Над пламенем всегда завесой – дым

      Би-Хан стоял на балконе кабинета отца, держась одной рукой за деревянную балюстраду. Ледяной ветер хлестал его по лицу, обжигая кожу холодом. Солнце только начинало подниматься над горизонтом, бросая бледное сияние на заснеженные ландшафты, которые простирались до самого горизонта. Внизу, на дворовых площадках, члены клана двигались с точностью и решимостью, начиная свои ежедневные тренировочные ритуалы. Казалось, что весь мир был погружён в бесконечный цикл дисциплины и совершенствования. Словно ничего не изменилось. Лишь на миг споткнувшись, время бежало вперёд, оно даже не обернулось…       В руке у нового великого мастера клочок бумаги, где на скорую руку написано «Надеюсь… ».       Кусок бумаги — это несколько часов жизни с грехом в городе Феникса. Несколько часов света среди пепельного смерча эпохи. Почему так путаются мысли? Вероятно, последние новости…       Бесконечная болтовня лжецов и трусов. Сколько людей последует за ним вслед, а сколько подло вонзит кинжал ему в спину? Как мог он думать об отдыхе, когда пришло время принимать решения? Это то, чего он хотел? Ему всего лишь надо собрать круг лояльных людей, объединить всех одной общей идеей, которая пустит прахом прошлые убогие устои.       Идея.       Лавина дезориентирующих слов.       Дураков сбить с толку легко, они приемлют любое демагогическое дерьмо. Отец был в этом хорош, его идеи выбили зубы всем желающим отведать хлеб познания. Но он — именно он — победит старого Бога и старую жизнь. И тогда, они обязательно встретятся. Там, на счастливой земле, прервав бесконечный цикл сансары; или там, у ворот эдемского сада или в вечной весне Элизиума. Будущее. И оно будет, несомненно, лучше, чем здесь.       Би-Хан смял клочок бумаги, рука заискрилась и покрылась льдом; тот треснул, разбиваясь на миллионы микро осколков. Верно. Это то, чего он хотел. Будущего. Всё остальное помеха.       Воспоминания о музыке и разговорах того проклятущего места отдавались лёгкой вибрацией в сжатой руке. Улыбка лезвие, улыбка оскал. И напряжение, которое, казалось, остановило время, растянулось струной, ещё немного, если никто не вмешается, если разум не придёт на помощь, что-то непоправимое случится точно.       — Может, пойдём ко мне?       И ведь случилось…       Би-Хан прикрыл глаза, капитулируя. Столько всего произошло, а он думал об этом… Его тело, сотканное из упорства, воздержания и ежедневных усилий, его предавало; его разум, что упорно искал познания — его предавал. Как он мог управлять людьми, если не знал, как утихомирить своё собственное сердце? Возможно, отец был прав, и он, действительно, недостоин…       Саб-Зиро с гневом сжал холодные и мокрые перила. Ему только тридцать и он уже Грандмастер Лин Куэй. Осталось только окончательно распрощаться с нелепым стариком, что звался ему отцом.       Он помнил его, стоящего на этом самом месте. Отец был воплощением силы и дисциплины, его фигура вырисовывалась на фоне гор, словно вечный страж. Он всегда был строгим и неприступным, его эмоции были столь же недоступны, как и ледники, окружающие их дом. Би-Хан был сформирован по его образцу, воспитан с железной волей и строгим соблюдением кодекса клана. Идеальный… как скульптура изо льда.       — Брат! — двери на террасу отворились, и голос брата вырвал его из размышлений.       Би-Хан обернулся и увидел Куай Ляна. Лицо его младшего брата сияло смесью печали, беспокойства и решимости. Его личный островок адекватности. Куай Лян этого не знал, но он часто удерживал Би-Хана от опрометчивых поступков, вырывая из слишком тягостных или старательных мыслей.       Улыбка-усмешка, сосредоточенный взгляд, устойчивая поза, но расхлёстанные самоуверенные движения кистью, когда Куай раскручивал огненный кунай, его брат — это сила с которой стоило считаться. Неудержимое пламя, тёплое сердце, что так резко контрастировало с ледяным безразличным цинизмом Би-Хана. Куай вырос в одного из лучших воинов клана и смотрел на Би-Хана по-щенячьи преданно. Это… подкупало.       — Церемония скоро начнётся, — мягко напомнил Куай. — Клан ждет твоих слов.       Би-Хан кивнул, его взгляд вновь устремился к горизонту. Вдали виднелись снежные вершины гор, которые казались такими же вечными, как и их традиции.       — Я скоро приду.       Куай Лян нерешительно шагнул вперёд и положил руку на плечо брата.       — Мы все чувствуем его отсутствие, но теперь ты несёшь его наследие. Помни, что я рядом.       Би-Хан слегка напрягся от прикосновения, но не отстранился. Его голос прозвучал ровно, без эмоций:       — Я ценю твою заботу, брат. Но долг не даёт нам роскоши скорбеть. Зайди ко мне после церемонии и… позови Томаша.       Куай Лян слегка наклонил голову в знак уважения и оставил его наедине с мыслями. Би-Хан глубоко вздохнул, позволяя холодному воздуху наполнить его лёгкие.       Иногда он завидовал способности Куай Ляна находить общий язык с другими. Пока Би-Хан был закалён бескомпромиссными ожиданиями отца, Куай Лян находил утешение в товариществе и чести. Это было качество, которое притягивало к нему людей. Многих людей…

***

      Серое небо низко нависало над тенистым лесом, где располагался древний храм клана Лин Куэй. Северный ветер носил в себе предвестие сильных холодов, шепча в кронах хвойных деревьев и заставляя снег кружиться в меланхоличном танце. Сегодня был день, когда клан прощался со своим великим грандмастером, отцом Би-хана и Куай Ляна. Тишина царила вокруг, нарушаемая лишь шелестом ветра и приглушенными звуками траура.       Великий зал храма Лин Куэй был украшен знаменами и благовониями для мемориальной церемонии. Члены клана стояли строго в рядах, когда Би-Хан занял свое место впереди. Его одежда была светлой, но не белоснежной как у братьев, не белоснежной как у всех присутствующих, кто пришёл проводить воина в его последний путь. Рядом с Би-Ханом стоял Куай Лян, его глаза были полны горя. Пахло скорбью, ирисами и воском. У ног покойного стояла свеча, освещая его путь в загробный мир. Монахи читали молитву, а после, как в забытье, они вышли из храма, и процессия двинулась к холму, где располагалось кладбище.       Заиграла музыка, в руках воины держали факелы, морозный ветер кусал лицо и завывал меж крон деревьев. Он чувствовал… пустоту. Он говорил о добродетелях отца, но воспоминания о далеком и требовательном родителе затмевали его разум. Он помнил, как тот часами подвергал его жестким тренировкам, не позволяя даже намека на слабость. Но, как и все он повторял:       — Перед древним пламенем солнца… мы скорбим.       И все как один:       — Мы скорбим.       — Мы скорбим.       — Мы скорбим.       Лю Кан пришёл и стоял здесь как все с печальным лицом. Философы, политики и поэты задавались вопросом: кончится ли мир огнем или льдом? Последние исследования показывали, что Вселенная не замедляется, а бесконтрольно ускоряется. Отчего учёные дают пока неуверенный, но ответ: Вселенная умрет во льду.       — И в день этой потери… мы рыдаем.       — Мы плачем.       — Мы плачем.       — Мы плачем.       Би-Хану показалось, что всё происходящее так неправдоподобно, так нелепо. Эта вереница скорбных лиц. Ещё миг и он не выдержит и расхохочется, танцуя на костях собственного предка. Глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности. Но отчего во все времена люди отдавались танцу, чувствуя безудержную свободу? Шаг-шаг, поворот… Соблюдайте ритм, отдайтесь чувствам!       — За павших… мы кричим.       — Мы кричим.       — Мы кричим.       — Мы кричим.       Он не скорбит. Он не скучает. Он потратил жизнь на то, чтобы получить лишь толику признания. Но почему так путаются мысли? Тёмное и жгучее злорадство оставило его. Глупый старик гниёт в земле, такова его доля. Но тогда… почему так неспокойно?       — И за себя… мы прощаемся.       Перед глазами холодное лицо отца. Его синие губы шепчут предсмертные слова, что на веки застынут в памяти. Мерзкий жестокий старик.       — Мы прощаемся.       Скоро всё изменится. Хотел ли он, чтобы всё было по-другому? Груз ответственности придавливал к земле. У него за спиной братья, а вереница лиц нет-нет да обратит свой взор на него.       — Мы прощаемся.       Гроб уходил под землю. Отец больше не смотрел на него. Отчего-то он ощутил безразличие. Всё бессмысленно.       — Мы прощаемся.       Внезапно его ладони коснулось нечто теплое. Сектор незаметно взяла его за руку, наклонилась, и только между ними прозвучало это лично-интимное:       — Всё к лучшему. Ты приведешь нас к процветанию.       Они стали… ближе. После той ужасной ночи, когда он вернулся, и весь клан поразила как громом роковая весть. Он целовал её чудесные, карие глаза. Целовал её покатые плечи. Она смотрела на него с непонятной уверенностью, и ужас того дня отступал. Он сжал её ладонь в своей руке, кивая.       За его спиной стоял Куай Лян, который заметил, что отношения брата и Сектор несколько… изменились. Он обернулся, чтобы найти подтверждение своих мыслей в глазах у Томаша. Но стоило ему увидеть лицо брата, как он замер, словно ударившись обо что-то. Куай поспешно отвернулся, словно застал брата за чем-то непристойным, однако что это было так и не смог определить. Он почувствовал себя неловко.       Когда церемония завершилась, члены клана разошлись, оставляя трех братьев в тишине. К ним подошёл Лю Кан, произнёс слова сожаления и поздравил Би-Хана с новым титулом. Братья согнулись в поклоне. А Би-Хан смотрел на бога, чьи глаза горели пламенем.       Говорят, что даже большой взрыв не был достаточно горячим, чтобы создать элементы зарождения жизни.       Единственные элементы, которые тогда попали в пространство после него — это водород, гелий и немного лития. А всё то, что делает нас живыми, все эти вещества зародились в огненном ядре Звезды.       И единственный способ для них попасть в тело человека, в любое живое создание — это если Звезда соизволит взорваться.       Да, Би-Хан смотрел в глаза Звезды и думал, несомненно, о новой жизни.