* * *
Колеса кареты наматывали на ободы милю за милей. Малфой и Уизли, прижатые пассажирами друг к другу, глазели в окна на красоты бесконечной прерии и каждый по-своему размышляли о превратностях судьбы. Уизли гадал, что задумал Малфой, безуспешно старался отодвинуться от него хотя бы на дюйм и беспокоился за сохранность оставленного на попечение Тома кинопроектора. Малфой ни о чем не беспокоился. Он думал, как бы намекнуть Уизли, что белая простыня годится не только для демонстрации фильмов. Рыжий понравился ему с первого взгляда, а их критически разноплановые мировоззрения добавляли перца в этот ледяной гаспачо. Санта-Каролина встретила их мягкими сумерками и тишиной вымершего поселения. — Не так я представлял себе место, где зритель воспитан на твоих фильмах, — заметил Уизли. — Вот именно! — с досадой воскликнул Малфой. — Воскресный вечер! Все добродетельные ковбои должны нажираться в баре и бить друг другу морды! И где же это все, я вас спрашиваю? Где виски в долг, расквашенные носы, супружеские измены и попранная заляпанными сапогами мораль? — Где? — с интересом спросил Уизли. — Неужели до моих зрителей наконец-то дошло, насколько грязными являются ваши картины, и они отказались ходить на них? — И с какой бы радости я поехал сообщать об этом вам? Нет, мистер Уизли, все гораздо, гораздо хуже. Сейчас сами увидите. Стэн обещал оставить для меня пару контрамарок. — Контрамарок? Для вас? Что это значит? Вам нужны билеты, чтобы попасть на собственный сеанс? — Терпение, мой дорогой, терпение. — Малфой подхватил Уизли под локоть. — И шляпу наденьте. — Что? — Шляпу наденьте. И спрячьте под нее волосы. Они вас выдают. — Вас тоже. — Да, верно. — Малфой подвернул длинные пряди под шляпу. — Кое в чем мы с вами чертовски схожи, мистер Уизли. — Только не говорите, что в любви к синематографу. — А вот это мы обсудим после фильмы. И он подтолкнул Уизли к дверям бара, за которыми в предвкушении удовольствия стонали зрители, словно души в чистилище.* * *
Они вышли на улицу через два часа с копейками. Светила луна, и выли койоты где-то вдалеке. Уизли захотелось подвыть им. — Виски бы, — сказал он пересохшими губами. — У меня с собой. — Малфой похлопал по нагрудному карману. — Я предвидел. Уизли схватил протянутую фляжку и вытянул одним глотком. — Не берет, — признался он. — Пойдемте ко мне, я закажу еще в номер. Надо поговорить. Они обогнули угол и поднялись по кривоватой лестнице наверх, в гостиницу. Уизли слегка пошатывался и был бледен. Малфой держался лучше — он видел фильму не в первый раз и старался закрывать глаза в начале наиболее удачных сцен. Звук льющейся в стаканы "огненной воды" вернул Уизли в реальность. — Кто привез это сюда? — спросил он. — Видели коротышку в розовом? Это она. Посланец Апокалипсиса в отдельно взятом городишке. Миссис Амбридж. — И люди идут на это? — Валом. — А что пастор? — Фадж в прошлые выходные разнес фильму с кафедры в пух и прах. На вечернем сеансе зрителей было на тридцать человек больше. — М-да, — сказал Уизли. — Не «м-да», а катастрофа. — Малфой долил виски в оба стакана. — Я несу убытки. Никто не хочет смотреть на каннибализм, честные драки и море крови, когда на соседней простыне крутят извращенную любовь миллионера-пианиста к девственной продавщице. — Не называйте это любовью, — предупредил Уизли. — Меня стошнит. — Не буду, — согласился Малфой. — Но надо что-то делать. Том ошибался — эту страну погубит не коррупция, а вера в чудеса. — Вы-то, конечно, в чудеса не верите, — скептически хмыкнул Уизли. Его понемногу отпускало. — Конечно, нет. Я верю в доллары. И когда они утекают из моего кармана, я верю в то, что это следует прекратить. — И рассчитываете, что я буду вам помогать? — Верно. — Малфой перегнулся к нему через столик. — Послушайте, мистер Уизли. Амбридж — наша общая проблема. Общая, ясно? Мы можем сколь угодно конкурировать между собой, но ни один из нас не может конкурировать с ней. У нее неуязвимая позиция. Дамы идут на фильму, чтобы посмотреть, как любовь спасает насквозь порочную душу. Джентльмены идут, чтобы понять, что же прельщает дам… ну и увидеть немного обещанного порока, конечно. С вами легко бороться, мистер Уизли, — вы почти святой. Со мной — нелегко, но возможно. Но с ней — с ней бороться бессмысленно! Вы видели эти пятьдесят оттенков розового в ее наряде? — И что вы предлагаете? — сдал первый рубеж обороны Уизли, впечатленный доводами Малфоя, а еще больше — пламенностью, с которой тот их приводил. — Во-первых, предлагаю перейти на более неформальное общение. Нам предстоят великие дела. — Сомневаюсь, — возразил Уизли, но салютнул ему стаканом. — Может, закрепим поцелуем? — невинно предложил Малфой. Уизли на глазах стал трезветь, и Малфой пошел на попятную: — Ну, нет так нет. А во-вторых, помнишь, как Аберфорт собирался выжить тебя из своего бара? Очищающее пламя, аутодафе, геенна огненная — вот чего достойны подобные фильмы! А вовсе не кассовых сборов. — Он осушил стакан и перевел дыхание. Уизли крутил свой в руках, потом одним движением опрокинул в рот. — Первый и единственный раз, когда я согласен с тобой, Люциус. — Он встал, слегка пошатнувшись. — Керосин, спички, решимость — надеюсь, ты запасся всем? — Разумеется. — Малфой сунул ему резко пахнущую бутыль, загремел спичками. — Рад, что не ошибся в тебе. — До чего я докатился, — горько сказал Уизли, следуя за ним по шаткой лестнице. — Иду на грязное дело с Малфоем. Даже не знаю, что из этого хуже. — Если нас поймают, разумеется, — не задумываясь ответил Малфой. Ночь приняла их в свои ласковые объятия, как испокон веков принимала жуликов, конокрадов и благородных мстителей всех мастей. Дверь не скрипнула, половицы не начали жаловаться, когда они проскользнули в тихий темный бар. Уизли плеснул керосина на свернутую простыню экрана, кинопроектор и коробки с пленками. — Надо открыть, — вспомнил он. — Искусство так не горит. — Так то искусство, — возразил Малфой, выкладывая из коробок подобие погребального костра. — А ты все ценное из номера забрал? Огонь и туда доберется. — Все, что мне нужно, здесь, — ответил Малфой, доставая спички. Уизли покосился в темноту. Что-то в голосе Малфоя невнятно напомнило ему Флер, желающую сделать монтаж. — Аберфорта жаль, — сказал он. — Давай сделаем вид, что засиделись за выпивкой, потом увидели отсвет пламени, прибежали и спасли бар? Малфой тяжело вздохнул. — Напомни, зачем я поехал за тобой? — Чтобы обеспечить себе алиби. Без меня ты первый кандидат в подозреваемые. Малфой снова вздохнул. — Эх, если бы хоть кому-то из местных люди верили так, как тебе, мне не пришлось бы ехать в Санта-Терезу. — Твое окружение — прямое следствие твоего характера и морали. — Билл. — Да? — Будь так любезен… заткнись! Люциус чиркнул спичкой, и в тот же момент в его голове полыхнула молния, а по макушке ударил гром.* * *
— Билл? — Да? — Ты живой? — А ты? — Ясно, тоже по голове ударили. Как думаешь, кто это был? — Амбридж наняла кого-то охранять свою золотую жилу. — Похоже на то. К чему это нас привязали? — По-моему, мы все еще в баре. Чуешь запах? Виски, горелый жир, сапоги ковбоев… — По мне, так обычный запах. Нюх у тебя, Билл, прямо скажем, волчий. Значит, это балка лестницы, что наверх ведет. Боюсь, вдвоем ее не выдернуть. — Люциус, ее не выдернуть и четверкой лошадей. Можешь дотянуться до моих рук? Хотя бы одну развязать… — Хотел бы, но не выходит. — Придется ждать утра. — Придется. Они замолчали. Тишина была мирной, как венок из васильков на деревенском кладбище. — Билл, — позвал Люциус, откидывая голову. Шляпа свалилась, видимо, когда его тащили к лестнице. — Почему ты не любишь мои фильмы? — Но это же не фильмы! — Уизли встрепенулся рядом, на секунду вжался в плечо. Боковым зрением Малфой различал его профиль в голубой темноте. — Люциус, ты меня, конечно, извини, не хотелось бы расстраивать тебя перед виселицей, но то, что ты демонстрируешь, — это не искусство! — Будущее рассудит, — огрызнулся Малфой. — Но ты пойми, Билл, твоего искусства людям мало! Посмотри на них — они обычные ковбои, домохозяйки и бандиты. Они не святые, Билл. В них бушуют страсти. Мелкие, грязные, порочные страсти. Они приходят на твои сеансы — и видят, что живут неправильно… — Вот и замечательно! Ты же видел, как они преображаются, как тянутся к прекрасному! — Да, но разве страстишки куда-то исчезают? Они прячутся внутрь, Билл, и сидят там, как крысы, в ожидании своего часа: часа подлости, предательства, мести. И тут появляюсь я. И даю их страстям законный выход. — Ты потакаешь им. — А ты к ним слишком строг. — Ты видишь всех одинаково грязными. — А ты уверен, что любое пятно поддается стирке. — Разве не так? — Некоторые пятна только кажутся пятнами. На самом деле это абстрактный рисунок. Может быть, даже довольно красивый. Но люди зашорены — в том числе и благодаря тебе. И я показываю им этот рисунок — пусть даже уродливым. Но все же они удовлетворяют свою потребность в его лицезрении. — У тебя отлично подвешен язык, Люциус, но все это только слова. Покажи мне на примере, как работает твой «законный выход». Я верю в чудеса; может, и тебе поверю. Малфой думал недолго. — На примере? — переспросил он. — Хорошо, Билл, держи свой пример. Представь, что у тебя есть некая тщательно скрываемая склонность. Общество считает ее порочной; вследствие этого ты и сам считаешь ее извращенной и всячески прячешь от самого себя, не даешь проникнуть в сознание, забываешь сны. Но это не значит, что склонности нет, верно? Она по-прежнему часть тебя. Допустим — только допустим, — что это склонность к любви с мужчинами. Плотской, грязной, горячей любви. В твоих фильмах ты не увидишь этого — разве что намеком, который распалит тебя, но не удовлетворит. Будешь ли ты чувствовать себя переполненным счастьем святым, сдерживая эту страсть? Или же тебе захочется сокрушить пару-тройку врагов, разбить чей-нибудь череп и выпустить обойму в бармена, слишком сильно разбавившего виски? — Продолжай, — негромко произнес Билл. — И вот, — Люциус плотнее прижался к его плечу, — ты приходишь на мой сеанс и видишь воочию все, о чем не мог и помыслить, и даже больше. Два обнаженных тела, губы прижимаются к запястью, к раскрытой ладони… рыжие волосы намотаны на кулак, горло подставлено под поцелуи… один на коленях, руки заведены за спину, другой сзади, берет его так, будто намерен проткнуть насквозь… «Если и это его не проймет, — подумал Малфой, — мне придется съесть собственную шляпу, признавая, что я в нем ошибся». — А потом, — он вывернул шею, чтобы расстояние от его губ до ушей Уизли стало как можно короче, — потом, когда все кончено, они лежат рядом, мокрые, уставшие, и целуются. Просто целуются, Билл, потому что им хорошо. И моим зрителям хорошо. Эти фильмы — не шедевры кинотворчества. Но они — отличный способ… Уизли оказался стремителен, как гремучая змея. Малфой чувствовал на его губах привкус похмелья, керосина и решимости. Но чертовы веревки позволяли только целоваться, вытянув шеи как осенние гуси. И все равно это было неимоверно вдохновляюще. Почти как высокое искусство. — Ух ты!.. — донеслось от дверей. Малфой скосил глаза. Суровая миссис МакГонагалл смотрела на них во все глаза. Из-за ее плеч выглядывали пухлая садовница, которую все называли просто Помона, и пигалица Тонксов, известная тем, что однажды выкрасила волосы стащенным у аптекаря бриллиантовым зеленым. Очевидно, восклицание вырвалось из ее приоткрытых уст. — Ну вот и карательный отряд, — негромко проговорил Уизли. Малфой лихорадочно соображал, какую линию поведения выбрать, но поцелуй с Уизли, очевидно, произвел разжижение в мозгу, и идей не было. Совсем. Ни одной. Оставалось достойно встретить ожидавшую их участь. — А фильмы про это есть? — с придыханием спросила Помона. — Про что? — К такому вопросу Малфой готов не был. — Ну, вот про это… — Помона потупилась. — Как вы тут сейчас… — Чтобы страсть! — чирикнула Тонкс. — И романтика! И… МакГонагалл кашлянула. За спиной умолкли. — И чтобы настоящая любовь, — сказала она. — Без соплей. Но красивая. Я бы посмотрела. Мистер Грей меня, если честно, не вдохновляет. Все трое посмотрели на Малфоя. Малфой расплылся в улыбке. — Дамы! Только развяжите нас — и я привезу вам лучшую фильму всех времен и народов! Два прекрасных ковбоя, терзаемых запретным чувством, не принимающий их жестокий мир и такая жаркая страсть, что сиденья в баре вспыхнут прямо во время сеанса! МакГонагалл вынула нож из-за голенища высокого ботинка. — Не обманите, мистер Малфой, — сказала она и чиркнула лезвием по веревке. — Вы же меня знаете, дорогая Минерва, — мягко возразил Малфой, растирая посиневшие запястья. — Потому и предупреждаю. — Премного вам благодарен, миссис МакГонагалл. — Уизли отыскал свою шляпу и теперь прижимал ее к груди. — Вы сделали правильный выбор. — Что мы будем делать? — прошипел он, очутившись на улице. — Где мы возьмем эту фильму? — Выход один, — так же конспиративно ответил Малфой. — Едем в Калифорнию. У меня там есть один знакомый — тип по фамилии Дамблдор, дальний родственник нашего бармена. Они сейчас снимают мелодраму в дыре под названием Голливуд. Наша задача — убедить их ввести вместо героини второго героя. Скажем, что уже есть целевая аудитория и она ждет. Запомни, Билл: ожидания публики — вот морковка, за которой бежит осел киноиндустрии. — Но всегда будут и другие фильмы, — с непоколебимой уверенностью ответил Уизли. — Их не будут ждать, их почти не будут смотреть, предварительно изругав на все корки, — но они будут, и однажды окажется, что только ими и оправдано существование синематографа. — Пусть так, — легко согласился Малфой. — История нас рассудит. Лучше скажи, в Лос-Анджелесе общий номер брать или два отдельных? — Общий, — почти без паузы сказал Уизли.