Только шепотом

08/30/2003, суббота       Кабинет освещался тусклой настольной лампой и белым мерцанием небольшого квадратного монитора. Высокий брюнет средних лет склонился над разложенным чертежом, уперев голову в ладони. В третий раз за вечер он ловил себя на мысли, что монотонное жужжание системного блока звучит слишком громко и невыносимо раздражает, но так и не выключил компьютер, опасаясь отвлечься и запутаться в расчетах.       Он должен был закончить свой проект еще в пятницу, но, по классическому сценарию, получил необходимые данные только к вечеру. Очередные выходные были обречены на провал, принеся с собой разочарованные, но понимающие вздохи жены и сына.       Из коридора донесся скрип паркета, и, прислушавшись, мужчина смог различить звук тихих осторожных шагов, которые умолкли прямо возле двери кабинета. Укол совести вытеснил последнюю идею по проекту, и, грустно улыбнувшись, мужчина свернул чертеж в рулон и убрал в ящик стола.       — Входи, сынок, — усаживаясь на стул, сказал он. — Я закончил.       Черноволосый мальчик аккуратно отворил дверь. Получилось с трудом, потому что обеими руками ребенок старался удержать массивную и, на первый взгляд, весьма хрупкую конструкцию из металлических деталек и торчащих в разные стороны проводков.       — Почему не спишь так поздно? — спросил мужчина с улыбкой.       — Я почти закончил, — ответил ребенок. — Не хотелось прерываться в самом конце.       Отец усмехнулся и кивнул с пониманием.       — Заработало? — спросил он.       — Нет, — вздохнул мальчик. — Что-то не так, но… я не смог разобраться, где ошибся.       Уставшие глаза мужчины побаливали от сухости, а голову начало болезненно сдавливать, предвещая мигрень, но он встал с кресла, расчистил рабочий стол и сказал сыну:       — Давай посмотрим. Вместе мы быстро разберемся, что к чему.       Лицо мальчика озарилось счастливой улыбкой, от усталости не осталось и следа. Он водрузил конструкцию на стол отца и начал оживленно рассказывать об устройстве механизма, воодушевленно делясь догадками о причинах неудачи.       Далеко за полночь дверь кабинета вновь отворилась, и в помещение вошла стройная женщина с коротко стриженными волосами пепельного цвета и голубыми глазами, которые только казались небольшими от того, что были сонно сощурены. Женщина пришла босиком, была одета в домашний халат и казалась недовольной, но увидев самых родных мужчин такими увлеченными, не смогла сдержать теплой улыбки, вмиг забыв о заготовленных упреках.       — Анабель, прости, мы разбудили тебя? — спросил мужчина ласково.       Женщина подошла к мужу и приобняла его со спины.       — Это не страшно. Мир уже должен готовиться к вашим великим открытиям?       Мужчина засмеялся:       — Боюсь, до этого нам обоим еще далеко. Это просто развлечение.       — Папа, я понял! — прокричал мальчик, поменял местами несколько проводков, и конструкция наконец ожила.       Он поднял глаза к родителям, его лицо с широкой мальчишеской улыбкой и радостным блеском в глазах было таким красивым и невинным, что мать тихо рассмеялась, подошла и прижала его к себе. Мальчик изобразил упрек и тут же попытался увернуться от материнской ласки.       Отец обнял Анабель и поцеловал ее в щеку, вызвав у нее легкий румянец и искреннюю улыбку.       — Чувства не делают тебя младше или слабее, — сказал он сыну. — Не нужно стесняться их.       Мальчик пропустил слова отца мимо ушей, не придав им значения и гораздо больше увлекаясь результатами своих трудов.       Но он придал им значение позже, возможно, куда большее, чем в них было заложено. Как и другим словам отца и матери из немногочисленных, искаженных и спутанных воспоминаний, оставшихся в его искалеченной памяти.       *** Запись обращения в службу спасения       11/23/2004, 23:21, вторник Линия 1.       Диспетчер службы спасения: "Служба спасения, слушаю".       Ребенок: "Мои… мои родители. Они ранены. Крови… много крови".       Диспетчер службы спасения: "Малыш, назови свой адрес. Твои родители в сознании? Дышат?"       Ребенок: (Называет адрес). "Мама… Ее глаза открыты. Я… не знаю. Дышит… Кажется, дышит". Линия 2.       Диспетчер службы спасения: (Адрес). "Звонок от ребенка, родители ранены или мертвы".       Диспетчер скорой помощи: "Принято. Отправляю машину". Линия 1.       Диспетчер службы спасения: "Малыш, скорая уже в пути. Что произошло?"       Ребенок: "Здесь был человек… Он… это сделал. Я слышал выстрел". (Всхлипывает).       Диспетчер службы спасения: "Где сейчас этот человек? Ты его видишь?"       Ребенок: … Линия 2.       Диспетчер службы спасения: (Адрес). "В родителей стреляли. Нападавший, возможно, еще в доме. Ребенок может быть в опасности, поторопитесь."       Диспетчер полиции: "Принято". Линия 1.       Диспетчер службы спасения: "Ты в порядке? Человек ушел? Ответь, пожалуйста".       Ребенок: "Он… умер".       Диспетчер службы спасения: "Как он умер? Ты в безопасности? Как тебя зовут?"       Ребенок: …       Диспетчер службы спасения: "Малыш, скорая уже в пути, мы сделаем все, чтобы спасти твоих родителей. Пожалуйста, потерпи немного".       Ребенок: (Всхлипывает). "Мама не дышит…" Линия 3.       Диспетчер скорой помощи: (Адрес). "Звонок от ребенка. Родители ранены, предположительно, огнестрельное".       Водитель скорой помощи: "Блядь, вы издеваетесь? Это на другом конце города. Неужели больше нет машин?!"       Диспетчер скорой помощи: "Три машины по городу. Забастовка же".       Водитель скорой помощи: "Уроды. Чтобы они сами сдохли со своей забастовкой. Бригада на вызове, дернуть не могу, они ребенка спасают. Выдвигаемся сразу, как спустятся".       Диспетчер скорой помощи: "Поторопитесь". Линия 2.       Диспетчер службы спасения: "Мальчик говорит, что мать не дышит, про отца спрашиваю. Нападавший якобы мертв".       Диспетчер полиции: "Принято".       Диспетчер скорой помощи: "Принято". Линия 4.       Диспетчер полиции: (Адрес). "Вызов от ребенка. Родители мертвы, огнестрел. Нападавший мертв".       Инспектор: "Принято. Выезжаем". Линия 5.       Фельдшер: "Джейк, что случилось?"       Водитель: "Там вызов срочный. У ребенка родителей подстрелили".       Фельдшер: "Блядь. Живы?"       Водитель: "Вроде живы пока".       Фельдшер: "Нам тут еще минут десять надо".       Водитель: "Что делать? Едем?"       Фельдшер: "Ребенок-то не пострадал?"       Водитель: "Вроде цел".       Фельдшер: "Тогда заканчиваю здесь".       Водитель: "Диспетчер сказала, ему лет восемь по голосу. Совсем ребенок".       Фельдшер: "А здесь не ребенок?! Поднимись, посмотри".       (Вздыхает).       Фельдшер: "Доделаю и поедем. Десять минут. Полиция поможет ему. Уверен, родители трупы уже".       *** Запись с камеры патрульной машины       Инспектор: Адрес слышал?       Водитель: Да. Опять наш маньяк?       Инспектор: Похоже. Что делать будем? Ребенок там.       Водитель: Что за вопросы? Ехать.       Инспектор: Диспетчер сказал, что нападавший мертв.       Водитель: Блядь, что там произошло? Ладно, поехали.       Инспектор: Погоди, давай Роберта вызовем.       Водитель: На хера?       Инспектор: Он следак по этому маньяку. У него опыта больше.       Водитель: Ты присесть хочешь? Следуй уставу!       Инспектор: Да какой на хер устав? Нет больше никаких уставов. Ни начальников, ни правительства, ни законов. Этот ваш Шепфорд войну выиграл, а что делать с государством, не знает. Страной правят авторитеты и вот, маньяки. А я жить хочу.       Водитель: Ты ебнулся совсем? Там ребенок смотрит, как его родители подыхают, а ты развел нытье о том, что государство плохое?       Инспектор: Куда ты едешь?       Водитель: Ребенка спасать. Нам ехать десять минут, Роберт в другом районе живет. Справимся, если ссышь, можешь в машине посидеть и увольняйся завтра на хер.       (Звук двигателя, молчание).       Инспектор: Ты знал, что он из наших?       Водитель: Кто?       Инспектор: Маньяк этот. Его опознали на прошлой неделе, поймать не смогли.       Водитель: Из каких, блядь, наших?!       Инспектор: Из тех самых. Служили вместе.       Водитель: Не знал, что ты воевал.       Инспектор: Воевал.       (Молчание).       Инспектор: Мы все вернулись поломанными. Кто-то оклемался, как я, в силовые пошел. Кто-то спился, кто-то с собой покончил. А некоторые вот так, сломались.       ***       Полиция приехала через пятьдесят семь минут после начала вызова. Скорая через час.       *** Наши дни

Саундтрек Secession Studios - Divided by One

      За свои сорок два года Скотт не набрал и десяти поводов для настоящего испуга. Он был программистом в крупной государственной компании: безопасная профессия, офисная работа, узкий круг общения, домашние увлечения. Его абсолютно устраивала предсказуемость его жизни. Он сам выбрал эту предсказуемость. Каждое утро на протяжении двадцати лет он надевал одну из пяти или шести одинаковых рубашек, отправлялся в один и тот же офис, садился за один и тот же рабочий стол и выполнял свою работу. Скотт считал это показателем высокого интеллекта. Он считал, что жажда перемен, стремление к риску, бесконечные попытки наполнить свою жизнь эмоциями, очевидно, вызваны тем, что людям нечем занять свою голову. Скотту же всегда было о чем подумать: на работе хватало задач, его сфера продолжала стремительно расти и требовала саморазвития, а его команда в онлайн-игре ждала от него смелых решений.       Резкий запах нашатыря ударил Скотту в нос. Он разлепил глаза и увидел прямо перед собой молодого азиата в черной одежде, напоминающей военную форму, но без единого опознавательного знака. В государственных структурах носили бордовую, военные — темно-зеленую.       Скотт понял, что он привязан к стулу, его руки были плотно стянуты за спиной. Пальцы онемели и едва реагировали на попытки пошевелить ими. Шея затекла и отдавала острой болью. Затуманенное после отключки сознание едва воспринимало окружающую обстановку, слишком абсурдную, чтобы по-настоящему испугаться.       Попытки мыслить рационально и не поддаваться панике были грубо прерваны мужчиной в форме еще до того, как Скотт успел оглядеться и что-то спросить. С каменным лицом азиат схватил его одной рукой за воротник, и программист ощутил резкий толчок, сопровождаемый острой болью. Скотт закричал бы, если бы весь воздух не вышибло из легких, поэтому вместо крика из него вырвался сдавленный жалобный стон.       — Что происходит? — прохрипел он. — Пожалуйста… отпустите меня… вы перепутали меня с кем-то.       Хаотичные мысли начали проноситься в голове Скотта в тщетных попытках мозга найти объяснение. Он не понимал, что происходит и почему это происходит именно с ним. Но боль была настолько сильной, что вытесняла все зарождающиеся мысли и мешала сказать что-то внятное или хотя бы понять, как себя вести.       — Зачем ты ударил его? — услышал программист из дальнего угла, впервые подняв голову и найдя в себе силы осмотреться. Он находился в маленьком помещении без окон, с ободранными желтыми стенами и ветхой мебелью: двумя рабочими столами, книжным шкафом, деревянными стульями. Голос принадлежал седовласому мужчине в такой же черной форме, который сидел за одним из рабочих столов перед разложенным ноутбуком.       — Отпустите меня, пожалуйста, — от волнения голос Скотта стал совсем высоким и даже мальчишеским. Седой мужчина не смотрел на него и казался равнодушным. Но он был единственным из двоих присутствующих, кто не избивал его, а его слова были похожи на попытку защитить, чем невольно вызвали подобие симпатии.       — Нам нужен ответ быстро, — повернувшись к напарнику, сказал азиат. — Хочу сэкономить время.       — Посмотри на него, он сейчас снова сознание потеряет, и ты ничего от него не добьешься.       Молодой развернулся обратно к Скотту, склонился над ним и выпалил ему в лицо:       — Нам нужен пароль для доступа к продуктивной системе.       Глаза Скотта округлились. Слова похитителя постепенно дошли до него, принося с собой понимание, что происходящее не розыгрыш и не ошибка. Он работал в отделе администрирования крупной государственной информационной системы. Последние несколько дней система, за работоспособность которой отвечал Скотт и его небольшая команда, подвергалась кибератакам. Это не было редкостью, и служба безопасности в их компании успешно справлялась с подобными происшествиями. Пароль менялся раз в неделю, и знали его только администраторы базы данных, одним из которых был Скотт.       Охваченное паникой сознание склоняло его назвать все, что угодно, лишь бы ему позволили уйти и снова оказаться дома, в безопасности. Он был готов попрощаться с работой, городом, уехать и устроиться уборщиком, лишь бы прекратить этот страшный сон.       Молодой похититель посчитал, что пленник раздумывает слишком долго, и ударил его снова. Острая боль снова заполнила все существо, перед глазами поплыло, к горлу подкатила тошнота, и Скотту показалось, что он сейчас потеряет сознание. Похититель склонился над ним и что-то прошипел ему.       Скотт был слабым и совсем не стрессоустойчивым, но он не был глупым. Через боль и панику, почти с ощутимым скрипом шестеренки в его голове начали прокручиваться. Когда его принимали в отдел администрирования, он подписал несколько соглашений. Скотт читает все соглашения, которые подписывает, это его личное правило, которое уже не раз помогало ему избегать проблем. И в этот момент он понял, что если сделает то, что просят у него его похитители, если он откроет им доступ к информационной системе города, последствия будут для него такими же неприятными, как побои в этом проклятом кабинете. Не убьют же они его, в конце концов?       Считать минуты не представлялось возможным, боль исказила восприятие. Через три удара по лицу и один в живот дверь рывком распахнулась.       В кабинет вошел мужчина, и при его появлении избивавший Скотта похититель выпрямился и напрягся, мгновенно развернувшись в сторону двери. Седовласый тоже поднялся со стула. Не дожидаясь вопросов, азиат отчеканил:       — Командир, допрос не завершен. Кое-какую информацию о системе получили, но все это мы знали и без него. Пароль отказывается говорить.       Вновь вошедший выглядел очень молодым, младше Скотта, возможно, лет на десять, но что-то в его облике заставило программиста сильнее вжаться в стул. Командир, как назвал его похититель, был так же облачен в черную форму. Ростом под два метра, он возвышался над всеми, кто находился в кабинете. В каждом его уверенном, спокойном движении читалась военная выправка и напряженная готовность, словно в любой момент он мог напасть и причинить боль.       Но настоящая опасность исходила от его взгляда, который мужчина направил на Скотта сразу, как только вошел в помещение. Этот взгляд был острым и проницательным, словно он уже знал обо всем, что скрывал программист, и лишь ждал, когда тот сознается, чтобы дать ему возможность достойно смириться со своей участью. Скотт не был знаком с агрессией, люди предпочитали не замечать его. Однако угроза, исходящая от этого "командира", ощущалась на инстинктивном уровне.       Он подошел к Скотту неспешно, и даже эта медлительность скрывала за собой силу и внушала страх. Программист нервно сглотнул и уставился на свои колени.       — Генерал, группа оценила время взлома? — спросил командир, слегка повернув голову в сторону седовласого мужчины, но Скотт до сих пор видел краем глаза и чувствовал нутром пронзительный взгляд.       Генерал ответил сухо:       — Пара дней.       Командир поджал губы и коротко мотнул головой, подошел к Скотту еще ближе и негромко повторил вопрос о пароле.       — М-меня уволят! — отчаянно закричал программист. — Я читал это… соглашение. Меня уволят… по статье. Я больше никогда не найду работу!       Командир коротко посмеялся, и Скотт сам осознал, что все его истеричные попытки достучаться до человечности похитителей были тщетны. Их не интересовала его карьера.       — Они посадят меня! — не сдавался он. Адреналин добавил смелости. — Это двести восемьдесят третья статья, я разбираюсь в законах. Они… казнят меня! Пожалуйста, отпустите, зачем я вам нужен?       Мужчина отошел на шаг, повернулся к азиату и кивнул ему, и тот вновь с размаху ударил программиста в лицо, гораздо старательнее, чем предыдущие разы, словно выслуживаясь перед начальством.       Командир снова подошел, сел перед Скоттом на корточки, так, что их лица оказались на одном уровне.       — Я открою тебе секрет. Даже военную тайну. Скотт, верно?       Программист вжался в стул еще сильнее, его колени и руки бесконтрольно тряслись, пот со лба лился в глаза, связанные за спиной руки онемели, все тело ныло от боли. Он подумал о том, что этот человек может стать по-настоящему жестоким, если он не ответит, и выдавил из себя сиплым голосом, который стал еще на тон выше:       — Д-да, Скотт Джейсон.       — Завтра начнется война, Скотт. Ты этого не изменишь, даже если найдешь в себе мужество оставаться героем до конца и хранить молчание. Зато ты можешь изменить свою участь. Скажи пароль, и мы предоставим тебе защиту. Может, даже найдем тебе место в ополчении, если докажешь свою благоразумность.       Скотт в очередной раз помотал головой, что-то бормоча.       Человек перед ним снова кивнул. Новый удар, новая вспышка боли, и Скотт почувствовал, как его рот наполнился солоноватой жидкостью с металлическим привкусом. Что-то с легким глухим стуком упало на пол, и когда программист откашлялся, а темная пелена спала с его глаз, он с ужасом обнаружил лежащий на полу окровавленный зуб.       Слезы полились из глаз Скотта, смешиваясь с потом и стекая по лицу, попадая на раны и доставляя еще большую боль. Он снова промямлил что-то неразборчивое, уставившись в пол.       Не выпрямляясь, командир резко схватил мужчину за волосы, заставляя посмотреть на него.       — Я не расслышал тебя, Скотт, — все так же негромко произнес он.       Договоры с собой и попытки поиска решения разом прекратились. Глядя в бескомпромиссные черные глаза, он понял, что этот человек способен убить его. Страх смерти вытеснил все чувства и доводы разума, дрожащим голосом Скотт назвал пароль и добавил шепотом:       — Пожалуйста, отпустите меня…       Командир достал из кармана телефон и разблокировал его. Скотт хотел отвести взгляд, опасаясь разозлить его, но мужчина сидел прямо перед ним, и фотография, которую увидел программист на разблокированном экране, невольно привлекла его внимание. Она никак не вязалась с образом жестокого похитителя. Перед тем, как командир движением пальца смахнул фотографию, Скотт успел различить на ней пару, целующуюся на фоне горящей машины.       Замерев на пару секунд, мужчина открыл что-то в браузере и ввел названный программистом пароль. Затем он выпрямился и положил тяжелую руку на плечо Скотту, развернувшись вполоборота и направив взгляд к седому похитителю в углу. Тот тут же наклонился к ноутбуку и напечатал что-то на клавиатуре.       — Есть, — сказал генерал.       Командир криво усмехнулся и удовлетворенно кивнул.       Скотту больше не было страшно. Он смотрел в одну точку на стене и осознавал, что только что перечеркнул свое будущее. В лучшем случае его уволят, в худшем — казнят. Он хотел презирать себя за свой страх и малодушие, но мог только надеяться, что сейчас его отпустят, и он сможет уйти к себе домой.       — Семья есть? — обратился командир к программисту, слегка сжимая его плечо.       — Нет, то есть.. Они в другом городе, — бесцветным голосом ответил Скотт.       Мужчина убрал ладонь с его плеча и направился к двери, бросив перед уходом:       — Уведи его в камеру. Проследи, чтобы больше не трогали.       *** Вики

Саундтрек Lawless - Dear God (feat. Sydney Wayser)

"If there's one thing I don't believe in...

It's you, Dear god."

      Ночной клуб "Утренняя звезда" находился кварталах в десяти от моего дома. Я решила отправиться туда пешком: ни машины, ни денег у меня до сих пор не было, кредитка Ребекки шла ко всем чертям, а поступления с блога должны были прийти только через пару дней.       Люцифер редко звонил сам, предпочитая проводить время с теми, кто мог стать ему "кем-то ближе ядовитого собутыльника". Это была его цитата, поскольку я не разделяла его мнения: нет никого ближе ядовитого собутыльника. И раз уж он позвонил сегодня, я не смогла отказать в приглашении. Вдохновения у меня все равно не было, а в офисе "Шепота" я не заявлялась ни разу за эту неделю — с тех самых пор, как их начальство нагло отказало мне в продвижении "по службе".       Неспешно вышагивая по набережной, вдыхая немного затхлый, но такой родной запах давно не чищенного городского пруда, я бесцеремонно разглядывала прохожих.       Я всегда любила столицу. Многие из моих знакомых не выдерживали тотального контроля и переезжали на периферию. В других штатах дышалось легче: видеонаблюдение было только на улицах, "государственные смартфоны" никому не устанавливали. Но сажали, кстати, не меньше. Доносчиков хватало везде, и чем дальше от столицы находился штат, тем эффективнее действовала пропаганда. Но я и не думала уезжать. Мне нравились люди в этом городе, нравилось заглядывать в глаза прохожим и часто встречать в них искры и жизнь вместо безразличия. Особенно много искр во взглядах я встречала на митингах, и Оушен-Лэнд был единственным городом, в котором они были возможны.       Время было немногим за полдень, и навстречу мне попадались, в основном, школьники и студенты. Нормальные, абсолютно обычные люди, они жили свою жизнь, влюблялись, читали книги, пили кофе, теряли наушники и искали смысл. Многие ли из них задумывались о свободе? Считали ли они себя недостаточно свободными? Для тех, кто сейчас учился в школе, постоянное видеонаблюдение и обязательный контроль инакомыслия были такой же естественной частью образования, как, к примеру, история, вернее, то, что они так называли. Доступ к услугам по биометрии и вживленные смартфоны они считали удобным нововведением, позволяющим выходить из дома налегке и всегда оставаться на связи. Им нечего было скрывать от государства. Им ничего не хотелось менять. Они не считали себя несвободными.       Те, кто постарше, мои ровесники, задумывались о будущем чаще, это иногда читалось в их стеклянных глазах. Многие из них обзавелись потомством, смотрели на них с грустью и нежностью, размышляя о том, что не такого будущего они хотели им, но осознавая, что в попытках что-то изменить это будущее они могут перечеркнуть вовсе.       А те, кто еще постарше, до сих пор помнили ужасы войны, той, в результате которой Шепфорд пришел к власти. Большинство из них были готовы на все, чтобы никогда не повторить ее. Чтобы облегчить себе жизнь, они слушали пропаганду. Часть из них делали это ненамеренно, некоторые понимали, на что идут, но и тем, и другим так было легче. Идти за общей идеей, верить, чувствовать, поменьше думать. Когда кто-то подумал за тебя, он же вроде жизнь тебе облегчил, разве нет?       Сердце сжалось от неприятного предчувствия так сильно, что заставило меня остановиться посреди дороги. В предчувствия я не верила, но у моего были вполне себе рациональные основания. Я знала, что готовится восстание, получила подтверждение этому с обеих сторон, и сомневаться в этом было глупо и походило на отрицание неизбежного.       Я подошла к ограждению, достала из пачки сигарету и уставилась в воду. На неподвижной глади отражалось облачное осеннее небо, так четко, что казалось, оно у меня под ногами. Я перегнулась через ограждение и нашла в отражении свое лицо со свесившимися вниз длинными волосами. Воображение нарисовало огненный смертельный снаряд, разрезающий небо надвое, который летит над моей головой, освещая слабым заревом пушистые облака. Летит, зная цель и не зная пощады. Летит, не различая лиц и не разделяя людей на узурпаторов и студентов.       Дополняя мои размышления, группа студентов за спиной задорно рассмеялась. Да, и вправду забавно. Что только не представишь на пороге очередной революции.       Чиркнула новой зажигалкой, прикурила сигарету. Бонт был прав. Бунтарка из меня смешная. Громкие речи даются мне легко, красочные картинки еще легче. Мне даже доводилось проливать немного крови блюстителей на митингах, ничего серьезного, но отпечаток оставило. Мать тоже была права. Все это было для меня игрой. Может, я и не хотела ничего менять.       Что-то мокрое уткнулось мне в ногу, и я вздрогнула, резко обернувшись. Лохматый пес с печальными глазами явился, чтобы вернуть меня в реальность и выпросить сосиску. Ни реальности, ни сосиски у меня в распоряжении не было, так что я потрепала неприятно пахнущее создание за ухом и двинулась дальше. К своей утренней звезде, что бы он ни намеревался мне предложить.       ***       — От тебя плохо пахнет, — констатировал друг.       — Я курила сигареты и трогала уличных псов, — поделилась я откровением, удаляясь в уборную. Проходя мимо охранников, я удивилась их присутствию: обычно они вступали на смену ближе к открытию клуба.       — Ну наливай что-нибудь, — потребовала я, вернувшись.       — Сегодня без важных вечерних планов?       — Кажется, нет, меня опять динамят, — улыбнулась я.       — Очередной мудак.       — Да вроде нет, может, правда занят, — ответила я спокойно, подозревая, что занятием этим была какая-нибудь депрессия или чем там страдают люди, которые посещают психотерапевтов так же часто, как тренажерный зал.       — Виски?       — А давай. Кока-колой разбавь, утро все-таки.       — Извращенка.       — Тебе бы с женщинами такую разборчивость, как с алкоголем.       Люцифер хмыкнул и, протянув мне стакан, уселся рядом.       — Что смотришь? — спросила я равнодушно. — Признавайся, зачем позвал.       Друг усмехнулся и отвел взгляд, но от меня было трудно скрыть его напряжение. Он хотел что-то сказать мне и знал наверняка, что речь его я не оценю.       — Отец говорил со мной вчера.       — Вау.       — Не смешно.       — И какими новостями с нами поделился Сатана во плоти?       — Война будет.       — Я тебе неделю назад сказала, что война будет, — хмыкнула я с таким видом, словно грозу обсуждала. Но в горле сгущался ком, и обжигающий напиток не помогал от него избавиться.       — Нам нужно улетать сегодня.       — Улетайте. Попрощаться позвал?       — Нет.       Я уставилась на него. В янтарных глазах промелькнуло противное чувство вины. Я поняла, что он подбирает слова, и это тоже раздражало. Ком в моем горле спустился к солнечному сплетению и превратился в тревогу от дурацкого предположения, зачем он меня позвал. Если бы он хотел мне что-то предложить — сделал бы это по телефону.       — С матерью моей ты тоже говорил? — спросила я холодно.       — Вики, я знаю, что ты вряд ли поддержишь идею свалить из страны. Но я не могу позволить тебе рисковать. Я не хочу, чтобы ты пострадала.       Подумав о том, что в его речи слишком много “я” и слишком мало “твоя мать хочет утащить тебя силой, но не решается и подговорила меня”, я отвела взгляд.       — Да ладно тебе, я тоже умирать не хочу, слишком молода и красива. Предложения-то какие у тебя?       — В аэропорту стоит самолет Ребекки. Я предлагаю поехать туда прямо сейчас.       Я залпом опрокинула остаток напитка и молча отправилась за добавкой. Сразу отказываться не хотелось. Наверное.       — Сколько у меня времени на подумать? — спросила я.       — Минут десять.       В груди стало еще тяжелее.       — А вещи собрать?       — Нет времени, Вики. Все необходимое купим на месте.       Я подошла к окну и выглянула на улицу. Три бомжа, две собаки, восемь прохожих, четырнадцать тачек, два трусливых мажора. Или меньше? Размышления всегда давались мне с трудом, поэтому я открыла рот, не зная, какое слово из него вырвется.       — Нет, — сказала я. А что, хорошее слово, мне нравится.       — Нет?!       — Нет. Это мой город. Я буду участвовать в войне, даже если подохну.       — Ты понимаешь, о чем говоришь?! На свою жизнь насрать, о матери подумай!       Краем глаза отмечаю, что охранники поднялись со своих мест. Один из них подошел к выходу из клуба.       Не самый любимый мой процесс, но мозги пришлось включить. Отставив стакан с алкоголем, я подошла к Люциферу.       — Почему ты позвал меня сегодня? Скажи правду, и я останусь, полечу с тобой.       — Мать твоя попросила.       Мудак татуированный.       Я кивнула и сказала холодно:       — Ладно, поехали. Давно хотела в путешествие, а денег не хватало. Учти, кстати, что я на полном нуле, бабками Ребекки пользоваться не собираюсь, так что я теперь твоя содержанка. Трахать нельзя.       Люцифер рассмеялся с долей облегчения, но все равно напряженно и неестественно. Страшно, конечно. А кому сейчас не страшно.       Спустя двадцать минут мы вышли из клуба и направились к черному Майбаху, совсем как у моей мамочки. Их, наверное, за выслугу лет высшим чинам выдают. Я бросила взгляд на свои кеды, искренне благодаря себя за любовь к удобной обуви.       Охранники остались в клубе. Водитель открыл передо мной дверь. Замешкавшись на секунду, я дождалась, пока Люцифер усядется на свое кожаное проперданное сидение. Ладно, мне не привыкать.       Двинула водителю по яйцам. Рванула прочь по улице. Нырнула во двор.       В этот миг я ощутила жгучую потребность в свободе так остро, как никогда. Не позволю.       Бежать.       ***       Выныриваю на соседнюю улицу, ловлю попутку. Слезы льются из глаз бесконтрольным потоком. Чувствую себя измазанной в грязи. Вываливаюсь из машины рядом с лесопарком, забыв поблагодарить водителя, не предупрежденного о том, что денег у меня нет. Забегаю в парк, оглядываюсь. Машина уезжает, не стал меня догонять. Жалкое бы было зрелище. Да оно и так жалкое.       Добредаю до пруда, усаживаюсь прямо на траву, обхватываю ноги руками и рву последнюю планку. Утыкаюсь лбом в колени, и рыдания со слезами вырываются из груди.       Новые нежные чувства, непрекращающаяся тревога, адреналин от бесконечных кошек-мышек с полицейскими, страх перед будущим, еще больший страх от вероятности его отсутствия, и, наконец, мерзость от предательства самого близкого друга — все накопившиеся эмоции собираются в одну большую бомбу и взрываются в груди, доводя до грани истерики. Время замирает, учтиво предоставляя моим чувствам поле боя, и они отчаянно сражаются, проливая реки слез. Сражаются до тех пор, пока не остается пустота, опухшие глаза и редкие икания. А еще одно чувство, то, что победило.       Достаю телефон. Набираю номер. Еще. Еще. Еще. Давай же, мой ласковый и депрессивный зверь, бери трубку, ты нужен мне.       После третьего звонка он начинает сбрасывать.       "Бонт, возьми трубку", — пишу ему.       "Я занят".       Да кого бы это волновало. Звоню еще раз пятнадцать. Он, наверное, ждал кого-то адекватного в свою жизнь. Сочувствую.       — Что случилось?       От звука его голоса сердце начинает выплясывать безумный твист, или польку.       — Бонт, забери меня из парка. У меня денег нет, я не могу до дома добраться.       — В следующий раз попробуй бензин в бак заливать.       Бросает трубку.       Безумный твистер сплющивается в лепешку, как в мультике, и размазывается по ребрам. Ложусь на землю, на этот раз полностью, сворачиваюсь калачиком и утопаю в новой волне рыданий. Одна. Совсем одна. Всегда одна. Как иначе? Безумцы всегда одиноки в своем сумасшествии.       Звонок.       — Ты где?       — В том же лесопарке, где мы гуляли.       — Местоположение отправь, — выпаливает он раздраженно.       — Хорошо. Ты приедешь?       — Да.       Снова бросает трубку.       Отправляю геопозицию, поднимаюсь на ноги. Почти физически ощущаю, как прорезаются крылья. Не одна. Компания у меня вырисовывается странная. Под стать мне.       Минут за пятнадцать дохожу до выхода из парка и сразу нахожу глазами его машину. Открывается дверь, и Бонт выходит, пронизывая меня сердитым взглядом. Отмечаю, что одет он необычно: какие-то нелепые черные штаны свободного кроя с большими карманами и такого же цвета футболка.       — Садись в машину, — бросает он, возвращаясь на водительское место.       Как только я усаживаюсь и закрываю дверь, он жмет на газ так, что меня вдавливает в спинку кресла.       Пристегиваюсь. Бонт привычно молчит. Краем глаза отмечаю, что стрелка спидометра переваливает за сто пятьдесят.       — Торопишься? — спрашиваю я.       — Немного, — отвечает он с усмешкой.       — Прости.       Половина пути проходит в молчании, и я начинаю убеждаться в том, что мое душевное состояние, ровно как и внешний вид, мало его заботят.       — Что ты там делала?       Вцепившись в ручку на двери, когда Бонт выруливает на встречку для обгона, в последнюю секунду разминувшись с автобусом, я поворачиваю к нему голову, но он ведет спокойно и уверенно, разве что остается раздраженным, видимо, моим звонком.       — Люцифер и мать сказали, что война будет.       — Херово, — отвечает он, снова усмехнувшись. — Есть куда свалить?       — Поэтому я и здесь. В аэропорту меня ждет самолет Ребекки, но…       — Вот и сваливай, — перебивает меня Бонт.       — Они пытались увезти меня силой, но я сбежала, — договариваю я.       Отмечаю, как его челюсти напрягаются, очерчивая желваки, а глаза немного прищуриваются. Биполярка? Нет, кажется, она по-другому проявляется. Разберемся.       — Это война, Вики, — говорит он. — Это не то же самое, что рисовать на стенах. Сдохнешь в первый день. Собирай свои вещи, звони матери и сваливай, пока не поздно.       Где-то я это уже слышала. Спасибо, что верите в меня.       — Поедешь со мной?       — Нет, — отвечает он еще до того, как я договорила.       Бонт подруливает к моему дому и резко тормозит, едва не сшибив собаку соседа.       Осматриваю двор в поисках Майбахов. Вроде чисто. Подумали, наверное, что я не настолько глупа, чтобы сбегать от них к себе домой.       — Откуда ты знаешь, что я рисую на стенах?       — Догадался. Мне правда пора.       Киваю и тянусь к ручке двери.       — Сваливай, Вики, я не шучу. Не хочешь с матерью — садись на любой автобус и сваливай одна. Прямо сейчас.       Снова киваю и собираюсь выходить.       — Подожди, — окликает он, и я удивленно оборачиваюсь. Смена фазы?       Достает бумажник и протягивает мне несколько купюр.       — Возьми. Я переведу еще немного, только сними сразу.       Я нахмурилась и открыла рот, чтобы возразить, но он посмотрел на меня так, что мне стало не по себе. На мгновение мне показалось, что если я скажу хоть слово, он выйдет из себя. Непонятно откуда возникла уверенность, что я совсем не хочу стать свидетелем того, что происходит, когда Бонт выходит из себя.       — Спасибо, — шепнула я, взяла деньги и открыла дверь машины.       — В Шепот не суйся, — бросил он вместо прощания и стартанул с визгом шин, как только я осторожно захлопнула дверь.       Постояв еще пару минут с мыслями, какого хрена только что произошло, и построив в голове самые безумные догадки, я поднялась к себе.       К счастью, Люцифер оказался не самым настойчивым похитителем и не поджидал меня в моих апартаментах. Может, совесть проснулась. От мыслей о друге в груди снова разлилась противная жижа, и я поспешила к холодильнику за порцией успокоительного.

      Саундтрек Skillet - Showtime

"Truth is trapped like a fire in my bones"

      Я уже пару часов разглядывала мелькающие на экране телевизора картинки, не вдаваясь в детали сюжета, когда изображение резко сменилось. Через долю секунды засветился экран на моем предплечье. Еще через мгновение камера в коридоре пару раз что-то пикнула. Выглянув из комнаты, я обнаружила, что ее экран тоже засветился.       Осознание пришло еще до того, как на всех активированных мониторах появился темный силуэт, и начал говорить механический голос, искаженный компьютерной обработкой.       Началось.