Джон Донн был с ним наверно схож, Добравшийся до откровенья, Что нет замен вне бытия Объятью и проникновенью, Он знал, как стонет костный мозг, Как кости бьются в лихорадке; Лишенным плоти не дано Соединенья и разрядки.
Томас Стернз Элиот
Преступления на почве ненависти — самые частые, знает он. Он даже не удивляется, когда глаза привыкая к безумию, сердце — к отсутствию в людях разума и сопереживания, и его спокойствие бьет по другим метастазами. Он все чаще за оружие хватается, на ножи бросается. В онемевших чужих конечностях кроется, крик чужого, звериного, сумасшествия. Но в его душе все так же борются, начало чистого и порочного. Сигареты чужие, мертвецу в них толка нет. Дым отдается и глотается — чужими легкими, в умирающем сознание все еще тривога где-то теплица, осколками — метастазами на других отражается. Только он видел такое не раз. Тщетны попытки, ничтожные — но его прошлое все чаще в нем надрывается, и становится невмоготу улыбаться, каждому встречному кривляться участием. И становиться все невозможным. Метастазы сильней воспаляются. И лекарство по венам, уже не действует вовсе. Плацебо заметин, до того как его примешь, Дурачество становится способом защитится, скрыть у него «Безразличие в последней стадии», он знает, видел как оно приводит к молчанию в агонии. Сердце кричит — хватит. Метастазы гудят от боли. Голова разрывается противоречием. И он знает поздно дофамином закидываться. Тишина, частый гость. Истерики тонут в отчаянье. Эвтаназией не избавится, сердце заражено слишком сильно, рассудок не слышит голос разума. Метастазы заполнили полностью и вроде конец. Но сердце продолжает стучать.