Коляда! Коляда!

      У Лео были планы.       — Блин, сорян, чуваки! Сид решил притащить к нам свою подружку, и там всё серьезно. Так что в этом году сидим «по-семейному».       Кейси давит виноватую мину, тупит взгляд. Под укоряющее нудение Майка с надеждой смотрит на Эйприл.       — Конечно, ты можешь пойти. Ма тебе всегда рада.       Эйприл неловко теребит ручку сумки. Она знает, что это значит.       — Нет, спасибо, я… я лучше с отцом тогда. Да и нехорошо вот так. Без остальных.       Кейси пытается изобразить понимание, но выходит непонятная гримаса. Майки хочет ржать. Донни затыкает ему рот недоеденным яблоком. Донни и сам едва сдерживает улыбку. Лео чувствует напряжение, спешит пробормотать:       — Ничего, соберёмся как-нибудь после. Мураками открыт все праздники.       Все спешат согласно кивнуть, а он сам вымучивает из себя улыбку. Ничего, он не привереда. Подумаешь, они два года назад тоже не ездили — тогда бабуля Джонс сломала шейку бедра. Все боятся бабулю Джонс, и её слово — закон. Если уж этот доходяга Сид решил представить ей свою девушку, да ещё и в главный семейный праздник, нет смысла спорить — эта милая пожилая дама ростом в 56 дюймов и на порог их не пустит, будь снаружи хоть атака йети, хоть абсолютный ноль. Лео не обманывает себя: он нравится семье друга, но не настолько, чтобы мешать их идиллии. Поэтому вот так: без поездки на уютную ферму, зимней рыбалки и баек про медведя-убийцу у зимнего костра. Ну что ж, ничего. Это заменяемо. Остальное никуда не денется.       У Лео были планы.       — Итак, дорогие мои, спешу сообщить, что все успешно завершили эту сессию. В кои-то веки без отстающих и переэкзаменовок.       Гигантский лекторий разрывается одобрительным гомоном тысячи довольных студентов. Лео в лёгком раздражении потирает шею. Обычно в конце полосы экзаменов обязательно объявляют, кто и как должен отработать учебные долги. Затем назначают пересдачи, затем на сайте выставляют график преподавателей. Ему беспокоиться не о чем, он один из первых на курсе. Не первый, потому что первая — она. Сидит в отдалении от всех, в окружении только верных припевал из исторического клуба. Ни один нерв на лице не дрогнет. Лео неуютно на неё смотреть. Для них обоих отсутствие отстающих значит только одно.       — Потому с радостью объявляю, что каникулярный период для вашего курса начинается на неделю раньше.       Если раньше был гомон, то сейчас… аудитория взрывается. Лео оглушён. Нет, не общим радостным воплем, а неслышным фырканьем с другого конца ряда. Караи в бешенстве. Разумеется, на её идеальном лице нет и намёка на неодобрительную морщину, но до стального холодный взгляд не обманет: лучше отвернуться, не то заморозит. А Лео и рад бы, да только…       — Эй, Лео, а чего эта Ороку на тебя так пялится?       Голос Усаги тревожный, и это только добавляет нервяка. Лео тяжело сглатывает. Цепкий взгляд щурится на мгновение, а потом подчёркнутые кроваво-алым губы выводят тихое: «Твоя вина». Лео вздрагивает. Резко разворачивается и смотрит на свои руки. Его вина. Его и никого другого.       Он, вообще-то, против списываний и прочего жульничества, но не отказывается от репетиторства за разумную цену. В конце концов, не так уж он и богат, чтобы отказываться от предложений сокурсников подзаработать к праздникам. Карай не занимается ни с кем, кроме своих подружек, остальные из первой десятки предпочитают подрабатывать на кафедре. А Лео — он же добрая душа, он же не откажет! Вот и получается, что весь поток сдал из-за него. И не ему бы жаловаться, честно! Но продлённые каникулы значат, что все профессоры и лаборанты тоже уедут, и не будет доступа к университетскому оборудованию, за которым отличники проводят свободное от пересдач время. Обычно им нельзя покидать кампус, пока не объявят окончательные результаты. Такая уж политика из универа. И Лео с Карай с радостью пользовались образовавшимся временем, чтобы поработать над своими исследованиями, пока остальные мучались. Сейчас же, совершенно не нарочно, Лео лишил их замечательной возможности улучшить их будущее. Так что… да. Это его вина.       Он вываливается из аудитории вместе с потоком галдящих студентов, но останавливается у одной из колонн. Лео глядит наверх и видит свисающие гирлянды и ветки омелы. Хорошо, что он один. Впереди маячат две совершенно непотребных, ленивых и спокойных праздничных недели. Пусть себе все радуются, его релакс пройдёт по полной. А Карай точно размажет его на следующих общественных дебатах. И пусть.       У Лео совершенно определённо были какие-то планы.       — Раз выходных дофига, давайте сходим в ТЦ!       Эйприл, как всегда, полна энтузиазма. Донни и Кейси, её безнадёжные поклонники, согласно кивают в такт.       — Нам всё равно надо затариться подарками.       — И я слышал, там открываются рождественские аттракционы.       — Хочешь посидеть на коленях у Санты?       — Хочу попросить его избавить нас от твоей занудной рожи!       — Опять они за своё, — бормочет Усаги под нос. А потом пихает Лео под локоть, — Ну так что? Ты-то идёшь?       — М? — Лео делает вид, что бессмысленный поток новостей в ленте крайне его интересует, — Не знаю, отец на смене, надо бы за Кланком последить. Да и Ханикад просил заглянуть к нему на неделе.       — Ты серьёзно собираешься работать? — Кейси крутит пальцем у виска, — Чокнулся, что ли? Нам дали свободы, гуляй не хочу, а ты решил припереться к единственному преподу без личной жизни?       — Было бы забавно, окажись старик позади тебя, — смеётся Донни, прихватывая соперника за бок. Тот взвизгивает, и со стороны доносятся смешки. Донни ухмыляется: — Вот уж кому действительно стоило пойти к Ханикаду вместо Лео, м?       — Отстань, задолбал! — шипит Кейси, потирая бок, — Проблем у меня пока нет, а если будут, мне поможет мой единственный нормальный друг! Правда, Лео?       — Ну, я… — ответить на щенячий взгляд Кейси Лео не отвечает. С другого конца коридора их окликает (возопив на весь кампус) даже слишком довольный Майки. Лавируя между скопившимися группами студентов, он тащит за собой какого-то парня.       — Чё как? Пацаны, пацанесса, позвольте представить вам нашего нового бро — Рафаила!       Парень, коротко стриженный, русоволосый, в безразмерной толстовке и с грязным рюкзаком на плече, хмуро кивает, зыркая исподлобья. Майки поспешно представляет друзей, и Лео успевает разглядеть, как сверкают яркие оливковые глаза, едва задерживаясь на каждом из них. В животе сворачивается нехороший узел.       — Я слышал, Эйпи хотела в ТЦ нас позвать? Я всеми руками за! И Рафа возьмём, познакомим его, так, сказать, с нашими традициями. Он из России, перевёлся недавно.       — И ты решил сыграть роль путеводителя для этого несчастного? — с укором в голосе произносит Дон. Рафаил поднимает строгий взгляд.       — Я не несчастный. Я не хотел идти, он сам меня потащил.       У Лео что-то ухает в живот. Голос Рафа, он… другой. Гулкий, глубокий, как вода в колодце на ферме Джонсов. Акцент холодный, такой «типичный» для всяких фильмов про злобных русских. Да и внешность похожа: волевая линия челюсти с пшеничной щетиной, прямой, чуть вздёрнутый нос. Мощный, даже в огромной толстовке, силуэт и яркие, горящие глаза. Образцовый русский злодей. Лео таких только в кино видел.       — Да брось, Рафи-бой, всё в ажуре! — щебечет о своём Майки, — Я знаю, у вас в Mother Russia Рождество не особо чествуют, хоть вы все и верующие. Мы покажем тебе, как нужно правильно развлекаться в зимние праздники!       — Я не сказал, что пойду.       — Ребят, можно мы его возьмём, а? Ну позязя!       — Эй, я не хочу идти, у меня дела дома!       — Ну… — Эйприл в растерянности переводит взгляд с Кейси и Донни. Они неловко тупятся, пытаясь найти ответ. Лео тоже в затруднении. У Майки глаза несчастного котёнка, выпрашивающего ласку, и даже руки сложены в молитвенном жесте. В свою очередь, Рафаил очевидно испытывает дискомфорт от такого бесстыдного игнорирования. Нет смысла пытаться заставить человека принимать участие в том, чего он не понимает, но и напрямую отказывать невежливо. Лео приходится глубоко и громко вдохнуть.       — Мы не против, если Рафаил сам захочет. Если не придёт, никто не обидится.       — О, значит, ты тоже идёшь? — радостно восклицает Донни. Усаги одобрительно треплет его по плечу.       — Это правильно. Всё равно ты бы эту неделю дома у телика сычевал, а так развеешься хоть, проветришься. Да и не дело праздник взаперти проводить. Ты как думаешь?       Лео приходится выдавить из себя подобие улыбки. Он игнорирует странный (недовольный?) взгляд Рафаила, направленный на него, и пытается не кривиться от досады. Слова Усаги укололи куда-то под рёбра: он ведь действительно собирался потратить лишнюю неделю на сериалы. Да и отмаза его липовая — Ханикад, щедрая душа, отменил все консультации и собрался валить на Фиджи. Так что, кажется, ему не отвертеться: придётся вытаскивать Майка из магазинов игрушек и разнимать дерущихся Донни и Кейси. Ну, по крайней мере, с ним будут Усаги и Эйприл. Рафаил, скорчивший мину кислее помидора, уж точно никуда не пойдёт. Правда же?..       У Лео были очень чёткие планы.       Не такие.       — Ахах, это моё любимое фото!       — Да блин, Майк, отдай!       — Не смешно это!       — Эй!       Они приткнулись в уголок забитой наглухо кофейни. Крошечный стол, отжатые у кого-то стулья, проливающийся кофе в руках, полных пакетов, неугасающий шум вокруг. Ну чем не классика? Майки, с порозовевшими от жара щеками и задором пятилетки, с весёлым гоготом отбивается от Донни и Кейси. Разумеется, при их-то удаче, им надо было попасть под омелу. Аниматоры центра не отпускали их хотя бы без символического чмока в щёку, а после с миленькими улыбками вручили двум идиотам фото со скрытой камеры. Лео не совсем уверен в законности данного мероприятия — даром, что фото были бесплатными. В любом случае, Майки теперь имеет вечный повод для дразнилок, вышеназванные идиоты пытаются убить его без ущерба для напитков и окружающих, Эйприл сосредоточенно делает вид, что не знает их, а Усаги… смотрит куда-то за витрину.       — Он и дальше собирается так стоять?       Лео прослеживает его взгляд. Там на входе с кофе на вынос в руках стоит он — Рафаил. Конечно, ничего неожиданного в том, чтобы увидеть сокурсника в молле под Рождество, нет. Они уже встретили всю футбольную команду, Алопекс и других девочек с филфака, пару бомжующих при безденежье биологов. В какой-то момент Лео пересёкся взглядом с ледяной королевой. Она смотрела так осуждающе, что ему стало стыдно за разгульное веселье своей компашки. Пришлось тащить их через весь ТЦ к трону Санты. Короче, много их было, однокурсников этих. Много. Но Рафаил — не они.       Он всё-таки явился. Майки радостно визжал и вешался на него, как молодая фанатка, а этот хмурый бездарь не мог вставить и слова в поток счастливого щебета. Для всех это было… по меньшей мере, странно. Он всё время таскался чуть поодаль: хмурый, в той же толстовке, в огромном бушлате и с шарфом по самый нос. Лео всё гадал, когда же он сдастся — температура внутри благодатная. И как не спарился ещё? Но нет, держался. И держится. Да только — зачем? Ни подарков в руках, ни украшений по скидке, ни поездок на каруселях. Даже фотоловушки каким-то чудом обошёл. И всё это — на почтительном расстоянии в неизменные футов 30. Кто-то из них (не Майки, разумеется) периодически оборачивался, чтобы посмотреть, не потерялся ли. Но Раф следовал за ними, как ревнивая бывшая, не сокращая и не увеличивая дистанции. Поначалу даже неловко было, потом привыкли. По крайней мере, Майки счастливо бесился, Донни и Кейси хотели прибить его и друг друга, а Эйприл и Усаги разнимали их с терпением Будды. Всем было некогда беспокоиться о маячившей позади угрожающей фигуре. Кроме Лео, разумеется.       И вот сейчас, когда они решили сделать перерыв, этот русский не присоединился к их столу. Он помог им найти место, удивительно галантно предложил Эйприл стул, добыл где-то ещё четыре и пошёл усмирять разбушевавшуюся очередь. Но с ними сидеть не стал. Сказал, мол, душно, и ушёл стоять у витрины со стаканом эспрессо. Хмурый, холодный, дурацкий русский по имени Рафаил.       — Думаешь, поговорить надо?       — Не знаю, — пожимает плечами Усаги. И говорит с хитрым прищуром, — Ты за ним весь вечер наблюдал. Тебе и говорить, если уж надо.       Лео смотрит на него минуту, пытаясь понять смену настроя. Вздыхает.       — Ну, если ты так думаешь.       Он вручает другу кружку с глинтвейном (безалкогольным, он же не забулыга какой), кое-как устраивает куртку и пакеты на крошечном стуле и протискивается к выходу.       — Эй! Эм, Рафаил?       Хмурое зырканье исподлобья. Пора бы и привыкнуть.       — Ты… стоишь тут. Один…       — Мне нормально. Там душно.       — Ты мог бы снять куртку?       — И куда её мне? На голову, что ли?       — Мы бы нашли место.       — Где?       Лео оборачивается, смотрит сквозь витрину. Кажется, Донни всё-таки пролил кофе на пальто Эйприл — пытается теперь с красным лицом оттереть пятно салфетками. Эйприл недовольно хмурит тонкие брови, Кейси сидит, прикусив язык. Даже Майки притих о очень увлечённо рассматривает украшения на потолке. Только Усаги сидит спокойно, с видом «а я предупреждал». И всё это за крошечным столиком на одного в окружении неудобных барных стульев, едва не валящихся под одеждой и пакетами. Лео цокает языком.       — Н-да уж…       — Да и вообще — не моё это.       — Что?       — Ну, всё это, — Рафаил обводит рукой холл. Толпы народу прохаживаются во все стороны, кое-где мелькают зелёные и красные шапки, слышится смех, брань, детский плач и перезвон колокольчиков на дверях. С потолка, с карнизов и по декоративным столбикам спускаются гирлянды из еловых веток и омелы. От разложенных на прилавках сладостей воздух похож на сироп. И всё это — под аккомпанемент нескончаемых попсовых песенок. Лео понимающе кивает.       — Да, многовато тут всего.       — Приторно, я бы сказал.       — А вы, ну… — Лео не нравится вымученность вопроса, но о чём ещё говорить? — В России вообще не отмечают зимних праздников?       — Почему же, отмечаем. — ухмыляется Рафаил. Лео на долю секунды подвисает: в чужом рту по-медвежьи блестят клыки. — Без кретинских чмоков под цветами-паразитами, но отмечаем.       — Чего это они кретинские?       — А того, что неправильно это — без согласия.       — И как же правильно? — подначивает Лео. Внезапно для себя, он начинает забавляться этим глупым недодопросом, — Кроме того, что Рождество вы не жалуете.       — Очень даже жалуем, просто не такое.       — А какое?       — Чёрт, да сложно объяснить! — Рафаил в раздражении взъерошивает волосы свободной рукой, — Ну, точно не такое. Не такое скученное, не такое сладкое. По крайней мере, среди тех, кого я знаю.       — Всё ещё не понимаю. Чем это отличается от того, чем занимаемся мы?       — Тем, что никто не валяется перед теликом две недели, поедая пряники.       — Ауч! По-больному, — усмехается Лео. Ему и самому не особо хочется так, но отец освободится только на сочельник и двадцать пятое, да и в эти дни они отмечают по-тихому. То ли дело тусовка у Джонсов… — По крайней мере, это что-то? Завтра вот покажут «Скакуна».       — Не люблю масштабных торжеств, но вот это звучит уныло.       — Так может, скажешь, как будет не уныло?       — Не скажу. Но могу показать. — вдруг произносит Раф. Его тон со стального-русского сменился на заговорщиский. Лео не готов к таким переменам. Глаза напротив сияют хитрым огнём.       — Поясни? — осторожно тянет Лео. Раф… хлопает себя по лбу.       — А ещё говорят, я тугой. Приходи к нам завтра.       Глаза Лео расширяются.       — Завтра? Куда?       — Ко мне. — тянет Раф членораздельно. — Домой. К моей семье. Мы будем готовиться.       — К чему?       — К солнцестоянию. В России, в моей общине праздники начинаются с него.       — И ты хочешь, чтобы я пришёл? Зачем? Чтобы доказать, что у вас круче?       — Это… И ещё, чтобы ты не был один.       Вообще-то, пялиться вот ТАК — грубо, по меньшей мере. Но Лео не может себе отказать: он уставился во всю ширь своих глаз и, кажется, рот открыл. Так он слушал?       — Ты серьёзно, что ли?       — Меня учили, что в такое время нельзя оставаться одному, даже если очень хочется. Если теме стрёмно, можешь позвать остальных, мои будут не против.       — Погоди! — ему надо перевести дух. Рафаил смотрит выжидающе, — С чего такая резкая смена настроения?       — Ты разрешил мне пойти с вами. Хочу отплатить.       — Я?! — Лео не знал, что глаза можно настолько округлить, — Я разрешил?!       — Так ты пойдёшь или нет? — взрыкивает Рафаил. Щёки у него, до этого бледные, теперь покрыты лёгким румянцем. Он даже шарф оттянул. И выглядит теперь, как тупица. — Мне нужно знать, чтобы родню предупредить.       — Я… — Лео сглатывает в непонятном смущении. И осматривается в поисках поддержки.       Ребята за столиком снова в хорошем настроении. Донни, Кейси и Майки о чём-то оживлённо спорят, Эйприл смеётся над ними, потягивая капучино. Усаги смеётся с ней, но периодически поглядывает в сторону Лео. Замечая его взгляд, он снова хитро прищуривается и кивает, приподнимая пинту с грогом. Лео не понимает. Отворачивается.       Вокруг них всё больше и больше народу, но семьи с детьми постепенно сменяются парочками всех возрастов и мастей. Взгляд задерживается на одной, попавшей под арку омелы. Они самозабвенно целуются, и парень мягко держит лицо благоверной в руках. Другие разбредаются по магазинчикам и кафе, снуют с пакетами в руках, и отовсюду слышен задорный смех и запах шоколада. Кажется, Лео завидует. Кажется, ему не так уж и хочется оставаться одному.       — Ладно. Когда и во сколько?       Рафаил… светлеет, что ли? Расцветает, буквально. Образ злого русского рушится на глазах, и даже шарф не скроет задорного сверкания клыкастой улыбки. А Лео… впечатлён. По крайней мере, впечатлённым он отражается в витринах и стеклянных декорациях. Куда ни брось взгляд, везде он — в сером и скучном свитере, с взлохмаченными чёрным гнездом вместо волос. Смешной, одинокий, почти что жалкий в своём смущении. Если бы отражения дотянулись, они бы показали что-то похожее на отчаяние в его ореховых глазах и глупую полуулыбку, пока они с Рафом договариваются о времени. Но зеркальным поверхностям остаётся только наблюдать, как два парня пожимают друг другу руки. У Рафа хватка твёрдая, а руки сухие и чуть обветренные. Он кивает выходящим из кофейни ребятам, прежде чем направиться к выходу, и Лео с остальными следят за ним, пока его могучая спина не скрывается за очередной группой хихикающих подростков.       — И… о чём вы таком говорили?       Лео поднимает глаза. Усаги смотрит нечитаемо, а Лео чувствует себя ещё более растерянным. На требовательное тормошение Майка он выдавливает из себя полуотчуждённое:       — Странные они, эти русские.       Вокруг всё ещё пахнет шоколадом и пряниками, а карамельные декорации и суета пестрят праздничным вайбом. Кажется, Лео, наконец-то, начал проникаться этим. Но впереди — уже завтра — его ждёт новый, незнакомый опыт, и это тревожит. Не любит Лео, когда разрушаются планы. Не любит… но на следующий день прыгает в автобус до Брайтон бич.       Похоже, у Лео новые планы?       — О, таки пришёл.       На Лео всё тот же скудный свитер и лёгкая куртка, а в руках он держит тёплый свёрток. Он слышал, что у русских не принято приходить с пустыми руками, и соседка милостиво испекла для него яблочный штрудель. Он стоит на пороге большого коттеджа в самом сердце русской диаспоры и чувствует себя абсолютно не в своей тарелке. Всё вокруг такое тихое. Украшения здесь только-только появляются, да и те скромные: мишура и гирлянды на карнизах, пара скульптур с рождением Христа. Будто и нет здесь никакого праздничного духа. Раф, в простой футболке и широких штанах, запускает его в дом и предлагает тапочки. Лео неловко вручает ему пирог, прежде чем переобуться. Рафу… неловко самому.       — Хм, спасибо. Пойду отдам матушке. Ты проходи пока.       Он ретируется, а Лео слушает. В доме что-то жужжит, кто-то переговаривается, из глубины комнат доносится музыка и шум телевизора. Лео осторожно проходит в гостиную.       — Ey, ty kto?       На Лео выскакивает девчонка лет одиннадцати. Розовощёкая, с торчащими светлыми косичками, в лиловом платьице с заплатками, курносая. И в веснушках. Пеппи Длинный Чулок прожигает Лео знакомыми зелёными глазищами. Ну ясно всё.       — Ты — сестра Рафаила?       Девочка наклоняет голову в бок.       — Raf! Raf, eto ty privyol?       — Ne krichi. — резко произносят за спиной. Лео чуть не подскакивает от шока, — Eto droog moy iz univera. Zvat' L'eo.       — L'eo, — тянет девочка. И усмехается, — Otkuda u t'eb'a druzya? Osobenno takie simpatichnye?       — Zahlopnis'! — вскипает Рафаил. Лео не понимает ни единого слова, но сиблингские дразнилки распознаёт моментально. Раф (немного, совсем чуточку) стесняется, — Лео, это Анжела. Сестра моя.       — Привет, — он старается улыбнуться как можно дружелюбнее, — Приятно познакомиться.       Анжела осматривает его с головы до ног, наклоняет голову то налево, то направо. Она похожа на яркую птичку. изучающую таракана на предмет съедобности. Наконец, она хмыкает и уходит, бросив напоследок:       — Yesli vozmyosh yego na kolyadu, glyadi v oba. Devochkam nravyatsa milashki.       — I bez tebya razberus', — Бросает Раф почти беззлобно. И поворачивается к Лео. — Извини, она такая заноза в заднице.       — Ничего, — Лео пытается задавить в себе желание хихикнуть, — Майки ведь мой брат, так что я понимаю.       — А… А чего его не взял? И остальных?       — Кейси и Эйприл уехали к родителям, а Усаги обещал Майку экскурсию по театральной студии. Ну и Донни с ними увязался.       — Ясно.       Внезапная тишина быстро становится неуютной. Лео старается поменьше изучать глазами одомашнившегося Рафа (который, при всей своей мощи, оказывается на пару дюймов ниже Лео) и присматривается к интерьеру. Стены здесь толще, и мебель не столь привычная. Всюду расстелены ковры, и даже на дальней стене висит один. Большой старый шкаф, полный книг, слегка выцветшие обои и кружевные салфетки на всех горизонтальных поверхностях — советский уют, присущий картинкам из «Пинтереста». Рафаил переминается с ноги на ногу.       — Это дом моего дяди, — произносит он вдруг, — Мать решила переехать, чтобы у нас с сестрой было больше возможностей.       — Тут необычно. — отвечает Лео с осторожностью, — но уютно. И мило.       — Господь, да знаю я, что тут всё старьё! Бабушка не даёт сделать адекватный ремонт.       — Так вы тут все вместе живёте?       — Не все. Старший брат съехал, — улыбается Раф немного нервно, — Сегодня дома я, сестра, мать и дядя с бабушкой. Пойдём. Все ждут уже.       — Куда? — Лео чувствует, как потеют ладони.       — В столовую. Ма очень хочет познакомиться с тобой. Чай уже налит.       — Чай?..       Раф молчит, задумчиво оглядывая его своими яркими глазами, а затем протягивает руку. Лео позволяет уволочь себя ещё глубже в дом. По дороге он замечает, что там, где нет кружевных вязаных салфеточек, висит мишура и прикреплен на кнопки «дождик». Ещё он видит полку с иконами и зажжённую лампаду, а первое, что бросается ему в глаза при входе в столовую, — это большая, до потолка, ель, украшенная стеклянными игрушками и гирляндой в виде шишек. На верхушке горит ярко-красная звезда. Он будто оказывается внутри какой-то милой и домашней пародии на русский быт, даром, что всё настоящее и немного резкое.       За столом уже собрались хозяева. Лео неловко, но его почти насильно усаживают на стул и вручают огромную кружку какого-то душистого ягодного напитка. А дальше — как в тумане.       Если планы и были, то пропали. Лео плывёт по течению.       — Я выгляжу нелепо.       — Так и нужно.       — Ты выглядишь не лучше.       — Разумеется.       — В чём поинт?       — В том, что мы будем призывать солнце.       Слишком много вскрывается вопросов, чтобы просить прояснений хотя бы по одному из них. Раф, сидящий напротив с краской для грима, проявляет чудеса терпения.       — Сегодня солнцестояние. Самый короткий день день в году.       — И?       — И это значит, что завтра день начнёт прирастать.       — Я в курсе, как это работает, спасибо.       — У нас это зовётся Колядой — временем, когда рождается новое солнце. В эту ночь мы выходим колядовать: наряжаемся в чертей и духов, поём песни и просим угощения.       — Как на Хэ-ЭЙ!       — Нет, не как на «Хэ», — усмехается Раф. Лео обиженно трёт по прищёлкнутому носу. — Точнее, разумеется, сходства есть, но мы, в отличие от некоторых, помним, зачем это делаем.       — И зачем же?       — Духи, черти выходят на землю, чтобы пред Рождеством искусить как можно больше людей. Мы прячемся, отвлекаем их песнями и молитвами, задабриваем угощениями, чтобы отвадить их от наших душ.       — И как, работает?       — Не уверен, — взгляд Рафа задерживается на лице Лео. Отчего-то, становится неловко. Раф набирает на кисточку грим. — Но это весело. Ты много кого увидишь сегодня.       — А причём тут солнце?       — Солнце — это Коляда. Он приходит, возвещая о Рождестве, несёт на себе святое благословение.       — Вы всё-таки празднуете Рождество.       — Да, но только седьмого января. Впереди ещё много времени. А вот некоторые староверы — как и вы, двадцать пятого декабря. Их много среди наших. Они славные, хоть и чудные немного. Познакомишься со всеми.       — Я не уверен, что моё присутствие будет уместно.       — Эй, — Раф осторожно приподнимает лицо Лео за подбородок, — Я тебя пригласил, значит, всё уместно. Не канифоль мозги.       — Ладно. Доверюсь тебе.       — Вот и славно! — он ухмыляется, громко хлопает крышкой футляра с гримом. Поднимается и отходит к шкафу, — Теперь твой костюм.       — Мой что?       Из-за двери выглядывает Анжела. Она шкодливо хихикает, сверкая зелёными глазищами, а Лео ловит себя на том, что уже не удивляется никаким странностям. И если ему суждено идти с Рафом колядовать — он не будет спорить. Он уже и забыл, что ещё с утра раздумывал позвонить и отменить всё, едва в силах оторвать зад от дивана. Ему становится любопытно. Да и не отказывать же — не тому, кто нахлобучивает на него расшитую золотом куртку с непомерными рукавами, не тому, кто смеётся и дразнит его на русском, блистая и глазами, и зубастой пастью. Лео хочет сунуть палец ему в рот. С Лео, определённо, что-то не так.       Знаете что? К чёрту планы!              Это. Было. Восхитительно.       Сначала, конечно, он чувствовал себя очень глупо. Лео увидел себя в зеркале, разодетого, как «jar-ptitsa», и отказался выходить из дома. Рафаил с пребольшим усилием вытолкал его наружу. Он сам нарядился кем-то, кто зовётся «chort», кажется, это был демон. Как только Они оказались снаружи, пошёл снег — частый, хлопьями. А вдали зазвучали голоса: кто-то мелодично напевал какую-то песню. Раф усмехнулся, сунул опешившему Лео в руки обычный мешок и потащил за собой.       Они встретились с кучей других, таких же ряженых, парнишек. Раф представил их Лео, и половина из них просто молча кивнула, не снимая звериных масок. Лео не успел обидеться — ему объяснили, что некоторым персонажам «говорить не принято». Странно, но не ему спорить. Вместе они пошли к первому дому, и Раф затянул первую из бесчисленных песен.       — Oi, kolyada, kolyada, otkryvay vorota! Podavay nam pirogov i v korzine pyat' rogov!       Лео не понял ни слова, но вдруг окна первого этажа распахнулись, и Раф толкнул Лео к одному из них.       — Раскрывай!       Когда в мешок полетели сладости, пряники и конфеты, Лео ещё что-то понимал. Когда туда ухнуло кольцо копчёной колбасы, он удивился. Когда посыпались пакеты с крупами и пирогами — потерял связь с реальностью.       — Da vozdast vam Bog za vse ugoshenya! — прохохотал Раф прямо на ухо. Лео с восторгом и неверием пялился в свой мешок, пока его не потянули дальше.       — Подожди, ты ещё ничего не видел!       И так они двинулись вперёд. Вся улица наполнилась звоном зычных и тонких голосов: от дома к дому, от двора к двору сновали группы ряженых парней и девчонок в цветастых платках. Все пели разные песни, смеялись и танцевали. Несколько парнишек из друзей Рафа резво погнались за горсткой бросившихся в рассыпную девчушек — те задорно хохотали, валились в сугробы и радостно хватали в объятия падавших сверху ряженых. Лео таращился на них, как на психов, и что-то яркое, горячее расцветало где-то под диафрагмой.       А Рафаил тащил его дальше. Они уходили вглубь бесчисленных спальных улиц, их компания постепенно слилась с потоком горланящей молодёжи, и уже не было разницы, с кем и в какой дом идти. Тут и там мелькали красные бусы, козлиные рога, на одном из перекрёстков танцевали вкруг бочки с костром медведи и лисы, а над толпами молодёжи вспыхивали посохи с серебряными восьмиконечными звёздами. Это было волшебство. Помешательство в чистом виде. Кто-то сорвал с Лео его позолоченный капюшон, и морозный ветер до красноты закусал ему уши. Раф сказал, что теперь он похож на эльфа из «этих странных американских фильмов». У самого Рафа пунцовели щёки и самый кончик носа. Лео долго убегал от него по дворам за шутку про Рудольфа, и их счастливый галдёж радостно улетал в ночное снежное небо.       Они перебегали от дома к дому, и постепенно их мешки наполнились до отказа. Лео уже не отмалчивался в стороне — он вместе со всеми орал нечленораздельные звуки, старательно пытаясь хотя бы попасть в мелодию. Теперь он был «своим янки», и пара грубых остолопов даже отхватила от Рафа и его друзей за попытку дразнить его. Не то чтобы Лео это заметил — он счастливо разглядывал медовый рогалик и пытался вспомнить, когда в последний раз лакомился выпечкой. Раф ничего не говорил. Он только улыбался. Пихал ему за шиворот снег, горланил колядки, обнимал за плечи, наскакивал сзади. Перед одним из домов они ввязались в снежный бой с хозяйскими детьми, и Лео замесили в сугроб так, что он почти ничего не видел, кроме хитрого зелёного прищура и ухмылки, пока Раф его откапывал. Пару раз к ним присоединялись девушки. Они пытались что-то говорить, обнимались и пихались. Лео ничего не понимал, только глядел жалостливым ягнёнком и согласно кивал, заставляя девчонок взрываться заливистым хохотом. Парни были довольны таким вниманием, Лео быстро стал их неловким и стеснительным магнитом для дамочек. А Раф… он делал очень сложное лицо и стоял поодаль. Лео не очень хорошо понимал, что происходит, пока после очередного кивка одна из девушек, задорная и розовощёкая, с длинной косой, не попыталась… оу.       — Otoydi! — Раф вырос между ними, заслоняя Лео собой. Лео таращился на его спину, обтянутую клочками искусственного меха, и пытался переварить. На его губах и щеке красовался смазанный след помады. Лица Рафа он не видит, но чувствует, как тот взбешён.       — Nu shto ty! — девушка обиженно надула губы, — On takoy milen'kiy!       — Dura, u nego yest' devushka!       — No s nami yeyo net, — рассмеялась она и поправила сбившийся на бок венок, — Ili ty sam revnuyesh?       — Verya, blyat', yesly ty ne prekratish…       — Oi, ladno-ladno! — девушка машет руками и со смехом бросает, — Poydu skazhu ostal'nym, shtob ne trogali tvoyego nenagladnovo.       Она подмигнула Лео напоследок и унеслась к ушедшим далеко вперёд ребятам. Раф повернулся. Его взгляд притух, а губы сжались в тонкую бледную линию. Весь его вид выражал непонятную обиду. Лео задержал дыхание и, внезапно для себя, почувствовал стыд — настолько разбитым выглядел друг.       — Эм… извини, я не думал, что…       — Да ладно, проехали, — выдохнул Раф, разом расслабляясь. Казалось, стоило только посмотреть на Лео, чтобы понять: он идиот, с него брать нечего. Лео подумал, что чуть не совершил какую-то тупость, и стал тереть место неудавшегося поцелуя, — Идём.       Они решили не нагонять остальных. Раф вёл его в более мелкие закоулки, заглядывал в скромные домишки и оставлял на пороге немного сладостей. Лео было неловко, и сладко, и светло. Он чувствовал витавший в колючем воздухе среди снежинок запах хвои и мандаринов, а от вида Рафа, тайно сующего пакет с печеньем в садовый горшок, становилось щемяще хорошо. Наконец, около трёх ночи, когда начали стихать голоса галдящих подростков и добрая ругань старших, они оказались на скамейке.       — Фух! Это… капец!       Лео откидывается на спинку скамейки. Его костюм потерял пару расшитых лент, а шея промокла от попавшего снега. Он точно проснётся с ангиной или чем-то подобным. Но сейчас ему жарко, и из расстёгнутого ворота вырываются клубы пара.       — Тебе понравилось.       Лео косит глаза. Раф, такой же нелепый, с костюмом набекрень, покрытый комками налипшего снега, так же откинулся на спинку и хитро скалится, глядя на него. Приятно видеть его вновь повеселевшим. Лео улыбается в ответ.       — Это не вопрос.       — А мне и не надо спрашивать, — парирует Раф, — Достаточно констатации факта.       — И сколько будут продолжаться гуляния?       — Всю ночь, хотя большинство уже расходится. Ну, ребята у нас упрямые. А вообще — до седьмого.       — Серьёзно? — Лео почти стонет от усталого восхищения, — Я умотался всего за одну ночь!       — Это ещё ничего. Ты видел большой кострище на площади, да?       — У меня есть вопросы, как это вообще разрешили.       — Религиозный праздник, имеем право. К тому же, рядом всегда дежурные, — отмахивается Раф, — Лучше послушай. Перед рассветом все, кто спал или гулял, соберутся возле костра. К нему подкатят несколько колёс.       — От машин, что ли?       — Нет, для этого дела нужны деревянные, — объясняет Раф с видом терпеливой матронушки, — Их подожгут и покатят по району, а потом спустят с высокого холма в конце главной улицы.       — Зачем?       — Коляда, наше солнце, умирает и возрождается несколько раз в году. Горящее колесо — его символ. Каждый раз, в перерождении, солнце просит огня.       — Это… — Лео выдыхает, смотря в непроглядную тьму снежного неба. Кажется, эта странная атмосфера, эта ночь, полная языческого задора и христианской благодетели, проникла ему под рёбра. Ему больше ничего не кажется странным или неловким - не после ночи выращивания сладостей и валяния в снегу. Изо рта вырывается белое облачко. — Здорово.       — Ты же пойдёшь?       — М?       Раф выпрямляется, и что-то в его виде говорит Лео тоже сесть прямо. Они сидят, повернувшись друг к другу, наряженные в придурковатые костюмы, с полными мешками у ног. Рафаил глядит напряжённо, его глаза — два оливковых огонька — ярко сияют в свете тусклых фонарей. У него снова разбитый вид и сжатые в линию губы. Лео не понимает, как можно так легко менять настроение. Всю ночь они веселились и горланили песни, и Лео успел позабыть, что Рафаил, вообще-то, взрослый парень, с нескромными мускулами и волевым подбородком, покрытым трёхдневной щетиной. И вся эта удалая мощь вдруг сжалась перед ним и замерла. Словно ожидая. Словно вымаливая ответ.       — Ты пойдёшь? У огня можно загадать желания, будут раздавать горячую еду. Будет весело.       Зелёные глаза вперяются в него с отчаянной, совершенно глупой решимостью. Вдруг Лео вспоминает их договор в торговом центре и свой вид в отражениях витрин. Раф всё ещё ждёт. Нельзя отказать.       — Ну, я ведь уже предупредил Майка, что меня не будет до завтра, — произносит Лео непринуждённо. Руки, отчего-то потеют, — Так что ты от меня в любом случае не отвяжешься.       Мгновение — и его сжимают в медвежьих объятиях.       — Спасибо! — шепчут ему куда-то в ключицу, — Спасибо, спасибо!       — Эм? — Лео смущённо и несмело кладёт руки на лохматую спину, — Пожалуйста?       — Я… Чёрт, Лео, я думал!.. Никто не хотел даже говорить со мной! Когда Майк притащил меня к вам, я думал, он решил поржать надо мной или пригласил из жалости.       — Скорее, он решил, что ты прикольный.       — Да, но потом случился ты, — Раф поднимает лицо и встречается взглядом с Лео, — Спасибо, Лео. Реально.       — Всегда рад, — улыбается Лео тепло. Ему вдруг стало совершенно очевидно, что никакой Рафаил не злодей из фильмов. Ему просто было одиноко. — И тебе тоже. Иначе я бы так и кис на диване все праздники.       — Да я кудесник! — смеётся Раф. И вдруг произносит серьёзно: — Ты не представляешь, как это важно для меня. В последний раз, когда я пытался рассказать кому-то о наших традициях, меня назвали дикарём. А это то, в чём я рос всю жизнь, понимаешь? Это я и есть.       — Да, это ты. Ты следуешь за солнцем, и это прекрасно.       Они молчат. Всего-то секунд пять, не больше — но для молодого, разгорячённого бессонной ночью мозга это кажется непозволительной вечностью. Лео неловко, и надо бы уже отпустить объятия, но ему не хочется. Не хочется обидеть. Не хочется отпускать, потому что так — теплее. А ещё они сидят так близко, что видно веснушки на порозовевшем от мороза лице. Взгляд Рафа уходит чуть вниз.       — Лео, у тебя ещё помада осталась.       — А? Где?       Его рука уже тянется к щеке, но тут её перехватывает жилистая ладонь.       — Погоди, я… Я сам.       Он забывает. Как дышать, как двигаться, как говорить — всё это вылетает из его головы. Остаётся только смотреть и чувствовать, как в тихой, снежной тишине, прерываемой перезвоном колоколов местной церкви неподалёку, Раф осторожно и сосредоточенно оттирает его губы большим пальцем.       — Ну, вот. Всё.       — А. Спасибо.       Они смотрят друг на друга — два великовозрастных идиота, попавших в середину очередной волшебной зимней истории. Раф вдруг подаётся вперёд.       — K chortu vsyo.       Целомудренно. Нежно. Мягко. У Рафа обветренные губы и чуть колючая щетина.       — Т-там, наверху…       Лео, растерянный и пунцовый, глядит вверх и видит: на фонаре, повязанная тонкой лентой, болтается забытая кем-то веточка омелы.       — Кажется, эта традиция не такая уж и дурацкая, — смеётся Раф почти нервно. Лео заворожённо смотрит, как сверкают клыки в его улыбке, и слушает милый рычащий звук. Раф чудесно смеётся. И пусть это слащаво, как в сериале для сопливых подростков, Лео бы с радостью послушал ещё.       — А я говорил, — усмехается он в ответ. И, пока Раф не возразил, притягивает его сам.       В скором времени Лео окончательно удостоверится, что с Рафом не пройдут никакие планы. Что Анжела, мини-версия старшего брата, будет защищать его честь перед другими детьми их общины, а их мама, милая женщина с мягким взглядом и ласковой улыбкой, даст им своё благословение. Он узнает много всего: что на Новый год под бой курантов принято выпивать с шампанским сожжённое желание, что Дед Мороз и Снегурочка дарят подарки за стишок, что на Рождество принято гадать на любовь и судьбу, а следующий солнцеворот — Масленица — сопровождается сжиганием духа зимы. Раф расскажет и покажет ему всё и узнает многое сам. Впереди их ждёт ещё много таких зим, полных радости и глупого, первобытного счастья. Но сейчас…       Лео не будет загадывать. Да и зачем? В эту ночь, пока снег заметает их с Рафом головы и спины, а Коляда вот-вот попросит огня, — он уже определился с планом на всю оставшуюся жизнь.