Станем сёстрами, Вэнь Цин

      Цзинь Цзысюань протянул руки к Цзян Яньли. — Меня никто не принуждал прийти, ни отец, ни мать, я пришёл потому, что сам этого хотел, Дева Цзян… Но Цзян Яньли вдруг отшатнулась от него. — Молодой господин Цзинь говорит мне это после того, как я ясно читала в глазах молодого господина Цзиня и высокомерие, и пренебрежение ко мне? Моя ли была вина, что мать не уделяла моему обучению столько времени, сколько могла бы? А потом, в лагере — я готовила для молодого господина Цзиня лучший суп, какой только умела, но молодой господин Цзинь отталкивал меня… — Но я не знал, что это была Дева Цзян… — попытался возразить Цзинь Цзысюань. — А-Ли, эта помолвка была заключена твоей матерью, — напомнила госпожа Цзинь. — Имей уважение. — Моей матери давно нет в живых, госпожа Цзинь, — вздохнула Цзян Яньли. — Я жалею лишь о том, что мой отец и Ваш супруг так и не разорвали этой помолвки… — А она и не расстроится, сестра, — неожиданно вступил в разговор Цзян Чэн. — Ваш сын, госпожа Цзинь, станет моим супругом, но у меня есть условие. — Ты осмеливаешься ставить мне условия, мальчишка? — Госпожа Цзинь скорее страшно удивилась, чем рассердилась. Цзян Чэн видел это, как и то, что Вэй Усянь явно готов был поддержать его, и поэтому теперь вёл себя, как хозяин положения. — Да, госпожа Цзинь, именно так, поскольку Вы были ближайшей подругой моей матери, но так ничего и не сделали, чтобы орден Цзинь пришёл на помощь ордену Цзян, когда случилась беда, хотя и могли. Поэтому сейчас не я пойду в Башню Золотого Карпа, а Цзинь Цзысюань отправится со мной в Пристань Лотоса. — А-Чэн, но ты уверен, что союз с таким человеком, как Цзинь Цзысюань, принесёт тебе счастье? — спросила Цзян Яньли. — Ничего, сестра, — весело улыбнулся Цзян Чэн. — Цзысюань научится работать и полюбит жизнь простолюдинов, которых он так презирал. К тому же, — добавил он, обращаясь уже к Цзинь Цзысюаню, — ты сожалел, что моя сестра — не выдающаяся заклинательница, верно? Что ж, тогда твоим супругом буду я, Цзинь Цзысюань. Не думаю, что смогу когда-либо полюбить женщину после того, как прожил столько лет бок о бок с таким человеком, как моя мать… — Цзинь Цзысюань, ты на это не пойдёшь, — строго сказала госпожа Цзинь, но Цзинь Цзысюань неожиданно тоже улыбнулся: — Глава ордена Цзян прав, мама. Если я буду вместе с ним, это принесёт выгоду и тебе, и мне. Твоё обещание госпоже Юй не пострадает, орден Цзинь и орден Цзян свяжет крепкая дружба, а нам с главой ордена Цзян будет весело. Цзян Чэн научит меня владеть Цзыдянем и ловить рыбу. — Будьте свидетелями, — произнёс Цзян Чэн. — Я беру Цзинь Цзысюаня в Пристань Лотоса как своего партнёра по самосовершенствованию. — Мои искренние поздравления, Цзян Чэн, — широко улыбнулся Вэй Усянь, откровенно веселясь. — Счастья вам обоим. — Мы с Цзинь Цзысюанем летим домой, а ты позаботься о сестре, — произнёс Цзян Чэн. Цзинь Цзысюань хотел было встать на свой меч, но Цзян Чэн обнял его и встал на свой меч, крепко держа Цзинь Цзысюаня на руках. Госпожа Цзинь махнула рукой. — Что ж, может, оно и к лучшему. В Пристани Лотоса Цзинь Цзысюаню будет и лучше, и спокойнее, чем в Башне Золотого Карпа — вдали от всех этих интриг, от необходимости вечно засыпать в страхе не проснуться… Прощайте, оба, — сказала она Цзян Яньли и Вэй Усяню. — Но что скажет глава ордена Цзинь? — спросил Вэй Усянь. — Тебе-то что? — неожиданно резко спросила госпожа Цзинь. — Ты даже не носишь меча… Лицо Вэй Усяня исказилось от боли, но тут вмешалась Цзян Яньли: — А-Сянь прав, госпожа Цзинь. А что если Вашему супругу придёт в голову наведаться в Пристань Лотоса с войском? — Да как ты смеешь? — окончательно рассердилась госпожа Цзинь. — Мы — не Вэни, да и А-Сюань, судя по всему, будет вполне счастлив, улетев в Юньмэн. Стану ли я лишать его счастья? Цзян Яньли печально посмотрела на неё. — Цзини — не Вэни, госпожа Цзинь, но клан Цзинь нисколько и не лучше. Я видела, как вы сделали стариков и женщин мишенями для стрельбы. Тех, кто явно никому просто не могли причинить вреда. Вы полагаете, лучшим в том состязании был Ваш сын? О нет, лучшим был А-Сянь. — И что же? — невесело улыбнулась госпожа Цзинь. — Вэй Усянь был лучшим, и ты хочешь стать его супругой? — Это уже Вас не касается, госпожа Цзинь, — ответила Цзян Яньли. — Прощайте. — Ты свяжешься с тем, кто не брезгует путём тьмы? — спросила госпожа Цзинь. — Моя шицзе уже простилась с госпожой Цзинь, — прервал тяжёлый разговор Вэй Усянь. Госпожа Цзинь махнула рукой, встала на меч и улетела. — Что так тревожит шицзе? — осторожно спросил Вэй Усянь. — При мне нет меча, но я сейчас же создам талисман, который мгновенно доставит шицзе в Пристань Лотоса. Цзян Яньли слегка покачала головой. — Я не могу вернуться домой, А-Сянь. Я вспомнила, как Цзини сделали из явно невинных людей живые мишени для стрельбы, и мне стало жутко, что я могла стать частью этой семьи… Вэй Усянь кивнул. — Шицзе, безусловно, права. Но что я мог бы сделать? — А-Сянь мог бы. Я хочу непременно узнать, где Цзини держат остатки ордена Вэнь. Те из Вэней, что повинны в разрушении Пристани Лотоса, наверняка уже мертвы или поплатились как-то иначе. Я помню Вэнь Цин и Вэнь Нина по времени обучения в Облачных Глубинах, и просто не могу поверить, чтобы они могли причинить зло хоть кому-то. А если и они оба там и с ними случилась какая-нибудь беда? Вэй Усянь согласился с её словами. — Шицзе хотела бы отыскать их прямо сейчас? — Да, А-Сянь, иначе может быть поздно. После я дам знать А-Чэну, где мы были. — Там может быть страшно, шицзе, — предупредил Вэй Усянь. Но Цзян Яньли только улыбнулась. — За время этой войны я успела увидеть достаточно всего страшного, А-Сянь. К тому же, с тобой мне наверняка будет безопасно. Идём.       Вэй Усянь, не теряя времени, начертил в воздухе талисман перемещения, и в следующий момент оба уже оказались там, где Цзини держали пленных Вэней. — Смотри, А-Сянь, — тихо ахнула Цзян Яньли. — Ведь это совсем старая женщина! — Они заставили её ходить туда-сюда и размахивать разорванным знаменем Вэней, — гневно прошептал Вэй Усянь. Он подошёл к бабушке Вэнь, осторожно вынул из её рук позорную ношу и только сейчас заметил у неё на спине маленького ребёнка. — Позвольте мне взять дитя на руки, — мягко сказала Цзян Яньли. — Мы не причиним вам обоим никакого зла. — А-Юань… — тихо ответила бабушка Вэнь. — Моего внука зовут А-Юанем. — Он так красив, — улыбнулась Яньли. — Но, простите нам наше любопытство, Вы знаете Вэнь Цин и Вэнь Цюнлиня, Вэнь Нина? Они здесь? Бабушка Вэнь горестно кивнула. — Вэнь Цин здесь, и, к счастью, жива и здорова, а вот жив ли А-Нин, я не знаю. — С ним могло случиться несчастье, А-Сянь, — заметила Цзян Яньли. — Возможно, стоило бы попросить А-Чэна, чтобы он принял этих людей в орден Цзян? Вэй Усянь покачал головой. — Цзян Чэн не согласится на это, шицзе. Его боль ещё слишком сильна, а Цзинь Цзысюань (или разумнее звать его теперь Цзян Цзысюанем?) наверняка примет его сторону. Особенно, сейчас, он будет склонен во всём уступать Цзян Чэну, если полюбил его. Прежде всего, нам нужно найти Вэнь Цин и Вэнь Нина. Цзян Яньли кивнула. — В самом деле, А-Сянь. Едва ли и я теперь смогу вернуться в Пристань Лотоса, если Цзинь Цзысюань теперь там — он не забудет, что я отказала ему… — Это верно, шицзе. Но обо всём после, — ответил Вэй Усянь.       Он уже понимал, что будет дальше. Цзян Чэн никогда не примет мирных Вэней под свой кров, и шицзе теперь не вернётся домой. Не только присутствие в Пристани Лотоса Цзинь Цзысюаня, но и память о холодности матери будет причинять ей боль. С такими мыслями Вэй Усянь вместе со своей шицзе бросился искать Вэнь Цин и Вэнь Нина. И вскоре оба нашли их. Вэнь Цин сидела на земле, вся залитая слезами, а на её коленях лежал головой Вэнь Нин, чья голова была в крови. Вэнь Цин, пытаясь спасти его, сплетала целительные заклятия, и, похоже, это единственное пока не давало Вэнь Нину умереть. — Похоже, мы нашли их очень вовремя, — заметил Вэй Усянь. — Дева Вэнь узнаёт меня? — как можно мягче спросила Цзян Яньли. — Мы вместе учились в Облачных Глубинах… — Помню… — ответила Вэнь Цин без всякого выражения, подавленная горем. — Что случилось с Вэнь Нином? — спросил Вэй Усянь. Вид раны Цюнлиня невольно испугал его. — Он упал со скалы и ударился головой… — прошептала Вэнь Цин. — И жив до сих пор лишь потому, что я каким-то чудом успела вовремя начать плести спасительное заклятие, но А-Нин всё ещё в очень тяжёлом состоянии. — Если мы найдём уединённое тихое место, Вэнь Нину можно будет помочь? — спросил Вэй Усянь, пока Цзян Яньли баюкала на руках Юаня и с огромным состраданием смотрела на Вэнь Нина. — Я буду ухаживать за ним, — решила она тут же. — А А-Цин станет моей сестрой. — Вы распоряжаетесь здесь, будто у себя дома, — насмешливо бросил им воин в одеждах клана Цзинь. — Кто вы такие? Проникли сюда без спроса… — Я — Вэй Усянь, — ответил Вэй Усянь с непринуждённой усмешкой. — А это — моя шицзе. Нас обоих очень впечатлил сегодняшний эпизод, когда глава вашего ордена устроил соревнование по стрельбе из лука, используя мирных людей в качестве мишеней. — Вэней, — усмехнулся стражник Цзинь. — Но мирных Вэней, — заметил Вэй Усянь, начиная злиться. — Поэтому твоя шицзе отказала нашему наследнику? — ядовито спросил ещё кто-то из Цзиней. Цзян Яньли побледнела, удивившись, с какой скоростью могут распространяться слухи. Но ответила совершенно спокойно: — Вы правы, и поэтому тоже. Я бы охотнее вышла за…       Окончание фразы утонуло в смехе обоих Цзиней. Вэй Усянь, устав это слушать, поднёс к губам Чэньцин, окружая всех мирных Вэней защитным барьером из тёмной ци, не позволяющей Цзиням их преследовать. Сыгранная Вэй Усянем мелодия и созданный им барьер не только защитили всех, но и безопасно перенесли к подножию горы Луаньцзан. — Не лучше ли было бы попросить приюта в одном из монастырей, А-Сянь? — спросила Цзян Яньли осторожно. — Здесь столько тьмы… — Я с детства не питаю доверия к духовным лицам, шицзе, — признался Вэй Усянь. — Не в обиду им будь сказано, но эти люди всё же слишком себе на уме. Я помню, как в детстве просил приюта у монахов, но тех всегда хватало лишь на то, чтобы накормить меня, но не дать крышу над головой. А здесь, на Луаньцзан, я жил несколько месяцев. Хотя, конечно, это место не для тебя всё же. Цзян Яньли улыбнулась. — Если здесь смог жить А-Сянь, то смогу и я. Кое-чему меня успели научить в Облачных Глубинах. А что с А-Нином? Вэнь Цин вздохнула. — Я смогла сплести заклятие, способное поддерживать его жизнь, но этого недостаточно. А-Нин потерял много крови и его раны тяжелы… — Я буду помогать всем, что в моих силах, — пообещала Цзян Яньли. — У меня не так много знаний в заклинательстве и медицине, как у А-Цин, но помогать в уходе за А-Нином я смогу. Как это ни грустно, но уходу за ранеными меня хорошо обучило пристрастие моей матери внушать понятие о дисциплине кнутом как А-Сяню, так и А-Чэну… *       Как-то само собой получилось так, что все разделили между собой обязанности без лишних вопросов: мирные Вэни и Вэй Усянь занялись обустройством деревни, бабушка Вэнь заботилась о маленьком Юане, а Вэнь Цин и Яньли ухаживали за Вэнь Нином, из последних сил отвоёвывая его у богов смерти. Заботясь о Вэнь Нине, Яньли всё яснее понимала, что любит его, любит по-настоящему, и это чувство было куда сильнее, чем в своё время её восхищение Цзинь Цзысюанем. Вэнь Цин же искренне трогала преданность Яньли и её доброта не только к Вэнь Нину, но и к ней самой, и ко всем, кто жил теперь на горе Луаньцзан. За то время, пока обе ухаживали за Вэнь Нином, обе сблизились так, что заключили сестринский союз друг с другом. Когда опасность миновала, и стало ясно, что Вэнь Нин, несмотря на тяжёлые раны и не самую благоприятную атмосферу вокруг, не умрёт от ран, Вэнь Цин спросила у Яньли: — Что ты думаешь делать дальше, А-Ли? Мы спасли А-Нина, но твой брат, узнав обо всём, наверняка рассердится и начнёт думать, что Вэй Усянь тебя похитил… — Я расскажу А-Чэну, как всё было, он поймёт, — улыбнулась Яньли. — Не может не понять. — А если твой брат узнает, что твоим женихом стал один из Вэней? — вздохнула Вэнь Цин. — Я приложу все силы, чтобы смягчить А-Чэна, но пока действительно лучше не ставить его в известность, в этом А-Цин права, — признала Яньли. — Если А-Чэн взял себе Цзинь Цзысюаня, то вряд ли станет слишком сердиться, узнав о моей любви к А-Нину. Мы оба знаем, и А-Чэн, и я, что А-Нин просто не может никому причинить вреда, ни при каких обстоятельствах. Когда мы с А-Нином вступим в брак, А-Чэн, может быть, и посердится, но успокоится в итоге. — Когда вы с А-Нином вступите в брак… — Вэнь Цин горько покачала головой. — Мы с тобой столько дней заботились о нём, раны А-Нина как будто затянулись, но он всё ещё слишком слаб. Всего моего искусства оказалось недостаточно… — А если попросить о помощи А-Сяня? — осторожно спросила Цзян Яньли. — Вэй Усянь теперь использует лишь тёмную энергию, — напомнила Вэнь Цин, — а в нынешнем состоянии А-Нина тёмная энергия может только навредить… — И всё же, почему, А-Цин? — спросила Цзян Яньли. — Почему А-Сянь перестал носить меч и почему теперь использует лишь тёмную энергию?       Вэнь Цин глубоко задумалась. Конечно, они с Яньли теперь стали сёстрами и Вэй Усянь, любя свою шицзе, наверняка не стал бы возражать, если бы Вэнь Цин рассказала Цзян Яньли всё о золотом ядре, но всё же… Стоит ли предупредить Вэй Усяня, что его шицзе спрашивала о том, почему тот теперь использует тёмную энергию? И всё же Вэнь Цин решилась. — Выслушай меня, сестра, — проникновенно сказала Вэнь Цин, впервые назвав так Яньли. — Тебе будет больно, но, прошу, выслушай меня до конца. Кровь отлила от лица Яньли, когда она услышала от Вэнь Цин о той жертве, которую принёс Вэй Усянь Цзян Чэну. — Но почему, А-Цин?.. — прошептала Яньли сквозь слёзы. — Понятно, что А-Сянь, зная характер А-Чэна, не мог открыться ему, но почему он ничего не сказал мне? Вэнь Цин приобняла её. — Скорее всего, по той же причине, что он хранил секрет от Цзян Ваньиня, моя А-Ли. Если бы Вэй Усянь открылся тебе, стала бы ты скрывать подобное от своего брата? Ведь вряд ли, верно? Яньли кивнула. — Ты права, А-Цин. Совесть не позволила бы мне скрывать такое от А-Чэна, при всей моей любви к А-Сяню. Но столько боли… Нет, А-Цин, я должна поговорить с А-Сянем. — Ты сделаешь ему этим только больнее, — покачала головой Вэнь Цин. Яньли вздохнула. — А-Цин, скажи, а есть ли снадобья, способные вернуть силы А-Нину? — спросила она. — В Облачных Глубинах, — ответила Вэнь Цин. — Но Лани едва ли примут нас, узнав, кто мы. — А если наоборот, А-Цин? — неожиданно оживилась Яньли. — Старейшина Лань — не А-Чэн, всё же, он строг, но не горяч, ему всегда было свойственно благоразумие. Когда вы с А-Нином учились в Облачных Глубинах, старейшина Лань не мог сказать о вас обоих ничего дурного, напротив. Если потребуется, я могу вступиться за вас. — Цижэнь… — Вэнь Цин вздохнула и закрыла глаза. — С ним А-Нину было так спокойно, когда мы учились в Облачных Глубинах… — А-Цин любит старейшину Ланя? — поняла Яньли, научившаяся читать по глазам названой сестры. — Лань Цижэня невозможно не полюбить, А-Ли, — вполголоса ответила Вэнь Цин. — С ним рядом так спокойно… Ты наверняка считаешь меня слишком горячей, но ведь я стала такой под влиянием обстоятельств, а рядом с Лань Цижэнем вся моя боль и порождаемая ею горячность угасает сама собой. И я бы полюбила Лань Цижэня ещё больше, если бы тот усыновил А-Нина. Яньли неожиданно просияла, словно на ум ей пришла счастливая идея. — Я всё же поговорю с А-Сянем, А-Цин. Если я этого не сделаю, мы можем потерять две жизни — А-Сяня и А-Нина, а я этого вовсе не хотела бы. Вэнь Цин кивнула, признавая её правоту. — Рискни, А-Ли. Другого выхода, пожалуй, действительно нет. Иначе А-Нин так и не поправится окончательно, а Вэй Усянь наверняка скончается раньше времени. — Я этого не допущу, — решительно ответила Яньли, и в это время Вэнь Нин открыл глаза. — Моя А-Ли так хороша… — прошептал он. — Потому что я счастлива, мой А-Нин, — улыбнулась Яньли. — Мы с А-Цин нашли средство спасти и тебя, и А-Сяня. — Поспи, — посоветовала Вэнь Цин. — Не трать пока сил на разговоры, А-Нин. — А-Цин права, — кивнула Яньли, нежно целуя своего возлюбленного. — Ступай к Вэй Усяню, если ты всё решила, А-Ли, — мягко произнесла Вэнь Цин. — А я побуду с А-Нином, попробую поставить ему иглы, это должно хоть немного помочь. — Мой А-Нин… — Яньли поцеловала любимого в лоб. — Он ведь не… — Она не хотела предполагать худшего. — Мы не допустим этого, А-Ли, — с какой-то особой нежностью сказала Вэнь Цин. Яньли обняла названую сестру, и слеза её упала на щёку Цюнлиня. Юноша снова открыл глаза. — А-Ли… — прошептал он. — Почему плачет моя А-Ли? Сестра ведь ничем не обидела мою А-Ли? — Вовсе нет, мой А-Нин, — улыбнулась Яньли своему возлюбленному, легонько целуя его в губы. — А-Цин никого не может обидеть. — Ступай, А-Ли, — вполголоса произнесла Вэнь Цин. — Я пока позабочусь об А-Нине. *       Яньли тихонько постучала в стену пещеры, где успел обосноваться Вэй Усянь. Тот в это время уже поплавал в соседней реке и наверняка должен был спать, но не спал. Пространство пещеры освещал небольшой талисман, а Вэй Усянь лежал, кутаясь в одеяло. Могло бы показаться, что он задремал, но Яньли отлично знала своего названого брата: заботясь о нём после наказаний матери, ссор с Цзян Чэном, или после ранений на ночных охотах, Яньли научилась понимать, когда Вэй Усянь спит глубоким сном, когда слегка дремлет, а когда лишь делает вид, что заснул. — А-Сянь… — прошептала Яньли. Вэй Усянь откликнулся не сразу. Он лежал, отвернувшись к стене, глаза его были закрыты, а по щеке катилась слеза. — Лань Чжань… — шептал он едва слышно.       Сердце Яньли сжалось от сострадания. Сколько же ему выпало, подумала она. Потеря родителей, жизнь на улице… А вечные наказания матери и болезненная привязанность Цзян Чэна вкупе с почти полным безразличием отца превратили как будто бы и счастливую и весёлую жизнь Вэй Усяня в Пристани Лотоса в немалое испытание. Потом — утрата золотого ядра, сопровождаемая адской душевной и телесной болью, несколько месяцев жизни во тьме и невозможность объясниться с самым близким человеком. Нет, довольно. Матери больше нет, А-Чэн, заполучив в супруги того, с кем наверняка будет счастлив, перестанет настаивать на присутствии рядом А-Сяня, так что тому ничто более не должно помешать быть счастливым. — А-Сянь… — прошептала она снова. — Шицзе? — отозвался Вэй Усянь, смаргивая слёзы. — Что-то с А-Нином? Ему хуже? — Нет, нет, А-Сянь, — покачала головой Яньли. — Не лучше пока что, но и не хуже. Но я пришла поговорить не об А-Нине, точнее, не только об А-Нине. — Шицзе хочет взять А-Нина в мужья? — улыбнулся Вэй Усянь, зная, что Яньли успела полюбить Вэнь Нина. Яньли кивнула. — А-Сянь прав, мы с А-Нином успели полюбить друг друга, и я действительно хотела бы, чтобы он стал отцом моих детей, но я пришла к А-Сяню, чтобы поговорить о… — Она неожиданно закрыла лицо руками и зарыдала: — Столько боли… А-Сянь перенёс столько боли и молчал… Вэй Усянь понял её мгновенно. — Но мог ли я иначе, шицзе? Расскажи я обо всём А-Чэну, в нём слишком явно заговорило бы всё, что он унаследовал от госпожи Юй, его гордость была бы ранена навсегда. Кто знает, не создало бы это настоящую пропасть между нами? А-Чэн и без того любил меня пополам с жуткой ревностью… — Это ранило А-Сяня? — осторожно спросила Яньли. — Впрочем, ревность ведь ранит всегда. Поистине безобразное чувство. — Но к чему этот разговор, шицзе? — Вэй Усянь сел на постели и внимательно посмотрел на неё. — Ты хочешь, чтобы я вернулся в Пристань Лотоса и всё рассказал А-Чэну? Но это лишь прибавит боли нам обоим. Да и как я вернусь теперь, когда на мне ответственность за целую деревню? А Цзян Чэн (мы оба это знаем) никогда не примет мирных Вэней к себе. Цзинь Цзысюань же будет их только презирать. Шицзе, если хочешь, расскажи всё А-Чэну в письме, ведь всё равно я вряд ли когда-нибудь снова вернусь в Пристань Лотоса. — Как и я, — ответила Яньли. — Я пережила там не меньше боли, чем ты и А-Чэн. Но я хочу сказать кое-что иное: мирным Вэням необходимо более надёжное пристанище, чем эта деревня на пропитанной тёмной энергией земле. И это пристанище — не Пристань Лотоса и не бывший Безночный Город, о нет, А-Сянь. — И… — Вэй Усянь уже догадывался, что предложит ему шицзе. В нём боролись сразу несколько чувств: любовь, отчаяние, неверие, надежда. — Рана А-Нина зажила, благодаря А-Цин, но здесь нет лекарств, необходимых, чтобы вернуть ему силы. Ты любишь Ханьгуан-цзюня, а А-Цин искренне любит старейшину Ланя, мечтая, чтобы тот усыновил А-Нина. Старейшина Лань бы принял и полюбил А-Цин и А-Нина, и А-Юаня с бабушкой Вэнь, я это знаю. Если потребуется, я вступлюсь за них, за тебя, мы все четверо учились в Облачных Глубинах, а моё слово, как старшей сестры главы ордена Цзян, хоть что-то да значит. — Лань Чжань… — Вэй Усянь закрыл лицо руками и заплакал. — Он хотел, чтобы я пошёл с ним, но я сам ведь оттолкнул его… Яньли утешительно улыбнулась: — Тогда тебя удерживал долг перед А-Чэном, но сейчас, когда у А-Чэна есть Цзинь Цзысюань, сомневаюсь, что А-Чэн даже вспомнит о нас с тобой. Скажи я ему, что хочу принять монашество или уйти на гору к Баошань-санжэнь, он бы лишь пожелал мне счастья. Теперь, когда А-Чэн счастлив, он наверняка и тебе не станет напоминать о долге перед орденом Цзян, А-Сянь. А если станет — что ж, я попытаюсь уговорить его. Вэй Усянь вздохнул. — А если Цзян Чэн обрушится уже на шицзе — за то, что шицзе стала сестрой Вэнь Цин и невестой Вэнь Нина? — Сейчас речь не об А-Чэне, А-Сянь, — заметила Яньли. — Сейчас мы говорим о тебе и о Ханьгуан-цзюне. Если мы найдём приют у Ланей, это принесёт счастье всем нам. И А-Цин, которая будет счастлива со старейшиной Ланем. И нам с А-Нином, которого мы сможем вылечить окончательно. И бабушке Вэнь с А-Юанем, и всем остальным мирным Вэням, чью жизнь сейчас едва ли можно назвать счастливой, хоть мы и приложили все силы, чтобы обустроить их здесь, как можно лучше, и тебе, А-Сянь, ты ведь настрадался уже достаточно. В самом деле, какой долг может связывать тебя с орденом Цзян, если ты, с одной стороны, отдал А-Чэну своё золотое ядро, а с другой — позаботился о моём счастье? Нет, А-Сянь, ты уже сделал всё, что в твоих силах, теперь моя очередь позаботиться о тебе. — И что же шицзе мне посоветует? — спросил Вэй Усянь, всё ещё не без грусти. — Вначале объясниться с Лань Чжанем, а потом просить приюта в Облачных Глубинах, или наоборот? — Он задумался и решил: — Скорее всего, лучше первое. Если шицзе возьмёт на себя все хлопоты, это будет чересчур, всё же. Ступай к А-Нину и Вэнь Цин, шицзе. Яньли кивнула: — А-Сянь прав. Мне надо к ним обоим, так как, пока у нас нет необходимых лекарств, А-Нина поддерживает лишь наша духовная энергия — А-Цин и моя.       Как только она вышла, Вэй Усянь написал письмо, в котором описал всё, что произошло после эпизода на горе Байфэн, и, вознеся краткую молитву богу счастья, с помощью магии послал это письмо Лань Ванцзи. Шицзе права, чем бы ни закончился разговор с Лань Ванцзи, объясниться им следовало уже давно. *       Цзян Чэн и Цзинь Цзысюань тем временем действительно сблизились и проводили время так весело, как только это было возможно после недавно окончившейся войны. Цзинь Цзысюань вначале робел Цзян Чэна, опасаясь, что тот станет вымещать на нём гнев за то пренебрежение, что Цзинь Цзысюань некогда выказывал к его сестре, но этого не случилось. Цзян Чэн лишь добродушно посмеивался над Цзинь Цзысюанем, по временам пугая необходимостью научиться работать руками и привыкнуть к юньмэнской кухне, немыслимой без перца и пряностей. Как ни странно, работать руками Цзинь Цзысюань привык быстро, и охотно помогал Цзян Чэну восстанавливать Пристань Лотоса не хуже, чем это бы делал Вэй Усянь, а грубоватый юмор Цзян Чэна даже стал ему нравиться. Крепкое сладкое вино из лотосов, выпитое на брачной церемонии в Пристани Лотоса, впечатлило Цзинь Цзысюаня едва ли не больше, чем самые утончённые ланьлинские вина. Когда же дело дошло до первого уединения друг с другом, Цзян Чэн открылся и подался навстречу Цзинь Цзысюаню так легко и естественно, позволив обнять себя бёдрами и целовать без конца, что сам этому удивился, засмеявшись едва слышно. — Хотел бы я знать, что сказала бы моя мать на то, что я сделал тебя своим супругом, а не ты — мою сестру, точнее, ты сделал меня своим… — Не вспоминай о госпоже Юй, тебе ведь от этого больно, — мягко посоветовал Цзинь Цзысюань, лаская Цзян Чэна и одновременно делясь с ним духовной энергией, что увеличивало обоюдную сладость, за что Цзян Чэн был вдвойне ему благодарен. — Но если уж мы вспомнили о твоей сестре, то где сейчас она и твой шисюн? С тех пор, как мы зажили здесь вместе, ты и не вспоминал о них обоих. Ты не думаешь, что что-то могло случиться? Цзян Чэн слегка улыбнулся: — Моя сестра вовсе не так безответственна, чтобы заставлять меня о ней тревожиться. Она регулярно слала мне известия после всего случившегося на горе Байфэн. Видишь ли, им с Вэй Усянем с чего-то пришло в голову спасать остатки клана Вэнь из лагеря для пленных. Хотя, я догадываюсь, почему. Видимо, их обоих неприятно впечатлил тот эпизод во время соревнования по стрельбе из лука, вот и… — Да, но это устроил мой отец, а не я, — смутился Цзинь Цзысюань. — Неужели твоя сестра могла подумать, что я стал бы… — Тебя я и не виню, — пожал плечами Цзян Чэн. — Я лишь сказал, что знаю, где сейчас сестра и Вэй Усянь. — Он хохотнул. — Твоя мать отчего-то была уверена, что все вокруг начнут сплетничать о том, что моя сестра и Вэй Усянь будут вместе, но ведь Вэй Усянь никогда и не мечтал сделать мою сестру своей невестой, любя её лишь братской любовью. Из писем сестры я узнал, что она успела полюбить Вэнь Цюнлиня и сделаться сестрой Вэнь Цин… — И ты не против? — осторожно спросил Цзинь Цзысюань. Цзян Чэн пожал плечами. — О Вэнь Цин я не могу сказать ничего дурного, как и о Вэнь Нине. Если сестра сейчас счастлива, если с Вэнь Нином ей лучше, чем могло бы быть с тобой, прости за прямоту, то я не против. Вот только Вэй Усянь… Его я при всём желании не понимаю. — В чём, мой А-Чэн? — мягко спросил Цзинь Цзысюань. — Ведь твой шисюн всегда был немного не таким, как все… — Да, но сейчас Вэй Усянь перешёл все границы, — проворчал Цзян Чэн, но Цзинь Цзысюань не позволил ему впасть в гнев, умело лаская, и молодой глава Цзян добавил куда спокойнее, чем собирался: — Перестал носить меч, а эта его чёрная флейта только пугает… — Но ведь Вэй Усянь ни разу не сделал дурно ни тебе, ни ордену Цзян, — мягко напомнил Цзинь Цзысюань. — Ни единожды с тех пор, как стал носить флейту вместо меча. — Пусть так, но Вэй Усянь с тех пор стал скрытен, — вздохнул Цзян Чэн. — Как ни пытался я расспросить его, почему он перестал носить меч, Вэй Усянь либо молчал, либо отшучивался. Ни сестра, ни Вэй Усянь даже не были на нашей брачной церемонии… — А я только рад, что на ней не было никого, кроме нас двоих и нескольких адептов Цзян, — признался Цзинь Цзысюань. — Так уютно и просто, безо всей этой роскоши и излишеств. Да и видеть твою сестру мне, честно говоря, было бы совестно, я ведь действительно виноват перед нею за своё высокомерие. А Вэй Усянь… Он был по-своему прав, когда ударил меня в Облачных Глубинах. — Положим, ты прав, — согласился Цзян Чэн, — но ведь твои отец с матерью тоже отсутствовали, когда мы совершали три поклона… — Ты думаешь, они всё ещё недовольны нами? — спросил Цзинь Цзысюань, чуть улыбаясь. — А я и в этом склонен видеть лучшее, ведь тот день был только нашим с тобой и более ничьим. — Он понизил голос до мягкого шёпота: — Ты уже сделал меня счастливым, позволь и мне сделать счастливым тебя, мой А-Чэн.       Цзян Чэн уже хотел было нырнуть в его объятия и позволить делать с собой всё, что тот пожелает, так как знал, что Цзинь Цзысюань нипочём не ранит его, когда в приоткрытое окно спальни влетел свиток, запечатанный заклинанием — это было послание от Яньли. — Письмо от сестры? — удивился Цзян Чэн. — Сейчас, среди ночи? — Может, это нечто действительно важное? — предположил Цзинь Цзысюань. — Прочти, А-Чэн.       Цзян Чэн развернул свиток, но не стал читать вслух, хотя читал весьма внимательно. Цзинь Цзысюань вначале с интересом, а затем с тревогой наблюдал, как выражение лица Цзян Чэна меняется с удивлённого на гневное, а с гневного на скорбное. — Вэй Усянь! — воскликнул, окончив чтение письма, Цзян Чэн, и так ударил кулаком по кровати, что та не треснула лишь чудом. — Что такое, А-Чэн? — Цзинь Цзысюань неслышно подошёл сзади и обнял своего супруга за плечи, порадовавшись, что на пальце Цзян Чэна сейчас нет Цзыдяня. Цзян Чэн, со вздохом позволил Цзинь Цзысюаню уложить себя обратно в постель, согреть и успокоить нежными прикосновениями ладоней. — Вэй Усянь рассказал сестре о том, о чём столько времени не хотел поделиться со мной… — грустно сказал Цзян Чэн, понемногу смягчаясь под поцелуями любимого. — О чём, мой А-Чэн? — нежно спросил Цзинь Цзысюань, унимая гнев любимого ласками, противостоять которым было просто невозможно. — Золотое ядро… — прошептал Цзян Чэн. — То золотое ядро, что сейчас во мне, принадлежит Вэй Усяню… Понимая, что больше ему не с кем поделиться, он рассказал Цзинь Цзысюаню обо всём, что прочёл в письме сестры. — Но ведь Вэй Усянь хранил молчание из любви к тебе, — нежно произнёс Цзинь Цзысюань. — Позволь ему уйти. Он исполнил долг по отношению к тебе, заплатил своим золотым ядром за смерть твоих родителей. Да и зачем тебе Вэй Усянь, если теперь мы вместе? Мой А-Чэн больше не будет один, никогда. — Он накрыл губы Цзян Чэна поцелуем. — Твоя мать совершила ошибку, не заключив помолвки между тобой и мной, но бог судьбы это исправил… — Не говори мне о матери, — прошептал Цзян Чэн, — иначе меня истерзают кошмары… — Не стану, мой А-Чэн, — пообещал Цзинь Цзысюань, обнимая его. — Ты не держишь на меня зла за то, что я тебя похитил? — улыбнулся Цзян Чэн. — Тогда, на горе Байфэн… — После того, как ты сделал меня по-настоящему счастливым? — тихо засмеялся Цзинь Цзысюань. — Я благодарю Небо за тот день. *       День клонился к вечеру и Лань Ванцзи уже собирался спать, когда получил письмо от Вэй Усяня с просьбой прибыть на гору Луаньцзан для разговора, и, не размышляя, отправился туда. Сичэнь, знавший всё о чувствах своего брата и видевший его состояние после возвращения с горы Байфэн, только молча пожелал ему счастья, дав себе слово, что поддержит Лань Ванцзи, чем бы ни закончилось его путешествие.       В деревне на горе Луаньцзан спали почти все, но всё же не все. Не спали Вэнь Цин и Яньли, которые по мере сил поддерживали жизнь Вэнь Нина, так как тот был всё ещё слаб и почти не приходил в сознание, и Вэй Усянь, которого разговор с шицзе и письмо к Лань Ванцзи лишило последних остатков сна. К тому же, Вэй Усянь не мог не спросить у своей шицзе, давала ли та знать Цзян Чэну о том, где они сейчас, и обо всех их нынешних обстоятельствах, дабы глава Цзян не тревожился зря и не кинулся бы на их поиски. Когда Яньли ответила, что регулярно обо всём писала Цзян Чэну, это не прибавило Вэй Усяню спокойствия, так как ему теперь то и дело казалось, что Цзян Чэн вот-вот нагрянет на Луаньцзан и устроит скандал. Но, должно быть, тот был слишком счастлив с Цзинь Цзысюанем, чтобы вымещать свой гнев на Вэй Усяне и мирных Вэнях. Вэй Усянь вздохнул, признавая, что, возможно, это и к лучшему, что шицзе рассказала в своём письме Цзян Чэну всю историю о передаче золотого ядра. Шицзе сумела описать это в словах, способных смягчить гнев Цзян Чэна. А после разговора с ней Вэй Усянь решился, наконец, поговорить с Лань Ванцзи. Он бы сделал это уже давно, но прежде его держал рядом с Цзян Чэном последний приказ госпожи Юй. Скорее всего, обязанность беречь Вэней, не причинивших никому никакого вреда, точно так же удерживала бы Вэй Усяня от прямого разговора с Лань Ванцзи о чувствах к нему. Но нынешняя ситуация всё меняет. Вэнь Нин слаб, и помочь ему могут лишь в ордене Лань. Вэнь Цин мечтает быть с Лань Цижэнем, да и Юань уже в том возрасте, когда пора начинать учиться. Вэй Усянь вздохнул, поймав себя ещё на одной мысли. Если Вэнь Цин станет супругой Лань Цижэня, а он вступит в брак с Лань Ванцзи, то и Вэнь Нин, которого наверняка удастся спасти, и Лань Сичэнь станут его братьями, ещё лучшими, чем Цзян Чэн. Подумав обо всём этом, Вэй Усянь и решился написать Лань Ванцзи письмо, а там — будь, что будет… Из задумчивости Вэй Усяня вывели тихие шаги у входа в его пещеру. Вэй Усянь обернулся и увидел маленького Юаня. — Что такое, А-Юань? — спросил юноша, улыбаясь ему. Присутствие малыша словно разогнало тучи, заставив забыть всё — удары кнута госпожи Юй, гнев Цзян Чэна, всю боль операции по пересадке золотого ядра, невозможность до сих пор объясниться с Лань Ванцзи. Вэй Усянь взял Юаня на руки. — Почему ты не спишь? Тебе нездоровится? — Нет, Сянь-гэгэ, я здоров, — кротко ответил Юань. — Но что случилось с дядей Нином? Он уже столько дней лежит молча… Я хотел спросить тётю Цин или тётю Яньли, но они обе говорят только, что дяде Нину нужна тишина и покой… — Юань всхлипнул. — Тётя Яньли так добра, а тётю Цин я боюсь, когда тётя Цин сердится. А тётя Яньли… У неё такие печальные глаза… Почему, Сянь-гэгэ? Потому что дядя Нин нездоров? Вэй Усянь кивнул. — Они обе любят нашего Вэнь Нина, малыш, — ответил он. — Мы спасём его, непременно, не бойся. — Он погладил Юаня по голове. — Иди спать, бабушка ведь наверняка беспокоится.       Но Юань так крепко прильнул к Вэй Усяню, что тот мог только позволить ему положить голову к себе на колени. Все в деревне, не исключая и бабушку Вэнь с Вэнь Цин, знали, как любит малыш бывать у Вэй Усяня, и что тот никогда не обидит Юаня. К тому же, в пещере Фумо всегда было чисто, поэтому и бабушка Вэнь, и Вэнь Цин охотно позволяли Юаню бывать у Вэй Усяня и даже спать в его постели. Вынув Чэньцин, Вэй Усянь стал играть Юаню колыбельную, слышанную ещё от матери, но Юань ещё не успел даже задремать, когда занавеска, закрывавшая вход в пещеру Фумо, шевельнулась, и к ним тихо вошёл Лань Ванцзи. — Лань Чжань! — воскликнул Вэй Усянь, и, не спуская Юаня с рук, подскочил к нему и обнял. Юань протянул руку и погладил волосы и лобную ленту Лань Ванцзи. — Сянь-гэгэ, какой красивый гэгэ… — И спросил уже у Лань Ванцзи: — Можно и мне такую ленту, гэгэ? Пожалуйста! — Лань Чжань-гэгэ, — подсказал Вэй Усянь. Юань просиял и повторил: — Лань Чжань-гэгэ… — Мгм, — кивнул Лань Ванцзи. — А как зовут этого младшего? — Это наш А-Юань, — улыбнулся Вэй Усянь. — Племянник Вэнь Цин и Вэнь Нина.       Лань Ванцзи кивнул. Юань тем временем гладил его щёки, обнимал, с наслаждением ощупывал нефритовую подвеску на шёлковом бело-голубом поясе. Лань Ванцзи снял украшение и отдал Юаню. — Юаню хочется такую же подвеску, — признался тот вполголоса. — Можно? — Будет, — ответил Лань Ванцзи вполголоса, но так твёрдо, что Вэй Усянь одновременно и удивился, и затрепетал от надежды. — И подвеска, и лобная лента. Но А-Юань не сможет играть ими — только носить. — Пусть! — расцвёл счастливой улыбкой Юань. — Я буду их очень беречь, Лань Чжань-гэгэ… — А-Юаню пора спать, — напомнил Вэй Усянь. Он всё же сыграл малышу на Чэньцин колыбельную своей матери, и когда Юань крепко заснул, не выпуская из рук нефритовой подвески Лань Ванцзи, тот спросил: — Вэй Ин, это правда? Всё, о чём ты писал в письме? Вэй Усянь кивнул. — От начала до конца, Лань Чжань. Теперь, когда у А-Чэна есть Цзинь Цзысюань, обещание, данное госпоже Юй уже не держит меня рядом с моим шиди. Я отдал Цзян Чэну самое драгоценное, что у меня было, а Цзинь Цзысюань с его сильным золотым ядром защитит Цзян Чэна ещё лучше, чем я. На меня ведь и без того уже косились за то, что я не ношу меча и не брезгую путём тьмы. Но дело ведь не только во мне, Лань Чжань… — Я знаю, — кивнул Лань Ванцзи. — Вэнь Цюнлинь упал с высоты и получил серьёзную травму. — Именно так, — подтвердил Вэй Усянь. — Вэнь Цин и шицзе смогли заживить его рану, но Вэнь Нин всё ещё нездоров, и Вэнь Цин говорит, что окончательно поставить его на ноги могут только в Облачных Глубинах. К тому же, шицзе полюбила Вэнь Нина и очень хотела бы вступить с ним в брак. Не выходить же шицзе за живого мертвеца, если Вэнь Нина не станет. Да и Вэнь Цин слишком любит своего брата, как и А-Юань. Лань Ванцзи проницательно взглянул на Вэй Усяня. — Вэй Ин хотел сказать что-то ещё, верно? — Именно так, Лань Чжань, — подтвердил Вэй Усянь. — Это напрямую касается уже нас с тобой и твоего дяди. Мы говорили с Вэнь Цин, и она призналась мне, что очень хотела бы быть со старейшиной Ланем. Я не знаю точно, любит ли Вэнь Цин твоего дядю, или дело в другом. Возможно, Вэнь Цин с твоим дядей просто спокойно, или она хотела бы быть с ним ради Вэнь Нина, бабушки Вэнь и А-Юаня… Лань Ванцзи кивнул. — Дева Вэнь Золотые Руки была бы дяде наилучшей парой из всех возможных. К тому же, дядя не станет отказывать в приюте мирным людям. Лишние руки не помешают, ведь Облачные Глубины нужно восстанавливать, и ордену Лань нужны те, кто умеет работать на земле. Но мой Вэй Ин… — Он вздохнул и положил руку поверх руки Вэй Усяня. — Столько боли, и мой Вэй Ин молчал… Вэй Усянь печально улыбнулся: — Мне не впервой терпеть боль, Лань Чжань. Спасибо годам жизни на улице и госпоже Юй… — Если бы я знал, что творит с тобой эта женщина… — Лань Ванцзи побледнел. — Я задушил бы её собственными руками… Вэй Усянь тихо засмеялся плачущим смехом. — И что бы это дало, Лань Чжань? Цзян Чэн бы возненавидел тебя окончательно и из мести убил бы тебя самого, а то и нас обоих, на месте, да и шицзе это сделало бы несчастной… Прошу, не будем о госпоже Юй, её ведь нет в живых. — Ты прав, — кивнул Лань Ванцзи. — Но, клянусь, я отсеку себе правую руку, если А-Юань хотя бы единожды испытает на себе удар ферулы или встанет на колени в Храме Предков в наказание. Ни он, ни ты, больше никогда… — Но и не ты, мой Лань Чжань, — прошептал Вэй Усянь. — Я не прощу себе, если… — Довольно об этом, Вэй Ин, — сказал Лань Ванцзи нежно, но непреклонно. — Время дорого, Вэнь Нина нужно спасать. Идём. Речь о счастье моего дяди, о судьбе мирных Вэней, о будущем маленького Юаня и о нас с тобой. Мне нужно ещё поговорить с Вэнь Цин. — Да, ты прав, — кивнул Вэй Усянь, беря Юаня на руки, но Лань Ванцзи вполголоса, чтобы не разбудить малыша, сказал: — Позволь мне понести А-Юаня. Ты ослаб после потери золотого ядра, и тёмные практики отнюдь не прибавили тебе сил. Вэй Усянь вздохнул, передавая Юаня Лань Ванцзи. — Лань Чжань, но ведь у меня не было выбора. Я должен был отомстить, должен был как-то помогать Цзян Чэну, должен был оберегать здесь мирных Вэней и шицзе… — Я знаю, Вэй Ин, но ведь путь тьмы разрушителен, и если ты не откажешься от него, однажды он окончательно подорвёт твоё здоровье, душевное и телесное. К тому же, тёмные практики ведь запрещены в ордене Лань. Теперь я лучше, чем когда-либо, понимаю, что этот запрет — только к лучшему. — Я знаю об этом запрете, Лань Чжань, но… — Вэй Усянь помедлил. — Это означает, что я должен буду отказаться от совершенствования навсегда? — К чему тебе путь, разрушающий и тело, и душу? — шептал Лань Ванцзи горячо и убедительно. — Мы с дядей непременно узнаем у Вэнь Цин, нет ли возможности найти для тебя иной способ совершенствоваться, отличный от тёмного пути. Не может быть, чтобы не существовало вовсе никакого способа компенсировать отсутствие золотого ядра. — Твой дядя… — вздохнул Вэй Усянь. — А если он просто не захочет видеть ни меня, ни Вэнь Цин? — Этого не будет, — заверил его Лань Ванцзи. — Дяде известно, что ты спас меня в пещере черепахи-губительницы, а в ордене Лань знают, что такое благодарность.       Вэй Усянь безмолвно вознёс молитву матери с отцом, прося поспособствовать их с Лань Ванцзи счастью, ибо больше помочь им было некому, и оба направились к Вэнь Цин, Яньли и Вэнь Нину.       Лань Ванцзи тихонько постучал в дверь хижины, одной из самых уютных в деревне, возведённых Вэй Усянем, пусть и наскоро, но тщательно и с любовью, для шицзе, Вэнь Цин и Вэнь Нина. Там мягко светился талисман, разгоняющий темноту тёплым светом, не тревожившим лежащего на постели Вэнь Нина. Вэнь Цин вполголоса произнесла: — Войдите. — Шицзе, сестрица Цин, это мы с Лань Чжанем и А-Юанем, — негромко произнёс Вэй Усянь. Вэнь Цин кивнула. Лань Ванцзи, передав маленького Юаня на руки Вэй Усяню, подошёл к Вэнь Нину и внимательно посмотрел на него. — Вэнь Цюнлинь так бледен, — сказал Лань Ванцзи вполголоса. Вэнь Цин печально кивнула. — Мы с А-Ли делаем всё, что можем, но одних игл и целительных заклинаний недостаточно, чтобы набраться сил, А-Нину нужны снадобья, которые есть только в Облачных Глубинах. — Мгм, — кивнул Лань Ванцзи. — Тогда необходимо пойти к дяде и брату и рассказать им всё. Дядя и брат не отвергнут мирных людей, просящих приюта, а я поручусь за Вэй Усяня. — Если для того, чтобы Лани приняли остатки Вэней под свой кров, мне необходимо будет отказаться от тёмных практик, я это сделаю, — пообещал Вэй Усянь. — Даю слово, Лань Чжань. — Ты прав, Вэй Усянь, — неожиданно поддержала его Вэнь Цин. — Отказаться от пути тьмы тебе действительно будет нужно. Тёмный путь далеко не безвреден с медицинской точки зрения, а если старейшина Лань примет тебя и согласится сделать меня своей супругой, я подарю наследников ордену Лань и смогу однажды найти для тебя средство, чтобы компенсировать утрату золотого ядра без применения тёмных практик. — Это будет весьма разумно, — согласился Лань Ванцзи. — А мы с Вэй Ином, пока Вэнь Цюнлинь будет выздоравливать, будем заботиться об А-Юане. — Благодаря нашей с А-Ли помощи, А-Нин ещё жив, но крайне слаб, — вздохнула Вэнь Цин. — Если просить помощи в Облачных Глубинах, то это нужно сделать, как можно скорее.       Неожиданно Юань, до сих пор спавший на руках у Лань Ванцзи, открыл глаза, возможно, чувствуя общее волнение, и коснулся рукой щеки Вэнь Нина, который сейчас спал. — Дядя Нин такой бледный и холодный… — прошептал Юань испуганно. — Тётя Яньли и тётя Цин смогут спасти дядю Нина? — Мы не допустим, чтобы с твоим дядей случилась беда, А-Юань, — твёрдо пообещал Лань Ванцзи. — Но и ему, и тебе сейчас нужно спать. Когда ты откроешь глаза, твой дядя уже будет в полной безопасности, а ты будешь носить ленту с облаками и нефритовую подвеску, которые тебе пришлись так по душе. — И Сянь-гэгэ тоже будет носить такие? — улыбнулся Юань. — Мгм, — кивнул Лань Ванцзи. — И он, и тётя Цин, и сестра Яньли — все. Услышав это, Юань счастливо улыбнулся и вскоре уже крепко спал. Лань Ванцзи сбросил с себя тёплый плащ, в который были вплетены нити светлой ци, и сказал: — Заверните Вэнь Нина в этот плащ и отправимся в Облачные Глубины. Чем скорее, тем лучше. Но пусть Дева Вэнь сначала скажет всем, что нам нужно идти, — посоветовал он. — А я пока создам талисман перемещения, способный переправить всех, живущих здесь, в Облачные Глубины. Это займёт некоторое время, но не слишком много. Вэнь Цин кивнула, начертив на лбу Вэнь Нина талисман, придающий сил, и бережно завернула брата в плащ Лань Ванцзи. — Я подержу Юаня, чтобы у тебя были свободны обе руки, Лань Чжань, — произнёс Вэй Усянь, бережно беря малыша на руки, а Яньли добавила: — Скажи всем, что нам пора, А-Цин, а я пока буду передавать А-Нину духовную энергию, чтобы поддержать его жизнь. — Она мягко коснулась руки Вэнь Цин. — Всё будет хорошо, непременно.       Вэнь Цин благодарно кивнула ей и отправилась предупредить всех остальных, что необходимо отправляться в путь. Пока Вэнь Цин отсутствовала, Лань Ванцзи успел создать достаточно сильный талисман перемещения, а Яньли передала Вэнь Нину достаточно духовной энергии, чтобы он смог легко перенести путешествие в Облачные Глубины. Вэнь Цин хотела было сама поднять брата на руки, но Яньли тут же пришла ей на помощь. — Позволь и мне, А-Цин, вдвоём нам будет легче. Они бережно подняли Вэнь Нина вместе. Вэй Усянь тоже хотел помочь им, но Вэнь Цин этого ему не позволила. — Лучше держи А-Юаня, — сказала она. — Он хорошо спит у тебя на руках.       Вэй Усяню пришлось согласиться. Он чувствовал некоторую слабость в последнее время. Золотого ядра у него больше не было, а тёмный путь, пусть и незаметно, но отнимал силы тела и духа, хотел того Вэй Усянь или нет. Лань Ванцзи обнял Вэй Усяня за плечи, и все вместе шагнули в портал, открытый талисманом Второго Нефрита. В следующий момент они уже были у врат Облачных Глубин. Дежурный адепт не без удивления окинул взглядом всех спутников Лань Ванцзи, не исключая Вэй Усяня и Вэнь Цин, и спросил, впрочем, без всякой враждебности: — Кого Ханьгуан-цзюнь привёл в Облачные Глубины? — Будущих членов семьи Лань, — твёрдо ответил Лань Ванцзи. — Доложи обо мне дяде и брату. Адепт поклонился и ненадолго ушёл. *       Цижэнь нахмурился, видя приведённых среди ночи племянником гостей, но вид стариков и женщин, в особенности, бабушки Вэнь, по-своему красивой, несмотря на годы, бледного, едва живого Вэнь Нина, сохранившей достоинство и красоту, несмотря на все испытания, Вэнь Цин и хорошенького Юаня на руках у Вэй Усяня, пробудил в нём сострадание. Поручив адептам разместить всех прибывших в Облачных Глубинах, а Вэнь Нина как можно скорее отправить к целителям (Вэнь Цин и Яньли отказались его покидать и последовали за адептами, несущими Вэнь Нина на руках, в медицинский павильон), сказал Лань Ванцзи и Вэй Усяню: — Идёмте в мои покои. Нам нужно о многом поговорить.       Налив себе и Лань Ванцзи с Вэй Усянем чаю, Цижэнь сел за столик, ещё раз внимательно посмотрел на них обоих, а с особенным умилением — на маленького Юаня, которого взял теперь на руки Лань Ванцзи, и сказал Вэй Усяню: — Я знаю, что обязан тебе жизнью Лань Чжаня, и, признаюсь, я не раз укорял себя, что не потребовал от Цзян Фэнмяня отпустить тебя в Облачные Глубины, но что случилось после? Почему ты стал использовать путь тьмы? Госпожа Цзинь до сих пор уверена, что это именно ты виновен в расстройстве помолвки своей шицзе с её сыном. Я знаю своего племянника лучше, чем он сам, успел узнать тебя, пока ты учился здесь, я давно знаю, что вы оба любите друг друга… — Не только мы с Лань Чжанем, — решился прервать его Вэй Усянь. — Вэнь Цин тоже мечтает быть со старейшиной Ланем, верит, что старейшина Лань будет добр к Вэнь Нину. Не гоните их и А-Юаня, возьмите к себе, прошу. Я сделаю ради этого всё, что угодно, кроме того, чтобы расстаться с Лань Чжанем… — Он вскочил, но чувствуя, что от волнения кружится голова, упал в объятия Лань Ванцзи. — Юноша, не горячись. — Лань Цижэнь успокоительно тронул его плечо и взял Юаня из рук Лань Ванцзи. — Я не говорю, что не принял их, не требую, чтобы ты расстался с Лань Ванцзи — к чему, если наследник у ордена Лань уже есть? И, конечно, я устрою судьбу всех, кого ты привёл: А-Юань будет учиться, Вэнь Нина мы спасём, твою шицзе, когда он будет здоров, я также не собирался отсылать прочь, а взять в супруги Вэнь Цин было бы вполне счастливой идеей. Но расскажи мне всё, от начала до конца, не умалчивая ни о чём. Я обещаю, что не стану осуждать тебя.       Вэй Усянь вздохнул и, кусая губы, чтобы удержаться от слёз, рассказал Цижэню обо всём, что произошло после того, как он открыл глаза в Пристани Лотоса. Но когда он закончил своё повествование, выдержка ему изменила, и молодой человек беззвучно разрыдался. — Всё же эта Юй Цзыюань, похоже, была действительно безумна, — вздохнул Лань Цижэнь, гладя Вэй Усяня по волосам. — Возненавидеть тебя за собственную же недальновидность и бездеятельность? Кто мешал ей попросить помощи у клана Юй, ради союза с которым и был заключён их брак с Цзян Фэнмянем, или у клана Цзинь? Впрочем, ей же хуже. Смерть в ненависти наверняка даст весьма нелёгкое посмертие. Но здесь госпоже Юй некого винить, кроме себя… — Её последние слова ко мне прозвучали почти как проклятие, — прошептал Вэй Усянь. — Защищай Цзян Чэна любой ценой, иначе я найду тебя и убью, именно это и слышалось в прощальной фразе госпожи Юй. И потом… Потом, когда Вэни сбросили меня на гору Луаньцзан, только мысли о Лань Чжане помогали мне держаться. Лань Цижэнь сочувственно качнул головой. — О если бы Юй Цзыюань не связала тебя этим обещанием… Право, Цзян Ваньинь при его характере ничего бы не потерял, отпустив тебя в Гусу. Но в итоге всё сложилось к лучшему. — Он улыбнулся: — Выходит, что я у тебя в двойном долгу: ты спас А-Чжаня и принёс мне счастье в лице Вэнь Цин. — Он неожиданно притянул Вэй Усяня к себе и совершенно по-отечески поцеловал в лоб. — Не скорби, А-Ин. У тебя всё ещё впереди. Когда мы спасём А-Нина, Вэнь Цин обязательно отыщет для тебя способ вновь совершенствоваться, без использования тёмных практик. Ты уже и так не совсем здоров после того, как соприкоснулся с тьмой. Кстати, маленького Юаня тоже нужно будет показать целителям, когда он проснётся. Просто на всякий случай. Вэй Усянь едва заметно покачал головой. — Вэнь Цин заранее предупредила меня, что если я лишусь золотого ядра, то и… — Не спеши с выводами, — ободряюще улыбнулся Цижэнь. — В одиночестве Вэнь Цин действительно вряд ли смогла бы что-либо сделать для тебя, пересадив твоё ядро Цзян Ваньиню, но ведь здесь и сейчас к её услугам лучшие медицинские достижения. Мы ещё поговорим об этом, когда ты окончательно избавишься от следов тёмной энергии в своём теле. — Я помогу Вэй Ину в этом, — пообещал Лань Ванцзи. — Дядя позволит А-Юаню спать в одной комнате вместе с нами? — На кушетке за ширмой, — кивнул Цижэнь. — Завтра позаботимся о детской кроватке для А-Юаня.       Вэй Усянь просиял и, не удержавшись, обнял Лань Цижэня. Увидев юношу вблизи, тот поразился, как похудел и побледнел Вэй Усянь, и весь гнев Цижэня на его прежние шалости и на желание быть с Лань Ванцзи угас сам собой, уступив место искренней благодарности за спасение племянника. Цижэнь подумал и о Сичэне: после охоты на горе Байфэн Сичэнь не показывался в Облачных Глубинах, и о Цзинь Гуанъяо не было никаких вестей. Впрочем, подумал Цижэнь, если бы с Сичэнем что-то случилось, он бы уже знал. Проводив Лань Ванцзи и Вэй Усяня, Лань Цижэнь поспешил в целительский павильон к Вэнь Цин, Яньли и Вэнь Нину. *       Целители ордена Лань помнили и любили и Вэнь Цин, и Яньли, и Вэнь Нина, поэтому теперь заботились о нём с двойным усердием. Вэнь Цин и Яньли сияли, видя, как брат и возлюбленный задышал ровнее, с лица исчезла пугающая бледность, не покидавшая его прежде. — Через несколько дней юноша будет полностью здоров, — пообещали лекари Лань, похвалив Вэнь Цин и Яньли за самоотверженную помощь пациенту, ведь это именно она помогла Вэнь Нину сохранить жизнь.       Лань Цижэнь с нежностью посмотрел на всех троих, чуть коснулся руки Вэнь Нина, передав порцию духовной энергии, и очень мягко сказал Вэнь Цин: — С твоим братом всё будет хорошо. Пойдём, мне нужно поговорить с тобой. — Я не оставлю А-Нина, — пообещала Яньли. — Ступай, А-Цин. — Она улыбнулась Вэнь Цин так, словно молча желала ей счастья.       Цижэнь бережно взял руки Вэнь Цин в свои, и она впервые за всю свою жизнь ответила ему взглядом, полным не превосходства и колкости, какими всегда отвечала Вэнь Жоханю и всем остальным, а искренней нежности. — Мой Цижэнь, — прошептала она, — я сделаю для тебя всё, только не оставляй А-Нина, А-Юаня и бабушку, возьми их к себе. Я буду следовать всем правилам клана Лань до последнего, я присоединюсь к целительницам на женской половине ордена, я подарю тебе детей, много, столько, сколько ты захочешь. — Я сделаю всё, о чём ты просишь, — пообещал Цижэнь. — Мы будем вместе, Вэнь Жоханя, могшего помешать нашему счастью, потому что он удерживал тебя при себе, больше нет. Кто знает, — вздохнул старейшина Лань, — возможно, одной из причин, по которым Вэнь Жохань в своё время велел уничтожить Облачные Глубины было то, что он узнал, что ты полюбила меня, поэтому Вэни и не оставили здесь камня на камне в своё время. — И мой Цижэнь смог бы полюбить меня? — спросила Вэнь Цин осторожно. — Разумеется, — кивнул Лань Цижэнь. — Конечно, тебе придётся обуздать свою горячность, но нас с тобой всё же слишком многое роднит. Как и я, ты любишь новые знания, ценишь жизнь и семью. К тому же… — Цижэнь чуть улыбнулся. — Цансэ-санжэнь была ведь почти такой же. Нам вместе будет хорошо. — Но все другие кланы начнут смотреть на Ланей косо, если узнают, что мой Цижэнь приютил остатки семейства Вэнь, — осторожно напомнила Вэнь Цин. — Горстку крестьян и двух целителей? — снова слегка улыбнулся Цижэнь. — Напротив, это послужит укреплению репутации клана Лань, ведь я взял к себе остатки Вэней, дабы те трудились во искупление вины за разрушение Облачных Глубин. Таков будет официальный предлог, дабы не вызвать недовольства прочих кланов, а на самом деле члены твоей семьи ни в чём не будут нуждаться, Лань Ванцзи будет растить и обучать А-Юаня как сына, вот только… — Он ненадолго смолк и задумался. — Вот только чем помочь Вэй Усяню? Тёмные практики в ордене Лань запрещены, но если бы даже я ради него и закрыл в виде исключения глаза на этот запрет, это лишь навредило бы юноше, ведь использование тёмного пути однажды окончательно подорвало бы его здоровье. Вэнь Цин кивнула. — После пересадки золотого ядра Вэй Усяня главе ордена Цзян я немало думала над тем, как это можно было бы компенсировать, — призналась она. — Восстановить золотое ядро таким, как было прежде, в возрасте Вэй Усяня уже невозможно, но… Духовные каналы, по которым прежде текла светлая ци, а теперь циркулирует тёмная, в его теле сохранились, ведь верно? Что если бы нашёлся способ если не восстановить золотое ядро в теле Вэй Усяня, то… — Запустить заново в его теле ток светлой ци без золотого ядра? — понял Лань Цижэнь. — Но как, А-Цин? — С помощью точек скопления ци, куда я обычно ставлю иглы, чтобы её активизировать, — поняла вдруг Вэнь Цин, взглянув на Цижэня с искренней благодарностью, так как тот, вольно или невольно, но подсказал ей решение. — Пока что буду ставить иглы Вэй Усяню, чтобы поскорее избавить его тело от тёмной энергии, а затем — чтобы облегчить накопление светлой. Лань Цижэнь кивнул. — Не только иглы моей А-Цин. Снадобья Ланей для активизации в теле светлой ци тоже создавались недаром. А что если… — Цижэнь задумался, и в голову ему пришла спасительная мысль. — Точки скопления светлой ци в теле… Если создать новое золотое ядро более нет возможности, то почему бы не сформировать множество малых по всему телу? Вэнь Цин кивнула. — Это будет легче, чем сформировать обычное золотое ядро, и множество маленьких будет не так легко утратить, как одно. Кто знает, — улыбнулась она, — не будет ли такой способ даже совершеннее привычного нам с тобой? Даже если создать множество крохотных золотых ядер в теле Вэй Усяня и не удастся, всё равно светлая ци снова сможет течь в его теле. Пусть Вэй Усянь и не сможет более летать на мече и создавать заклинания, всё равно это даст ему долгую жизнь и крепкое здоровье, как у всех остальных заклинателей. — Благодарю тебя, — кивнул Лань Цижэнь. — Мне было бы очень больно знать, что Вэй Усянь, которому я обязан жизнью Лань Ванцзи (теперь позволить им быть вместе — мой долг), обречён жить, как обыкновенный человек. Сравнительно ранняя смерть Вэй Усяня ранила бы не только Лань Ванцзи, но и А-Юаня тоже… Вэнь Цин кивнула: — Вэй Усянь сделал для нас слишком много и пережил слишком много боли. Теперь мой долг как целительницы — помочь ему всем, что в моих силах. — В самом деле, — кивнул Лань Цижэнь. — Подумать, что я мог бы потерять А-Чжаня у Вэней и не встретить тебя… — Он привлёк Вэнь Цин к себе и легонько поцеловал в волосы. — Дождёмся полного выздоровления Вэнь Нина и устроим несколько брачных церемоний сразу: твою и мою, А-Ли и Вэнь Нина и А-Чжаня и Вэй Усяня. К тому времени, как твой брат встанет на ноги, гнев Цзян Ваньиня наверняка утихнет, он прибудет сюда как гость и сможет примириться с Вэй Усянем. — Я надеюсь на это, — вздохнула Вэнь Цин. — После того письма, которое А-Ли послала в Пристань Лотоса своему брату, тот так и не ответил, и А-Ли опасается, как бы Цзян Ваньинь не затаил обиду навсегда. — У юного Ваньиня есть возлюбленный и однажды это смягчит его сердце, — уверенно сказал Лань Цижэнь. — Но пока нам нужно сосредоточиться на полном выздоровлении А-Нина, моя А-Цин. Ведь это поистине чудо, что вам с А-Ли повезло спасти его. Ещё немного, и юноша мог бы погибнуть. — Это заслуга Вэй Усяня, — призналась Вэнь Цин. — А ещё больше — чутья А-Ли, ведь они оба оказались в лагере Вэней как нельзя более вовремя. А потом… — Она всхлипнула. — Знал бы мой Цижэнь, как А-Ли полюбила моего А-Нина! Сменяла меня у его постели, вместе со мной делала ему перевязки, делилась с ним духовной энергией… О Небо, я бы не желала лучшей супруги для А-Нина, да и он для А-Ли был бы куда лучшим супругом, чем Цзинь Цзысюань, который, говоря между нами, слишком пренебрегал ею. А вот Цзян Ваньиню я, пожалуй, помогу, ведь, несмотря на свой тяжёлый нрав, он благороден — мы успели узнать друг друга достаточно во время обучения в Облачных Глубинах. Мне известен способ, позволяющий зачать дитя в золотом ядре с помощью особой медитации, помогающей сконцентрировать жизненную энергию в золотом ядре. Этот способ, к тому же, помогает укреплению золотого ядра. Если Цзинь Цзысюань захочет, то тоже сможет пользоваться им в будущем. — Разумное решение, — одобрил Лань Цижэнь. — Но всё это — после, а пока, моя А-Цин, ступай отдыхать, ты ведь утомлена до последней степени, тебе нужен покой.       Вэнь Цин кивнула и удалилась. Оставшись один, Цижэнь задумался. Ведь всего этого могло бы и не быть: Вэнь Цин — его невеста, Вэнь Нин — его приёмный сын, а А-Юань, выходит, приёмный внук. Цзян Яньли теперь также член семьи Лань, если он принял Вэнь Нина, а идти им с сестрой действительно больше некуда. Что ж, всё к лучшему. — Дядя… — услышал Цижэнь негромкий голос старшего племянника, выведший его из мыслей. — А-Хуань? — удивился старейшина Лань, увидев рядом с Сичэнем Мэн Яо. — Скажи мне, где ты пропадал после охоты на горе Байфэн? И почему ты вернулся не один? — Всё дело в А-Яо, дядя, — пояснил Сичэнь. — Госпожа Цзинь, рассердившись на то, что Цзинь Цзысюань покинул орден Цзинь ради Цзян Ваньиня, в очередной раз обругала А-Яо и велела ему убираться из Башни Золотого Карпа, а глава ордена Цзинь не нашёл нужным этому воспрепятствовать. При этом оказался и Не Минцзюэ, сказавший, мол, я предупреждал, что из идеи Мэн Яо присоединиться к ордену Цзинь ничего не выйдет.       Сичэнь помрачнел и Цижэнь, поняв, что после этого, похоже, случилось нечто дурное, положил руку племяннику на плечо и сказал, как можно мягче: — Что произошло, А-Хуань? Расскажи мне всё. Сичэнь вздохнул и продолжил: — А-Яо набросился на Не Минцзюэ. И если бы я не вмешался, всё могло бы закончиться очень печально… — Он помедлил: — А-Яо набросился на Не Минцзюэ со столь явным намерением снести ему голову, что его меч в итоге, как бы удивительно это ни звучало, оказался сильнее Бася. Должно быть, гнев придал мощи оружию А-Яо. Не Минцзюэ после этого пригрозил, что и близко не подпустит А-Яо ни к Не Хуайсану, ни к Нечистой Юдоли. А-Яо впал в ярость и поклялся убить Не Минцзюэ. Гнев А-Яо еле-еле погас, когда я обнял его и увёл с собой. Мы несколько дней путешествовали вдвоём, пока я окончательно не убедил А-Яо отказаться от мести, забыть и об ордене Не, и об ордене Цзинь, убедил, что в ордене Лань, рядом со мной, он найдёт счастье. Я прошу дядю принять нас… Цижэнь не ответил племяннику, но устремил испытующий взгляд на Мэн Яо. — Всё, что говорил мой племянник — правда, юноша? — Слово в слово, старейшина Лань, — подтвердил Мэн Яо, вслед за Сичэнем опускаясь на колени. — Глава ордена Не действительно мог погибнуть от моей руки, но этого не произошло. Если нужно, чтобы я принял наказание за попытку лишить жизни главу ордена Не, пусть будет так, только позвольте нам с Сичэнем быть вместе.       Цижэнь снова задумался. Если отказать, то Мэн Яо уйдёт, со временем наверняка свяжется с не самыми достойными людьми и наверняка натворит бед, а А-Хуань вполне может вернуть Мэн Яо к свету. — Хорошо, — вздохнул Цижэнь. — Но запомни, Сичэнь, с этого момента вся ответственность за Мэн Яо как за твоего партнёра по самосовершенствованию и нового члена ордена Лань лежит целиком на тебе. — Я понимаю, дядя, — кивнул Сичэнь. — Ступайте, — кивнул Цижэнь, намереваясь снова пойти к Вэнь Нину и побыть рядом с ним и с Яньли, чья преданность также очень трогала Цижэня. * Яньли улыбнулась вошедшему Цижэню. — Старейшина Лань, А-Нин уже приходит в сознание надолго, — вполголоса сказала она. — Мы беседуем, он узнаёт А-Цин, кушает с прежним аппетитом. — У А-Ли сила характера матери и доброта отца, — мягко ответил Цижэнь. — Вы с А-Нином станете прекрасной парой, лучшей в Поднебесной. — Как и старейшина Лань с А-Цин, — улыбнулась Яньли. — Лекари вскоре позволят А-Нину встать, и мы сможем гулять в саду вместе. — А-Ли тоже следовало бы отдохнуть, — посоветовал Цижэнь. — А-Ли ведь наверняка не спала уже давно. — Эту ночь я проведу подле А-Нина, старейшина Лань, — решила Яньли. — К завтрашнему утру, если всё будет хорошо, мы впервые сможем выйти на прогулку. Неожиданно Вэнь Нин открыл глаза и улыбнулся. — Наставник Лань… До этого всё было, как во сне, но… Это вправду мне не снится? Я мечтал, чтобы наставник Лань заменил мне отца… — Так и будет, А-Нин, совсем скоро мы разделим счастье, — пообещал Цижэнь. — Ты станешь супругом А-Ли, а я — твоей сестры. — Мне казалось, что А-Ли… Моя А-Ли — ещё один чудесный сон, но А-Ли всегда была рядом, она спасла меня, как и сестра… Яньли поцеловала Вэнь Нина в лоб и вновь обратилась к Цижэню: — Цзинь Цзысюань считал меня слабой заклинательницей, мать уделяла моему обучению не слишком много внимания, но, ухаживая за А-Нином, я подумала, что было бы неплохо научиться лекарскому искусству и посвятить себя врачеванию на женской половине ордена Лань… Цижэнь смотрел на Яньли одобрительно, и, ободрённая этим, она продолжала: — К тому же, я люблю готовить и с удовольствием освоила бы ланьскую кухню. — Похвальные желания, А-Ли, — кивнул Цижэнь. — Мы в ордене Лань только приветствуем умение как можно меньше полагаться на слуг и как можно больше уметь по хозяйству. Что ж, я оставлю вас с А-Нином пока. Он тихо вышел, мягко улыбаясь обоим. — А-Ли… — прошептал Вэнь Нин, когда они остались наедине. — Сестра нередко бывала резка со мною, а моя А-Ли, никогда… — Мой А-Нин, моё сокровище… — прошептала Яньли. — Не трать силы на разговоры пока. Скоро ты встанешь на ноги, мы будем совершенно счастливы, обещаю тебе.       В этот момент вошёл один из лекарей Лань, ухаживавший за Вэнь Нином, напоил его снадобьем, придающим сил, и неожиданно низко поклонился Яньли. Должно быть, преданность невесты юному Цюнлиню тронула и его. *       Вэнь Цин, как оказалось, тоже не спала, ожидая Цижэня. Придя, тот отвёл Вэнь Цин в свои покои и позволил ей лечь рядом, обняв. В прикосновениях Цижэня не было страсти, но нежности было столько, что она превосходила любую страсть. — Мой Цижэнь не хотел бы обласкать меня? — рискнула спросить Вэнь Цин. — Сейчас это несвоевременно, — мягко ответил Цижэнь. — Ты утомлена, А-Цин, тебе нужен покой, и я не стану ласкать тебя прежде, чем ты попросишь. — Мой Цижэнь спас А-Нина, — расплакавшись от облегчения, прошептала Вэнь Цин. — Моя резкость ранила А-Нина, я это видела, а А-Нину нужен был нежный отец, всегда был нужен, а мой Цижэнь умеет быть нежным. Если мой Цижэнь полюбит А-Нина, как отец, я отдам моему Цижэню всё, мои знания будут принадлежать ордену Лань, я подарю моему Цижэню детей, столько, сколько пожелает мой Цижэнь… Цижэнь улыбнулся: — Я буду с моей А-Цин из любви, даже если у нас не будет детей. Вэнь Цин ответила ему грустной улыбкой. — Моему Цижэню следовало бы сказать — из сострадания… — Сострадание послужит более надёжной основой для любви, чем страсть, моя А-Цин, — ответил Цижэнь. — Я не знаю, за что ты могла полюбить меня, но я люблю тебя за доброе сердце, мудрость и готовность прийти на помощь везде и всегда. — Я люблю моего Цижэня в точности за то же самое, — призналась Вэнь Цин. — Мой Цижэнь строг, но добр и нежен в душе, как и я. Мой Цижэнь полюбит детей, которых я подарю моему Цижэню? Признаться, я создала способ зачать и выносить дитя в золотом ядре просто потому, что уже не надеялась когда-либо вступить в брак… — Всё к лучшему, моя А-Цин, — нежно сказал Цижэнь. — Значит, этой техникой воспользуются либо Цзян Ваньинь с Цзинь Цзысюанем, либо, может быть, в своё время, глава ордена Не. Конечно, я буду любить и наших детей, и А-Нина, и А-Юаня, и бабушку Вэнь — всю нашу семью. Завтра же я распоряжусь о новых клановых ханьфу для вас с А-Юанем, А-Нина, бабушки, Вэй Усяня и всех остальных, кого он привёл. Отдыхай. — Он чуть улыбнулся. — Всё же, мне следует поблагодарить Вэй Усяня: за помощь А-Чжаню и за тебя, не думал, что признаю это, но ведь действительно я у него в двойном долгу… Вэнь Цин вздохнула: — А вот Ваньинь наверняка никогда не признает, что он у меня в долгу, мой Цижэнь. — На самом деле, в двойном долгу, — заметил Цижэнь. — Ты пересадила ему золотое ядро Вэй Усяня, а вскоре и поделишься с ним способом зачать дитя в золотом ядре. И всё же, я верю, что Цзян Ваньинь, хоть и горяч, и изранен душевно, но всё же куда нежнее Юй Цзыюань, однажды он забудет свою ненависть. — Наверняка не раньше, чем А-Ли станет матерью? — грустно улыбнулась Вэнь Цин. — Что ж, возможно, хотя бы тогда. — Всё позади, моя А-Цин, — мягко ответил Цижэнь. — Не думай о скорби. Он обнял Вэнь Цин, та склонила голову ему на грудь и заснула. * Тем временем, Мэн Яо тихо плакал в объятиях Лань Сичэня. — А-Хуань, я ведь действительно мог убить Не Минцзюэ, я мог стать убийцей, я хотел отомстить не только Не Минцзюэ, но и… — Тише, тише, А-Яо, — прошептал Лань Сичэнь, обнимая его. — Мог бы, но ведь не стал же. Забудь обо всём — об ордене Цзинь, об ордене Не, о мести. Здесь, в ордене Лань, никто не вспомнит о твоём прошлом. Клан Лань — не клан Цзинь, здесь тебя никто не станет унижать и ты не столкнёшься с той суровостью, какую узнал в ордене Не. Мэн Яо снова всхлипнул. — Отец и госпожа Цзинь наверняка действительно забудут обо мне на следующий же день, но Не Минцзюэ наверняка затаит обиду на то, что мой меч оказался сильнее его Бася… — Забудь, — повторил Сичэнь. — Вряд ли я смогу помирить вас с Не Минцзюэ, но мы-то здесь, с тобой вдвоём. Ты владеешь мечом, а со временем я обучу тебя музыке, и мы будем здесь вполне счастливы. Мэн Яо вздохнул. — Я был уверен, что твой дядя накажет меня, но об этом не было и речи… Сичэнь слегка улыбнулся. — Дядя не сделал этого потому, что видел — ты уже наказан, А-Яо. Наказан страхом за своё будущее. Да, ты много пережил, но я помогу тебе всё забыть. — Он позволил Мэн Яо положить голову к себе на колени и стал гладить его по волосам. — Мы будем любить друг друга так, что все в Поднебесной позавидуют нашему счастью. — Мой Сичэнь, возможно ли это? — вздохнул Мэн Яо. — Всё возможно, если мы любим друг друга, А-Яо, — нежно сказал Сичэнь. — Наша любовь будет сильнее всех сплетен, она развеет тьму. — Он наклонил голову к Мэн Яо и поцеловал его в волосы. Мой А-Яо забудет обо всём, что пережил. — Должно быть, твоя мать была похожа на мою, — прошептал Мэн Яо. Сичэнь не ответил, но обнял Мэн Яо ещё нежнее. *       На следующее утро Вэнь Нин уже гулял в саду рядом с медицинским павильоном, опираясь на руки Яньли и Цижэня. Вэнь Цин также была рядом. — Сестра и А-Ли спасли меня, — благодарно прошептал Вэнь Нин, гладя руки сестры и невесты. Он перестал заикаться, а силы возвращались к нему прямо на глазах. Вэнь Нин перевёл взгляд поочерёдно с сестры на Яньли, а с Яньли — на Цижэня, и спросил: — А где молодой господин Вэй? Что с ним? Он нездоров? — Вовсе нет, А-Нин, — улыбнулась Яньли. — А-Сянь сейчас с Ханьгуан-цзюнем. Вэнь Цин добавила: — Теперь все мы будем здесь, А-Нин. Наставник Лань возьмёт меня к себе, усыновит тебя, будет заботиться о бабушке, как о родной. Вэй Усянь и Ханьгуан-цзюнь воспитают А-Юаня. — И у меня будут собственные племянники? — улыбнулся Вэнь Нин. — И дети, — расцвела улыбкой Яньли. — Я мечтаю, чтобы мой А-Нин стал отцом моего сына… Вэнь Нин с нежностью коснулся руки Яньли. — Сестра рассказывала мне обо всём, что необходимо знать. Я обещаю, что не раню мою А-Ли. Вэнь Цин знала, что и Цижэнь будет с ней нежен, и он, и она это знали. Но вслух лишь напомнила Вэнь Нину: — А-Нину нужно больше отдыхать, чтобы восстановить силы. Пора возвращаться в постель. Когда Вэнь Нин вернулся в медицинский павильон и снова лёг в постель, то попросил Вэнь Цин: — Прошу тебя, сестра, помоги молодому господину Вэю. Ведь у него теперь нет золотого ядра… — Непременно, А-Нин, — пообещала Вэнь Цин.       Возможность помочь Вэй Усяню, снова запустив в его теле светлую ци, увлекла и её саму, обещая новый опыт. Она уже спасла Цзян Ваньиня, пересадив ему ядро Вэй Усяня, теперь помочь Вэй Усяню в его нынешнем состоянии требовало обыкновенное сострадание. Вэнь Цин иногда до сих пор снились в печальных снах следы от кнута на спине Вэй Усяня, едва заметные, но, тем не менее, заставлявшие её каждый раз содрогаться. Использование же тёмной энергии, за неимением выбора, также не прибавляло здоровья Вэй Усяню. После охоты на горе Байфэн и визита в лагерь Цзиней Вэй Усянь ослаб ещё сильнее, обустройство деревни на Луаньцзан также потребовало от него затраты сил, а помочь ему ни Яньли, ни сама Вэнь Цин не могли, так как заботились о Вэнь Нине. Цижэнь поддержал свою невесту. — В самом деле, А-Цин, ступай к Вэй Усяню и поговори с ним. Если понадобятся некие снадобья, может быть что-то редкое, дай мне знать, я помогу. — Непременно, мой Цижэнь, — кивнула Вэнь Цин. *       Вэй Усянь проводил время с Лань Ванцзи и маленьким Юанем, уже носившим ланьское ханьфу. Лань Ванцзи кормил любимого здешним супом, одновременно способствовавшим активизации светлой энергии и выведению тёмной. — Тётя Цин! — счастливо воскликнул Юань, оторвавшись от плетения нитяной куколки, когда увидел, что Вэнь Цин, уже носящая одежды Ланей, которые шли ей ещё больше прежних вэньских ханьфу, идёт к ним. Когда он попросил у Лань Ванцзи игрушку, тот протянул ему моток мягких нитей, сказав, что если А-Юань хочет игрушку, то должен сделать её сам, и показал, как сплести из нитей куколку. Лань Ванцзи помнил, как они с Сичэнем в своё время точно так же делали друг для друга куколок из ниток — считалось, что это полезно для рук. Юань пришёл в восторг, ведь это было куда интереснее, чем получить игрушку просто так. — Скажи, как здоровье дяди Нина? — Намного лучше, А-Юань, — улыбнулась Вэнь Цин. — Я только и жду его полного выздоровления, чтобы мы могли сочетаться браком все вместе: А-Ли и А-Нин и мы с Цижэнем. — Ура! — воскликнул Юань, одновременно и потому, что закончил плести свою игрушку, и потому, что услышал, что дядя Нин вскоре будет полностью здоров. Благодарно поцеловав в щёку Лань Ванцзи и обняв Вэй Усяня, который только сегодня показал ему новую мелодию для флейты, он убежал на полянку кроликов, зная, что там сейчас Цижэнь и намереваясь поприветствовать своего наставника, которого уже успел полюбить. — А-Юань уже начал учиться музыке? — спросила Вэнь Цин, улыбаясь. Вэй Усянь молча поразился тому, как чудесно улыбка меняет её строгое лицо. — Малыш захотел учиться с первого же своего дня в Облачных Глубинах, — тоже улыбаясь, ответил Вэй Усянь. — Просто играть А-Юаню было скучно, а Лань Чжань счёл, что А-Юань как раз в том возрасте, когда пора начать обучение музыке. А насчёт вступления в брак, всё очень верно: сначала ты с наставником Ланем, затем Сичэнь-гэ с Мэн Яо, потом шицзе с Вэнь Нином и мы с Лань Чжанем. Но, сестрица Цин, — теперь Вэй Усянь звал Вэнь Цин именно так, — у тебя такое лицо, словно ты принесла мне некую особую новость. Это так? — Ты догадлив, Вэй Усянь, — кивнула Вэнь Цин. — Не сразу, но ты сможешь запустить ток светлой ци в своём теле. Если это получится, ты наверняка сможешь и сформировать множество маленьких золотых ядер вместо одного утраченного. — Сестрица Цин не шутит? — встрепенулся Вэй Усянь. — Даже если второе и окажется невозможным, то светлая ци сможет снова течь в твоих духовных каналах, — пообещала Вэнь Цин. — Но до этого нужно вывести из твоего тела остатки тёмной ци. — И сестрица Цин пришла сейчас, чтобы поставить мне иглы? — понял Вэй Усянь. Вэнь Цин кивнула. — Тогда, идём в цзинши, — сказал Вэй Усянь. — Там будет удобнее всего.       Войдя в покои Лань Ванцзи вместе с ним, Вэй Усянь снял верхнее ханьфу и лёг на постель. Лань Ванцзи обнял любимого за плечи, а Вэй Усянь сказал вполголоса: — Приступай.       Вэнь Цин бережно поставила ему иглы, не сыпля, на сей раз, своими обычными колкостями и язвительными шутками. Вэй Усянь выдохнул легко и спокойно. — Сестрица Цин, это божественно. Боли почти нет, а облегчение огромное. — Возможно, тебе помогает присутствие твоего возлюбленного? — сказала Вэнь Цин полувопросом, поскольку и без того знала, что это так. *       Юань же тем временем, придя на кроличью поляну, бережно уложил сплетённую им куколку в рукав, и низко поклонился, приветствуя Цижэня. — Этот младший приветствует наставника Ланя. — У А-Юаня превосходные манеры, — одобрил Цижэнь, — наверняка от Вэнь Цин и Вэнь Нина? Юань слегка покраснел. — Этого младшего обучала также и бабушка. — Юань приблизился к Цижэню и неожиданно обнял его ногу. — Что такое, А-Юань? — спросил Цижэнь, уже знавший от Вэнь Цин, что Юань обнимает за ноги тех, кого любит, и поняв по глазам, что малыш хочет спросить о чём-то важном. — Наставник Лань будет беречь тётю Цин? — спросил Юань, и в глазах его было столько тепла и мольбы, что Цижэнь не удержался и обнял малыша в ответ, легонько погладив по голове. — Непременно, А-Юань, мы ведь любим друг друга, — мягко ответил он. — Хочешь, я научу тебя, как кормить и вычёсывать кроликов?       Юань моментально согласился. И то, и другое потребовало немалого терпения, но малыш увлёкся, и вычёсывать кроликов, бережно и без всякой спешки, ему явно понравилось. В конце концов, он задремал на коленях у Цижэня. Тот осторожно взял его на руки и гулял с Юанем, пока тот не выспался. Проснувшись, он осторожно спросил Цижэня: — Наставник Лань, Сяню-гэгэ ведь не слишком больно, когда тётя Цин ставит ему иглы? — Не тревожься, А-Юань, — успокоил его Цижэнь. — Вэй Усяню действительно легче от этого. Ты хочешь к нему? — Очень, наставник Лань, но ведь уроки музыки и каллиграфии… — Мы займёмся и тем, и другим чуть позднее, — пообещал Цижэнь.       Он хотел отпустить Юаня одного, но, зная, что с Вэй Усянем и Лань Ванцзи сейчас Вэнь Цин, пошёл вместе с ним. Это было чудом — видеть свою возлюбленную, любимого племянника, Вэй Усяня, с которым Цижэня навсегда связывала искренняя благодарность, и маленького Юаня — вместе. Цижэнь и Юань обняли их и так сидели, пока Цижэнь не напомнил Юаню об уроках, а Вэнь Цин направилась к брату — ему ещё требовалась помощь. — Я уже люблю наставника Ланя, как родного, — вполголоса сказал Юань, когда Цижэнь вечером помогал ему принимать ванну. — Я тоже люблю А-Юаня, — кивнул Цижэнь. — Пора спать. — Помогая Юаню переодеться ко сну, он заметил сплетённую им из бело-голубых нитей куколку и улыбнулся: — Такая же, как та, какую сплёл А-Чжань для А-Хуаня в своё время, а тот — для него. — Он бережно взял игрушку и вплёл в неё оберегающее заклятие, после чего вернул Юаню, и тот, вдвойне счастливый, прижал куколку к себе. — Доброй ночи, наставник Лань, — прошептал Юань. — Доброй ночи, А-Юань, — кивнул Цижэнь, укрывая его одеялом. * — Дагэ сам не свой после того поединка с Мэн Яо, — сочувственно произнёс Не Хуайсан. — Его меч оказался сильнее моей Бася, — мрачно ответил Не Минцзюэ. — А если веера смогут стать сильнее и мечей, и сабель вместе взятых, дагэ? — улыбнулся Не Хуайсан.       Не Минцзюэ, видимо, слишком подавленный, чтобы чересчур сердиться, повертел в руках любимый шёлковый веер младшего брата, но не стал ломать, а лишь бросил его обратно Не Хуайсану, который бережно поймал его. — А-Сан, это смешно, — горько вздохнул Не Минцзюэ. — Шёлковые и бумажные безделушки? Не при твоём слабом золотом ядре превратить их во что-нибудь путное. Но Не Хуайсан улыбнулся ещё шире. — Дагэ, но ведь талисманы — тоже лишь кусочки бумаги, а они сильны. Почему бы не заменить сабли оружием, которое никогда не спровоцирует у совершенствующегося искажения ци, наоборот, даже сможет предотвратить таковое? — Пытаешься уверить меня, что тайком смог сделать своё золотое ядро сильнее? — невесело улыбнулся Не Минцзюэ. Не Хуайсан, не в силах видеть печальным своего дагэ, протянул ему пиалу с тёплым ароматным чаем, но Не Минцзюэ даже не взглянул на свой любимый напиток. — Этот Мэн Яо… — Что тебя так мучает, дагэ? — осторожно спросил Не Хуайсан, гладя его плечо. — Мэн Яо победил в поединке не самым честным путём, но иного от него ждать и не следовало. — Похоже, он был твёрдо намерен убить меня, — вполголоса признался Не Минцзюэ, пока Не Хуайсан бережно массировал ему плечи, а любимые служанки покойной матери Не Хуайсана, теперь заботившиеся о них обоих с удвоенной преданностью, основой которой было искреннее сострадание, принесли им обоим к чаю любимые рисовые пирожные, хрустящее печенье, орехи, фрукты в сахаре и мёд. Не Хуайсан бережно разделил одно из пирожных и протянул половину своему дагэ, но Не Минцзюэ принял и съел её, похоже, совсем не чувствуя вкуса. — Меч Мэн Яо… Он не такой, как все остальные, а Мэн Яо, должно быть, ещё и использовал некую магию — его клинок, как змея, обвил и сломал мою Бася на несколько кусков… Какова же была ненависть этого человека к главе Цзинь, к его супруге, к счастью Цзинь Цзысюаня, что он выплеснул на меня её всю… — А наш Сичэнь был при этом? Ведь и он тоже мог пострадать, — осторожно заметил Не Хуайсан, всегда ощущавший нежнейшую привязанность к Первому Нефриту. Не Минцзюэ отлично это знал, и ответил Не Хуайсану: — Сичэнь бросился нас разнимать и увёл Мэн Яо, а ведь действительно, наш Сичэнь и сам мог пострадать. Я не простил бы себе, если бы ранил Сичэня, пусть и ненамеренно… Иногда он ещё совсем, как дитя, с этой его склонностью во всех видеть только хорошее… — А что если Мэн Яо хотел именно отомстить дагэ? — предположил Не Хуайсан. — Унизить, сломав Бася? Дагэ очень повезло, что Мэн Яо захлестнул гнев, иначе бы тот не сломал саблю дагэ или не только сломал бы, а ещё и использовал бы некий особенно подлый приём, чтобы убить дагэ на месте и выдать это за смерть от припадка искажения ци. — И такого человека Сичэнь взял с собой как своего будущего партнёра… — покачал головой Не Минцзюэ. — А если Мэн Яо обманет Сичэня? — Это уже между ними, дагэ, и только между ними двумя, — вполголоса мягко говорил Не Хуайсан, продолжая разминать дагэ плечи и спину, и бережно приобнимая его сзади. — Дагэ потерял Бася, но зато дагэ не умрёт раньше времени от искажения ци.       Он ненадолго прервал массаж плеч Не Минцзюэ, чтобы зажечь их любимые благовония. Лёгкий аромат, обычно исцелявший главу Не и от самого дурного настроения, на сей раз, однако, не вывел его из задумчивости. — Выходит, ты был прав, А-Сан, избегая тренировок с саблями, — медленно сказал Не Минцзюэ. — Что толку в сабле, если мою Бася, моё сокровище и гордость, смог так легко сломать такой человек, как Мэн Яо… Я был уверен, что, как мечник, он слаб, а его клинок оказался сильнее Бася… Не Хуайсан бережно вынул заколку из волос старшего брата, провёл по ним ароматным гребнем и прошептал: — Доверься мне, дагэ. Если веер подведёт тебя как духовное оружие, я признаю, что был неправ, покину орден и приму монашество. В монастыре, во всяком случае, у меня будет возможность заниматься каллиграфией совершенно свободно. — А если твой веер действительно окажется сильнее сабель? — испытующе улыбнулся Не Минцзюэ. Не Хуайсан ответил ему некоей совершенно особой улыбкой. — Дагэ, тогда мы вместе, ты и я, сделаем для нашего ордена нечто судьбоносное. Мы с тобой заменим сабли веерами, и преждевременная смерть адептов Не от искажения ци навсегда останется в прошлом. — Не слишком ли смелые мечты, мой А-Сан? Ведь твоё золотое ядро слабо, — вздохнул Не Минцзюэ. — А впрочем, попробуй. Я помню, как однажды во время войны с Вэнями меня ранило, я какое-то время был наполовину без сознания, а ты, кажется, был рядом со мной, и в твоей руке был именно этот самый веер — серебристый шёлковый… Не Хуайсан кивнул. — Дагэ вернулся в Нечистую Юдоль уже почти без сознания, истекая кровью, и упал на постель. Звать к дагэ целителя было некогда, ведь каждый миг был на счету, и я вложил все силы моего золотого ядра (пусть и действительно слабого, но всё же) в мой любимый веер, и обмахивал им дагэ, пока дагэ не пришёл в себя. После целитель подтвердил, что именно это и спасло дагэ. Не Минцзюэ хмыкнул и уставился на младшего брата задумчивым взглядом, наконец, сказав: — Либо ты как-то совершенствовался тайком ото всех, включая меня, либо твоё золотое ядро не так слабо, как все считали. — Первое, дагэ, — признался Не Хуайсан. — Я хотел сделать дагэ сюрприз и заодно преподнести весомое доказательство того, что веера ничуть не слабее сабель. — Вот как… — вздохнул Не Минцзюэ. — Что ж, тебе удалось. Выходит, ты освоил некое искусство, которого я не знал? — Пусть это будет ещё одним сюрпризом для дагэ, — улыбнулся Не Хуайсан, принимаясь прямо через одежду массировать точки концентрации ци на теле Не Минцзюэ. Тот вздохнул с явным облегчением. — Я недооценивал твои руки, А-Сан. В них столько мягкой силы… Не Хуайсан лишь мягко улыбнулся: — Поспи, дагэ, прошу тебя. А я начерчу охранные талисманы, и нам с тобой никто не причинит вреда, никто не сможет нас обмануть. Мэн Яо хотел унизить дагэ, но вместо этого оказал дагэ услугу… — Прости, что ломал твои веера, — произнёс Не Минцзюэ неожиданно мягко. Не Хуайсан улыбнулся. — Самые ценные из них дагэ всё же не уничтожил, так как я хорошо их прятал — ради дагэ. Ни до одного из них не добрался бы ни дагэ, ни, тем более, Мэн Яо. Именно в них я вложил столько целительной энергии, сколько было в моих силах. — И один из них спас меня от ран, — прошептал Не Минцзюэ. — Если тебе удастся твоя затея с веерами, обещаю, А-Сан, мы будем управлять орденом Не вместе, я более не сожгу и не сломаю ни одного твоего веера.       Не Хуайсан ничего не ответил, только проводил Не Минцзюэ в спальню и всю ночь просидел подле него, чертя целительные талисманы, предохраняющие от искажения ци и от проникновения в Нечистую Юдоль недоброжелателей, время от времени обмахивая Не Минцзюэ целительным веером. * Вэй Усянь проснулся в поту и слезах. Сердце билось, хотелось плакать в голос. — Вэй Ин, это просто сон, я рядом, — прошептал Лань Ванцзи, обнимая его за плечи. — Что-нибудь болит? Позвать лекаря? — Лань Чжань, я хочу вина, — прошептал Вэй Усянь сквозь слёзы. — Моего любимого, здешнего, самого лучшего, что можно достать в Гусу… Лань Ванцзи покачал головой. — Лекари не позволяют, Вэй Ин, — сказал он очень нежно. — Тебе будет лучше отвыкнуть от вина понемногу. — Лань Ванцзи заварил любимому некоего особого чая, аромат которого показался Вэй Усяню лучше любого вина. — Выпей вот этого, тёмная энергия скорее покинет твоё тело. — Это лучше всяких вин, Лань Чжань, — прошептал Вэй Усянь. — Что тебе приснилось, Вэй Ин? — осторожно спросил Лань Ванцзи, обнимая плечи возлюбленного. — Расскажи, тебе станет легче. Вэй Усянь вздохнул. — Мне уже не в первый раз снится тот момент в Пристани Лотоса, когда Ван Линцзяо требует отрубить мне руку, и в итоге я лишаюсь обеих. Ван Линцзяо хохочет, а в глазах госпожи Юй нет ни капли сострадания, как будто, лишив меня одной руки, госпожа Юй хотела удовлетворить Ван Линцзяо, а, отрубив вторую, хотела преподать мне урок за то, что я остался с тобой в пещере черепахи-губительницы, а не вернулся в Пристань Лотоса с Цзян Чэном. А может быть, и самому Цзян Чэну, чтобы тот знал, чем может закончиться неповиновение… На этом месте я всегда просыпаюсь в поту и слезах. Цзян Чэну я никогда не рассказывал о том, что мне снится, он раз и навсегда запретил мне говорить с ним о дяде Цзяне и госпоже Юй. А иногда, Лань Чжань… — Вэй Усянь с трудом сдержал приступ тошноты. — Иногда мне снится, что тридцать следов от Цзыдяня на моей спине темнеют до черноты и расползаются по телу, как змеи, принимая поистине отвратный вид, уродуя меня навсегда… — Вэнь Цин тоже упомянула однажды, что её пугают твои сны о следах от Цзыдяня, оставшихся на твоей спине, и что иногда во сне ты просил прогнать змей, — вспомнил Лань Ванцзи. — А А-Юань ещё удивлялся, почему Сянь-гэгэ о подобном просит, если на горе Луаньцзан вовсе нет змей… — Он огладил кончиками пальцев и покрыл нежнейшими поцелуями спину любимого. Тридцать следов от кнута были едва заметны, но то, что осталось, должно было остаться навсегда. — Возможно, это тёмная энергия стала провоцировать ночные кошмары и фантомные боли? Я слышал от целителей Лань, что это может быть мучительно… — Сны тяжелее фантомных болей, Лань Чжань, — признался Вэй Усянь. — Тяжелее и куда страшнее. Дело в том, что иногда мне снится взгляд госпожи Юй в тот момент, когда она наносит мне удары кнутом в присутствии Ван Линцзяо. Я знаю, что госпожа Юй возненавидела меня с первого дня моего появления в Пристани Лотоса, но тогда… Мой Лань Чжань, в тот момент в её глазах было столько холода и самой настоящей злобы, что, клянусь, если бы мог, я бы бежал, не оглядываясь. Такая ненависть и злоба — хуже ста ударов… А иногда мне снится, что Цзян Чэн прогнал меня, возненавидев за смерть дяди Цзяна и госпожи Юй, и я бреду, как в тумане, мучаясь от боли в следах от Цзыдяня, словно полуслепой, не зная толком, куда иду, и забредаю на гору бессмертных, находя там приют и семью, куда более сердечную, чем Цзяны, но там нет тебя, поэтому я плачу от тоски и просыпаюсь. Но всё же тот сон, в котором я вижу взгляд госпожи Юй, тяжелее всего. Возможно, тогда она и не вложила в те тридцать ударов всей своей силы, но наверняка воспользовалась требованием Ван Линцзяо, чтобы выплеснуть на меня всю свою ненависть, копившуюся годами. Или это было местью мне за то, что я остался с тобой. Если бы не присутствие Цзян Чэна, наверняка дело закончилось бы моей смертью. Даже её требование защищать Цзян Чэна всеми силами, просто сочилось ненавистью. Меня до сих пор иногда мучает мысль, что госпожа Юй захочет отомстить не только мне, но и тебе — просто за то, что я счастлив. Или нам обоим? Лань Ванцзи погладил любимого по голове. — Эта женщина творила с тобой чудовищные вещи, это правда, но с чего бы ей мстить тебе сейчас? Ты отдал своему шиди самое ценное, что мог, поддерживал его даже после того, как утратил золотое ядро. Ты думаешь, что Юй Цзыюань могла бы отомстить тебе за то, что ты ушёл ко мне, оставив Цзян Ваньиня? Но тот сейчас вполне счастлив с Цзинь Цзысюанем, едва ли не счастливее, чем когда бы то ни было. Или за то, что твоя шицзе выбрала Вэнь Цюнлиня? Но ведь это был её выбор, не твой. Вряд ли Юй Цзыюань стала бы мстить тебе по какой-то причине, но если бы это и случилось… — Лань Ванцзи помрачнел. — Если бы этой женщине вздумалось мстить тебе после смерти… Я не уберёг тебя от её кнута прежде, и до сих пор жалею, что не умолил дядю вырвать тебя у Цзянов, но если теперь дух Юй Цзыюань вздумает мучить тебя, клянусь, я развею его раз и навсегда. — Не будем более думать о ней, — слабо улыбнулся Вэй Усянь. — Сейчас дух госпожи Юй наверняка и без того отбывает положенное за жестокость наказание в Диюй. К тому же, — добавил он чуть грустнее, — стоит мне подумать об этом, следы от Цзыдяня снова наливаются болью, как будто нанесены только что… — Я знаю, как помочь тебе, — прошептал Лань Ванцзи. Он снял с себя и с Вэй Усяня нижние одежды и уложил любимого на живот спиной к себе. — Мой Лань Чжань хотел бы взять меня? — в счастливом предвкушении прошептал Вэй Усянь. — Мне действительно стало бы легче, если бы мой Лань Чжань это сделал, намного… — Не сейчас, мой Вэй Ин ещё слишком слаб для этого, — мягко ответил Лань Ванцзи, принимаясь нежно касаться самыми кончиками пальцев затылка и спины Вэй Усяня, словно извлекая из тела любимого остатки боли, копившиеся с детства, а вместе с ними — остатки тёмной ци. Он осторожно массировал точки скопления и активизации духовной энергии, вновь наполняя их светлой, а не тёмной ци, что приносило Вэй Усяню неимоверное облегчение и радость. Улыбаясь, он прошептал: — Лань Чжань, это куда лучше игл Вэнь Цин, а действует прямо на глазах… — Он повернулся на спину, подставляясь под руки любимого. — Ещё, прошу тебя… — Мгм, — кивнул Лань Ванцзи, целуя Вэй Усяня в лоб, кончик носа и губы, шею и плечи, сгибы локтей, грудь, живот и колени. Казалось, тёмная энергия сама собой покидает его тело. — А если тёмная ци из моего тела перейдёт в твоё? — спросил вдруг Вэй Усянь. — Этого не случится, — успокоил любимого Лань Ванцзи. Его нежные прикосновения были так чудесны, что заменили Вэй Усяню целое множество ласк, хотя он действительно пока не касался Вэй Усяня так, как мечтали оба. — Мы ещё полюбим друг друга, Вэй Ин, обещаю тебе. — Мой Лань Чжань подарил мне что-то куда лучшее, — прошептал Вэй Усянь. — Мне очень давно не было так легко и покойно. Право же, мне следовало испытать воздействие тёмной ци, чтобы теперь почувствовать, как сладостно освободиться от неё… Лань Ванцзи снова поцеловал любимого в лоб и губы и прошептал: — Забудь о тьме, любовь моя, забудь о боли. Я рядом, я больше не позволю тебе страдать. — Всё же, позволь мне, Лань Чжань, — тоже шёпотом попросил Вэй Усянь. — Прошу тебя.       Лань Ванцзи кивнул и лёг на спину, прекрасно зная, о чём именно мечтал его возлюбленный. Вэй Усянь легко и мягко соскользнул к его бёдрам, и бережно, как величайшую драгоценность, взял в руки самую чувствительную часть тела Лань Ванцзи и принялся осторожно оглаживать ладонями и целовать. Сообразив, что всё ещё не знает точно, как нравится его любимому, он спросил: — Как тебе будет лучше, мой Лань Чжань — руками, губами или языком? — Вэй Ин может делать всё, что пожелает, — только и ответил Лань Ванцзи, но по глазам любимого Вэй Усянь понял, что любимому действительно хорошо. Ещё немного поласкав Лань Ванцзи спереди руками и губами, он стал целовать и осторожно касаться языком отверстия сзади — медленно, бережно, мягко, словно с каждым прикосновением отдавал часть себя тому, кто спас его от тьмы. Лань Ванцзи замер не только от наслаждения, но и от того, что ясно ощутил, сколько самой искренней благодарности в каждом прикосновении Вэй Усяня, и понял, что не может не ответить ему. Бережно притянув Вэй Усяня к себе, Лань Ванцзи наградил его поцелуем, также полным искренней благодарности и покрыл поцелуями всё его тело, сделав для Вэй Усяня всё то же, что только что сделал для него Вэй Усянь, благоразумно избегая слишком страстных ласк. В конце концов, оба уснули крепко и безмятежно, без всяких сновидений, обнимая друг друга.       На следующее утро, когда пришла Вэнь Цин, чтобы осмотреть Вэй Усяня, то подтвердила, что тёмной ци в теле пациента действительно больше не осталось, и Вэй Усянь может понемногу приступать к формированию нескольких малых золотых ядер, вместо одного обычного. Лань Ванцзи хотел помочь любимому в этом, но Вэй Усянь улыбнулся и покачал головой. — Я должен сделать это сам, мой Лань Чжань…       И Вэй Усянь действительно с серьёзным увлечением, поскольку это было ново и оказалось несколько легче, чем создание одного ядра, занялся активизацией светлой ци в своём теле заново, справляясь с этим почти без посторонней помощи — Лань Ванцзи лишь иногда помогал ему, делясь своей духовной энергией и играя на гуцине. Вэнь Цин же наблюдала за его состоянием, записывая всё, через что проходил и что предпринимал Вэй Усянь. Тот прилежно медитировал, придерживался диеты, принимал снадобья, способствующие активизации ци. Лань Ванцзи понемногу убедил Вэнь Цин, что его помощь Вэй Усяню действеннее всех её игл вместе взятых. Вэнь Цин согласилась, поскольку Лань Ванцзи, судя по всему, действительно знал, что делал. Оставаясь наедине с Вэй Усянем, он снимал с себя и с него нижние одежды, но не для ласк, столь желанных им обоим, а лишь затем, чтобы делать Вэй Усяню массаж, но массаж совершенно особый, пробуждающий точки концентрации духовной энергии в теле Вэй Усяня к чему-то совершенно новому. Он гладил и обнимал Вэй Усяня, помогал ему принимать ванны, а засыпая, всегда заключал в объятия. Вэй Усянь особенно любил, когда Лань Ванцзи обнимал его сзади, а когда медитировал, приняв необходимые снадобья, то Лань Ванцзи держал руку любимого в своей, или легонько гладил затылок, или касался его груди, всегда очень нежно и бережно. — Это так… Ново, Лань Чжань, — признался Вэй Усянь однажды. — Я чувствую себя совсем, как в детстве, когда только начинал формировать золотое ядро, но теперь это совсем иначе — как будто в моём теле не одно золотое ядро, горячее, как маленькое солнце, а множество крохотных, рассыпанных по всему моему телу, как множество крохотных звёздочек по небу. Не знаю, как скоро я смогу летать на мече и создавать заклинания, но это так чудесно, как будто я просыпаюсь от долгого и тяжёлого сна, мой Лань Чжань. — Ты и был, как во сне, любовь моя, — прошептал Лань Ванцзи, обнимая его. — С того момента, как я упал на Луаньцзан и очнулся, я действительно был, словно во сне, — признался Вэй Усянь вполголоса. — Но тем слаще просыпаться сейчас. — Я не дам моему Вэй Ину снова упасть во тьму, — прошептал Лань Ванцзи. — Никогда. Я буду помогать моему Вэй Ину всем, что в моих силах, всем, чем смогу… — Когда мой Лань Чжань касается меня, новые маленькие золотые ядра формируются словно бы ещё быстрее, более того, множество маленьких золотых ядер, которые мы теперь создаём вдвоём, совершеннее того, что я формировал в одиночестве…       Слова о том, что формировать золотое ядро приходилось, страдая от ревности Цзян Чэна и опасаясь ударов Цзыдяня госпожи Юй, только чудом не сорвались с его языка, но воспоминание обожгло болью и слёзы покатились по его щекам. Он задрожал, как от холода, к горлу подкатила тошнота. — Не вспоминай об этой женщине, прошу тебя, — шепнул Лань Ванцзи, употребляя лучшее успокоительное, что знал: малые дозы тёплой медовой воды. Так в своё время успокаивал его Цижэнь, когда Ванцзи не мог прийти в себя после смерти матери. Поднеся пиалу с медовой водой к губам Вэй Усяня, Второй Нефрит нежно касался возлюбленного кончиками пальцев, успокаивая и снимая боль. — Мой Вэй Ин, сейчас тебе нужно быть осторожнее, дурные воспоминания могут легко снова активировать тёмную ци в твоём теле, а это может быть опасно теперь, когда ты едва-едва смог избавиться от тёмной энергии. Да, ты пережил много боли, столько, что иного она бы свела с ума, но теперь, когда ты любишь и любим, твои душевные раны затянутся понемногу, а вместе мы компенсируем твою жертву Цзян Ваньиню, ты обретёшь вместо того, что у тебя было, нечто ещё более совершенное, я обещаю. И Вэнь Цин это обещала. — Сестрица Цин… — Вэй Усянь рассмеялся. — О, Лань Чжань, я искренне надеюсь, что брак с твоим дядей изменит к лучшему её характер, хотя бы со временем. — Он всхлипнул. — Лань Чжань, я что, проклят? Единственными двумя женщинами, кто был со мною нежен, кроме бабушки Вэнь, были моя мать и шицзе. И госпожа Юй, и Мяньмянь, и Вэнь Цин… Я словно притягиваю тех, кто ко мне холоден… Лань Ванцзи нежно погладил любимого по волосам. — Не думай об этом, мой Вэй Ин. Юй Цзыюань давно нет в живых, Ло Цинъян далеко и наверняка вполне счастлива, а Дева Вэнь… Пример дяди наверняка смягчит её характер, это понемногу произойдёт само по себе, когда у них появятся дети, а если не произойдёт, то я просто не позволю ей быть резкой с тобой.       Голос Лань Ванцзи утешал и успокаивал, вся боль, пережитая Вэй Усянем, начинала казаться тому чем-то произошедшим словно бы и не с ним, а словно бы с кем-то другим, тьма развеивалась, светлая ци оживала в его духовных каналах. Вэй Усянь приоткрыл глаза и оглядел себя, лежащего на постели Лань Ванцзи совершенно нагим, со счастьем и торжеством, будто видел что-то, чего не мог видеть Лань Ванцзи. — Мой Лань Чжань, ещё одно, — прошептал он. — Ещё одно маленькое золотое ядро, такое чистое… О Небо, знал бы ты, как это хорошо — освободиться от тёмной ци раз и навсегда. — Но моего Вэй Ина всё же что-то ранит? — осторожно спросил Лань Ванцзи. — Ранит до сих пор? Вэй Усянь кивнул, и Лань Ванцзи понял, что он плачет ещё сильнее. — Вэй Ин, расскажи мне всё, — нежно сказал Лань Ванцзи. — Я никогда не стану осуждать тебя. — Лань Чжань, знаешь, когда я упал на Луаньцзан, я слышал шёпот, обещавший, что, если я захочу, то могу отомстить всем, кому пожелаю, в том числе и Цзян Чэну за его ревность и брань. Если бы я уступил тогда, то нипочём не простил бы себе… — Вэй Ин, всё уже позади, тьма более не коснётся тебя, а Цзян Ваньинь однажды поймёт, что был неправ по отношению к тебе. Не думай об этом, незачем.       Голос Лань Ванцзи действовал лучше самого совершенного успокаивающего снадобья. Вэй Усяню действительно не хотелось вспоминать о тьме, да и не было на это сил, и он погрузился в транс, позволяя светлой духовной энергии свободно течь в его теле, формируя маленькие золотые ядра, одно за другим. Лежать полностью раздетым было приятно и совершенно не холодно, согревала не только светлая ци в теле и новые золотые ядра, но и духовная энергия Лань Ванцзи, которую тот щедро передавал своему любимому. Второй Нефрит также ощущал изменения, происходившие в теле Вэй Усяня, и был счастлив не меньше его самого. Вэнь Цин, навестив его в следующий раз, была не менее удивлена и обрадована. Они с Вэй Усянем рискнули вторично и вторично добились успеха, причём, на сей раз заслуга не столько её (она ведь лишь ставила иглы, очищая тело своего пациента от тёмной ци), сколько Вэй Усяня и Лань Ванцзи, бывшего рядом. — Изнутри ты теперь действительно похож на одно большое созвездие, — заметила Вэнь Цин, чуть улыбаясь. При Лань Ванцзи она не сыпала колкостями в адрес Вэй Усяня — Второй Нефрит этого не одобрял, и Вэнь Цин сдерживалась. — Благодаря сестрице Цин, — тоже улыбнулся Вэй Усянь, которого Лань Ванцзи после осмотра Вэнь Цин прикрыл лёгким шёлковым покрывалом. — Это ведь именно сестрица Цин первой предположила, что возможно сформировать множество маленьких золотых ядер вместо одного большого. А Лань Чжань помог мне. — Только не вспоминай о крепких напитках, — напомнила Вэнь Цин. — Теперь это будет для тебя лучше. А что до акупунктуры, то на данный момент в ней нет нужды, так как тёмная энергия окончательно покинула твоё тело.       Вэй Усянь вздохнул с облегчением и широко улыбнулся. Лань Ванцзи улыбнулся также, пусть и едва заметно. Вэнь Цин чувствовала себя искренне счастливой. — Значит, мы можем вступить в брак? — сияя, спросил Вэй Усянь, нырнув в тёплую ванну с целебными травами, когда они остались наедине. Лань Ванцзи подошёл сзади и принялся массировать возлюбленному плечи. — Мгм, — кивнул он. — Дева Вэнь с дядей хотели дождаться, когда к тебе вернутся силы, а брат всё это время медитировал с Мэн Яо — тот, видимо, чувствует свою вину за то, что произошло между ним и Чифэн-цзунем. Вэнь Цюнлинь же полностью выздоровел тоже не так давно.       Вэй Усянь кивнул, откидывая голову назад, пока Лань Ванцзи массировал ему голову и бережно мыл волосы. — Мы отметим вступление в брак в один день — по старшинству? — спросил он. — Вначале наставник Лань с Вэнь Цин, потом — Сичэнь-гэ с Мэн Яо, потом — шицзе с Вэнь Нином, а уже потом — мы с тобой? — Если мы соблюдём именно такой порядок, это будет правильно, — подтвердил Лань Ванцзи. *       Мэн Яо, чувствуя слишком явные и слишком сильные муки совести, упросил Лань Цижэня позволить ему на время уединиться для медитации. Задумываясь над тем, как всё могло бы сложиться, если бы Сичэнь не пришёл ему на помощь, Мэн Яо нередко приходил в ужас. Сичэнь же не желал, чтобы возлюбленный медитировал в полном одиночестве, и они стали делать это вдвоём. Надо ли говорить, что это сблизило их ещё сильнее, и теперь оба целыми днями мечтали о том, как будут счастливы вместе, вступив в брак.       Вэнь Нин, который за это время полностью восстановил силы, теперь не отходил от Яньли, оба поняли, что искренне любят друг друга. И Вэнь Нин, и Яньли иногда размышляли, когда это могло начаться — в Облачных Глубинах ли, или всё же чуть позднее? В любом случае, это было к счастью. Теперь они всё время были вместе, готовя на кухне у Ланей (Вэнь Нин тоже охотно освоил это искусство), гуляя вместе и медитируя, учась музыке у Цижэня, который полюбил их обоих, как родных.       Цижэнь предоставил в распоряжение Вэнь Цин всю ланьскую библиотеку, и та проводила целые дни в занятиях наукой и исследованиях, записывая их результаты. Прежде, когда Вэнь Нин заводил разговор о том, что сестре нужен наследник, чтобы было кому передать свои знания, Вэнь Цин, то вздыхая, то сердясь, отвечала, что брак и материнство — не для неё, но с Цижэнем всё было иначе. Теперь Вэнь Цин мечтала, что подарит ему множество детей, чем больше, тем лучше, ведь её золотое ядро достаточно сильно, чтобы зачать и выносить без всякого риска целое множество детей.       Малыш Юань, судя по всему, совершенно забыл обо всём, пережитом прежде, полюбил спокойный жизненный уклад Ланей, множество клановых правил казались ему вполне разумными. Цижэнь и Сичэнь с Лань Ванцзи, любившие Юаня, как родного, Цижэнь — ради Вэнь Цин и Вэнь Нина, Лань Ванцзи — просто потому, что малыш очаровал его и Вэй Усяня, а Сичэнь — ради младшего брата, помогли малышу принять те из клановых правил, которые тому было сложно понять и принять, собственным примером. Глядя на них, Юань думал, что если наставник Лань, папа Чжань и дядя Сичэнь могут придерживаться всех правил до последнего, то и он сможет. Ланьская же кухня, к которой Вэй Усянь привыкал не без труда, привела Юаня в неожиданный восторг.       Цижэнь одобрил решение Вэй Усяня провести четыре брачные церемонии именно в таком порядке, и даже похвалил юношу за почтительность к старшим и любовь к своей шицзе. Та, со своей стороны, была счастлива у Ланей так, как ещё никогда не была до этого счастлива в Пристани Лотоса. Цижэнь, полюбив Яньли, как родную, охотно поощрял её занятия домашним хозяйством, обучил музыке и созданию талисманов, так что теперь Цзинь Цзысюань, увидь он свою бывшую невесту, просто не смог бы назвать её слабой заклинательницей.       Все брачные церемонии были устроены, как это и планировалось, в один день: вначале вступили в брак Цижэнь и Вэнь Цин, затем Сичэнь и Мэн Яо, затем Вэнь Нин и Яньли, и наконец, Лань Ванцзи и Вэй Усянь. Брачное торжество прошло по-ланьски скромно, но и по-ланьски же тепло и уютно. Вина не было, но этого никто не заметил. Цижэнь вовсе не употреблял вина — не только потому, что это было запрещено правилами, но и потому, что в юности попробовал, и остался совершенно разочарован. Вэнь Цин, желая как можно лучше подготовить себя к будущей беременности, тоже давно не прикасалась к вину. Вэй Усянь от вина просто отвык, тем более, что Лань Ванцзи угощал его куда более вкусным питьём, вкуснее самого лучшего вина. Вэнь Нин после своего выздоровления избегал пить вино, Яньли была к нему равнодушна, а Мэн Яо просто не думал о вине — ему было слишком хорошо рядом с Сичэнем. Когда Вэй Усянь предложил сыграть всем вместе, это предложение было встречено общим согласием. И Цижэнь, и Сичэнь, и Лань Ванцзи с Вэй Усянем, и Вэнь Нин с Яньли играли с таким вдохновением и радостью, что запрет быть слишком счастливым забылся, словно сам собой. Играл и Мэн Яо, но с какой-то особенной скромностью, сдержанно, словно до сих пор не мог поверить в своё счастье, словно его до сих пор тревожила совесть за содеянное. Видеть Не Минцзюэ после всего случившегося Мэн Яо был не в силах, но думал об этом всё меньше, купаясь в любви Лань Сичэня. Дни в орденах Вэнь и Не понемногу забывались — Мэн Яо был слишком счастлив, чтобы вспоминать об этом.       Все были счастливы: Вэнь Цин в своё время родила Цижэню трёх девочек и двух мальчиков. Пока Вэнь Цин была беременна, Юань любил навещать и обнимать её, а когда дети появились на свет, удивительно быстро научился заботиться о них. Яньли тоже подарила Вэнь Нину малыша. Бабушку Вэнь поселили в бывшем домике госпожи Лань, и всё семейство заботилось о старой женщине, как о родной. Прочие мирные Вэни также не знали ни в чём нужды, живя в Облачных Глубинах лучше, чем в своё время в Безночном Городе. Лань Ванцзи и Вэй Усянь, считая Юаня всё равно, что родным сыном, не думали о том, чтобы усыновить ещё одно дитя, но Вэнь Цин, успевшая полюбить Сичэня, как брата, однажды поделилась с ним способом зачать ребёнка в золотом ядре. Мэн Яо, желая, чтобы в будущем ребёнке была часть и от него, поделился с Сичэнем духовной энергией, и вскоре глава Лань произвёл на свет близнецов — сына и дочку, а его золотое ядро, бывшее и без того сильным, стало сильнее ровно вдвое. После этого Вэнь Цин в Облачных Глубинах полюбили ещё сильнее, чем прежде. Мэн Яо, держа на руках малышку, без конца повторял, что с помощью Вэнь Цин и Сичэня к нему вернулась мать. Сичэнь и Мэн Яо стали время от времени странствовать вместе и однажды набрели на деревню Мо, где узнали историю юной Мо с маленьким Мо Сюаньюем. Выслушав её, Мэн Яо вздохнул. — Поверьте мне, я достаточно знаю главу ордена Цзинь, Вам совершенно незачем ждать его. Лучше будет пойти с нами в Облачные Глубины. Конечно, жизнь там отнюдь не лишена строгостей, но если мой супруг за Вас поручится, Вам будет там очень хорошо, а маленький Сюаньюй сможет учиться.       Мать Мо Сюаньюя посмотрела на обоих с огромной надеждой. Лань Сичэнь кивнул, и, за щедрый выкуп серебром, смог взять Мо Сюаньюя с матерью с собой. Маленький Мо вскоре привык к жизни у Ланей, зовя Сичэня и Мэн Яо отцом и дядей, а для его матери жизнь у Ланей после жизни в деревне Мо, несмотря на целое множество правил, была настоящим счастьем. У маленького Мо Сюаньюя со временем обнаружился настоящий талант к каллиграфии, и все в Облачных Глубинах, в том числе и Юань с Цзинъи, полюбили его. *       Цзян Чэн, слыша о переменах, произошедших в жизни сестры и Вэй Усяня, с одной стороны, не мог не признать, что эпизод на горе Байфэн изменил их судьбы к лучшему, а с другой — делясь всем, что узнавал, с Цзинь Цзысюанем, Цзян Чэн время от времени пренебрежительно фыркал: — Подумать, А-Сюань… Я ещё могу понять, что сестра полюбила Вэнь Нина, он добр, честен, мягок, а лучник едва ли не лучший, чем мы с тобой. Но чтобы старейшина Лань вступил в брак с Вэнь Цин… Не слишком похоже, что они могли бы сойтись характерами. — Отчего же? — слегка улыбнулся Цзинь Цзысюань, массируя плечи возлюбленного. — Старейшина Лань — прекрасный человек, Вэнь Цин — целиком в науке, любовь к знаниям объединяет их обоих. К тому же, оба схожи и ещё в одном: строги снаружи, но нежны внутри. — Была ли моя мать такой? — произнёс задумчиво Цзян Чэн. — Жестокая снаружи, но израненная внутри — да, но нежность… Единственная нежность, которую я знал от матери — её последнее объятие и поцелуй. Пусть ею и двигало искреннее раскаяние, но всё же… Один поцелуй и годы боли… Теперь я понимаю, что причинял боль Вэй Усяню во многом по милости матери. Если бы не она, моя любовь к Вэй Усяню не напоминала бы ненависть… — Цзян Чэн уронил голову на руки и заплакал. — Если мать и любила нас, эта любовь была насквозь пропитана ядом. И этот яд остался во мне навсегда… — Не думай о своей матери, А-Чэн, — утешил Цзинь Цзысюань. — Её давно нет, она уже никому не сделает больно, а если ты чувствуешь, что был несправедлив к своему шисюну, поговори с ним. Признаться, я даже благодарен теперь Вэй Усяню за наше счастье. А та драка в Облачных Глубинах… В конце концов, ему было, за что ударить меня. — Поговорить с Вэй Усянем? — задумчиво повторил Цзян Чэн. — Что ж, А-Сюань, возможно, ты и прав. Ведь мы даже не пригласили его с сестрой на нашу брачную церемонию. — А-Ли всё равно бы вряд ли приехала, — заметил Цзинь Цзысюань, — она ведь ухаживала тогда за Вэнь Цюнлинем. Но это ничего, главное, что все мы вместе и счастливы. — Мой А-Сюань разумен, как всегда, — кивнул Цзян Чэн. — Возможно, мне следовало бы вернуть Суйбянь Вэй Усяню. — Ещё вопрос, сможет ли твой шисюн пользоваться Суйбянем сейчас, — заметил Цзинь Цзысюань, — а если сможет, то как скоро, но вернуть Вэй Усяню Суйбянь было бы, пожалуй, действительно правильно. — Он обнял Цзян Чэна сзади и поцеловал его в затылок. — А если Лани уже подарили Вэй Усяню новый меч? — спросил Цзян Чэн. — Мы этого не узнаем, пока не поговорим с ним, А-Чэн, — мягко ответил Цзинь Цзысюань. — В любом случае, Суйбянь не пропадёт. Если Вэй Усянь не сможет более пользоваться мечом или если у него уже есть новый, в своё время ты подаришь Суйбянь одному из маленьких адептов Цзян. Цзян Чэн вздохнул. — Иногда я ненавижу Вэй Усяня за смерть родителей и разрушение Пристани Лотоса, а иногда готов плакать от жалости к нему. Если бы не предсмертный приказ моей матери защищать меня любой ценой, если бы не моя бешеная ревность и нежелание отпустить его… Будь я хоть немного разумнее, отпустил бы его, как только мы отплыли от Пристани Лотоса достаточно далеко. Мы разошлись бы если и не мирно, то… — Цзян Чэн проглотил слёзы. — Вэй Усянь хотя бы не пережил бы того, что пережил. Очень возможно, и я бы не лишился золотого ядра, и Вэй Усяню не пришлось бы отдавать мне своё. Представляю, что сказала бы мать, останься она в живых: сыну слуги, мол, всё равно незачем иметь золотое ядро. В нашей семье с самого начала всё было так нелепо… Мать снится мне иногда в кошмарах, А-Сюань. Только не спрашивай, что я вижу в этих снах, иначе ты точно сочтёшь меня безумным… — Прекрати вспоминать о ней, пока не схлопотал искажение ци, — посоветовал Цзинь Цзысюань, с тревогой слыша, как голос Цзян Чэна стал клацать, словно железо. — Выпей чаю, это лучше вина. Сходить за лекарем? Или приготовить ванну? — Здесь всё пропитано памятью о моей матери… — Цзян Чэн словно не слышал слов своего любимого. — Будь она сейчас жива, я получал бы на каждом шагу если не брань и порки, то нескончаемые упрёки в том, что я забрал тебя себе, нарушив её обещание госпоже Цзинь, что слишком много пью… А ты? — неожиданно прямо спросил он у Цзинь Цзысюаня. — Твоя-то мать всегда была явно нежнее с тобой, хоть немного, но ты и слова не сказал, когда я увёз тебя в Пристань Лотоса… Должно быть, ты был рад избавиться от бремени, налагаемого статусом наследника, или твоя мать оказывала на тебя такое же давление, как и моя — на меня. Недаром они обе были так схожи характерами. — Что ж, мой А-Чэн, если ты спросил, то причин было несколько, — ответил Цзинь Цзысюань. — Первые две ты уже назвал, но была и третья, пожалуй, главная: я чувствовал вину перед твоей сестрой. Я действительно зря смотрел на неё свысока. Ни Вэнь Цюнлинь, ни его сестра, ни старейшины Лань такого себе не позволят. Поэтому я чувствовал, что отпустить А-Ли будет правильно. Цзян Чэн кивнул. — Что ж, ты благороден. И тебе никогда не приходило в голову, что я могу угостить тебя Цзыдянем? Ведь я, как и Вэй Усянь, отлично видел, что ты думаешь о моей сестре, когда ты навещал Пристань Лотоса. И если бы не страх перед кнутом матери, я бы мог и сам ударить тебя… — Госпожа Юй секла Вэй Усяня кнутом без всякого снисхождения, но он никогда не стеснялся говорить, что думает обо мне, — горько улыбнулся Цзинь Цзысюань. — Я видел неприязнь ко мне твоего шисюна, но его стойкость всегда внушала мне уважение, хотя я никогда не рисковал прямо вступаться за него, так как знал, что это лишь ухудшит участь Вэй Усяня. — Вэй Усянь всегда был так прям и бесстрашен, потому что привык к боли, — вздохнул Цзян Чэн. — Я иногда искренне ненавижу себя за то, что так ни разу и не прикрыл его собой… Видя, что лицо любимого стало бледным, как фарфор, Цзинь Цзысюань крепко и нежно обнял его. — А-Чэн, прошу тебя, довольно об этом, иначе дело закончится лихорадкой, — прервал он Цзян Чэна и добавил: — Если бы ты даже и нанёс мне пару ударов Цзыдянем, это было бы только справедливо. — Никогда, — прошептал Цзян Чэн, глотая слёзы. — Я никогда этого не сделаю, мой А-Сюань, и вот почему. Видишь ли, когда мать секла Вэй Усяня за шалости, а это случалось вовсе не так редко, как ты бы мог предположить, это всегда происходило на моих глазах. Так она давала мне понять, что меня будет ждать в точности то же самое, если я стану нарушать правила. И ни единожды у меня так и не хватило сил закрыть Вэй Усяня собой — разве что разделить с ним наказание, но закрыть собой — на это у меня так ни разу и не хватило духу. Отец знал обо всём этом, но молчал… А я потом не мог спать, мой А-Сюань, не мог улыбнуться Вэй Усяню, а лишь осыпал его бранью, так что Вэй Усяню приходилось улыбаться за двоих, чтобы подбодрить и себя, и меня… Могу ли я после этого использовать Цзыдянь для порки? Это просто не в моих силах, А-Сюань. Удар кулака, пусть и самый сильный, вполовину не так мучителен, как удар духовного кнута. А представь, каково это — тренироваться с мечом после ударов Цзыдяня по рукам. В своё время, ещё ребёнком, Вэй Усянь прошёл и через это. Впрочем, довольно, иначе я или напьюсь, или слягу… — Я помогу тебе понемногу забыть о вине, — пообещал Цзинь Цзысюань. — Ну а ты? — Цзян Чэн снова испытующе взглянул на него. — Ты ни разу с тех пор, как мы вместе, не думал, что будет с орденом Цзинь, если ты останешься здесь, со мной? Допустим, твои мать с отцом сделают наследником Цзинь Цзысюня, вместо тебя. Но твоя мать всегда была уверена, что он серьёзно уступает тебе если не во всём, то во многом, и наверняка они с твоим отцом сейчас в гневе… Цзинь Цзысюань вздохнул. — Именно Цзинь Цзысюнь потом и рассказал мне обо всём, что случилось после того, как твоя сестра осталась на горе Байфэн с Вэй Усянем, а мы улетели в Пристань Лотоса. Я никогда не одобрял Цзинь Цзысюня, но говорить мне неправду было не в его интересах. Мать действительно была в гневе, но ей хватило благоразумия не возвращать меня силой, или это отец уговорил её, не знаю. Все в ордене Цзинь были уверены, что моё место займёт Цзинь Гуанъяо, но мать твёрдо настояла, что моё место займёт Цзинь Цзысюнь, а на Цзинь Гуанъяо мать выместила всю свою досаду. Выгнала из Башни Золотого Карпа, а отец, как говорил Цзинь Цзысюнь, только махнул на это рукой. А потом… — Что-то случилось? — невольно заинтересовавшись, спросил Цзян Чэн. — Цзинь Гуанъяо решил отомстить госпоже Цзинь? — Могло бы дойти до убийства, А-Чэн, — кивнул Цзинь Цзысюань. — И едва не дошло. Только чудом рядом оказался Цзэу-цзюнь. Когда моя мать выгнала Цзинь Гуанъяо из Башни Золотого Карпа, тот случайно наткнулся на Чифэн-цзуня, и, видимо, вспомнил все прежние размолвки между ними, твёрдо решив избавиться от главы Не. Тот считал Цзинь Гуанъяо слабым противником, будучи уверенным, что, как боец, Гуанъяо уступает ему. Но Гуанъяо, видимо, вложил в свой меч некое заклинание, с помощью которого Хэньшен смог сокрушить Бася, обвив её. Слышал бы ты, как этот человек насмехался над Чифэн-цзунем и его привычкой всегда полагаться на грубую силу. Если бы не Цзэу-цзюнь, сомневаюсь, что Чифэн-цзунь остался бы в живых. — И что в итоге? — спросил Цзян Чэн. — Честно говоря, — признался он, — жаль их обоих. Мэн Яо пережил слишком много унижений, а Не Минцзюэ — честен, но слишком прям, во многом, как и я. Цзинь Цзысюань обнял его. — Я люблю тебя таким, какой ты есть, мой А-Чэн. Но вернёмся к тому, что случилось тогда. Цзэу-цзюнь увёл Мэн Яо к себе, в Облачные Глубины, со временем сделав своим партнёром на тропе самосовершенствования. Чифэн-цзунь, как ни странно это звучит, похоже, решил более не пользоваться саблей, а Цзинь Цзысюнь вступил в брак, тоже вполне счастливо. Однажды, на ночной охоте одна из телохранительниц спасла ему жизнь, признавшись, что давно и искренне его любит. Мать была только рада такому случаю. — Но Цзинь Цзысюнь в качестве будущего главы Цзинь… — с сомнением произнёс Цзян Чэн. — Мэн Яо мог бы натворить и худших дел, — напомнил Цзинь Цзысюань. — Возможно, мать со временем сделает Цзысюня лучшим человеком, чем он есть сейчас. Что ж, летим в Облачные Глубины. Я должен попросить прощения у твоей сестры. — А я — поговорить с Вэй Усянем, — кивнул Цзян Чэн. — И поделиться своим счастьем, верно, А-Чэн? — улыбнулся Цзысюань. Теперь он носил одежды ордена Цзян, поэтому оделся хоть и изящно, но куда скромнее, чем одевался, будучи наследником ордена Цзинь. — Мой А-Сюань прав, — снова кивнул Цзян Чэн и улыбнулся, нежно сказав: — Моему А-Сюаню очень идут цзянские одежды. Они подчёркивают природное изящество моего А-Сюаня куда больше, чем золотые цзиньские одеяния. — А мой А-Чэн — настоящий красавец в одеждах главы ордена, — улыбнулся в ответ Цзысюань. Цзян Чэн обнял его и поцеловал в киноварную точку на лбу, которую его супруг сохранил на память. *       И Цзян Чэн, и Цзысюань были невольно поражены тем, как чудесно изменились и Яньли, и Вэй Усянь, обретя подлинное счастье. Яньли совершенствовалась как целительница, под руководством Вэнь Цин, одновременно с большим удовольствием исполняя обязанности по кухне. Она освоила все кулинарные секреты Ланей и вскоре адепты заметили, что привычные кушанья стали ещё вкуснее, хоть и, казалось бы, ни в чём не изменились. Яньли, зная о правилах, не добавляла в блюда мяса, но с таким искусством сочетала травы и пряности, что вкус всех ланьских блюд и напитков улучшился десятикратно. Цзян Чэн видел, что в скором времени у сестры будет ещё один малыш, и нежно улыбнулся ей. Цижэнь встретил Цзян Чэна и его супруга тепло, но взглядом предупредил: не обижайте Вэнь Цин и Вэнь Нина — теперь они оба такие же члены семьи Лань, как и Яньли. Цзян Чэн, тоже одними глазами и едва заметным кивком дал понять, что желает и наставнику Ланю, и сестре только счастья. — Сестра счастлива? — спросил Цзян Чэн, с огромной нежностью глядя на Яньли, руку которой бережно и нежно держал в своей ладони Вэнь Нин. Юноша был немногословен, но его застенчивость и заикание пропали, как по волшебству. Теперь Цзян Чэн видел в нём невооружённым глазом мягкую силу, по-видимому, всегда дремавшую в Вэнь Нине и проснувшуюся, едва он полюбил Яньли. — Как никогда, А-Чэн, — ответила Яньли, и Цзян Чэн почувствовал, как тает лёд, сковавший его сердце после смерти родителей — так нежно и счастливо улыбнулась ему сестра. Теперь Цзян Чэну было страшно подумать, как всё могло бы обернуться, если бы Яньли не отказала Цзинь Цзысюаню, а он, Цзян Чэн, не взял бы его с собой. — Береги сестру, Цюнлинь, — прошептал Цзян Чэн, обращаясь уже к Вэнь Нину. — Не обижай её.       Вэнь Нин ответил главе Цзян долгим взглядом и произнёс, ни разу не заикнувшись, так, что Цзян Чэн уверился, что сестре с ним будет хорошо: — Никогда, глава ордена Цзян. — А-Ли, прости, что смотрел на тебя свысока, — вполголоса произнёс Цзинь Цзысюань, но Яньли, улыбаясь, лишь покачала головой. — Если бы ты не смотрел на меня свысока, я бы не полюбила А-Нина, а ты — А-Чэна, и мы оба не были бы так счастливы сейчас. Тебе ведь куда лучше с А-Чэном, верно? — Ещё как, — признался Цзинь Цзысюань. — Твой брат куда нежнее, чем все думают, А-Ли…       Цзян Чэн хотел ответить шуткой, но не успел, так как его уже приветствовал широкой улыбкой Вэй Усянь. Цзян Чэн мог бы поклясться, что даже в самые лучшие дни в Пристани Лотоса улыбка Вэй Усяня не была такой счастливой. — Ты так сияешь, — заметил Цзян Чэн не без зависти, но то была добрая зависть, так как теперь Цзян Чэн и сам был искренне счастлив с Цзысюанем. — Потому что у меня есть всё, о чём я мечтал, Цзян Чэн, — ответил Вэй Усянь, легко, как никогда. — Мы с Лань Чжанем глубоко счастливы, шицзе счастлива, слово, взятое с меня госпожой Юй, я сдержал. — Лишившись золотого ядра? — горько улыбнулся Цзян Чэн. — Но зато и Лань Чжань, и Сичэнь-гэ, и наставник Лань, и малыш Юань любят меня так, что это стоит всего, что я потерял, — ответил улыбкой Вэй Усянь. — Но как ты собираешься жить без золотого ядра? — вздохнул Цзян Чэн. — Не участвовать в ночных охотах, не летать на мече, не создавать талисманов, не исцелять музыкой, рано одряхлеть, страдать от недомоганий… — Цзян Чэн, я потерял одно ядро, но смог создать множество новых, благодаря сестрице Цин и Лань Чжаню, и потерять их будет уже не так легко. — И Вэй Усянь рассказал своему шиди обо всём. — Ты перехитрил саму судьбу, — признал Цзян Чэн. — Подобное вряд ли удалось бы даже моей матери. — Не столько я, сколько сестрица Цин, — мягко поправил Вэй Усянь. — А насчёт госпожи Юй, кто знает, возможно, при помощи сестрицы Цин и ей бы удалось одержать верх над судьбой…       Цзян Чэн едва заметно пожал плечами, мол, есть ли смысл рассуждать о том, что могло бы быть, если его матери и отца нет в живых? Вместо этого Цзян Чэн спросил: — И ты можешь летать на мече, и всё остальное? — В голосе главы Цзян звучало чуть уловимое недоверие. — Я спрашиваю об этом потому, что привёз тебе Суйбянь. Или он тебе более не понадобится? — Видишь ли, Цзян Чэн, — ответил Вэй Усянь, — теперь, когда у меня много малых золотых ядер, вместо одного обычного, мне пришлось осваивать заново многие искусства, в том числе и полёты на мече, и наставнику Ланю пришла в голову весьма разумная мысль. — Какая же? — с любопытством спросил Цзян Чэн. — Подарить мне меч, созданный совсем особым образом. — В улыбке Вэй Усяня засияла такая благодарность, что им невольно залюбовались все, кто был рядом. — Взгляни, Цзян Чэн. И Вэй Усянь показал своему шиди меч, подаренный ему Лань Цижэнем. — Как он красив… — прошептал Цзян Чэн. — Совсем скромный, но в нём столько изящества и тепла. Как его имя? — Синьхуа — Новый Цветок, — ответил Вэй Усянь. — Попробуй его на вес. Цзян Чэн взял меч в руку — лёгкий, серебристый, казалось, что он слегка светился изнутри. — Почти невесомый, — заметил Цзян Чэн. — Много ли от такого пользы на ночных охотах и в полёте? Детская игрушка… Вэй Усянь тихо засмеялся. — Я знал, что ты об этом спросишь, Цзян Чэн. Но ты удивился бы, если бы узнал, что Синьхуа — ещё надёжнее Суйбяня? Летать на Синьхуа — ещё проще и удобнее. А может быть, это потому, что у меня в теле теперь иначе течёт духовная энергия. Оставь Суйбянь при себе — как память. Возможно, ты ещё подаришь его вашему с Цзысюанем ребёнку. — О чём ты? — не понял Цзян Чэн. — Поговори об этом с сестрицей Цин, — посоветовал Вэй Усянь. — Возможно, потому, что Вэнь Жохань слишком ценил её знания, чтобы позволить когда-либо вступить в брак, Вэнь Цин, зная, что едва ли когда-то сможет выйти замуж, но при этом, желая однажды стать матерью, создала способ зачать и выносить дитя, созданное из духовной энергии, в золотом ядре. Цзян Чэн хотел было фыркнуть, но Цзысюань мягко положил свою руку поверх руки любимого. — В этом есть смысл, мой А-Чэн. Если будет сложно тебе, я сделаю это. Мне наверняка бы даже понравилось. — Ты прав, — признал Цзян Чэн. — Идём, поговорим с Вэнь Цин. — Теперь уже Лань Цин, А-Чэн, — напомнил Цзысюань. — Так же как и я — Цзян Цзысюань. И очень счастлив этому, — добавил он, улыбаясь. — Вначале пусть Вэй Усянь обо всём расскажет, — решил Цзян Чэн. — Слишком неправдоподобно всё это звучит. Множество малых золотых ядер, такой лёгкий меч… — Теперь всё моё тело, можно сказать, как одно золотое ядро, Цзян Чэн, — улыбнулся Вэй Усянь. — Единственная разница с прежним золотым ядром — что я не могу носить тяжёлого оружия, но зато меня теперь не так легко поранить. И концентрировать духовную энергию, чтобы создавать талисманы, стало намного легче и даже приятнее. И, — добавил он с особенно нежной благодарностью, — Лань Чжань, как никто другой, помог мне всему научиться заново… Цзян Чэн едва заметно нахмурился: — Ты так сильно любил Лань Ванцзи с самого начала? Я был уверен, что ты без умолку твердил о нём после возвращения из Облачных Глубин лишь ради того, чтобы хорошенько подразнить меня… — Да, любил, Цзян Чэн, — спокойно ответил Вэй Усянь, глядя в лицо своему шиди. — Если бы я сказал об этом прямо, не поручусь, что это не закончилось бы смертельным количеством ударов кнута от твоей матери. Но я бы наверняка выдержал и их, только бы быть вместе с Лань Чжанем. Цзян Чэн горько улыбнулся. — Ты знаешь, что было бы, получи ты, скажем, триста ударов Цзыдянем, вместо тридцати, причем, не таких, какие ты получил от матери перед Ван Линцзяо, а полновесных? Я допускаю, что при твоём поистине огромном всегдашнем желании жить, они бы не оказались для тебя смертельными, ты лишь пролежал бы сколько-то дней без сознания. Но мать заперла бы тебя и ты уже не смог бы уйти, даже если действительно захотел бы. У моей матери был поистине чудовищный характер, это правда, но она была по-своему неглупа, прекрасно понимая, что если ты однажды предпочёл Лань Ванцзи долгу перед семьёй Цзян, то так будет снова и снова. Тебе оставалось бы только бежать, а бежать ты не смог бы, зная, что если ты уйдёшь, я лишусь того, кто вечно прикрывает меня от гнева матери. Ты втягивал меня в неприятности, но и ударов кнута я избегал, благодаря тебе. А если нас обоих и ставили на колени для порки, мне всё же доставалось ровно наполовину меньше ударов, причём, ударов более слабых, также благодаря тебе. У матери хотя бы хватало ума не запирать нас в отдельных покоях по окончании каждой порки. Ты смеялся, вопреки даже самой сильной боли, и чем больнее тебе было, тем заразительнее ты смеялся ради меня. Сестра приводила к нам лекаря всегда тайком, чтобы не вызывать лишнего недовольства матери. А я сыпал бранью, но не столько потому, что сердился на тебя за то, что ты втянул нас в неприятности, а потому, что видел, что ты прячешь слёзы за смехом, целые моря слёз. Вэй Усянь задумчиво взглянул на него: — Скажи, Цзян Чэн, а тогда… Я хочу сказать, в тот день, когда мы вернулись с лотосового пруда, и шицзе тайком от госпожи Юй принесла заживляющее снадобье, полностью исцелившее все мои травмы всего за пару часов… Может быть, от летней жары у меня немного помутился разум, но я был уверен, что оно — от Лань Чжаня. — Должно быть, ты действительно сильно тосковал о нём, — заметил Цзян Чэн, — потому что прямо спросил меня, мол, не от Лань Чжаня ли это снадобье, а на самом деле это отец потихоньку передал его сестре. И всё же, теперь нам нечего скрывать друг от друга, поэтому признайся, тебя ведь держала в Пристани Лотоса даже не так любовь моей сестры и благодарность к моему отцу, как сострадание ко мне, не так ли?       Лань Ванцзи, присутствовавший при этом разговоре с самого начала, хотел было вмешаться, видя, как побледнел его возлюбленный, но на помощь пришёл Цзинь Цзысюань: — А-Чэн, прошу тебя, забудь об этом. Идём, поговорим с госпожой Лань Цин. — Ты прав, А-Сюань, — кивнул Цзян Чэн. — Действительно, что позади, то позади. Когда оба ушли, Вэй Усянь заметил: — Это единственное, чего я теперь лишён, Лань Чжань. Множество маленьких золотых ядер, рассыпанных по всему телу, как звёзды по небу, не смогут служить вместилищем для ребёнка. — Да, но у нас есть А-Юань, — нежно напомнил Лань Ванцзи. — У брата Цюнлиня и твоей шицзе скоро будет ещё одно дитя, вполне возможно, что на сей раз — девочка. — Ты прав, — улыбнулся Вэй Усянь. — Сестрица Цин уже родила наставнику Ланю пятерых детей, нам нет нужды тревожиться об этом. — Мгм, — кивнул Лань Ванцзи. — Когда А-Юань станет старше, возможно, способом зачать в золотом ядре воспользуюсь я, а пока — мы с тобой нужны нашему сыну.       Вэй Усянь не стал продолжать разговора, но, между тем, мысль о том, что Лань Ванцзи мог бы выносить дитя в своём золотом ядре, не шла у него из головы. Если бы они уединились для медитации вдвоём, а он, Вэй Усянь, поделился бы с любимым духовной энергией, то, с одной стороны, Лань Ванцзи было бы куда легче и зачать, и выносить, а с другой стороны, их общее дитя станет совершенством. Множество маленьких золотых ядер в его теле давали, как он успел узнать, немало новых возможностей. Цижэнь, узнав об обоюдном желании младшего племянника и его возлюбленного, не стал возражать, зная, что Сичэнь уже испробовал этот способ и преуспел. Более того, старейшина Лань даже разыскал для этого самый уютный уголок среди сосновых рощ Облачных Глубин, где его брат в своё время любил гулять с госпожой Лань, как раз в то время, когда та носила вначале Сичэня, а после — Ванцзи. Когда оба уселись в позу для медитации среди сосен, Лань Ванцзи мгновенно нырнул в транс, не переставая думать о своей матери. Он невольно поразился, какое это наслаждение — зачинать дитя из духовной энергии: его обычно бодряще-прохладная ци, концентрируясь в самой сердцевине золотого ядра, становилась всё теплее, преобразуясь в младенца женского пола. Вэй Усянь же, думая об их с Лань Ванцзи будущем ребёнке, весь трепетал, готовый рассмеяться от счастья, и его духовная энергия, порождаемая множеством крохотных золотых ядер, слилась с духовной энергией Лань Ванцзи, как бурливый поток, искрящийся в солнечном луче целым множеством цветов и оттенков. Помогая супругу создавать дитя, Вэй Усянь также неотступно думал о своей матери, чья улыбка и советы, как ничто иное, помогли ему перенести все невзгоды и боль, нелюбовь госпожи Юй и удары её кнута, ревность Цзян Чэна, утрату золотого ядра. Пусть и их малышка будет такой — весёлой и нежной, несмотря ни на что, какими были Цансэ-санжэнь и госпожа Лань… — Не правда ли, это было чудесно, Лань Чжань? — спросил Вэй Усянь, когда оба вынырнули из транса. — Лучше, чем что-либо, любовь моя, — кивнул Лань Ванцзи, гладя волосы Вэй Усяня, который положил голову к нему на колени. — Та духовная энергия, что ты передал мне, сделает нашу малышку ещё прекраснее. — Я думал о своей маме, когда делился с тобой духовной энергией, — признался Вэй Усянь. — А ты? — Да, я тоже, — ответил Лань Ванцзи.       С того времени Вэй Усянь какое-то время и слышать не хотел, чтобы Лань Ванцзи носил его на руках, а Лань Цижэнь с Лань Сичэнем не позволяли младшему Нефриту даже кратких полётов на мече, окружив его самой нежной заботой. Вэй Усянь без устали чертил талисманы, необходимые при беременности, играл ему вместе с Сичэнем и Цижэнем, Вэнь Цин же, зная, как её Цижэнь любит младшего племянника, хлопотала над ним вдвойне, а когда пришло время, извлекла дитя из тела Лань Ванцзи собственноручно. — Благодарю тебя, — прошептал Цижэнь, с нежностью глядя на ещё одну внучку, названную Лань Мэй. — Моя А-Цин сделала счастливыми обоих моих племянников. — Я люблю тебя, мой Цижэнь, — вполголоса нежно ответила его супруга. * — Если ты хочешь, я могу выносить для тебя дитя, — нежно сказал Цзян Чэну Цзинь Цзысюань, взяв любимого за руки. — Помедитировать, формируя жизнь в золотом ядре легче, чем кажется, тут госпожа Лань Цин совершенно права. — Я боюсь, мой А-Сюань… — признался Цзян Чэн. — Я бы зачал и сам, но я боюсь… — Тебе страшно, что ты зачнёшь и выносишь ещё одну Юй Цзыюань? — понял Цзысюань. — Не думай о своей матери, не нужно. Но Цзян Чэна уже сотрясали горькие рыдания. — Я как будто бы и любил её, но эту любовь всегда отравлял такой страх, что превращал мою любовь к матери в яд. Точно так же, как и её… — Прошу тебя, не надо об этом, — прервал Цзысюань. Столь частые упоминания Цзян Чэна о яде внутри него пугали, чем дальше, тем сильнее. — Не думай о том, что ты унаследовал от матери, подумай о том, что есть в тебе от отца, и мы двое зачнём лучшее дитя во всей Поднебесной… — Ты прав, — вздохнул Цзян Чэн с огромным облегчением.       Оба приняли позу для медитации, Цзысюань взял руки любимого в свои ладони, и спросил ещё раз: — Так всё же — кто из нас первым выносит дитя, мой А-Чэн? Цзян Чэн ещё раз хорошенько подумал и ответил: — Если мы сделаем это вдвоём, то — лучше я, мой А-Сюань… — Тебя пугает, что если ты поделишься со мной своей ци, а выношу я, наше дитя будет слишком похоже на тебя характером? — мягко сказал Цзысюань. — Ты всегда был проницателен, любовь моя, — кивнул Цзян Чэн. — Но, кроме того, мне кажется, что это принесёт мне исцеление.       Цзысюань кивнул и принялся делиться с возлюбленным духовной энергией. Светлая ци Цзысюаня сплелась с духовной энергией Цзян Чэна. Цзысюань делился с Цзян Чэном духовной энергией так щедро, что в золотом ядре Цзян Чэна зародились не одна, а две жизни — мальчик и девочка. А Цзысюань нежно шептал ему: — Наша малышка будет самой нежной и доброй невестой в Юньмэне. Мы создадим в Пристани Лотоса школу для девочек, где их будут обучать, кроме всего прочего, домашнему хозяйству и медицине, хочешь, мой А-Чэн? Влияние твоей матери на Пристань Лотоса со временем изгладится. А твоё золотое ядро станет вдвое сильнее, раз ты носишь близнецов. Цзян Чэн кивнул, слегка улыбаясь. — Мой А-Сюань умеет убеждать. Подумать, что золотое ядро Вэй Усяня послужит для такой цели… Но я скучаю по твоим поцелуям, мой А-Сюань…       Цзысюань, уже давно умевший понимать любимого без слов, вдвойне бережно обнял его и принялся целовать, так легко м нежно, что у Цзян Чэна закружилась голова, и поцелуям Цзысюаня не было конца. — Мой А-Чэн забудет о боли, я обещаю это, забудет навсегда…       Цзысюань сдержал своё слово. Он с огромной нежностью оберегал Цзян Чэна, не позволяя ему выпивать и сердиться, и фактически взял всё управление Пристанью Лотоса в свои руки, хотя Цзян Чэн и всегда, когда было необходимо, охотно помогал ему в этом. Цзысюань, как того и хотели они с Цзян Чэном, устроил в Пристани Лотоса школу для девочек, где учениц наставляли не только в заклинательстве, но и в домашнем хозяйстве, и в медицине. Теперь на обучение в орден Цзян ещё охотнее, чем прежде, брали детей из самых простых семейств. Прежде жители Юньмэна иной раз сторонились Пристани Лотоса, опасаясь доверять своих детей наставнице с таким нравом, каким славилась госпожа Юй. Но теперь, зная, что юный глава Цзян чудесно изменился рядом с Цзысюанем, а девочек в Пристани Лотоса стали обучать также и как будущих невест, детей на обучение в орден Цзян стали отдавать вдвойне охотно. Цзысюань теперь много гулял со своим супругом, вложил в серебряный цзянский колокольчик немного магии, усиливавшей золотое ядро и помогающей при беременности. — Я хотел вложить это заклятие в одежды А-Ли, но вышло так, что подарил тебе, — улыбнулся Цзысюань. Цзян Чэн улыбнулся. — Сестра теперь в превосходных руках, мой А-Сюань. Когда речь заходит о беременности и родах, можно ли желать для себя лучшей акушерки, чем Лань Цин? — Кстати, о ней, — заметил Цзысюань. — Не лучше ли нам с тобой будет на время поехать в Облачные Глубины, чтобы именно она провела операцию? Кто подсказал способ, тот и с операцией справится лучше других. — Возможно, ты и прав, но в таком состоянии я не хотел бы уезжать далеко из родных мест. Конечно, здесь, в Пристани Лотоса никто и никогда не проводил ещё подобных операций, но… Цзысюань понял своего возлюбленного. — Ты хотел бы пригласить Лань Цин в Пристань Лотоса на время? Заодно это и послужило бы вашему окончательному примирению. Наверняка старейшина Лань не захочет отпускать свою супругу одну, но ведь для нас обоих повидать его было бы настоящей радостью. — Мой А-Сюань прав и в этом, — кивнул Цзян Чэн. — Значит, напишем письмо в Облачные Глубины, — ответил Цзысюань. Когда же с письмом было покончено, он мягко сказал: — Идём пока что, А-Чэн. Ты ляжешь, а я помогу тебе. Цзян Чэн вздохнул, благодарно обняв плечи любимого. — Мой А-Сюань столько сделал — и для меня, и для Пристани Лотоса… — Не думай об этом сейчас, — посоветовал Цзысюань, — вдохни глубоко, выдохни, не спеша, и подумай о наших детях. Всё будет лучше, чем ты думаешь, ведь мы любим друг друга. Я люблю моего А-Чэна.       Цзян Чэн положил голову ему на плечо, Цзысюань поцеловал любимого в волосы и неожиданно Цзян Чэн залился счастливым смехом, таким счастливым, какого не слышали в Пристани Лотоса с тех пор, как Цзян Чэн был ребёнком. — Я уже и забыл, как чудесно тебя преображает смех, А-Чэн… — прошептал Цзысюань. — Ты словно расцвёл.       Цзян Чэн не ответил — он лишь крепче прильнул к любимому и позволил отвести себя в спальню, полностью раздеть и уложить на спину. Цзысюань стал нежно оглаживать грудь и живот любимого, щедро передавая духовную энергию, а после нырнул в транс, позволявший увидеть обоих детей, растущих в теле Цзян Чэна. Вынырнув из транса, Цзысюань принялся ласкать его руками и губами спереди, пока Цзян Чэн не испустил тихий стон, полный искренней благодарности, притянул Цзысюаня к себе и осыпал целым градом поцелуев. Цзысюань не остался в долгу, зная, как Цзян Чэн любит его поцелуи, а когда оба достаточно насладились ласками и поцелуями, укрыл главу Цзян шёлковым покрывалом и лёг рядом. — Тебя что-то тревожит? — осторожно спросил Цзысюань. — Я был уверен, что все твои душевные раны затянулись. — Мысли о матери не покидают меня, А-Сюань, — признался Цзян Чэн. — Она наверняка обвинила бы меня в слабости, ведь я позволил тебе управлять Пристанью Лотоса и ты явно справляешься с этим лучше меня, и детей ношу тоже я, и когда мы любим друг друга, берёшь меня всегда тоже ты… — Только потому, что тебе это по душе, любовь моя, — нежно улыбаясь, ответил Цзысюань. — Скажи, тебе ведь это понравилось? Я опасался, что мог быть груб с тобой в первый раз, так как меня, признаюсь, захлестнула страсть… — Нисколько, — искренне ответил Цзян Чэн. — Мой А-Сюань был так нежен, что о боли не было и речи, это было божественно. Одно время я мечтал, что мы будем меняться, но, признаюсь, уже давно перестал. К тому же, пальцы моего А-Сюаня ласкали и всегда ласкают меня с таким совершенством, что, право же, мне не нужно большего… — Но тебя, кажется, всё ещё что-то тревожит, мой А-Чэн? — спросил Цзысюань осторожно. — Скажи, в чём дело. Тебе нехорошо? Может, сходить за лекарем? — Дело не в этом, — признался Цзян Чэн. — Я знаю, как дети покинут моё тело, но как с ними будет после? Нужно ли будет нанять кормилицу или достать козьего молока? Я знаю от сестры, что для младенцев оно лучше коровьего. — Я говорил с Лань Цин и об этом, любовь моя, — успокоительно улыбнулся Цзысюань. — Твоя духовная энергия, помогающая тебе сейчас вынашивать детей, в своё время поможет тебе и кормить их, когда придёт время, преобразовавшись в питание, куда более совершенное, чем любое молоко. Если же что-то пойдёт не так, я соберу духовную энергию в своей груди и попробую кормить наших маленьких вместо тебя.       Под нежный голос любимого Цзян Чэн, успокоившись полностью, незаметно задремал.       Письмо Цзян Чэна и Цзысюаня достигло Облачных Глубин очень быстро, и, как и предвидел Цзысюань, Лань Цижэнь не пожелал отпускать свою супругу в Юньмэн одну, так что в Пристань Лотоса они прибыли вдвоём. Цижэнь, сам недавно нежно заботившийся о супруге в её особом положении, окружил своего бывшего ученика всем теплом, какое был способен дать. Лань Цин же, наблюдая за состоянием своего пациента, прилежно вела записи обо всём, что происходило с Цзян Чэном и его детьми, как поступала и во время беременности обоих Нефритов. Когда же пришло время провести операцию, позволила Цзысюаню быть рядом с супругом — это было необходимо, поскольку Цзысюань должен был передать Цзян Чэну достаточно духовной энергии, чтобы тот не чувствовал никакой боли во время операции и мог бы спокойно заснуть. Когда Цзян Чэн закрыл глаза и Цзысюань легонько поцеловал его в лоб, Лань Цин осторожно сделала на теле Цзян Чэна надрез. Золотое ядро Вэй Усяня, ставшее ещё сильнее после перенесённой Цзян Чэном беременности, легко приоткрылось, словно мягко передавая сначала мальчика, а потом девочку в руки Лань Цин. Та приняла дитя мужского пола, а Цижэнь, также бывший рядом, взял на руки девочку. Цзысюань же, чтобы помочь супругу, ускорил течение его духовной энергии в грудь, чтобы можно было накормить детей, как можно скорее. Только после этого Цзысюань отважился спросить, вполголоса, чтобы не разбудить Цзян Чэна: — Если А-Чэну будет сложно кормить детей, смогу ли я это сделать вместо него? — Возможно, — предположила Лань Цин. — Но тебе это наверняка будет сложнее. — Потому что я не носил — понимаю, — кивнул Цзысюань. — Во всяком случае, Цзян Ваньинь должен попробовать, — разумно заметила Лань Цин. — Если потребуется, я буду готовить снадобья, активизирующие ци, болеутоляющие и успокоительные. — Госпожа Лань Цин очень верно поняла, — признался Цзысюань. — А-Чэн не говорил этого вслух, но по его глазам я видел — А-Чэну не по себе из-за того, что кормить грудью может быть болезненно. Но госпожа Лань Цин наверняка знает способ, чтобы А-Чэну не было больно при этом. Мой А-Чэн так раним, хоть и выглядит сильным и неуязвимым… — Сделаю всё, что в моих силах, — пообещала Лань Цин. — К тому же, присутствие моего Цижэня рядом также наверняка отлично послужит восстановлению сил главы Цзян. Лань Цижэнь кивнул и добавил: — О наших с А-Цин детях отлично заботятся в Облачных Глубинах, да и Вэй Усянь, как ни удивительно, превосходно освоил обязанности няни, так что мы оба можем быть здесь, сколько потребуется. Цзян Чэн тем временем открыл глаза и прошептал: — А-Сюань, ты здесь? — Я здесь, с тобой, мой А-Чэн, — улыбнулся Цзысюань, гладя любимого по волосам и целуя в лоб и в оба виска. — У нас дети, мальчик и девочка. Хочешь покормить их? — Попробую, — вполголоса ответил Цзян Чэн. — Не вставай пока — может открыться рана, — предупредил Цзысюань. — Госпожа Лань Цин, конечно, сделала всё, чтобы поскорее заживить след от операции, но тебе пока что нужен полный покой, мой А-Чэн.       Он бережно приподнял Цзян Чэна под плечи, обнимая, пока тот держал на руках сначала сына, потом дочку. Цижэнь со всей осторожностью подложил лёгкую и мягкую подушку под руки Цзян Чэна, а Лань Цин, уже имевшая опыт грудного кормления, помогла Цзян Чэну правильно взять и приложить ребёнка к груди, и Цзысюань, когда малыш принялся пить, осторожно спросил: — Тебе неприятно или больно, мой А-Чэн? — Я думал, что это будет тяжелее, мой А-Сюань, — признался Цзян Чэн. — Привыкнуть будет, пожалуй, проще, чем я предполагал…       Когда оба ребёнка насытились, и Цзысюань передал их обоих вошедшим няням, Цзян Чэн неожиданно уронил голову на руки Цзинь Цзысюаня и заплакал. Вэнь Цин хотела было со своей обычной строгостью напомнить своему пациенту, что от излишних переживаний легко лишиться молока. Но Лань Цижэнь едва заметно покачал головой, опасаясь, что строгость Вэнь Цин только ухудшит положение: от переживаний у Цзян Чэна могло случиться искажение ци, а это уж точно превратило бы его молоко в яд. Конечно, это было не совсем молоком, но так называть его было и привычнее, и проще. Лань Цин промолчала и Цзысюань осторожно спросил: — Что такое, мой А-Чэн? Тебе всё же было больно? Или ты снова подумал о своей матери? Хочешь, я попросту выгоню отсюда дух Юй Цзыюань, чтобы он не терзал тебя? Говоря между нами, сделать это следовало бы уже давно. — Дело не в боли, мой А-Сюань и не в мыслях о моей матери, хотя, отчасти и в них тоже, — признался Цзян Чэн, пока Цижэнь передавал ему духовную энергию, чтобы придать сил. — Тогда в чём же, мой А-Чэн? — ещё мягче повторил свой вопрос Цзысюань. Цзян Чэн вздохнул. — Я подумал о том, что могу ненароком причинить вред нашим маленьким, придя в гнев… — Этого не будет, мой А-Чэн, — пообещал Цзысюань. — Я буду рядом, буду помогать тебе. — Он нежно зашептал, массируя грудь Цзян Чэна. — Ты — не твоя мать, мой А-Чэн, вовсе нет. Цзян Чэн улыбнулся сквозь слёзы: — А ведь наших детей мог бы выносить для Лань Ванцзи Вэй Усянь — ведь во мне его ядро… На сей раз улыбнулся уже Цижэнь: — Как раз об этом ты можешь не беспокоиться, А-Чэн. Секрет моей А-Цин уже пригодился обоим моим племянникам. Благодаря А-Яо, моя старшая внучка — само изящество, а благодаря Вэй Усяню, Лань Мэй — самая весёлая и жизнерадостная малышка во всей Поднебесной. Да и А-Юанем, как и остальными нашими детьми, все мы можем только гордиться. Пока что лучше поспи, А-Чэн. Только что ты перенёс операцию, да и первое кормление — это всегда нелёгкое испытание, я знаю это по опыту моей А-Цин. — Наставник Лань, прошу Вас, передайте Вэй Усяню, что у меня нет к нему ненависти, что я прощаю его полностью, — произнёс Цзян Чэн вполголоса, прежде чем заснуть на руках у Цзысюаня. — Мой шисюн не мог поступить иначе, чем поступил тогда, а Пристань Лотоса погубила недальновидность моих родителей, причём, обоих, как это ни печально. Мой отец мог бы не покидать Пристань Лотоса, а моя мать могла бы (и, между нами говоря, должна была бы) заранее позаботиться о защите резиденции. Но предпочла свалить всю вину на Вэй Усяня, а у меня не хватило сил, чтобы возразить ей, а если бы я это и сделал, то наверняка бы мать и меня избила до полусмерти, с неё бы сталось… — Всё это давно позади, мой А-Чэн, — нежно ответил Цзысюань. — Отдыхай хорошенько. — Я передам твои слова Вэй Усяню, А-Чэн, — пообещал Лань Цижэнь. — Только, прошу, наставник Лань, — добавил Цзян Чэн, — не обижайте Вэй Усяня. Я и без того причинил моему шисюну слишком много боли… — Обижать того, кого так любит мой А-Чжань, и кто стал едва ли не лучшей няней Облачных Глубин? — улыбнулся Лань Цижэнь. — Никогда, А-Чэн. Они с Вэнь Цин вышли, чтобы оставить Цзян Чэна и Цзысюаня наедине. — Ты ненавидишь её? — спросил Цзысюань вполголоса. — Юй Цзыюань — за всё, что она творила с семьёй Цзян? Цзян Чэн едва заметно качнул головой. — А-Сюань, я не могу ненавидеть собственной матери, как бы ни страдал из-за неё, но… Я знаю, что моя мать была глубоко несчастна с самого начала, наверняка ещё до появления Вэй Усяня в нашем доме, и лишь вымещала на всех нас свою боль, на каждом по-своему. Мол, я был слишком слаб, сестре не подобало заниматься домашними делами, Вэй Усянь слишком любил нарушать правила, отец был слишком мягок. Но были ли мы виноваты на самом деле? Я знаю, что не были, мой А-Сюань, хоть бы меня переубеждали под ударами кнута. Даже под самой чудовищной пыткой я повторю это: мать причиняла нам боль без всякой вины, и это было несправедливо. Теперь я понимаю, что её смерть была воздаянием Неба за жестокость ко всем нам. Я любил отца, но иногда его бездеятельность ранила ещё больше, чем жёсткость матери. Да и я был не лучше: почему я ни разу твёрдо не возразил ей, почему не сказал прямо, что люблю отца? — Едва ли это что-то дало бы, мой А-Чэн, — вздохнул Цзысюань. — Мой А-Чэн лишь лишний раз отведал бы кнута. — Пусть так, но я недоумевал порой, почему отец так странно мягок с матерью, почему никогда не вступится за Вэй Усяня, не опровергнет её слов о нелюбви ко мне, я ведь видел, что это вовсе не так. Мать презирала отца, хотя он никогда не делал ей дурно, и окружил всей роскошью, какой смог. Признаюсь, иногда я не мог понять, почему отец так и не поручил Вэй Усяня Ланям, почему отдал на издевательства и унижения моей матери… — Неожиданно лицо Цзян Чэна потемнело, он задрожал и каким-то не своим, страшным голосом, прорычал: — Эй, ты, чудовище, я признал, что мне ненавистно всё, что я унаследовал от тебя, приди и отомсти, чтобы я… — Так и знал, что незачем было позволять тебе вспоминать о матери — рано или поздно это закончится искажением ци, — воскликнул перепуганный Цзысюань, уже собираясь позвать Цижэня с супругой. Но оба уже были рядом, и пока Цзысюань обнимал Цзян Чэна, Цижэнь напоил Цзян Чэна целебным чаем, а его жена со своим всегдашним мастерством поставила ему иглы. Цзян Чэн задышал спокойнее, припадок миновал, а Цзысюань нежно шепнул любимому: — Твоей матери больше нет, мой А-Чэн. Клянусь, я помогу тебе избавиться от её влияния, понемногу, не сразу, но всё-таки… — Не будем более вспоминать о ней, мой А-Сюань, иначе я потеряю рассудок, — горько прошептал Цзян Чэн. — Слишком больно… — Никогда, — пообещал Цзысюань.       Опасаясь, что молоко Цзян Чэна после этого припадка может навредить детям, Цзысюань решил рискнуть и попробовать кормить грудью вместо Цзян Чэна. После особой медитации, которой его научила Лань Цин, это удалось. Цзян Чэну нравилось наблюдать за тем, как его супруг кормит детей, и Цзысюань всегда делал это в его присутствии, за исключением тех моментов, когда Цзян Чэн спал. Надрез на теле главы Цзян заживал превосходно, тот припадок, к счастью, оказался единственным. Цзысюань более не позволял повторяться ничему подобному. Он не покидал Цзян Чэна, а кормить детей даже полюбил. Встав на ноги, Цзян Чэн также понемногу научился заботиться о детях, находя в этом определённое удовольствие. О боли, причинённой матерью, Цзян Чэн вспоминал всё реже, и в Пристани Лотоса окончательно воцарились счастье и покой. * Однажды, когда Лань Сичэнь и Мэн Яо гуляли вдвоём, последний сказал: — А-Хуань, если тебе удалось выносить и зачать, воспользовавшись способом, предложенным твоей почтенной тёткой, то и я, признаюсь, хотел бы попытаться. Пусть моё золотое ядро и несколько слабее твоего, но что если оно станет сильнее после того, как я выношу в нём дитя? — Я был бы только рад помочь тебе, А-Яо, — улыбнулся Сичэнь. — Но мне отчего-то всегда казалось, что малыш Сюаньюй близок тебе, точно родной сын, а двух детей, что я выносил, тебе вполне достаточно. — Я действительно рад, что мы с тобой спасли маленького Сюаньюя и его мать, А-Хуань, — ответил Мэн Яо. — И я люблю наших близнецов всем сердцем. Но, говоря между нами, мне было бы любопытно испытать всё, что уже испытали вы с братом. Я поделился с тобой духовной энергией, когда ты создавал детей, а ты поделишься со мной.       Сичэнь не мог ни в чём отказать своему возлюбленному. Зная, как его манит всё новое и желание попробовать то, что ещё неведомо, он улыбнулся и кивнул. — Что ж, если тебе это так желанно, я помогу, мой А-Яо.       Придя в покои Сичэня, оба уселись на уютные подушки для медитации и погрузились в транс. Мэн Яо — для того, чтобы подготовить своё золотое ядро к формированию будущей жизни, а Сичэнь — чтобы его духовная энергия укрепила золотое ядро возлюбленного. Когда Мэн Яо почувствовал, что готов, он сконцентрировал свою духовную энергию в золотом ядре. Лань Сичэнь же взял его руки в свои, дабы соединить свою духовную энергию с духовной энергией Мэн Яо. Тому хотелось подарить Сичэню сына, но вышло так, что Мэн Яо зачал ещё и двух девочек. Одну — думая о Мэн Ши, своей матери, а вторую — зная, как любил Сичэнь госпожу Лань. Странным образом носить в золотом ядре троих детей оказалось ещё легче, чем одного или двух. А возможно, Мэн Яо просто помогло то, что Сичэнь особенно щедро поделился с ним своей духовной энергией. Прибавление в семействе Лань сделало счастливее не только Сичэня и Мэн Яо, но и Лань Цижэня, который, казалось, ещё сильнее полюбил свою супругу. — Моя А-Цин всем смогла подарить счастье, — нежно сказал он ей однажды. — Право же, я не удивлюсь, если окажется, что само Небо привело нас друг к другу. — Мой Цижэнь, безусловно, прав, — кивнула Вэнь Цин, чья горячность исчезала незаметно для неё самой рядом с возлюбленным. Ей действительно нравилось соглашаться с любимым и поддерживать его. — Но есть один человек, невозможность помочь которому меня искренне огорчает, тогда как помощь эта действительно необходима. Если её не оказать, однажды может произойти несчастье. А ведь я испробовала уже столь многое… — Моя А-Цин говорит о Чифэн-цзуне? — понял Лань Цижэнь. — Что ж, в самом деле, но почему бы на сей раз не попробовать довериться Не Хуайсану? Юноша умён, а главное, он искренне любит своего дагэ, поэтому может найти способ помочь ему там, где, возможно, не под силу даже тебе. — Что ж, мой Цижэнь наверняка прав, — признала Вэнь Цин. — Это звучит разумно. *       Цижэнь оказался прав. Всё это время Не Хуайсан был занят поиском способа помочь своему дагэ — возможности полноценно заменить саблю веером и помочь избежать ранней смерти от искажения ци. Не Минцзюэ же махнул рукой на нежелание младшего брата тренироваться с саблей, сказав: — Если не можешь тренироваться с саблей, увидим, возможно, вместо этого ты достигнешь больших успехов, управляя орденом?       Хоть и на время, но он передоверил младшему брату главенство над орденом Не, желая испытать его. Не Хуайсан кротко и без возражений принял новое поручение брата, исполняя его с таким искусством, что Не Минцзюэ пожалел, что не сделал своего младшего брата если не главой вместо себя, то, во всяком случае, соправителем, намного раньше. Но Не Хуайсана не покидала мысль о том, чтобы найти способ совершенствоваться не при помощи сабель не только для Не Минцзюэ, но и для всех адептов Не. Поединок с Мэн Яо, пусть и не вполне честный со стороны противника, заставил Не Минцзюэ о многом задуматься и начать раскаиваться в том, что он вынуждал Не Хуайсана тренироваться с саблей. Ко всему прочему, Не Минцзюэ не могло не радовать то, как разумно Не Хуайсан управляет орденом, и он стал прислушиваться к своему младшему брату во всём. Не Хуайсан же, не забывая о делах ордена, продолжал понемногу вкладывать в веера ту, хоть и небольшую, но всё же силу своего золотого ядра, что имел. Пусть и не сразу, но это принесло свои плоды. Веера были более исцеляющим, чем боевым, но всё же оружием, способным заменить сабли, а со временем ими стало возможно и развеивать монстров на ночных охотах. К тому же, овладевать веерами оказалось и проще, и безопаснее — от них ни у одного адепта не возникло бы искажения ци, в этом с Не Хуайсаном были согласны и целители ордена Не. — Ты предлагаешь испробовать подобный способ совершенствования и мне, А-Сан? — спросил Не Минцзюэ однажды. В голосе его слышалось одновременно и недоверие, и невольное любопытство. — Ради меня, дагэ, — проникновенно прошептал Не Хуайсан. — Ради всего ордена Не. Я ведь люблю тебя, дагэ, ты даже не догадываешься, как я люблю тебя, я не хочу, чтобы ты умер от искажения ци. А если бы Мэн Яо тогда причинил тебе вред… О, Небо свидетель, я не знаю, что бы я с ним сделал, — добавил он едва слышно. Не Хуайсан смотрел на брата с такой нежностью, что тот сдался. Обняв Не Хуайсана, Не Минцзюэ кивнул: — Хорошо, мой А-Сан, ради тебя я попробую.       И он приступил к совершенствованию с помощью веера вместе с Не Хуайсаном. Это потребовало сосредоточения и утончённости, но в скором времени дало плоды, поразившие Не Минцзюэ и утешившие Не Хуайсана. Веер действительно оказался прежде всего, средством исцеления, а уже потом — защиты от монстров на ночных охотах, и понемногу спас Не Минцзюэ от склонности к искажению ци, что серьёзно улучшило также и его характер. Теперь Не Хуайсан мог не опасаться ни того, что дагэ станет жечь его веера, ни ранней смерти любимого брата от искажения ци. Не Хуайсан не мог не поделиться этой счастливой новостью с Вэй Усянем, Лань Ванцзи и Лань Цижэнем, как и с Лань Цин, и в одном из писем к ней, упросил поделиться способом, позволяющим зачать дитя в медитации. Разузнав у супруги Цижэня всё, что было необходимо, об этом способе, Не Хуайсан решил сделать дагэ сюрприз, и однажды надолго уединился в медитации. Именно это сделало его золотое ядро сильнее, чем укрепили бы его годы тренировок с саблей. Не Минцзюэ вскоре понял, какой сюрприз хотел сделать ему Не Хуайсан, и, хоть и не без некоторого внутреннего трепета, поскольку знал о своей склонности к искажению ци, всё же решил рискнуть и тоже зачал в одиночестве. Это решение было к лучшему, так как за время беременности тело Не Минцзюэ очистилось от малейших следов тёмной энергии, и в своё время у ордена Не появилось две наследницы — по одной дочке у Не Хуайсана и у Не Минцзюэ. Зачиная обеих, и Хуайсан, и Минцзюэ вольно или невольно, но с особенной нежностью думали о своих матерях. Оба брата Не перенесли операцию в один день, держа друг друга за руки, а, очнувшись после операции Не Минцзюэ прошептал: — Мой А-Сан добился всего, чего желал — спас меня, спас орден… — Самое лучшее, что у нас есть дети, дагэ, — улыбнулся Не Хуайсан. — Я люблю тебя братской любовью, не иначе, но слишком сильно, чтобы связывать свою жизнь с посторонним человеком, неважно, с женщиной, или с мужчиной. Будем заботиться друг о друге и о детях, дагэ, Небо свидетель, я не хочу рядом с собой никого другого… — Мой А-Сан прав, — кивнул Не Минцзюэ. — Мы есть друг у друга и этого довольно.       На торжестве в честь маленьких наследниц ордена Не оба — Не Минцзюэ и Не Хуайсан — были хороши, как никогда. Все гости праздника, среди которых старым друзьям Не Хуайсана и Лань Цин было отведено почётное место, не могли не заметить, что черты лица Не Минцзюэ чудесно смягчились, излишняя суровость покинула их навсегда, а Не Хуайсан, ставший носить утончённый и элегантный знак власти на своей причёске с того дня, как разделил со своим дагэ управление орденом, расцвёл, обретя подлинное величие, полное мягкой силы, незаметной на первый взгляд, но сломить которую было невозможно. Назвать Не Хуайсана никчемным, как прежде, теперь не мог никто. — Мой А-Сан — лучше всех на этом торжестве, — вполголоса произнёс Не Минцзюэ, бережно вешая на ручку племянницы крохотный веер. — Как и дагэ, — ответил ему Не Хуайсан, вкладывая гладкий серебристый веер в ладонь малышки Не Минцзюэ.       Не Минцзюэ приобнял младшего брата мысленно благодаря Небо за искренне тёплые узы, связавшие их ещё в детстве, ведь если бы не они, этих двух малышек так и не было бы на свете.       Неожиданно к ним обоим подошёл Мэн Яо, точнее, теперь уже Лань Яо. Не Хуайсан едва заметно нахмурился и заслонил Не Минцзюэ собой, но старший Не прочёл в глазах Яо раскаяние. — Прости, — прошептал он. — Я едва не убил тебя… — Всё к лучшему, — коротко ответил Не Минцзюэ. — Ты лишил меня Бася, но я приобрёл нечто лучшее взамен, поэтому у меня нет к тебе ненависти. К ним неслышно подошёл Сичэнь и обнял своего возлюбленного за плечи. — Это позади, мой А-Яо. Вернёмся домой. Не Минцзюэ поймал его взгляд и спросил: — Сичэнь счастлив? — Как никогда, — кивнул тот.