За полосой свечей

Вэй Ин сам не понимает, что заставило его оставить уют жилых покоев. Внезапное болезненное нежелание быть одному после тяжелого дня - пусть так. Лань Чжань здесь, рядом. Нужно только встать, одеться и пробежаться через опустевший двор по свежевыпавшему снегу. Умерить шаг, дождаться, когда подобравшиеся стражи узнают в лицо в сгущающейся синеве вечера. Улыбнуться, поклониться и шмыгнуть внутрь через тяжелую дверь, слишком высокую для смертных. И вот он идет на цыпочках по темным пустым коридорам. Здесь нет охраны; его Лань Чжаню не нужны чужие мечи, чтобы защитить себя, но без них в сердце Гусу гулко и безлюдно. Только у дверей тронного зала застыли двое в белом. Вэй Ин кланяется им и подносит палец к губам; дождавшись молчаливого дозволения, приникает к щели меж резных деревянных створок. Ханьгуан-цзюнь сидит на возвышении, за широкой полосой светильников, взбирающейся к нему по ступеням - маленькие огоньки ровны и тихи в полном воздуха павильоне. На стене за ним светлым пятном - знамена Гусу, огромные белые полотна струятся с потолка. И сам он, в голубом и белом, будто светится в полумраке, блестит в волосах серебро, чернеют крылья бровей на лунно-бледном лице. Он что-то читает при свете светильника. Он красив всегда, но сейчас... Его любимый. Верховный Заклинатель. Иногда, как сейчас, Вэй Усянь чувствует себя самозванцем. Караульным скоро надоест смотреть, как он подглядывает в щель. С тихим шелестом раздвигаются двери, и Ханьгуан-цзюнь поднимает голову. Маленькие свечи в подставках из белого фарфора разгораются неестественно ярко, словно факелы. Становится светлее. Отсюда не видно его лица, только пляшушие тени. Вэй Усянь улыбается все равно и медленно делает положенные десять шагов. Отвешивает показной поясной поклон и, уже глядя в пол, понимает, что тот вышел настоящим. - Этот недостойный просит прощения за то, что не принес с собой кисти и пергамент, - говорит он тихо. - Этот супруг не просил ни того, ни другого, но прикажет принести, если Вэй Ин того желает, - слышится, недоуменное, в ответ. Свечи беспокойно колеблются. - Вэй Ин? Вэй Усянь распрямляется, сделав над собой усилие, и задирает подбородок, встречая наконец теплый золотой взгляд. - Ты чересчур красив, Лань Чжань, и у тебя до сих пор нет коронационного портрета. Хочу рисовать тебя. - Мне не нужен коронационный портрет, но ты можешь рисовать меня, если хочешь. Есть ли просители за дверью? - Зима нынче чересчур холодна, и даже праведность и красота Несущего свет не выгонят их с постоялых дворов к ночи. Сегодня не ждут больше никого, даже письмоносцев. Я проверил! - Спасибо, Вэй Ин. Ханьгуан-цзюнь поднимается с трона, и Вэй Ин словно в трансе наблюдает, как стекают за ним по ступеням полы одежд, как гаснет пара вспугнутых свечей, как Верховный Заклинатель спускается вниз, к нему, как останавливается совсем рядом. Знакомый запах тепла и сандала. Руки, протянутые навстречу. Горячие сухие ладони. Так, понемногу, под Ханьгуан-цзюнем проступает его Лань Чжань. Его Лань Чжань шагает еще ближе, поднимает их соединенные руки к своей груди. Полуулыбка, теплый внимательный взгляд. - Я рад, что ты здесь. - Я тоже, Лань Чжань, я тоже! Вэй Усянь запускает руки под чужое теплое верхнее одеяние, встает на носки и прижимается лбом ко лбу - к холодному поцелую серебряных облаков на ленте. - Привет, - выдыхает он глупо. - Здравствуй, Вэй Ин. Что привело тебя сюда? "Ты ведь не любишь тронный зал" - остается несказанным, но услышанным. - Просто хотел увидеть тебя. Вспомнить, что ты есть, - он понимает, что именно сказал, когда слова уже сорвались с языка, и душный стыд накрывает его с головой; но Лань Чжань уже обнимает ладонями его лицо и коротко касается губ своими. - Вэй Ин хотел увидеть меня? - говорит он тихо, почти не отстраняясь. - Вэй Ин может смотреть, сколько пожелает. Вэй Усянь закатывает глаза и прячет покрасневшее лицо на чужой груди, и Лань Чжань без слов обнимает его. Они с Лань Чжанем отлично совпали в любви к игнорированию разделяющего их пространства. Лань Чжань может проводить целые вечера и даже медитировать, держа его в объятиях. Вэй Усянь должен бы привыкнуть за время, пока они вместе заново создавали его золотое ядро, но на людях это все еще кажется ему поразительным и немного страшным. На них наверняка смотрят, и Лань Чжань знает это; но он не отстраняется. Ровно и сильно бьется сердце под щекой, спокойна тяжелая рука на спине. Вряд ли кто-то из его предков спускался сюда так, как он, по этим ступеням, вовсе не предназначенным для ходьбы. Лань Чжань касается поцелуем виска, и тревога наконец разжимает жадный кулак. - Лань Чжань, ты подаешь дурной пример своему двору. Нет, не отвечай, я знаю, что ты скажешь, это меня и пугает. - Если ты просишь. Голоден ли ты? - Немного, - подумав, отвечает Вэй Усянь. - Лань-эр-гэгэ может накормить меня, если пожелает. - Хорошо, - отвечает Лань Чжань и целует последний раз - промеж бровей. *** Так они и дойдут до обеденного павильона - в полуобъятии, и слуги, тихие, как мысли, накроют стол и затворят за собой двери. А много позже Лань Чжань будет целовать его по-настоящему - с отчаянным вниманием моряка, увидевшего берег. У них есть столько любви и времени друг для друга. Пора к этому привыкнуть.