Возможность счастья

К данной записи был прикреплён бумажный конверт с печатью «секрет» по середине. Эвен отпечатал его и достал смятый клочок бумаги – «Обещай, что не расскажешь миру - я твой брат». Твой брат. Брат.       Эвен вспомнил, что тогда испытал. Ощущение предательства, обмана, какой-то глупой шутки над ним. Он устроил истерику родителям и тогда, мама рассказала ему о том, что родила Давида еще до знакомства с отцом Эвена. И он большую часть своей жизни находился там на лечении. Поэтому они быстро стали близки, поэтому так похожи и поэтому смогли понять друг друга. Эвен всё чаще навещал Давида, и однажды услышал слова его лечащего врача о том, что Давид за последние пять лет впервые вышел в интерфазу, что поможет им заняться сопутствующим диагнозом – тревожным расстройством.       Казалось, что у них появился собственный мир, замурованный в больничные стены, где все были в белом, всегда вежливы и непреклонны в вещах, касающихся приёма лекарств. Один пейзаж навсегда застыл перед глазами – спокойные, высокие ели, всегда одинаковые.       Такие зарисовки покрывали каждую последующую страницу, к ним добавлялись изредка небольшие записки – это были моменты, когда Эвен либо сам приходил к Давиду, либо снова не мог справиться с собой. Однажды он снова сбежал, но в этот раз совсем без одежды, тогда он еще месяц не мог показываться никому на глаза. Никто из друзей не пришёл. Его родители, и как ни странно, Соня, икали всю ночь. Он ненавидел себя за то, как поступил и впервые не огрызнулся на Соню, а выслушал её слова. Именно с того дня они начали встречаться.       Девушка оказывается давно учился в Осло и уговорила родителей Эвена бросить всё и уехать туда, чтобы Эвен смог жить без тяжелых воспоминаний и влияния Давида. Парень не знал, как долго родители принимали это решение, и как им было тяжело, он цеплялся за каждую возможность еще побыть с братом и не покидать его. Через неделю после этих событий, Эвен совершил попытку в третий раз. Но не сам. Давида тогда впервые отпустили на прогулку, парни дошли до конца лужайки и Эвен рассказал о том, что уезжает. Этот день навсегда зацепился в памяти.       Дикие глаза сверкнули на Эвена, он не заметил, как брат достал лезвие и закричал, что его снова все бросают, что в жизни не будет никакого смысла, если даже родные не хотят быть с ним.       Парень помнил, как лезвие легко рассекло кожу на запястье Давида, а потом увидел кровь, стекающую по его собственной руке. Затем крики санитаров и тишина. Тишина такая спокойная, такая уже знакомая. Невольно возникла мысль, что хочется остаться и раствориться в этом состоянии, больше не вызывать страха у окружающих, не винить себя и не доводить маму.       Эвен помнил дальше, как Давид спал у его кровати на полу, часами извинялся. Он нанёс себе незначительный ущерб, а вот Эвену пришлось цепляться за жизнь. Затем его забрали оттуда домой до самого отъезда. Эвен дошёл до последнего исписанного листа. «30 июля. Завтра я перееду в Осло. Меня ждёт новая школа – Эльвебаккен, но я не знаю смогу ли я в ней учиться. Весь этот период я и не жил вовсе, а просто существовал. Соня не знает, что я решил навестить Давида, а Профессор отдаёт этот дневник мне, как результат тяжелой работы и осознания своей проблемы. Но я вижу единственной проблемой то, что имея семью и девушку – я всё еще одинок, ведь они берегут меня так сильно, что хочется назло вытворить что-нибудь, чтобы почувствовать себя живым. Я смогу когда-нибудь встретить свою родственную душу? Давид снова не захотел меня видеть, он опять подрался, сорвал лампу и учинил беспорядок в кабинете. Я не могу здесь больше находится, я хочу стать другим, я хочу забыть это» Эвен оторвался от чтения и встретился глазами с лицом мужчины. - А я уж боялся, что ты меня забыл. - Мне банально запретили даже писать тебе. Любое упоминание моего имени сводило тебя с ума. А потом… Ты сам понимаешь, что было со мной. - Но ты всегда был лучше собран, чем я, ты контролировал это. - Нет, это меня контролировали. Слушай, Давид, я… - Не Давид теперь, а просто Петтер. - Ты взял имя нашего Профессора? - Док оказался не таким уж плохим, я понял это, но через года два, после твоего отъезда. Я даже напросился к нему на кафедру, помогал и в больнице, и в университете. - А Роззи? - Мы женаты два года. Я встретил её, когда она заканчивала высшее. Она у меня теперь психиатр, иронично правда? Он снова расслабился и развалился на сиденье. - Честно говоря, я жутко запаниковал, когда тебя увидел. Но сейчас смог сдержать это. - Понимаю. - Эв, ты ведь едешь из Бергена, что ты там делал? - Я теперь живу там, родители остались в Осло, а мы с Исаком перебрались в новое место. Еду к нему… - Черт, я ведь и не знал ничего. Я ведь пытался тебе звонить сначала, а Соня всё – нет, нет, он занят, он спит. Я обижался, но питал надежду, что ты от неё отцепишься и доберёшься до меня. Их разговор прервал голос, оповещающий их прибытие в Осло. - Петтер, ты зачем здесь? - Ну ладно, ладно. Я хотел найти тебя. Твоя мама позвонил недавно Роззи и долго общалась с ней, и я подслушал, что ты в отношениях и что всё прекрасно. Я подумал, что самое время нам поговорить, потому что всё чаще мне снятся те ели, ты понимаешь? - Не надо было тебе убегать. Ты слишком взбудоражен, может позвонить кому-нибудь? - Ой неужели, ты стал таким проницательным?! Давид вдруг начал злиться, он вскочил на ноги и начал ходить туда-сюда по вагону. - Я же придумал целый план! Я хотел подождать тебя у твоего дома, ждал твоей реакции, что я такой уже успешный и сам доехал, но ты… Ты обогнал меня и вот мы столкнулись в поезде, и ты такой спокойный, черт возьми, как ты мог забыть всё это… Давид резко прервался и достал из своей сумки клочки каких-то листов. – Держи, это мои записки к тебе, которые как оказалось не дошли. Эвен осторожно взял их и начал читать. «Эвен, ты читаешь это? Мне сложно уже скрывать это, мы же братья, родные. Я так привязался к тебе, за всю мою жизнь ты единственный с кем я так хорошо общаюсь. Профессор боится, что я усугублю твой диагноз, что ты станешь таким, как я. Но меня же нельзя вычеркнуть? Прочитай это, когда снова получишь дневник. Эвен! Почему ты не ответил ничего, наедине я боюсь раскрыть тебе тайну, тут везде камеры, везде санитары, я не могу раскрыть тебе нашу общую тайну. Нас всего то двое, мы должны быть вместе, как настоящие братья". Камень на душе мешал нормально говорить и смотреть на Давида, все эти годы эвен стараниями окружающих признал всё это ужасным сном и пытался забыть. Но это было. Он думал, что дневник, это лишь вымысел и просто написанная им история, но Давид стоял перед ним. Или стоял только что? Эвен оглянулся, но мужчины и след простыл. Окончательно запутавшись, Эвен наконец последним выскочил из вагона и осмотрелся. Найти бы еще ту гостиницу, которую так ненавидит Исак. Мысли о любимом сразу заняли всё внимание Эвена и он помахал рукой, приближающемуся такси.