Неизвестный художник

В северной лечебнице пахло сыростью и медикаментами, но холодно не было. Тут его не пронзало ужасом от осознания собственного безумия. Атмосфера удивляла спокойствием. Ван Гог водил взглядом от одной двери к другой, от окна к окну, от койки до койки... Ему было тепло и уютно здесь, а после разговора с главным врачом и вовсе полегчало. Тот пообещал ему усилить охрану всего здания в интересах безопасности пациентов и лекарей, а особенно его - Винсента. Конечно, без традиционных вопросов не ограничилось, но он уже привык к ним. Однако главным достижением было настоящее сокровище: рисовать можно! С него взяли обещание не трогать больше ухо и не противится лечению. «В данный момент лишь поврежденное Вами тело указывает на надобность провести немного времени здесь», - сказал врач. Неподалёку от лечебницы расстилались бескрайние поля. Лаванда, рапс, виноград, пшеница, маки... Высокие колосья, накрывавшие его с головой, названия которых ему даже не были известны. Каждый листочек и веточка щекотали его кожу. Гладились руки и лицо, заживляя раны, проходились по волосам, сдёргивали шляпу и ныряли под рубашку. И чем быстрее шёл художник, тем ласковее становились касания колосьев, тем легче дышалось, тем свободнее он себя чувствовал. Пробежав около ста шагов, он упал наземь, раскинув руки и заулыбался. Солнце грело его, а трава шептала удивительные истории, ветер колыхал волосы... Он взял горстку земли и посыпал на закрытые глаза. Запах почвы был свежим и волшебным, будто какой-то эльф случайно пролил на неё свой благоухающий отвар... Сегодня он рисовал, как никогда. Рисовал только что распустившиеся белые цветки на фоне голубоглазого неба. Рисовал колосья, трепещущие на ветру. Рисовал корни и ветви. В самых сумасшедших красках, в самых ярых мазках, в безустанном темпе... Рисовал, рисовал, рисовал... И дышал на полную грудь. Солнце начало клонится к горизонту, и Ван Гог стал покрывать последний набросок краской. Вóроны вспыхивали над полем чёрными пятнами и отражались на холсте. Он собирался провести кистью, как вдруг... Хды-хд-рд-дщ-щ-щ!... Выстрел прогремел позади него и едва не оглушил. Винсент вскочил, чуть не перевернув мольберт, и заполз за него. К счастью, от радости с собой он потащил уйму материалов, и их хватило, чтобы за несколько мгновений соорудить себе щит из холстов, палитр и загрунтованных листов. В страхе он стал обдумывать следующие действия. Но благосклонная судьба успела раньше. С поля послышались довольные крики и смех. - Хорошую ты птицу подбил, ой, хорошую! Будет, что на ужин съесть. - Идёмте скорей отсюда! Не хочу, чтобы люди увидели, как я стрелял... Голоса быстро стихли и удалились, и лишь тогда бедный художник высунулся из укрытия. - Ф-ф-фух-х... - выдохнул он, - похоже, воронов мне сегодня уже не видать. Только Ван Гог начал собирать принадлежности, как услышал шорох - теперь уже с другой стороны, из леса. Но он тут же прекратился. Настороженно Винсент продолжил складывать тюбики, но звук снова повторился. В полном отчаянии он схватил мастихин, которым никогда не пользовался, но который был достаточно большим и острым... В другую руку взял палку, поднятую с земли. Помолившись, двинулся к деревьям... Но каково же было его удивление, когда примерно от места шороха ветер принёс к нему листок и встромил в острие мастихина. При виде листка он вскинул брови вверх. На нём был изображён его портрет. Уголь да бумага, ничего больше. Штрихи выглядели отточено, но немного «ежевато», как будто в процессе художник волновался, и руки дрожали. Винсент на рисунке выглядел (как ему казалось) намного симпатичнее, чем в жизни, опрятнее, эмоциональнее, контрастней... Было несколько лихих росчерков, где уголёк, видимо, ломался, но они делали рисунок только оригинальнее и ярче. Словом, Ван Гог на секунду даже забыл о страхе, посмотрев на эту красоту. Хотя слава, самомнение и лесть никогда не интересовали его больше внешнего вида односельчан (а скорее не беспокоили вовсе), именно этот рисунок вдруг пробудил в нём какое-то ощущение нужности, благодарности кого-то за его существование... Но страх быстро вернулся. Если в поле стреляли птиц, то кто же скрывался за деревьями в лесу? И зачем ему подводился его портрет? Не для того ли, чтобы передать его... - Прос-с-с-тите... П-пожалуйста... - вдруг тоненький, робкий, дрожащий голос выдернул Винсента из раздумий. - Простите, что помешала Вам, месье... Мне... Мне не следовало это... Это изображать... Простите... - худенькая девушка в поношенном платьице подошла к нему прежде, чем он успел заметить. Тощие ручонки она заломила за спиной, а губу закусила. Взгляд исподлобья, приподнятые брови, розоватые щёки - всё это выражало глубокое смущение и стыд... За рисунок... - Здравствуйте... - в смятении ответил художник, которого всё ещё колотила ледяная дрожь, - это... Это Вы нарисовали? - Да... Да... Просто... Мне показался настолько привлекательным процесс Вашего творчества... Что я... Не могла не нарисовать это. А затем ветер выхватил листок у меня из рук и принёс к Вам. Простите... - Вы... - ему вдруг полегчало, - не извиняйтесь. Я понимаю это... Но, позвольте спросить, разве среди всего разнообразия этих степей изобразить меня показалось Вам самым... Красивым сюжетом для картины? - Конечно!... Т-то есть... Я... Я вовсе не художник, и этот рисунок... Да Вы... Вы сами видите... Он ужасен... А я, дело в том, что... Не умею изображать ничего, кроме людей. И! И... Вы так живописно и вдохновенно смотрелись на фоне этого поля воронов... - Признаться... Я не ожидал этого. Выстрелы слегка напугали меня, и Ваш внезапно прилетевшей рисунок меня... Удивил. Но он великолепен. Мне правда... Очень нравится. На лице девушки он не прочёл облегчения, благодарности или самодовольства. Её большие небесные глаза выражали насторожённость, вину, опасение... Быть может, именно это заставило Ван Гога задуматься. - Но... Простите, откуда Вам было известно, что я приду сюда? И зачем Вы прятались за деревьями, рисуя меня?... - разумеется, волнуй Винсента именно эти вопросы, он спрашивал бы гораздо вежливее и обдуманней. Но тревожные мысли клубились вокруг совершенно другого: недавней ночи, а также подозрений по поводу его диагноза. А вдруг... Вдруг... Мне кажется? Вдруг я настолько испугался той ночью, что и вправду заболел? И почему должен верить какой-то незнакомке, тайно рисующей меня? - Я... Извините, пожалуйста. Мне было стыдно просить Вас... И вовсе не хотелось обидеть... - девушка по-прежнему выглядела очень напуганной, зажатой и стеснительной. Будто ощущала вину за какой-то проступок. Но вдруг она резко выпалила, - я реальна! - Ч-чт-то?... - Ван Гог растерянно сдвинул брови, - почему... Почему Вы уверяете меня в этом? Простите, но, кажется, мне пора... Он решил, что, раз она заверяет его в своей реальности, дело совсем плохо. Рисковать уверенностью в своей нормальности нельзя. Нужно уходить. Однако в следующее мгновение его раздумья рухнули разом. - Решётка. Одно слово сразило его, будто выстрел, которого он так опасался. Инстинктивным рывком художник провернулся к девушке. - Это я... Это я открыла Вам решётку, когда кто-то стрелял, - её всю трясло, слёзы ужаса катились по опущенным щекам, - мне... так... стыдно... я за Вами... сде-ди-ла... Незнакомка резко отвернулась и закрыла лицо, пытаясь остановить поток слёз. Казалось, ещё минута, и она задохнётся в угрызениях совести. Художник, между тем, недоумевал. Выходит, это всё же правда, что в ту ночь он чудом спасся от убийцы. Но зачем этой странной особе понадобилось следить за ним? И почему она так рыдает? Что за чувство гложет её изнутри?... - Вы можете объяснить, почему? - неожиданно спокойно спросил он. - Вы правда желаете меня слушать?.. То есть... Я увидела Вас однажды, когда рисовала горы. Вы взобрались на скалу, освещаемую закатом и переносили на бумагу сплошную красоту. Мне показалось настолько человечным и восхитительным Ваше стремление к красоте, что я решила повторить Ваш маршрут и найти подходящий ракурс для наброска... Чем дальше шла за Вами, тем больше больше вдохновлялась, тем чище дышала, тем прекраснее казался мне мир... Я не нашла в себе сил прекратить это. Вы настолько талантливы, гуманны, глубоки... Мне виделось невежливым просто подойти и заговорить. Поэтому я, трусиха, продолжала постыдную слежку... Когда Вас направили в лечебницу, это жутко разозлило меня, ведь поступать подобным образом с творческим человеком просто губительно! Иногда я посматривала в Ваше окно, когда солнце заслепляло стекольную раму. Но Ваши каротины были видны мне. Это служило мне уроками рисования. Я не прекращала вдохновляться Вашими идеями и взглядом на мир, но не осмеливалась подойти. И вот, ночью, вдруг шаги послышались в коридоре. Я увидела, как группа врачей столпилась, с ужасом глядя на вошедшего. Похоже, он угрожал им оружием. Я могла бы подслушать и получше рассмотреть его, но меня до того напугала близость этого человека к Вашей палате, что я схватила огромную палку и приложила к петле. Не знаю, как мне удалось сдвинуть эту решётку. Видимо, я слишком боялась не успеть... После того, как Вы выпрыгнули из окна, я готовилась оглушить палкой убийцу, но, похоже, кто-то из санитаров выстрелил в него первым. Я слышала, как они упаковывали тело... Потом погналась за Вами в страхе за себя и Вас... К счастью, нашёлся кучер, который согласился следовать за каретой вплоть до лечебницы на севере. Я пообещала себе оставить это унизительное и низкое занятие, прекратить следить... Мой дом за лесом, неподалёку, и я пришла сюда в поисках новых пейзажей. Но вдруг увидела Вас. Когда в поле выстрелили, я еле подавила крик. Вы очень храбры, месье. И это... Так ужасно и прискорбно, что я ввела Вас в заблуждение. Что мы познакомились таким образом... С каждым её словом каждая клеточка в теле Винсента постепенно расслаблялась. Было в её голосе что-то искреннее, задушевное, настоящее... Это успокаивало его. Постепенно осознание того, что его убийца мёртв перестало тревожить художника, он смог отпустить это. Интонация незнакомки заставляла поверить ей, даже пожалеть... Сам Ван Гог не видел ничего нехорошего в том, чтобы следовать за вдохновляющим человеком и не понимал, почему девушка так стыдится. Наконец, он заметил, что держит бедную незнакомку без ответа уже минуту, а она, между тем, не находит места от переживаний. - Спасибо Вам... Вы спасли мне жизнь, - судорожно молвил он, - удивительно, что я так... Впечатлил Вас, - помолчав, он добавил и протянул руку, - Винсент Ван Гог. - Ми-Миранда Шервуд, - представилась она, облегчённо выдохнув, - Вы правда не держите на меня зла? - Мне, признаться, лестно, что Вы последовали з-за мной... Со мной в последнее время никто так вежливо не разговаривал. Что-то в этой девушке было особенное. Чужое, вроде бы никогда не видимое вблизи, но почему-то знакомое. Словно она вышла из какого-то рассказа, и теперь, разорвав шаблон этого описания, предстала здесь. Ворот её платьица сходился у самого подбородка, будучи застёгнут множеством пуговиц, а подол устремлялся так низко в пол, что Винсент удивлялся, как она не спотыкается. Рукава покрывали кисти на половину, а пальцы прятались в потрёпанных, но чистых, выстиранных перчатках. Скромная шляпка собирала все, до единого, волосы, и только на висках выглядывало несколько тонких рыжеватых прядей. Светлые небесные глаза с широкими зрачками то и дело пускались к земле в стеснительной заминке, руки осторожно складывались в замочек, не разрешая ей сделать лишнее вольное движение. Тонкие черты светлого личика пробирала рябь, когда она устремляла взгляд на него. Впечатление знатной особы с высокими манерами Миранда не производила, но какие-то прирожденные, само собой разумеющиеся нормы приличия были ей будто бы родны. Она не выглядела напыщенной или мнительной, напротив - искренней, воспитанной, чистой... Да и имя её в здешних краях Ван Гог ни разу не слышал... - Вы - англичанка? - догадался он. - Я? - от неожиданности девушка вскинула медного цвета брови, но тут же продолжила, - да... Да, я родилась в Англии и жила там до семнадцати лет, но уже одиннадцатый год провожу здесь... Ей двадцать восемь! Я точно не сказал это вслух? Нет... Двадцать восемь! Восемнадцать, может, двадцать... Но на такой возраст она точно не выглядит. - Вы кажетесь намного моложе, - неожиданно для самого себя выпалил Винсент. Ему стало ужасно неловко, что беседа их протекала так, будто он был седовласым стариком с огромным опытом за плечами, а она - незрелым ребёнком, боящимся потревожить его. Разницу в семь лет художник считал отнюдь не большой. - Хмг... Мне... Многие говорят это... Видимо, я совсем не умею говорить должным образо... - Этот мир слишком склонен оценивать людей лишь по внешним стандартам. И Ваша речь не имеет к этому никакого отношения. От такого неожиданного заявления Миранда залилась краской, и, не в силах сдержаться, кротко обняла Винсента, вцепившись в железку, и так же быстро отпустила. - Спасибо... - Вы не хотите порисовать здесь? - предложил ни с того ни с сего только что заключённый в объятия, - природа особенно красива в брызгах весеннего заката... - Вы... Если не против, то я с удовольствием попыталась бы изобразить эту природу... Ван Гог достал из сумки холст, предназначенный на завтрашний день (предыдущие рисунки он изображал на прогрунтованных дощечках) и броскими движениями стал наносить краску. Миранда с трепетной улыбкой достала изношенный блокнот, уголёк и стала чиркать по бумаге. Крошки пепла рассекали некачественные листы, то и дело отлетая в разные стороны. Она изредка поглядывала на художника, восхищаясь и сладострастно созерцая разнообразие материалов. - Кхм-хкм... - девушка встрепенулась от неожиданно нависшего над ней Винсента, - может, Вам воспользоваться этим? Если желаете. Он протянул ей краски, палитру и кисти. Вместе с тем и прогрунтованную дощечку. Его лицо сияло в ожидающей улыбке. Казалось очень приятным делится радостью с единомышленником, если имеешь возможность. - Вы... Извините, что Вы имеете в виду? - спросила обескураженная Миранда. - Я хочу предложить Вам воспользоваться материалами, если нужно. Мне было бы приятно отблагодарить за спасение жизни... - Но... Но... Я могу их испортить. И вообще мне не следует расходовать чужие краски, полагаясь на Вашу безграничную щедро... Ван Гог молча положил принесенное ей на колени. Затем притащил ещё и мольберт, после чего аккуратно изъял потёртый блокнотик девушки. - Забирайте это, пожалуйста. Настаиваю. Мне будет очень приятно, если я смогу помочь такому талантливому художнику, как Вы, творить по полной мере возможностей. - Не талантливому! - резко отсекла девушка, густо покраснев и заломив руки, но тут же тоненько пролепетала, - простите... Я... Просто не ожидала такого... Спасибо большое, но я не могу это принять. Вас и так чуть не лишили красок. Я не могу стать следующей причиной. Только не я... - Между изъятием и помощью есть большая разница, так ведь? Послушайте, Миранда, - он подвинул старый раскладной стульчик к ней, - теперь никто ничего отбирать не собирается. Я могу написать брату, и он пришлёт новые материалы. Ни смотря на моё... Состояние... Вы видели, где я прибываю... Вы спасли жизнь человеку, которого называют душевнобольным. Кроме того... - сначала говорить было легко, но теперь он почему-то спотыкался на словах, словно цепляясь. То за её взгляд, полный искренной красоты, то за точечные веснушки, искусно, будто звездочки, осыпающие её доброе и чистое лицо... - кроме того, Вы очень приятный человек... Пожалуйста. Дайте мне выразить это хотя бы подарив краски. Миранда резко сорвалась на ноги и обняла его, и так же быстро, молниеносно отпустила. Винсент даже понять ничего не успел. Второй раз. Так мгновенно... Она словно боится прикасаться ко мне. Однако... Все же касается... Ван Гог почувствовал, как от этой мысли его дыхание слегка участилось. - Спасибо большое... Вы настолько хороший человек, что мне кажется, будто все это лишь сон. Но, даже если так... Я не прочь спать дни напролёт... Их глаза встретились, и почему-то задержались друг на друге. Около минуты они просто смотрели, и каждый мысленно возносил и благодарил другого. Видимо, оба впервые за очень долгое время нашли человека, настолько хорошо понимающего... - Как часто Вы тут бываете? - поинтересовался Винсент, помогая Миранда сложить материалы. - К-каждый день... - Правда? - вылезшую улыбку он быстро скрыл, - в таком случае.... Вы не против, если завтра я снова присоединюсь к Вам? - Ну конечно! Я буду очень... Очень рада... Спасибо Вам ещё раз. - И Вам... Спасибо... Тогда, до встречи завтра? - До встречи завтра... Солнце спряталось за горизонтом, последний раз брызнув золотом заката на их (именно от этого!....) покрасневшие лица. Удаляясь, каждый оглядывался и встречал такой же обернувшийся взгляд. Пока фигуры не превратились в точечки, вскоре исчезнувшие. Таких дней Ван Гог не помнил давно. Неожиданных, приятных, спонтанных... По-внезапному добрых... Проколотый мастихином в области уха, портрет, он прикрепил на окно. Засыпая, художник благодарил Бога за подаренную радость и думал о предстоящей встрече с загадочной незнакомкой....