такие же хитрющие глаза.       Этого прикосновения хватило для того, чтобы Бонапарт вспыхнул. Сначала в его глазах читалось удивление, вызванное такой вольностью Александра, но очень быстро оно сменилось смущением. Северный Тальма заигрывал с ним! Не желая отставать от него, Наполеон обхватил свободную руку Романова, самодовольно ухмыльнувшись.       Затянувшееся приветствие двух императоров не могло не заинтересовать собой их свиту. И если русские негодовали, то французы едва скрывали своё любопытство.       — Интересно, долго ли они еще будут вот так стоять? — шепотом спросил Бертье. — Боюсь, Бессьер сойдёт с ума от волнения, если императоры еще задержатся.       — Хм, что-то мне подсказывает, что достаточно, — предположил Хромой Дьявол, свысока глядя на происходящее.       — Пожалуй, пока им самим не надоест. Или же пока Великий князь в драку не полезет, — высказал Мюрат и все захихикали, но тихо, дабы не отвлечь императоров.       — В самом деле, гвардия может и подождать, — сказал Коленкур. — Для нас всех хорошо, что они… — Арман запнулся, пытаясь подобрать верное слово.       — И что же хорошо, маркиз? — спросил Талейран, выгибая бровь.       — Будьте довольны, князь, — отвечал маркиз, — что они увлечены друг другом, а не вашими интригами.       Все в свите императора французов нервно переглянулись. Если бы сейчас Талейран и Коленкур начали словесную перепалку (а это было весьма вероятно, зная, как оба они были остры на язык), Наполеон бы это крайне не одобрил.       — Не переживайте, Мюрат, — попытался вернуться к прежней теме Бертье. — Константин сейчас находится под бдительным наблюдением Уварова и Беннигсена. Или, в худшем случае, сам царь по-русски успокоит своего младшего брата.       Теперь уже все тихо усмехнулись. Мюрат и Коленкур — те, кто по долгу службы больше всех сталкивались с Константином Павловичем, своими глазами часто видели, как русский царь иногда сбрасывал с себя обличие ангела, когда требовалось указать цесаревичу на его место.       Александр и Наполеон в то же время позабыли о своей свите. Со стороны так оно и казалось. После того вечера в театре каждый из них, казалось, переменился. Из робкого юноши ангел обратился в хитрющего и наглого дьявола. Того, кого раньше именовали не иначе, как демон, впадал в смущение и терялся.       — Наполеоне, вы мне обещали показать свою гвардию. Или вы передумали?       — Ах, да, конечно, — кивнул Наполеон, все еще будучи не в силах выпустить руку Александра. — Возможно, что вы не будете впечатлены совершенством маршировки. Русской армии нет в этом равных.       Бонапарт расплылся в хитрой улыбке. Этот комплимент должен был попасть в самое сердце русского императора.       — Хотите посоревноваться в муштре с гатчинскими войсками? — ухмыльнулся царь. — Ну что же, тогда вы рискуете проиграть Аракчееву.       Романов расслабил свою руку, намереваясь высвободить ее из хватки Бонапарта. Тот, почувствовав это и смутившись, резко отпустил ладонь Александра, а сам отвел руки за спину.       — В Великой армии больше времени уделяется другим, практическим вещам, — ответил Наполеон. — Но что же до манёвров, я полагал, что буду соревноваться в этом с вами. Как я слышал, эта сторона военного искусства особенно привлекательна для вас.       — Я провёл юность в Гатчине у отца. Он привил мне любовь к военному делу. Я почту за честь соревноваться с вами в манёврах.       Александр подошёл к Эклипсу, беря того за поводья.       — Надеюсь, что только в этом вы захотите соревноваться со мной.       Бонапарт также оседлал своего коня, после чего государи отправились к месту, где должны были проходить манёвры. Гвардия Великой армии приветствовала их восторженным громогласным возгласом «Vive l'empereur Napoléon! Vive l'empereur Alexandre!»       Златовласый царь, гордо восседавший на белом скакуне, светился в лучах славы и солнца под всеобщее ликование. Все взгляды были прикованы к нему: гвардия, свита и даже Наполеон смотрели на него.       — Мне казалось, Наполеон решил показать царю гвардию. Но, кажется, все смотрят на русского императора, — заметил Мюрат.       — Куда смотрит Бонапарт, туда и его слуги, — подметил Талейран с едкой ухмылочкой.       — Что поделать, если император Александр фигура куда более интересная, нежели наша славная гвардия, — пожал плечами Коленкур.       Бонапарт в самом деле смотрел на одного только русского императора, в то время как тот со всем вниманием наблюдал за манёврами его гвардии. Сразу было видно, что Александр поистине увлечён этим военным представлением лучшей армии мира, данным специально для него Наполеоном. — Мне доводилось наблюдать, как ваши бравые воины шли в бой. Кажется, нечто похожее я видел под Аустерлицем, — заговорил Александр, указывая вперёд. — Не могли бы в мне подробнее рассказать вот об этом манёвре?       — С превеликим удовольствием, — ответил Наполеон, почувствовавший свою невероятную важность от того, что русский царь признает за ним первенство в познании тонкостей искусства войны. Он говорил, указывая рукой на позицию, что так интересовала Александра. — Видите, этот полк окружает армию неприятеля, которая заняла возвышенность. Он не понимает, что внизу его встретит залпом ружей моя инфантерия.       Голос Наполеона отражался эхом в голове царя. Уже вовсю у него раздавались крики, залп орудий, взрывающихся гранат.       Испуганные лошади в паники пытались подняться на дыбы. Сколько крови и смертей он увидел в тот день. Сколько слез было пролито из-за этого, от своей никчёмности, от боли и унижения.       Бонапарт повернул голову к Александру. И хотя северный сфинкс мастерски скрывал свои чувства, голубые глаза не могли скрыть его растерянности и воспоминания о недавнем поражении. Чтобы понять это, слова Романова не были нужны Наполеону.       — Я понимаю, что вас тревожит, mon cher, — вдруг сказал Бонапарт и в ободряющем жесте положил руку на плечо Александру. — Но это уже в прошлом. Наша вражда изжила себя, и значит, вы больше не будете испытывать подобное. А наша дружба только расцветает, так что впереди нас ждут одни лишь победы.       Александр не смотрел на корсиканца, глядя на переходящие войска ледяным взглядом. Губы сомкнулись в тонкую полоску.       — Прошлое уходит, оставляя нам раны, как напоминание, — пробормотал Александр. — А вы будете всегда горьким напоминаем моей мальчишеской наивности. Горечь поражения оттого была больней, что проиграл я именно вам. Я вам завидовал, оттого и ненавидел.       — У вас нет причины завидовать мне. Люди завидуют, когда не обладают тем, что есть у объекта их зависти, но это не ваш случай. Я уверен, вы обладаете не меньшим талантом.       — Не будем о грустном, — решил переключиться Александр, не желая говорить о больной для него теме, — я не так хорош в военном деле, но в дипломатии вам со мной точно не тягаться, Бонапарте.       Саша расплылся в улыбке, хотя его ледяные глаза всё-таки показывали Наполеону истину.       — Ах, разве у вас есть основания сомневаться в моих дипломатических способностях, мой дорогой Александр? — наигранно обиженно вздохнул Наполеон, глядя в печальные глаза ангела. Он видел, что тот все еще погружён в свои тяжёлые думы, а потому поддержал его стремление вернуться к шутливому тону беседы.       — О, у вас они безусловно есть, — сказал Александр. — Но как мне далёко до ваших военных высот, так вам далеко до моих дипломатических. Я имею в этом успех не потому, что меня учили. Я жил, как дипломат, лавируя между людьми.       — С вашим искусством убеждения я знаком не понаслышке, — улыбнулся Бонапарт. — Должен вам признаться, что переговоры ни с одним из европейских государей не были столь же увлекательными для меня, как с вами. Самодовольная ухмылка появилась на лице молодого императора. Слова Наполеона льстили ему.       — Вряд ли другие государи пытались говорить с вами по-итальянски, — заметил Саша.       — О, вашу итальянскую речь мне не забыть никогда, — ответил Наполеон, наклоняясь ближе к Александру. — Я был сражён ею наповал.       — Ti dai un'arma potente contro di te. Se voglio, parlerò italiano per sempre, , — томным, почти интимным шепотом сказал ему царь, наклонившись совсем близко.       — Аllora devo sapere se possiedo armi con la stessa forza contro di te, — прошептал в ответ корсиканец, чувствуя, как сердце его замирает при одном только приближении этого прельстителя.       Все маневры двое императоров продолжали отпускать шутки, граничащие с флиртом. Открыв для себя страшную тайну, Наполеон смущался ещё более обычного.       Свита, шедшая сзади, наблюдала. Русские кривились и шипели, французы — шутили и с интересом наблюдали.       — Я в полном восторге от вашей гвардии, Бонапарте. Но. Я бы предпочёл провести время с вами без нашей свиты.       — Я полностью разделяю ваше желание, Александр, — кивнул Наполеон, невероятно обрадованный этой инициативой. — Если вы хотите, наша свита тотчас же оставит нас.       Александр кивнул Беннигсену и стрельнул взглядом в недовольного младшего брата. Коленкур, знавший больше всех (и даже плута Талейрана), без намёков своего государя всё понял.       Императоры дёрнули поводья и ударили коней шпорами. Те тихо заржали и пошли вперёд. Сначала неспешно, а затем уже рысью, переходящей в бодрый галоп, несясь в сторону густого леса. Совсем скоро кроны деревьев скрыли двух государей от взоров их свиты. На сей раз Александр не стал сворачивать в заросли, в которых его волосы обязательно бы пострадали от природы.       Яркие солнечные лучи то там, то тут пробивались сквозь густую листву, то и дело золотя уложенные локоны Александра. Как зачарованный странник, Наполеон шёл позади молодого царя, глядя на того, словно на хозяина этого леса. Мифическим лесным существом тогда он казался ему. Но в голове возникал образ ухмыляющегося Коленкура, который бы, будь рядом, обязательно сказал пару дерзких, но точных слов про мальчишескую влюблённость в русского ангела.       Однако Бонапарт отгонял мысли о слишком проницательном маркизе, знавшем о его чувствах к царю больше кого-либо другого. Думать о самом царе в тот момент было гораздо приятнее.       Лесная тропинка стала шире, позволив Наполеону поравняться с Александром и ехать рядом с ним. После их побега с манёвров они не обменялись ни словом. Русский император ехал, глядя прямо перед собой, открывая корсиканцу свой профиль с правильными и нежными чертами. На солнце, на фоне тёмно-зелёной листвы, его благородно светлая кожа выглядела и вовсе точно у статуэтки Амура, сделанного из тончайшего Севрского фарфора. Должно быть, Александр и был земным Эросом — воздушным, неосязаемым, но прекрасным созданием, внушающим к себе любовь с первого взгляда.       Лес вскоре кончился, и Бонапарт и Романов оказались на поляне, ведущей к берегу Немана. Воздух наполнился густым запахом речной воды, которая заманчиво поблескивала на солнце.       Наполеон остановил коня возле дерева и спрыгнул на землю. Первое, что он сделал после этого — услужливо, словно девушке, подал руку Александру. В какой-то момент он стал чувствовать потребность в этих ухаживаниях.       — Итак, теперь мы освободились от нашей свиты. Что вы намерены делать, мой друг?       Александр не стал показывать своего смущения, а потому показал очарованному корсиканцу лишь лёгкую улыбку, принимая руку. Бонапарт просиял. Возможно, даже за самыми привлекательными юными дамами он так не бегал. Да что уж! Сама мадам де Богарне в свое время не удостаивалась столь сильного и чуткого внимания со стороны своего мужа, как русский царь.       — Вариантов есть превеликое множество, mon ami. Мы вольны делать всё, что душе заблагорассудится. По крайней мере, пока у нас есть на это время. Но ежели у вас имеется что-то на примете, то поведайте мне свои планы.       — Я предложил бы вам искупаться в водах Немана, поскольку, по моему мнению, сейчас очень душно. Как вы посмотрите на мое этот предложение?       Наполеон снова схватил Александра за руку и, не дожидаясь его ответа, нетерпеливо сделал несколько шагов по направлению к реке. Романов в удивлении приоткрыл рот, силясь что-то сказать в ответ, но смог выдать смущённую улыбку.       — Да, вы правы, день сегодня на редкость жаркий и душный, — согласился Александр.       Попытки вырваться из хватки Наполеона он не сделал. Отказ показался бы странным. Они уже вполне достигли того уровня доверия и дружбы, когда можно без стеснений окунуться в реку в жаркий знойный день.       — Что же, я согласен, — ответил Саша, и Наполеон просиял от радости. — Но у меня будет одно условие. Хотя, наверно, всё-таки дружеская просьба. Надеюсь, вас это нисколько не затруднит?       — Все, что вам угодно, Александр, — уверенно кивнул головой Бонапарт. — Для меня радость — выполнить любое ваше условие.       — Я бы предпочёл, чтобы вы отвернулись, пока я раздеваюсь, — на одном дыхании произнёс Александр. — Надеюсь, что не покажется вам странным?       Бонапарт удивлённо изогнул одну бровь. Просьба Романова показалась ему непонятной. Александр боялся того, что он увидит его обнажённым? Но что бы ни было причиной этого условия, отказаться выполнять его Наполеон просто не мог. Он уже пообещал это Александру, и в противном случае не мог бы назвать себя хозяином своего слова. — Разумеется, если вам будет так спокойнее, — ответил он и отшагнул в сторону от Романова, повернувшись к нему спиной. — Я не смотрю на вас.       Александр с облегчением выдохнул и с благодарностью посмотрел на корсиканца. Он сделал это, не задавая лишних вопросов.       Первым делом тонкая ткань перчаток покинула кисти рук. Ловким движением Андреевская лента была снята. Кушак, стягивающий изящную талию, оказался рядом на зелёной траве. Методично царь вынул каждую пуговицу из петель и бережно снял изумрудный мундир с аксельбантом. На мгновение Саша обратил свой взор на Бонапарта, стоящего к нему спиной. Тот солдатом, коим он и являлся, стоял, не смея повернуться в его сторону. Тогда Александр сел наземь, стянул с себя ботфорты вместе с чулками. Руки начали чуть подрагивать, когда коснулись пояса лосин, обтягивающих ноги. Вновь взглянув на корсиканца и убедившись в его верности своим словам, Саша стал стягивать и лосины, наконец обнажая своё тело полностью.       — Потерпите ещё немного, я только зайду в воду, — сказал он, поднимаясь на ноги.       Всего несколько метров до воды, но в груди у Романова было какое-то волнение. В очередной раз он посмотрел на Бонапарта, который, сообразив, повернулся теперь спиной к реке. Это несколько успокоило русского императора, и он спокойно ступил к воде.       Воды Немана коснулись ступней Александра. Холодная, какой ей и положено быть. То, что нужно в зной. Не желая задерживать Наполеона, Саша быстрее зашёл в воду по пояс, покрываясь мурашками от холода, и повернулся к нему.       — Вы можете уже повернуться! — крикнул ему Александр.       Бонапарт, точно по команде, на каблуках ботфорт развернулся на его голос и застыл на месте. Перед ним предстал обнажённый Александр, стоящий по пояс в воде. Воистину, это был Аполлон. Бонапарт ни разу не ошибся, говоря так о нём. Не замечая ничего вокруг, он пристально смотрел только на крепкое, но гибкое и антично красивое тело русского императора, поражаясь тому, как тот удивительно хорошо сложен.       Наскоро, чтобы не заставлять Александра ждать, Наполеон разделся и быстро вошёл в воду. Теперь они оба стояли по пояс в холодной воде и не отрываясь смотрели друг на друга.       Годы военной службы сделали из Наполеона настоящего Марса — бога войны. Его тело, пусть и не было столь идеальным, каким казалось тело Александра, но про себя Саша отметил, что выглядеть к сорока годам так — нужно ещё постараться. Крепкое, подтянутое, возможно, с небольшими последствиями роли императора.       Они оба рассматривали друг друга, позабыв о стыде и смущении, пока Романов не заметил, как пристально Наполеона разглядывал его.       — Со мной…что-то не так? Вы так смотрите на меня, — решил прервать это неловкое молчание Александр.       Он неловко посмотрел на тут же смутившегося корсиканца, спрятав одну руку за голову. Бонапарт, оживлённый этими словами, тут же резко вскинул голову вверх, переводя взгляд со стана Александра на его лицо. Только сейчас он стал понимать, какой конфузной была эта сцена. Еще более неловким показался Наполеону вопрос Романова. Не мог же он в самом деле признаться ему в том, что просто поражён его красотой, и именно поэтому так на него смотрит.       — Нет, что вы, — неуверенно пробормотал корсиканец, раздражаясь на самого себя от того, как неубедительно это прозвучало. — Как с вами может быть что-то не так? Мне всего лишь показалось странным то, что вы не окунаетесь в воду.       — Что ж, если дело только в этом, — пожал плечами Александр, чуть отходя в сторону.       Не давая возможности Бонапарту что-то ещё сказать, царя быстро нырнул на ко дну реки. И только концы его изящных стоп сверкнули перед глазами Наполеона, поражённо смотрящего на ныряющего царя.       Водная гладь поглотила русского императора. И он не выныривал продолжительное время. Бонапарт уже начинал переживать, как вдруг рядом с ним с всплеском показалась чья-то макушка, а затем и знакомый Аполлонов стан, который Бонапарт успел лицезреть почти во всех подробностях.       Локоны свисали над глазами, прилипнув и потемнев. С усмешкой царь убрал волосы с глаз и посмотрел на корсиканца.       — Вы же так рвались купаться, отчего же стоите до сих пор? — звонко говорил ангел.       — Никак не могу привыкнуть: вода холоднее, чем я думал.       Звук его голоса пением райской птицы отражался в голове Наполеона. Александр снова играл с ним, очаровывал своим смехом и улыбкой, пленял своей непредсказуемой веселостью. Бонапарт понял, что снова купился на неё, когда Романов, оказавшийся рядом с ним, подтолкнул его, заставляя упасть в воду.       Леденящий холод поглотил его с головой. Когда Наполеон вынырнул и недовольно уставился на Александра, тот смеялся, как мальчишка: звонко и искренне, что остудило пыл корсиканца и заставило в очередной раз залюбоваться этим русским созданием.       — Вы решили утопить своего нового союзника? — ухмыльнулся он, наслаждаясь заразительным смехом ангела. Право, нельзя было не очароваться, не увлечься им, не влюбиться в него!       — Право слово, и в мыслях не было! Коварство — это по вашей части, mon mignon Corse, — отвечал Александр, чуть отсмеявшись. — Разве вы в детстве не играли с собственными братьями, когда были на Корсике?       — В Средиземном море в июне вода значительно теплее, чем в Немане, — усмехнулся Бонапарт. — Но все-таки насчет моего коварства вы ошибаетесь, Александр. В вашем присутствии я оставляю это качество.       — В реках вода имеет свойство быть холоднее, — поведал Александр. — Что до вас, то я стал замечать, как в моём присутствии вы приобретаете мальчишескую наивность.       Бонапарт весьма удивился этому замечанию Романова. Для него самого не было секретом, что рядом с Александром он забывает обо всем на свете, однако до этого момента он был свято уверен, что окружающие (за исключением Коленкура) этого не замечают. А теперь же сам царь заявлял ему об этом!       — В самом деле? И в чем это проявляется?       — Я наслышан о вашей натуре, — объяснял царь. — И то, что я вижу совершенно разнится с тем образом, что я себе успел представить. Поначалу вы таким и были. Но в какой-то момент я стал замечать, что вы… Словно не здесь.       — Возможно дело в том, что я вам доверяю, Александр? — улыбнулся Наполеон, а сам в это время пытался понять, в какой момент он успел выдать себя. — Я так же, как и вы, разыгрываю для всех определенную роль. Но с вами я стремлюсь быть настоящим. Для дружбы это куда лучше, вы не находите?       — Вот таким вы мне нравитесь гораздо больше, — признался Александр. — Как жаль, что я раньше не узнал вашу настоящую личину. Всегда я знал завоевателя Европы, теперь же мне открыта ваша простая добрая душа, — ладонь Александра плавно легла на грудь, под которой билось горящее сердце корсиканца. — И мне невероятно льстит, что мало кому вы открыли её. Я говорил вам об этом ранее и прошу всегда помнить мои слова, ибо вы едва ли не единственный, с кем я могу быть по-настоящему искренним.       Лёгкое прикосновение этих пальцев словно обожгло кожу Бонапарта, заставив сердце замереть на несколько секунд. Он бросил быстрый взгляд на руку Александра на своей груди, затем так же стремительно посмотрел ему в лицо. Темно-синие глаза ангела светились неподдельной нежностью, невинностью, завораживая Наполеона. Этому взгляду, такому живому и настоящему, хотелось верить.       Одна секунда — и вот уже на груди царя покоится ладонь Бонапарта.       — Ваше доверие, пожалуй, самое дорогое моему сердцу. Я невероятно ценю то, что в моём присутствии Северный Тальма сбрасывает с себя все маски.       — Только при вас, — заметил Александр беря Наполеона за подбородок. Тот заворожённо с приоткрытым ртом смотрел Романову в глаза. — И вы зря верите, что моя дружба с Фридрихом важнее нашей.       Саша погладил нижнюю губу большим пальцем и усмехнулся.       — Вы значите для меня гораздо больше, чем может показаться, — сказал он.       На том он развернулся спиной и направился в сторону берега.       Александр сбежал, оставив без ответа множество вопросов. Что значили его слова? Неужели это намёк на то, что и он влюблён в Бонапарта? Романов никак это не объяснил, оставив интригу неразрешенной. Вполне в стиле коварного византийца.       А это касание нижней губы… Господи, Наполеон почти не сомневался, что это было приглашение к поцелую. Но разумеется, глупо было бы задавать Александру уточняющие вопросы, а следовательно, проверить свою гипотезу Бонапарту не представлялось возможным. Но с другой стороны, быть может, тогда ему стоит быть смелее в проявлении своих чувств к Александру?       Наполеон провожал его взглядом, пока тот выходил из воды, преодолевая силу течения. Постепенно ему открывался вид на достаточно ярко выраженную талию русского императора, на его чуть сутулые, но крепкие плечи. Жар удушливой волной пронёсся по всем членам тела корсиканца, когда Александр приблизился к берегу, и вода обнажила его поясницу и волнующие изгибы бёдер. Пожалуй, ни одна из его любовниц так не будоражила воображение, как это делал сейчас русский царь.       Словно заколдованный красотой северного Аполлона, Бонапарт пошёл вслед за ним. Он рисковал быть пристыженным за собственное желание. Но что поделать, когда само божество с ангельской красотой стояло перед ним. К огромному сожалению, тот стоял спиной. Но если Александр повернулся лицом… О, Наполеон не сомневался, что потерял бы голову окончательно. Его бы не остановили страх и сомнения.       Русский император постепенно скрывал свою красоту. Белая рубашка вновь облачила его тело. Он на секунду замер и повернул голову в сторону реки. Тотчас же Саша замер, в ужасе уставившись на корсиканца.       — Бонапарте! — в гневе воскликнул он. — Вы дали мне слово! А вы! Подлец!       Лицо императора приобрело стыдливый вид: голубые, широко раскрытые глаза в растерянно смотрели на Бонапарта, губу плотно сжаты, красные щёки пылали огнём.       — Не понимаю, чем я заслужил подобные слова о себе, — несколько обиженно заметил Наполеон, нахмурившись. Все-таки он был вынужден отойти от Романова и также начать одеваться. Император накинул на себя рубашку и принялся спешно застегивать пуговицы.       — Вы дали слово, что не станете поворачиваться, пока я не одет! — раздражённо сказал Романов.       Александр продолжил испепелять Наполеона взглядом, пока тот с таким же недовольным и оскорблённым видом одевался.       — Но позвольте, я в точности выполнил вашу просьбу, — невозмутимо парировал Бонапарт, не глядя в сторону царя. — Пока вы раздевались, прежде чем зайти в воду, я, словно дежурный офицер на посту, стоял на месте и не смел к вам повернуться. О вашем обратном пути на берег речи и не шло. Но ваши слова были оскорбительны.       Александр хотел было возразить и сказать что-то ещё, но тут же осёкся. Бонапарт был совершенно прав. Он напрасно стал кидаться обвинениями в его сторону.       — Бонапарте, молю, простите мне мою грубость, — с сожалением говорил Александр. — Вы совершенно правы, в том нет вашей вины. Я никак не хотел вас обидеть.       — Все в порядке, мой друг, — уже более тёплым тоном ответил Наполеон и снова приблизился к смущëнному и погрустневшему Александру, положив руку на его плечо.       — Вы весь дрожите. Вам холодно? — участливо спросил Бонапарт и тут же отошёл от него, чтобы взять в руки свой мундир и подать его Романову.       Царь и правда дрожал, но причиной ому вряд ли был только холод от прохладной воды Немана. Никогда, наверно, Александр ещё не был столь уязвим перед Наполеоном. Опущенный взгляд, сокрытый под трепещущими пшеничными ресницами, пылающие щеки, которые не отличались никогда бледностью, ещё более ссутулившиеся плечи, которые Саша обнимал руками, не то чтобы спастись от холода, не то тобы защититься от чего-то.       Не поднимая взгляда на корсиканца, он принял мундир, насквозь пропитанный Кёльнской водой, и накинул на плечи, не желая перечить словам Бонапарта.       — Покорнейше вас благодарю, — смущённо пробормотал Александр. Наполеона вводило в недоумение эта стыдливость. Он никак не мог взять в голову, почему Романов был так напряжен, словно стеснялся присутствия корсиканца. Разве Бонапарт своим поведением когда-то дал ему повод?       — Что с вами, mon cher? Неужели я обидел вас? — обеспокоенно спрашивал Наполеон, стремясь заглянуть в его глаза. Он подметил, что это смущение было очень к лицу Романову, добавляя еще большую миловидность его чертам. Бонапарт поцеловал бы его сейчас, если бы только была такая возможность.       — Ни в коем случае, вы совершенно не обидели меня, — ответил Александр, не решаясь посмотреть на корсиканца. — Вы совершенно ни при чем, просто я…       — Но что с вами, Александр? — продолжал настаивать Бонапарт, все еще не понимая, что так стесняет императора. — Чего вы так боитесь?       — Вы так восхищаетесь моей безупречностью, а меж тем это… Это наглая ложь! Это вовсе не так! И… Я не хотел, чтобы вы это видели, но вы уже… Ах, оставьте эти пытки. Какой стыд для меня уже то, что вы увидели!       — Да что же с вами не так, раз я не должен вас видеть? Что же такое ужасное и постыдное вы скрываете от меня?       Наполеон уже начинал терять терпение, силясь понять Александра. Видя, что тот отводит взгляд, Бонапарт обхватил рукой подбородок русского, пристально глядя ему в глаза. Сталь серых глаз пронзала испуганную душу, таившуюся за голубыми очами. Саша силился что-то сказать, глядя на Бонапарта с приоткрытыми губами.       — Только взгляните на мои ноги! Много лет я был изуродован ударом лошади. Теперь я обречён скрывать это уродство, эти ужасные шрамы! — признался наконец-таки царь и вновь скрыл свои глаза от Наполеона.       Бонапарт опустил взгляд на ноги Александра. Действительно, изящные голени были рассечены шрамами. Но все-таки Наполеон не понял, почему же они должны были шокировать его. Несмотря на эту слабость, он все еще был убеждён в абсолютной красоте русского императора.       — Вы думаете, это заставит меня взять мои слова о вашем совершенстве обратно? —Бонапарт расплылся в теплой и улыбке и покачал головой. — Слышать из ваших уст жалобы на свою внешность столь же странно, как если бы Аполлон сетовал на свою красоту.       — Ни одна из моих любовниц не видела этого… Для меня странно, что вы продолжаете говорить о совершенстве.       Грустные глаза взглянули на корсиканца, заглядывая тому прямо в душу.       — Прошу, оставьте эту напрасную лесть, не раньте мою душу ещё сильнее, — тоскливо произнёс он.       — Но я не ваша любовница, — усмехнулся Наполеон, нежно касаясь рдеющей щеки Александра. — И я не вижу в ваших шрамах ничего, что могло бы меня оттолкнуть. В моих глазах вы — истинное совершенство. Неужели вы не верите моим словам, Александр? Почему вы уверены, что это лесть? Вы мне не доверяете?       — Люди врут и льстят мне постоянно. Шепотки, сплетни… Я… Никому не верю — верю лишь в то, что все люди мерзавцы, — тихо сказал Саша. — Я верю вам, вашей дружбе. Но я осознаю, насколько это уродует меня.       Саша отошёл чуть в сторону и сел под дерево у своей одежды, согнув ноги в коленях.       — Вам нет нужды стыдиться этого. Ваши шрамы нисколько не портят вас.       И тут Наполеон сделал то, чего Александр совершенно не ожидал. Бонапарт присел на траву, оказавшись прямо у ног Романова. Он и сам не понял, как так случилось, что он прижался губами к шраму на белой голени. Александр дрогнул и посмотрел на корсиканца с широко раскрытыми от удивления глазами. Наполеон чуть приподнялся, чтобы посмотреть на реакцию царя.       — Бонапарте, что вы делаете…? — робким голосом спросил Саша       — Убеждаю вас в моей правоте на деле, раз вы не до конца верите моим словам, — корсиканец ответил тоном, не терпящим возражений. Он снова склонился к ногам Александра и оставил еще один поцелуй в районе щиколотки. — Вы хотите, чтобы я остановился?             Но царь не смог выдавить из себя, ни слова, поражённый словами и действиями Бонапарта. Тело словно сковало и он был не в силах двигаться. От нового поцелуя словно остался ожог. Губы корсиканца обжигали и распространяли жар по коже и всему телу.       Бонапарт в этот момент совершенно не думал о том, как эта сцена между ним и Александром могла выглядеть со стороны. Он словно забылся, покрывая поцелуями каждый дюйм шрамов на ногах царя — от колен и до лодыжек.       Саша откинулся чуть назад. Губы Наполеона рассекали его кожу. И когда они касались особо чувствительных мест, Романов невольно стал хихикать. В какой-то момент смешки стали раздаваться чаще, ведь Бонапарт всё больше целовал его ноги.       — Бонапарте! — сквозь смех говорил краснеющий император. — Ну хватит, прошу вас…! Щекотно!       Наполеон был вынужден подняться и сесть рядом с Александром. Он настолько увлёкся этими ласками, что совсем не подумал о том, как мог отреагировать на них Романов. Удивительно, что он позволил это Наполеону, несмотря на дружеский статус их отношений.       — Теперь вы понимаете, mon ami, что я был прав? — усмехнулся он.       — Если вы перестанете меня целовать, — с улыбкой говорил царь, поджав колени к себе ещё больше, — то да, ради вас я признаю, что вы правы.       Преодолевая смущение, он повернул голову вбок, дабы посмотреть на корсиканца.       — Я был вынужден пойти на эту, пожалуй, слишком радикальную меру, чтобы вы уж точно оставили все свои сомнения. Ведь мои слова не возымели на вас должного действия.       Довольный собой, Наполеон смотрел в глаза Александру, улыбаясь, словно триумфатор. Но при этом он думал о том, как его слова противоречили его истинным чувствам. Он целовал ноги русского императора не только потому, что хотел доказать ему его совершенство. Не менее сильно он желал просто коснуться его тела.       — Что же, на какое-то время сомнения меня оставят точно. Меня будет бросать в дрожь каждый раз, когда я буду вспоминать вашу выходку, — признался Александр. — Что более всего безумно, так это то, что мой брат и моя свита не оставили бы на вас живого места, если бы увидели нас… здесь.       Романов взял свои лосины и с усердием принялся их натягивать.       — Я совсем не желал напугать вас и прошу меня простить, если вышло иначе. Надеюсь, вы правильно меня поймëте.       Бонапарт поднялся на ноги и отошёл от Александра к своей одежде, также начав одеваться.       — Нет, напротив, вы и ваши своеобразные выходки помогают мне быть собой. Рядом с вами я открываю себя настоящего. Но, надеюсь, впредь ваши методы не будут столь радикальны.       Узкие, как и всегда, лосины, с трудом натянулись на ноги, облачив царя подобно броне. Наполеон с некоторым сожалением смотрел, как всё больше одежды оказывается на теле Романова.       — Я не сделаю больше того, что вы сами мне позволите.       Бонапарт одевался молча, отвернувшись от Александра. Он уже даже начинал жалеть о своем поступке. Из-за него исчезла эта непринуждённость и лёгкость в общении между ним и Романовым.       В таком же молчаливом неловком напряжении они верхом вернулись в Тильзит.