***
— Я хуею с этих японцев. Стиг торопливо постучал по пачке, ловко поймав выпавшую из неё сигарету. Точенно прикурил, затянулся, вздохнул, чуть ли не плюясь ядом направо и налево. Спустя пару рваных затяжек решил продолжить. — Нет, я блять понимаю, я всё понимаю! Скрытые деревни и вот это вот всё. То, что мы вытянули после твоей интеграции к Акацуки — это ебаный пиздец, да, но я хотя бы начал понимать, что у них там твориться. Я нарочито хмыкнула. — Прошу прощения? Нет, безусловно, такой план был. Тайная командировка в Японию, сделаться там незаметной, всё разузнать, понять, что происходит в скрытых деревнях. В то время как многие страны, которые мы посещали с Джеем и Итаном, более менее шли на контакт в рамках Мировой Конфедерации, страны же японских шиноби были для всего остального мира темным лесом. Единственное, что было известно - их факт существования. Принадлежность к «альтернативному миру» заставляла их делиться фактами о своим правителях, об истории селений и прочей мути, которую потом вставляли в учебники по всему миру. Но никто до сих пор во внешнем мире так и знал, что происходит там, где цветет сакура раз в год. План покатился к хуям. Вот от самого начала и до самого конца. Акацуки подвернулись вообще случайно — сущий пустяк. Всего лишь спасли мне жизнь и выходили, как родную. Я же прониклась к ним в ответ. С того самого момента ненависть к скрытым деревням и целым странам шиноби начала скакать по шкале вверх. Остановилась где-то там, где обычно кончаются отметки на этой самой шкале. Закипала под кожей. Бурлила в кишках кровавым месивом. Остужала вены и воспламеняла артерии. Много времени прошло перед тем, как меня чудом нашёл мой «отряд». Ну, этот, из внешнего мира. Который и пытался меня послать в Японию на развед-миссию. Буквально отодрали от родного дерева, к которому я приросла, как симбиотик. Я чуть ли не ревела, когда меня, связанную, запечатанную, как какого-то преступника, тащили за волосы на границу, в штаб на остоебенивших в миг любимых скрытых островов. Стиг был моим руководителем. Всегда спокойный, хладнокровный. Но то, с каким остервенением он выбивал из меня информацию о секретной организации ранга S уже заебавшей своей скрытностью японских шиноби, пересмотрело моё оценочное суждение о нем. Он орал и бил кулаками, молотил ступнями в тяжелых бутсах по ребрам, по почкам, отдавливал пальцы, чуть ли не вырвал глаза — благо, помощник его остановил. — Хуй тебе, мразь, — я попыталась плюнуть кровью аккурат в его лицо, но не смогла разобрать, попала или нет. Глаза заплыли от побоев. Когда Стиг понял, что ни одни из имеющихся техник/инструментов/заклинаний и всего остального не способны вытянуть из меня информацию, ради которой меня посылали в Японию, он просто решил пойти врукопашную. Если честно, это больше выглядело как способ отвести душу и хорошенько поорать, злясь, в первую очередь, на самого себя. Да, Стиг, это ты обосрался. Не я. Да, Стиг, это ты уебище, а не те, на кого меня натравливали. Да, Стиг, это вы меня бросили умирать. Или специально хотели убить, я не очень-то и поняла. А эти ребята вытащили меня из могилы. И, кажется, даже немного из депрессии. Поэтому, Стиг, хоть разбей все мое лицо о каменный пол, а кости закрути рогом, я не выдам их. Ни слова тебе ни скажу. Ни о тех, к кому прикипела всей душой. К каждому по-своему, да, к кому-то просто «по-партнерски», к кому-то вот какой-то человеческой симпатией. К кому-то прониклась уважением. Кого-то понимала, как никто другой. Если бы меня попросили описать Акацуки, я бы сказала: «В них ценностей и чести больше, чем во всем остальном ебаном мире». Про них спустя даже бессчетное множество дней, которые слились в один блевотный комок, я не проронила ни слова. Про Акацуки я физически ничего не могла сказать: Итачи по моей просьбе поставил этот барьер в моем мозгу, когда мы виделись последний раз. Но за эти дни многократно возрастала ненависть к миру японских шиноби — единственный выход той боли, видимо, которую мне наносили всем, что попадалось под руку. В общих чертах про скрытые деревни из меня сумели вытащить. Образы, фразы, обрывки диалогов, кровавые картинки. Похуй. Вот на это мне было похуй. Тащите, что хотите. Я даже пальцем не двину, чтобы защищать ЭТО. Стиг притащил этих ДВОИХ. Не знаю, из какой навозной кучи он их вытащил и где сумел найти, но притащил. Ведь никто не сломает барьеры другого лучше того, кто назывался когда-то другом. Кто знает каждый твой жест, ухмылку, различает придыхание после миссии, после выпивки, после того, как она увидела зачетную задницу какой-то красотки. Я их толком не видела — светочувствительность от побоев упала в разы, глаза были заплывшими перманентно. Я просто их почувствовала. Всего лишь на миг, пока меня подсоединяли проводами куда-то, втыкая их в оба запястья. Там, где вены. Там, где особенно больно. Джей и Итан выполнили свою задачу со скрипом на троечку. Но этого Стигу хватило. Картинка начала появляться. И вот теперь, узнав, что у этих шиноби прошла Мировая Война, а весь мир был на волоске от полного пиздеца — это стало последней каплей. Меня выдернули из насиженного съемного домика в норвежском Тромсё и притащили на острова. Сопротивляться смысла не было: какая бы ненависть и что там ещё угодно во мне не бурлили, бесконечное цукиёми накрыло бы всех. Вообще всех. Все страны. Всю планету. Здесь уже не до дележек свой-чужой, хороший парень-плохой парень. Благо, это кто-то смог остановить. Мировая Конфедерация подняла откровенную бучу: тайны тайнами, скрытность скрытностью, но это уже перебор. Если бы у Японии не получилось остановить это, пострадал не то, что мир людей, а наш мир. За него все переживали сильнее, хоть и кичились бравадами «мир людей мы защитим, никому не отдадим». Фальш. Вам плевать. Вы чувствуете себя не на ступеньку, а на пролёты выше их. Именно поэтому я никогда не страдаю подобной хуйней. В большинстве случаев я просто кидаю желчью с сарказмом налево и направо. Автоматическое отключение режиме злобной суки происходит тогда, когда я принимаю другого человека. Крайне редко. Стиг им точно не был. Торопливо закуривая вторую сигарету, он продолжил материться и бубнить на чем свет стоял. Я достала из кармана мантии свою пачку, размеренно прикурила и кинула в его сторону максимально хладнокровно звучащий вопрос: — Что хочет предпринять Конфедерация? — Пока непонятно. Войны никто не хочет, — Стиг немного поубавил матерных причитаний. — К тому же, пора и Японию включить в Конфедерацию. Сейчас самое лучше время, — затяг, — наверное. Хуй знает, — добавил почти шипя. — Мирная миссия? — я вперилась взглядом в волны, шумно разбивающиеся о скалы несколькими метрами ниже. — Может быть. Если что, я буду рекомендовать тебя. — Сходи нахуй, — пришлось перевести красный от недосыпа взгляд на бывшего начальника. — Но, ради справки, я бы с удовольствием вновь там побывала. Уж очень хочу Коноху увидеть. Стиг полуфыркнул полувздохнул. — Я серьезно. Это единственное, что мне интересно. Слишком много слышала про нее. Хочу увидеть… Хочу понять, что же в ней такого. Один знакомый очень её… эм… часто говорил, - я кашлянула, как бы финишируя логическую цепочку. — Итачи? — Стиг стряхнул пепел, который унес порыв ветра куда-то в сторону моря. Я нервно дернула плечом вместо ответа. — Ты просто бормотала это имя, — продолжил Стиг. — Когда в последний раз была тут. Лежала в отключке и вот… Ну в общем, вот. Мой окурок полетел вниз дерганным щелчком пальцев. Наспех достала ещё одну сигарету. — Ещё раз произнесешь это имя, — я повернулась к Стигу лицом и корпусом, вполне сохраняя нейтральный тон голоса с абсолютно спокойным выражением лица, — и я вырву твои кишки через рот, — я улыбнулась, прикрыв глаза. Это помогло мне не увидеть, как Стига передернуло - его всегда коробило, когда я так совмещала противоположные вербальные посылы в речи и в мимике.***
— Доложи, что мы приближаемся. Неизвестно, сколько мы шли до Конохи. Хотелось пить и курить. Закусила губу, вспомнив свою небольшую коллекцию бурбона в Тромсё — как же мне её не хватает. Взяла бы с собой, но как? Единственное, что мне удалось протащить до границы Страны Огня это черный плащ с красными облаками, который я предусмотрительно вывернула наизнанку, и сейчас его левый рукав мешковато топорщился у локтя. Благо, на черном не особо видно бурую кровь, но всё же. Отстирывать будет тяжело. И ещё металлическое ожерелье, которое я обещала принести сюда и отдать адресату. Теперь осталось понять, как сделать это, не убивая его. О. В груди наконец-то кольнуло! Утробная злоба и ненависть теплой зверушкой зашевелились где-то внутри. Отлично. Я не то, чтобы обещала его не убивать, но как бы мне не хотелось, у меня не поднимется рука. Раз Итачи его так любил — кто я, блять, такая, чтобы оскорблять его память? А вот мысль о побоях кажется очень логичной. Отделать так, чтобы харкал кровью во все стороны. Чтобы собирал кишки по дороге. Чтобы глаза заплыли так, что даже шаринган не пробьется сквозь веки. Теплая зверушка будто бы заурчала, но всего лишь на миг — на её место как-то слишком быстро пришла пустота и невыносимая боль утраты. СДВГ в действии. Когда я узнала о его смерти, я просто кивнула. Просто довела доклад до конца. Просто попрощалась со всеми. Просто закурила, пока шла к мосту. Просто выбросила окурок в Норвежское море. Просто сиганула вниз. Осознание пришло через дни бессонных дня. Как шла по безлюдной улице, так и взвыла прямо там, упав на колени в хрустящий снег. «Его убил, как мы поняли, младший брат». Уперлась ладонями в снег. Глазам было холодно и ветрено, горячо и сухо. Не видно почти ничего — зрение резко упало, всё было такое мутное, воспаленная сетка капилляров противно жгла глаза. Ничего. Ничего. Встала, пошла дальше. Купила маленькую лодочку в магазине в паре кварталов. Достала из рюкзака глину, которую мне подарил Дейдара задолго до своей смерти, не совсем уклюже смастерила ворона — глаза заплыли в пелене горяченных слез. Выдохнула, утерлась манжетом теплого бомбера с капюшоном — Итачи достоин самого лучшего, нужно постараться. Повозилась немного — ворон стал ощутимее лучше и правдоподобнее. Скрестив пальцы, потянулась за тюбиком черной краски в переднем кармане. Наткнулась на ворсинки старых кистей, пару сломанных карандашей, шкребанула пальцем табак на стыке кармашка. Нашла. Норвежцы мне рассказывали о давней благородной традиции прощания с ушедшими. Так в своё время провожали викингов. Из всего я запомнила только этот момент: ладья, море. Упокоение души. Воздаяние чести. Шмыгнув носом, посадила самодельного ворона в лодочку. Спустилась к морю. В Тромсё лёд на берегу Норвежского моря лежит всегда - пришлось аккуратно проскользнуть чуть дальше, где начиналась вода, уносящая потоки в Атлантический океан. Покойся с миром. Самый храбрый и самый добрый шиноби, которого когда-либо видел этот мир. Слова дались трудно, но промолчать казалось кощунством. Аккуратно опустила лодочку в воду и, когда она начала отплывать, вздохнула, прикрыв глаза. Нельзя оплакивать. Так и курила, молча, наблюдая за маленькой деревянной лодочкой, которую море уносило в открытые воды. На востоке начинало кроваво алеть. Все они — Сасори-сан, Дейдара, Какузу-сан, Конан, Итачи, Кисаме-сан, Нагато, Хидан — все погибли. Я прокрутила рукой легкое ожерелье на шее. Итачи взял с меня обещание, что я отдам его Саске когда-нибудь. Обязательно отдам. Это меньшее, что я могу сделать. Для всех вас. Когда солнце уверенно выглянуло из-за горизонта, противно царапая сетчатку, я ни на секунду не отвела уставшие высохшие глаза, в которых три запятые навечно сменил мангекё шаринган.***
— Парни, у вас курить есть? Пятеро шиноби нервно дернулись от звука моего голоса, приглушенного мешком на голове. Меня лично вся эта ситуация нисколько не расстраивала. Наоборот. Было какое-то удовлетворение, даже легкий подъем. На душе спокойно, тихо. Будто бы затишье перед бурей. — Не положено, — подал голос парень слева, слегка опешив. — Эээхх, — я протяжно вздохнула. — Вас допросят сразу же по прибытии в Коноху. К иностранцам у нас особое отношение, — отчеканил тот бесячий с деревянными сандалиями спереди. — Иностранцам? — У Вас акцент. — О, — я кивнула мешком. Серьезно, а то. что я выгляжу не очень по-японски их не смутило? Хах. — Настолько всё плохо? — меня правда всё это больше забавляло, чем расстраивало. — Ээээ, — растерянно протянули сзади, — ну вообще не совсем, очень хорошее владение языком для чужестранца. — Спасиб, — коротко кинула я, кивнул. Стало даже немного приятно. Остаток пути проделали в тишине. Им, видите ли, не положено разговаривать с пленниками. И курить. Что-нибудь вообще можно в этой стране? Боже. Я поняла, что мы вошли на территорию Конохи, когда посторонний голос сообщил короткое «вас ждут в допросной». Вокруг было тихо — вряд ли бы меня затащили сюда через главный вход в деревню, или как там оно у них может называться. — Парни, снимите мешок, а, — я чихнула, — от запаха крови уже мутит. — Не положено, - отчеканили справа. — Ой блять, - я протяжно цокнула. Наконец-то звук открывающейся тяжелой двери, издающей воющие звуки, эхом отдающие шаги, запах сырости, чьи-то приглушенные голоса. — Йошито, ведите пленника в открытый полигон. У нас там ещё один. Разберемся на месте, — из ниоткуда раздался звонкий голос, обращающийся, видимо, к тому, кто шёл впереди меня. — Принято, — мы свернули налево. Шли недолго, и, как я поняла, вышли наружу. В тот самый открытый полигон. — Ждите и не разговаривайте, — меня вполне аккуратно посадили на землю, взяли за окровавленные запястья с чередой порезов и примотали к какому-то деревянному широкому столбу. Пара заноз тут же вперилась в руки. — Зажмурьте глаза, я снимаю мешок. — Да хули ты выкаешь, а, — я выполнила указания Йошито через очередное цоканье. Пока я привыкала к солнечному свету, с меня сняли цепи. Ребра приятно отпустило, дышать стало легче. Осмотрелась - я сидела внутри нарисованного на земле барьера, да и сам столб был весь изрезан печатями. Кожей ощущался пространственный защитный барьер над этим самым полигоном. Вздохнув полной грудью, я устало уткнулась затылком в дерево, прикрыв глаза. Хорошо, уютно, спокойно. Не при таких обстоятельствах я хотела познакомиться с Конохой, но что поделать. Но, видимо, это то, о чем говорил Итачи. Сама атмосфера, сам воздух — они непередаваемы. Это так уютно, что хочется сидеть тут привязанной к столбу хоть всю жизнь. Никакой агрессии. Всё так тихо. Внутри плескалось целое море умиротворение, пока я просто дышала. Вдох — глубокий выдох. Вдох — глубокий выдох. Мне тут определенно нравится. Чуть шумит ветер, но скорее на заднем плане, добавляя атмосферности моменту. Ни одной мысли в голове. Давно со мной такого не было. Как будто из параллельной вселенной до меня донеслось протяжное — Блондиночка? — А? — я устало открыла глаза, чуть повернув голову на источник звука. — Извините, просто Вы не откликались на любые другие обращения, — практически передо мной стоял молодой парень с темными волосами, собранными в высокий хвост. Он, немного смутившись, отвел взгляд. — Извините, мне не стоило так выражаться, — чуть закусил губу. — А? — я не смогла найти что-то более осмысленное в ответ, вообще не выкупая, что происходит. — А, — реальность вернулась, — да забей. Я просто не блондинка, поэтому зависла. — Эм, — он опять закусил губу, не зная, что ответить, осматривая мои пепельные волосы с темными корнями. — Я просто часто крашу волосы. Я шатенка, на самом деле. Парня напротив этот разговор ощутимо смущал. — Извините, — в очередной раз. — Успокойся, я сама прекрасно знаю все эти протоколы общения с пленниками. Можешь не стараться. Чего хотел? Он чуть облегченно выдохнул. — Я принес воды. Вам помочь? Я кивнула. Конечно, помочь. Сама не раз была на твоем месте, парень. И в отличие от многих своих коллег первым делом заботилась о базовом комфорте пленника. Даже тайком их в душ проводила. Примерно поэтому всегда считала, что остальные просто не чета мне — пленник может быть хоть отпетым убийцей, хоть важным свидетелем, но он прежде всего человек. Коллеги меня не понимали, осуждающе кидая на меня взгляды. Вода застряла где-то на пути к желудку, но всё же благодарно ухнула вниз. Стало немного полегче. — Спасибо, — я коротко кивнула. — Есть курить? Только попробуй сказать не положено. — Эм, — парень виновато почесал затылок. — Вы сказали, что знаете протоколы. — Слушай, если бы я хотела тут всех убить или что-то такое, я бы просила ПОКУРИТЬ? Хотя, знаешь, ещё пять минут без никотина, и я начну об этом задумываться. Он огляделся по сторонам, прислушался к звукам. Пожал плечами, как бы решаясь, и выудил из кармана пачку сигарет с зажигалкой. — Боже, здоровья тебе и процветания, — я поймала губами сигарету, протяжно затянулась от огонька в его руках. Он звонко захлопнул зажигалку, обдав меня приятно знакомыми парами бензина. — Я серьезно. От всего сердца, — первая затяжка окончательно успокоила каждую нервную клетку. Курить без рук хороший навык, приобретенный в боях. — Ваш допрос чуть задержится. Меня просили это сообщить. — Хорошо, — я расслабленно кивнула. — Как тебя зовут? Парень чуть отпрянул, готовясь сказать традиционное «не положено». — Я Шерпа. Или Иллин. Два имени. Он, естественно, промолчал. Не положено же, ведь. Я вновь устало приложилась затылком к столбу. — Вы же знаете, кто я. И в чем суть моей миссии. Зачем всё это? - обвела взглядом вокруг, как бы описывая всю ситуацию в целом. Парень вздохнул, вложил руки в карманы, принимая максимально расслабленную позу. — Шикамару. — Спасибо, Шикамару. Шикамару подошел ближе, аккуратно поймав мой окурок и бросая его точно в урну перед входом в крытую зону. Развернувшись, молча ушел. Я умиротворенно осталась сидеть в тишине под щебетание птиц и шуршание листьев на деревьях сбоку от меня. Хотелось, чтобы это состояние не заканчивалось. Но в боку кольнуло. Даже не открывая глаз, я почувствовала что-то неладное. Слышно было, как кого-то ведут к такому же столбу на другом конце полигона. Видимо, того «ещё одного». Напряглось абсолютно всё. Сердцебиение отдавалось в ушах гулко и раздражающе. Резко распахнув глаза, я вперилась взглядом в ту сторону. Всё ещё было немного мутно, особенно для такого расстояния, но со слухом всегда был порядок, ведь до меня донеслось официальное: — Учиха Саске, Вас скоро проведут на допрос. Пожалуйста, ведите себя благоразумно на благо деревни. Щелчок. Всё умиротворение — нахуй. Всё спокойствие — туда же нахуй. Кровь вскипела моментально. Взрыв, злоба, всё внутри кричит и выкорчевывает внутренности. «Его убил, как мы поняли, младший брат». Саске Учиха. Блять. Я однозначно была не в себе и не соображала, что происходит, и что я делаю, когда с рыком отрывала своё тело от столба. Как проехала ногой по защитной печати по земле, которая вдруг резко перестала меня сдерживать. Как с утробным воплем кинулась в его сторону, сдирая с себя на ходу черный плащ с красными облаками, вывернутыми наизнанку, оставаясь в одном черном флай бра. Металл на шее звенел и нагревался от моего животного гнева. Никто ничего толком не успел понять, как я уже летела с протянутым кулаком в сторону Саске, который первым заметил меня. Повернул голову в мою сторону. На лице — удивление, затем — страх, следом — какой-то интуитивный ужас. Глаза ониксовые, почти черные, а в них — непонимание, сжимающее грудную клетку. Меня успели остановить буквально в паре метрах от него. Вдесятером, еле как, изо всех сил сжимая конечности и торс. Я же орала. Я орала так, что если бы не защитный барьер, слышала вся Коноха. Просто протяжные звуки, от которых холодело сердце и сгущалась кровь. Больно. Вся та боль, что я прятала после смерти Итачи, вырывалась наружу искаженным гневом. Противным и жутко горячим. Липковатым и мерзким. Изуродованным. А два ониксовых глаза топил ужас. Брови поднялись так высоко, насколько это позволяла физиология. Он так похож на него. В глазах та же потерянность, та же боль. Так а какого тогда, хуя, объясни мне, ТЫ ЕГО УБИЛ?! Что-то трещит по швам — кажется, я порвала пару курток сдерживаемых меня шиноби — прорвалась, скидывая с лодыжки чью-то руку, за секунду оказалась у лица Саске и со всей дури врезала по нему так, что голова его проделала кратер в столбе позади. — ЭТО ТЕБЕ ЗА ИТАЧИ, МУДИЛА! Я орала. Я орала так, что не слышала сама себя. Перед глазами белые пятна и два почти черных глаза, которые болезненно прикрываются, услышав знакомое имя. Момент остановился. Тишина затопила барабанные перепонки. Ненадолго - следом меня тут же ударили по затылку, кто-то скрутил мне предплечья, кто-то всадил по ребрам, кто-то - по пояснице. Вот и поговорили, ребята. Но мой рот не затыкался. Пока меня оттаскивали от Саске, звуки прямиком из сердца продолжали затапливать полигон, оглушая всех вокруг. Понимая, что сопротивляться крепким захватам нет уже никаких ни физических, ни моральных сил, я просто закрыла глаза, давая возможность глотке проораться. Но из неё не вырывалось уже ничего кроме плача на грани с истерией. Ноги подвели, и я рухнула на колени. Щеки жгло. Кровь, смешанная с соленой водой, стекала по шее к ложбинкам ключиц. Отпустило немного лишь тогда, когда меня посадили на стул в допросной. Просто дыши. Скоро всё закончится.