Осенняя хандра

Она снимает и оставляет на кухонном столе кольцо. Глупый жест, расскажут потом, она не ответит. Глупость вещь относительная, но это не нужно объяснять. Объяснять тоже глупо… Никто тебя не поймет, потому что никто не услышит. Иногда Марте кажется, что все просто так и не вынимают наушники из ушей и слышат свои собственные пластинки. Кассеты. Аудиофайлы. Подставить нужное. Марте тридцать, и про это так странно думать. На работе она смотрит на девчонок, конечно, девчонок, не мальчишек же, но им тоже тридцать или около того, и они из другого мира. Они точно не носят шарфы своего факультета. Ни фигурального из Хогвартса, ни реального из учебной жизни. Они такие взрослые… И Марта думает, что она, действительно, глупа. Нельзя же так… Как девчонка. С детства Марта знает: «Они задирают тебя, потому что ты реагируешь», и в свои тридцать Марта только усмехается, признает: «Ну да, я у вас страненькая». Это уже и необидно, вроде таких, как Марта и немало. У нее только двадцать читателей в электронном дневнике, но это неплохо. Они понимают. Вроде. Марта не проверяет, если быть честной, опять отдает только маленький кусочек души, просто уместный здесь. Душа это все такое нежное, как хрупкая новая кожа над ранкой, нажми посильнее — сдерешь и будет кровь. Как бы Марте хотелось, чтобы вот без этого. Чтобы смогла, как люди. Любить мужа, без глупых жестов и ожиданий, не верить во всякую ерунду, чувствовать по строго отведенным… Марта даже не знает: каналам, схемам, образцам. Как все, короче. Чтобы на ее пластинке играл нужный марш, или что там нужно для девочек. Вальс? Когда Марта одна пьет чай, и ей поет из компьютера какой-то из этих ее любимых мальчиков, душа ее, наконец, раскатывается, покрывает всю кухню и даже сочится под дверь к мужу. Эти мальчики Марту не знают, и Марта их, и есть только песни, и все получается. Вот так-то, с этими мальчиками на три с половиной минуты выходит так, как с мужем не получилось и за шесть лет. А ведь казалось когда-то… Ему-то она еще по глупости открывала все, а он, ненароком, но так больно все это сдирал. Как и все остальные. И давно бы образоваться рубцу, но Марта знает из книг, что у некоторых людей с этим проблемы. Этакая врожденная особенность кожи, есть же те, кто все время обгорает. Марта уже не пробует сочинять ему письмо, что тут скажешь? «Я так любила тебя, что меня разорвало от этого чувства?» Разве он поймет? Даже он не поймет. Марта смотрит в одну точку, на свое кольцо. Оно неподвижно, спокойно и прекрасно. Просто побрякушка, Марта даже не носила его каждый день, а подбирала под другие украшения. Она встает, подбирает волосы вверх, вздыхает. Кольцо остается, Марта выходит за дверь. Она идет по улице и думает, как он придет, найдет, все поймет, начнет звонить… Марта смотрит на свой телефон и пишет маме, что любит ее, а после разжимает пальцы. Телефон падает глухо, задняя панель отлетает, Марта вдруг понимает, что вся ее музыка тоже теперь на асфальте. В горле собирается ком, слезы опять не льются. Марта смотрит на мир, слушает его: гул, голоса — все как всегда. И почему она не может просто истаять? Без шума, пыли и лишней крови. Вот это ее настоящая мечта, не надо других миров, лучше этого, не надо чародейских умений, не надо специальных школ, где ты обязательно встретишь друзей. Ей бы справиться здесь, научиться объяснять, научиться слышать, научиться жить. Ветер треплет ее волосы, полы пальто, Марта закрывает глаза и отпускает перила моста.