***
Как же демон чудовищно устал держать себя под контролем, когда каждое мгновение этот мальчишка, будто нарочно, испытывает его на прочность. Ведя пространные разговоры с прибывшим гостем, казалось бы, о погоде, сам мастерски опутывает того сладкими речами, незаметно утягивая в игру, где руководить и доминировать будет только он. Когда он стал таким, этот маленький человечек? Когда успел впитать всю тьму, что вокруг него, будто бродячая собака, с жадностью вгрызаясь и глотая большими кусками? Мальчишка… Мальчишка? Давно уже юноша, что щурит неприкрытый повязкой глаз, коварно улыбаясь и чувствуя, что оппонент сдает. Он, будто древний змий, гипнотизирует и подчиняет своей воле. Его голос… — Что вы, мистер Джонс, я все улажу. Враги? У меня? Я вас умоляю. Вам не стоит их бояться. Вам не стоит их бояться, мистер Джонс, ведь я уже со всеми разобрался. Не я, а то, что стоит за моим плечом, — хохочет чудовище внутри, издевательски передразнивая и коверкая голос господина. А демон смотрит, смотрит на него, стоя чуть поодаль в ожидании, когда неуловимым жестом мальчишка призовет его к себе. И как же хочется ему сейчас… прикоснуться, обнять, рукой нежно по хрупким плечам… чтобы когтями в теплую плоть, до горячей крови. И иметь его грубо, до исступленных криков, вбиваться сильнее, больнее. С голодным нетерпеливым рыком овладевать им раз за разом, не в силах насытиться его плотью. Потому что этого мало. Хочется… разорвать! Разорвать на куски. Сожрать его целиком. Чтобы потом, урча от удовольствия, вылизывать пол от его крови. Все, что останется… Нельзя. Демон передергивает плечами, будто от холода или озноба. Хотя ему чудовищно жарко в этом проклятом сюртуке и идеально белой сорочке. Жарко в этом человеческом теле, что, будто костюм не по размеру, давит и жмет. Ноют клыки в пасти, что наполняется голодной слюной, зудят пальцы, на которых удлиняются когти, и закипает тьма под его начищенными до блеска туфлями. Отдай уже этот чертов приказ! — Себастьян! Ну, наконец-то! Прощайте, мистер Джонс. Как скучно и прозаично — пропасть с лица земли, будучи поглощенным первородной тьмой в лице демона. Что на поводке у мальчишки.***
Демон вырывается под дождь через черный ход и подставляет разгоряченное лицо под ледяные капли. Чтобы прийти в себя и вновь вернуть потерянный контроль. Но тщетно. Бьется в груди это глупое человеческое сердце, разнося по телу горячую кровь. Демон рычит, упершись ладонями в колени. Как чертовски сложно прийти в себя и запихнуть этого проклятого монстра обратно. Он мало похож на человека сейчас, демон смотрит в кровавую лужицу, что собирается под его ногами. Струи дождя смывают кровь с его лица вместе с этой человеческой личиной, что сползает, будто воск свечи, обнажая саму его темную суть. Бесформенное нечто, кишащий мерзостями ком кошмаров, чистая ярость и агония, заключенная в боль и первородный ужас. Контракт. Чертов контракт почти исполнен, и печать больше не в силах сдерживать его. Чудовище, от которого он страстно и преданно бережет своего господина, обрело свою полную силу, предчувствуя последний приказ. — Себастьян? Пульсирующая тьма вдруг замирает, потревоженная, замеченная, раскрытая. И тысячью глаз озирается в дверной проем, в котором стоит он. Демон отшатывается, стремясь уберечь этого глупого мальчишку, что должен был спать в кровати в другом крыле поместья. — Себастьян? — у него на удивление уверенный голос для человека, столкнувшегося лицом к лицу с демоном в его истинном обличье. Ему не впервой. Он уже видел меня таким. Он видел… Он помнит… — А ну, стой. Железные нотки в его голосе заставляют демона замереть в моменте, когда он пытался вернуть обратно свою человеческую форму. — Не нужно. Рука, его рука с тяжелым фамильным кольцом тянется, не боясь игл, шипов, оскаленных клыков и острых перьев. Тянется к демону. — Я больше не боюсь тебя, Себастьян. Кончиками пальцев касается. Делает шаг. Еще один. И падает в объятья тьмы, подхваченный знакомыми руками-щупальцами-лапами-жвалами. — Я тебя совсем не боюсь, мой глупый демон, — шепчет, шаря во тьме ладонями и по наитию находя знакомое лицо. Пальцами скользит по точеным скулам, и демон будто горит заживо от этой нежности, заключенной под тонкой белой кожей. И вспыхивает сверхновой, когда мальчишка наугад губами прикасается к нему, опаляя ароматом своей восхитительной души. — Завтра мы убьем ее. Она последняя из тех, кто осквернил мой род, — его господин совсем сошел с ума, потому что в нем ни грамма страха. Демон подхватывает его и за секунду переносит обратно в спальню, в которой и должен был находиться этот настырный юнец. И как неожиданно легко становится влезть обратно в свою человеческую личину, чтобы было удобнее обнимать, гладить, целовать и… даже прикусывать эту светлую кожу, которой он мечтал коснуться. — Себастьян… Себастьян… — вновь его имя на губах мальчишки, что жмурится и выгибается, совсем не переча и не возмущаясь наглостью слуги. — Завтра… мы все закончим завтра… Но уже сегодня я буду твоим, Себастьян, — он неожиданно резко вскидывает руку и за волосы притягивает голову демона к себе, отрывая того от собственной шеи. — Ты понял меня? Сегодня я твой. — Это приказ? — зачем-то спрашивает демон. И правда, глупый, не иначе. Зачем же снова уточнять, когда же вот он, мальчишка, распростертый прямо перед ним, с румянцем на щеках и горящими желанием глазами. Облизывает губы и сцепляет зубы, то ли оскалив их, то ли ухмыляясь. Его возбуждение щекочет ноздри демона, и пылающий алым взгляд заинтересованно скользит по тонкокостному изящному телу к паху, к натянувшему тонкую пижамную ткань штанов возбужденному члену, сочащемуся смазкой. Чудовище молчит, что странно, но демон ощущает внутри его свербящий голод пополам с похотью, и собственное тело вновь оживает, наполняясь ответным возбуждением, когда мальчишка открывает рот и произносит: — Если ты промедлишь еще хоть мгновение, то мне придется приказать. И тьма, восторженно взревев, толкнула демона на его жертву, что сама пришла в его лапы. Еще никогда так сложно не было держать себя в узде, не давая собственному Я сорваться. Сдирая одежду с себя, с мальчишки, демон сцеловывал его судорожные вздохи с покрасневших губ и отчего-то влажных щек. Вел ладонями, жадно вжимая пальцы в алебастровую кожу, оставляя красные полосы, чтобы чувствовать сильнее, чтобы давать почувствовать ему, насколько сильно хочется сейчас сорваться, не сдерживаться. Но это максимум, что демон мог себе позволить. Лишь острожные укусы — призраки его истинных стремлений, что все равно оставались на нежной коже алеющими метками зубов, почти клыков. Мальчишка всхлипнул, ладонями захлопнув себе рот и дернулся всем телом, стоило коснуться его эрегированного члена, налитого кровью и напряженного, будто готового излиться уже сейчас. Демон сглотнул голодную слюну, что внезапно наполнила его рот, почти что пасть, и языком, более длинным и гибким, чем у человека, обвил возбужденную плоть. Восторг накрыл его от терпкого вкуса, от реакции мальчишки, что, вскрикнув, засучил ногами, стремясь свести колени. Но демон был быстрее, руками вжал того в кровать, пальцами обхватив дрожащие бедра. Как долго ждал он этого момента, с трудом удерживаясь на границе сумасшествия, готовый сорваться в любую секунду. Как жаждал, умирая и, казалось, возрождаясь от одной лишь мысли о том, что когда-нибудь он сможет полностью овладеть этим человеком. Не только его душой, но и телом. Что вечно строптивый, гордый, острый на язык, мальчишка будет так покорен его воле, так податлив. Так трогательно доверчив, когда, распахнув влажные глаза, открыл рот не для того, чтобы отдать приказ, а чтобы поцеловать руку демона. И, переплетя пальцы с ним, развернуть ладонь тыльной стороной, и нежным розовым язычком обводить границы пентаграммы, древние символы, что вспыхивали лиловым светом от его касаний, обжигая и демона, и его самого. — Я больше не могу… — мальчишка, казалось, почти плачет. Заласканный, зацелованный с головы до пят, он дрожал, вцепившись пальцами в плечи демона, притянув того к себе, чтобы заглянуть в пылающие огнем глаза. — Мне кажется, что я сейчас умру, — уткнулся мокрым лбом в его плечо, прерывисто дыша. — Мне никогда не было так хорошо. И демон вдруг почувствовал, как в груди что-то вспыхнуло, обжигая, раня, болезненно заныло непривычно, будто кто-то с размаху всадил шип куда-то в область сердца. Пепельная макушка, прижатая к его шее, тонкие дрожащие пальцы, урывками гладящие его плечи в попытке приласкать, и доверчивое тело, распахнутое перед ним. Все это так странно отозвалось внутри него, что он на мгновение опешил, а потом почувствовал, как его ядовитое нутро, скалящееся и рычащее, вдруг наполняется иррациональной нежностью к этому мальчишке. Что отразилась в мягком поцелуе, которым демон коснулся его влажного от пота лба. — Тогда мы не будем останавливаться. Чудовище затихло, будто пораженно, и сам демон не верил, что творит. Что может быть настолько заботливым и нежным в стремлении подарить удовольствие человеку. Слабее. Мягче. Легче. Демон каждый раз одергивал себя, пока ласкал уже готового на все мальчишку. Даже если бы он взял его прямо так, без подготовки, грубо, как привык, тот бы не сопротивлялся. В его разноцветных глазах было столько всепоглощающего доверия, бездной разверзшегося перед взглядом много видавшего на своем веку демона, что тот опешил. Доверие к такому чудовищу? От человека, присутствовавшего при всех зверствах, что он, демон, творил на его глазах? Да, пусть по приказу. Но в приказе было просто «избавься», а не «разорви на куски, но чтобы он остался при этом жив и, захлебываясь в собственной крови, молил тебя о смерти». Доверие — это обязанность. Это аванс незаслуженной доброты со стороны мальчишки, который, опираясь только на свои личные догадки, мог рассчитывать, что демон способен на что-то подобное. Способен на… нежность? Демон гулко сглотнул, почувствовав, как что-то надрывно дернулось в груди, там, где, по ощущениям, застрял этот треклятый «шип». Он никогда не чувствовал подобного. Этой сладкой саднящей боли, прошивающей всю грудную клетку и отзывающейся тяжестью внизу живота, от чего кровь приливала сильнее, а возбуждение становилось почти болезненно невыносимым. Чудовище… демон почти не чувствовал его сумасшествия внутри, когда прижимался губами к пылающей белоснежной коже, покрывая поцелуями дрожащие бедра, огибая пах, царапая зубами жесткие волоски у основания напряженного члена. Мальчишка терпел, вздрагивая и поскуливая, комкал пальцами простынь и изредка осторожно подавался бедрами навстречу. Когда демон, наспех смочив вязкой слюной пару пальцев, вводит их в тугой, абсолютно не подготовленный к такому, напряженный анус, мальчишка вздрагивает и закусывает костяшки пальцев собственной руки. Взгляд у него абсолютно невменяемый, бешеный. И демон уверен, что у него самого такой же. А как же нежность? Я больше не могу терпеть. Демон прижался разгоряченным лбом ко лбу мальчишки, глядя пылающими глазами в его, пальцами не прекращая рваных движений внутри. Тот вцепился ногтями в его плечи, будто мстя за ту боль, что испытывал, царапая кожу и шипя, хотя сам бедрами подавался навстречу, насаживаясь глубже на длинные пальцы внутри. От чего демон, не выдержав, застонал в закушенные губы мальчишки и поцеловал его. Невозможный, раздражающий, неспособный усидеть на месте и провести хоть один день без неприятностей. Надменный, гордый, самовлюбленный эгоист, лжец и притворщик. Но… добрый, заботливый, щедрый, наивный, веселый, до странности светлый и искренний в своих благородных порывах. Сиэль Фантомхайв. Мальчишка вскрикивает, выгибаясь под ним и дрожа, как бабочка, насаженная на иглу. В предсмертной агонии вытянувшая свои крылья к гаснущему для нее солнцу. Для Сиэля оно, напротив, вспыхнуло обжигающей краснотой преисподней в нечеловеческих глазах демона, что овладел им. И замер, тяжело и жарко дыша в его приоткрытый в крике рот, сам сцепив зубы, более похожие сейчас на клыки зверя. Демон весь дрожал, как в лихорадке, из последних сил удерживая себя от того, чтобы не сорваться и не начать долбить это покорное тело в бешеном ритме, как животное, стремящееся скорее удовлетворить собственное вожделение. Было величайшей мукой, напротив, двигаться медленно и осторожно, самому когтями прорезая простынь и матрац по обе стороны от головы мальчишки. Демон почти не ощущал, как Сиэль вцепился в его плечи до кровоподтеков пальцами и ногтями, как напряженно сжал коленями его бока. Он чувствовал лишь потрясающую жаркую тесноту, обволакивающую, сжимающую его горящий и сочащийся смазкой член, все более и более свободно двигающийся внутри желанного тела. Чувствовал восхитительный аромат разгоряченной кожи, впитывал и запоминал каждый всхлип, каждый стон и вскрик на особо сильные толчки внутри. И, когда мальчишка, наконец, полностью расслабился, а стоны его стали ниже и слаще, демон почувствовал, как внутри ожило чудовище. Влезло в подкорку мозга, заискрилось под кожей шипящей похотью, вспыхнуло желанием обладания в участившихся толчках, становящихся все сильнее и яростнее. Вцепилось лапами в податливые белые бедра, подхватывая под ягодицы и приподнимая над кроватью, чтобы входить глубже, теснее, буквально вдавливаясь меж широко разведенных ног и дергая на себя, чтобы насадить сильнее на возбужденный член. Зарычало, жадно глотая запах мальчишки, захлебываясь голодной слюной от вида его раскрасневшихся щек, влажного приоткрытого рта, исторгающего стоны и вскрики, и доверчиво открытой шеи, будто специально подставленной для него, чтобы впиться клыками и пить сладкую, пьянящую кровь. Нет, нельзя. Нельзя! Демон хотел остановиться или остановить. Он не знал, к чему именно стремился. Но знал, что не успеет. Его голод и тоска по этому мальчишке были слишком сильны, чтобы он успел остановиться до того, как оступится. Хищно оскаленные клыки коснулись раскрасневшейся и разгоряченной кожи, длинный язык в предвкушении прошелся от ключиц до мочки уха, слизывая соленый пот. И чудовище, перед тем, как укусить, довольно зарычало: — Мой… Мальчишка вскрикнул, запрокинув голову назад, но не отстранился, а, напротив, вцепился пальцами в волосы чудовища, прижимая жадный рот плотнее к своей шее, вскрикивая от сильных толчков внутри, и простонал: — Ты мой… мой Себастьян… Себастьян! Тьма вспыхнула перед глазами демона лиловым ревущим пламенем, когда мальчишка выгнулся под ним, не в силах вдохнуть, балансирующий на грани боли и удовольствия, что переплелись в его сознании, а затем обрушились, погребая под собой оглушающим оргазмом. Демон затих, чувствуя, как по подбородку стекает капля чужой крови и трезвым взглядом в ужасе обводя дрожащее тело мальчишки под собой. В синяках, кровоподтеках от следов его пальцев, и с кровавым укусом на шее. Собственное возбуждение и неудовлетворение отошло на второй план, когда он услышал, что Сиэль… плачет. Плачет, закрыв глаза рукой и закусив нижнюю губу. Его рот кривился, видно, силясь сдержать всхлипы, но выходило скверно. — Господин? — демон осторожно коснулся пальцами его руки. Он ожидал всего, чего угодно. Истерики, угроз, оскорблений, но не того, что тот вдруг вцепится в его руку и, прижавшись к ней щекой, распахнет мокрые от слез глаза со слипшимися ресницами и, все еще кусая губы и всхлипывая, прошепчет: — Так вот ты какой… на самом деле, Себастьян. Теперь я знаю. Внутри у демона будто все вымерзло в момент от этих слов. От непонимания, от шока. Когда мнение этого человека стало столь важным для него? Что он в ужасе ожидает отторжения и отвращения с его стороны, понимая, что… Конечно, он перенесет это. Не в природе людей любить демонов, и не в природе демонов переживать из-за мнения людей на свой счет. Но у них все с самого начала пошло наперекосяк. — И… что вы теперь будете делать с этим знанием? Весь их диалог выглядел гротескно. Демон с дрожащими очертаниями человеческой оболочки, яростно горящими глазами, все еще возбужденный и не получивший своего. И человек с мокрыми дорожками от слез на щеках, укусом на шее, в синяках и ссадинах, и с разводами собственной спермы на животе. Мальчишка втянул носом воздух, когда демон подался назад, вытаскивая все еще возбужденный член из его тела. — Ты сегодня на редкость непослушный демон, — он вдруг подался вперед, схватив за запястье и рывком притянув к себе. — С вас на сегодня хватит, — демон вновь предпринял попытку отстраниться, но на этот раз был остановлен уже настойчивым поцелуем, которым Сиэль буквально впился в его губы. Пальцами зарылся в волосы, сжимая их на затылке и не давая отстраниться, для верности еще и сжав коленями его бока, словно опытный наездник на непослушном коне. Хотя демон мог, конечно же, мог просто исчезнуть из этих настойчивых объятий, чтобы не ходить по краю, не испытывать судьбу, давая чудовищу, себе, еще один шанс. — Мне нравится видеть тебя настоящего, — выдохнул мальчишка в его губы, опаляя горячим дыханием и этим странным признанием, от которого вновь вспыхнуло томительно сладостным все еще сильное возбуждение. Тонкие изящные пальцы пробежались по лицу демона, повторяя черты его человеческого лица, взъерошили волосы на его висках, поднялись выше. — Кажется, я вижу твои рога. Но не чувствую их. — А хотите? — собственный голос вдруг изменил демону, из бархатного мягкого вдруг надломившись хрипотцой. — Хочу. Демон не знал, что способен испытать большее желание, чем то, что уже наполняло его тело. Но это короткое «хочу», будто созвучное с его собственным внутренним, с которым он боролся изо дня в день, словно сорвало все цепи. Пронеслось по всем нервам обжигающим импульсом, стирая все запреты, которые он сам для себя установил. И чудовище, он сам, настоящий, открыло глаза. Мальчишка прерывисто вздохнул, заглядывая в его черные вертикальные зрачки, пересекающие алые глазные яблоки, будто змеиные. Пробежался пальцами изучающе по заострившимся, резким, но все еще узнаваемым, чертам лица, сейчас более хищным, пугающим. Демон замер, давая изучить себя, рассмотреть, привыкнуть. Одна из его форм, наиболее приближенная к антропоморфной, но сочетающая в себе черты, как человека, так и его темной сути. Большие черные рога, как корона, венчающие его голову, острые костяные наросты по ряду позвонков, на лопатках врастающие в мощные крылья, сложенные за спиной, и гибкий хвост, сейчас льнущий к его бедру и пока незамеченный. Но… — Крылья? Так я и думал. Мне казалось, что я слышал их, когда мы… — Сиэль закусил нижнюю губу, внимательно рассматривая демона, ладонями ведя по покорно раскрывающимися под его руками крыльям. Демон чуть тряхнул ими, расправляя перья. — Очень красиво, — продолжил мальчишка, улыбаясь. В следующий момент его глаза удивленно расширились, а улыбка стала шире. — Ммм… и даже хвост. Демон со свистом втянул воздух, когда почувствовал тонкие пальцы, сжавшие основание его хвоста и с нажимом скользнувшие по нему ниже. — Я хотел узнать, какой ты, — прошептал Сиэль, вновь вернув свое внимание его лицу. — Вы могли просто приказать или даже попросить, — демон глубоко вздохнул, все еще напряженно нависая над мальчишкой. Его когти глубоко погрузились в разодранный матрас, член пачкал смазкой светлую кожу чужого бедра, но они оба старательно делали вид, что ведут сейчас светскую беседу, а не занимаются чем-то из ряда вон. — Это же… — мальчишка приподнялся на локтях, и на его губах появилась знакомая демону дерзкая ухмылка, будто он предвкушал захватывающее приключение, — …неинтересно. И этот невероятный, удивительный, и совершенно точно сумасшедший мальчишка вновь поцеловал его. Абсолютно не боясь острых клыков и нечеловеческого раздвоенного языка. Поцеловал, зарываясь пальцами в волосы, проводя по рогам. И демон ответил, порывисто и страстно, заставив мальчишку застонать в его губы, когда он вновь, не выдержав, одним движением вошел в него на всю длину. — Ох, дьявол! — вскрикнул мальчишка, разорвав их поцелуй и зажмурившись. — Во плоти, — рыкнул демон в его губы, начиная двигаться и чувствуя, как изящное тело под ним отвечает на каждый толчок, подается навстречу невольно, неосознанно, подстраиваясь под его ритм. О да, в этот раз он закончит, никакие опасения, рамки и принципы его не сдержат. Мальчишка сам жаждал увидеть его, одним своим «хочу» сняв все запреты, согласившись лечь в постель с чудовищем. Сиэль почти не двигался и кажется, что даже не дышал, широко распахнутыми глазами смотря на демона над собой, ощущая внутри каждое его движение, жадные толчки, участившиеся и посылающие по всему телу жаркие волны удовольствия. Казалось, что он горит заживо, но горит в пламени, что облизывает каждый сантиметр его кожи, забирается в мышцы, дышит чистым экстазом в его сердце и срывается капельками смазки с раскрасневшейся головки его напряженного члена, сейчас обхваченного сильной когтистой рукой. Это было ненормально, неправильно, но Сиэль никогда не считал себя образцом морали. И сейчас, глядя в глаза своего демона, чувствуя, как кружится голова от удовольствия и возбуждения, вспыхнувшего во всем теле с новой силой, он впервые настолько ярко ощутил силу контракта, связавшего их. Печать в его глазу пылала огнем, и пентаграмма — ее отражение на руке демона — переливалась лиловыми языками пламени. Нормально это или нет — Сиэль не знал, но решил спросить об этом позже, когда сможет хотя бы связно думать.