Наследница

      Мы сидели в полной тишине в кабинете Хокаге. Тензо с товарищем по АНБУ ни на шаг не отходили от Третьего, который устало сидел в своём кресле, держа повреждённую руку. Молодой ирьенин залечил мою царапину и принялся за правое плечо. Я настаивала, чтобы он сперва занялся Хокаге, но тот, не допуская возражений, отказался и велел лечить первой меня.       — Сейчас будет больно, — предупредил меня медик.       «Не больнее, чем вся моя жизнь», горько подумала я и тут же мысленно отругала себя. Я никогда не позволяла себе нытьё и жалобы на жизнь, начинать сейчас — не лучшая затея.       Ирьенин крепко ухватился за сюрикен в моем плече и резко выдернул его. Я даже не пискнула, но все же слегка поморщилась от боли.       — Как комарик укусил, — прокряхтела я в надежде разрядить обстановку.       Однако это не сработало. На меня продолжали внимательно смотреть три пары глаз, две из которых из-за масок выглядели жутко. Девушка с фиолетовыми волосами, казалось, вообще не моргала, словно ждала от меня какой-либо угрозы. Медик принялся залечивать рану своим ирьенин-дзюцу, я почувствовала приятное тепло в области плеча.       — Теперь Ваша очередь, Хокаге-сама. Дайте я посмотрю Вашу руку.       Я и не заметила, как он закончил. Я покосилась на то место, на котором была зияющая рана: плечо было как новенькое, разве что перепачканое кровью.       Ирьенин подошёл к Третьему, и я напряглась. Он сканировал его правую руку своей чакрой на предмет повреждений, и все оказалось так, как я и думала.       — Перелом лучевой кости, — сухо заключил он, но продолжал сканировать.       Неужели это не все?       — Повреждена плечевая кость, возможно, трещина.       Я поднесла ладонь к голове от бессилия и горького стыда. Третий был уже давно не молод, его кости не так крепки, как раньше. А если бы он вообще остался без руки? Эти мысли стали заполнять мой воспалённый мозг, пока голос наставника не вырвал меня из этих угнетающих раздумий:       — Не кори себя, Ясуко. В конце концов, я принял все риски, это не твоя вина.       Я даже не нашлась, что ответить. Слова застряли в горле, я стыдливо опустила глаза. Что бы там ни говорил наставник, как бы он меня ни утешал, я осознавала, что произошедшее не совсем нормально, хотя ещё не понимала, в чем именно.       Ирьенин возился с рукой Хокаге довольно долго, причитая, что в его возрасте отнюдь не лучшая затея швырять плотные сгустки несущейся на всех парах чакры. Третий лишь усмехался в ответ. Я не могла понять, зачем ему надо было так рисковать ради Данзо? Что их связывало? Или наставник берег не его, а меня? Когда я неслась на Данзо, тот спокойно стоял на месте как вкопанный. Он был уверен, что отразит атаку? На что он вообще был способен?       — Все, я закончил, — сказал медик. — Прошу Вас, Хокаге-сама, берегите себя и больше не рискуйте так.       — Я, может, и старик, но все еще шиноби. Риск — часть нашей жизни. Спасибо, Ияши. Ты можешь идти.       Ияши поклонился, взял свой медицинский чемоданчик и удалился.       — Югао, Тензо, вы тоже можете идти. Нам с Ясуко нужно поговорить наедине.       Они беспрекословно выполнили приказ и тут же исчезли. Телепартационные техники были моей мечтой. Полезно было бы растворяться в воздухе в любой неловкой или опасной ситуации.       Хокаге задумчиво молчал, мне не хотелось прерывать его раздумья, поэтому тоже не подавала голос. Молчание затянулось, и я все-таки не выдержала:       — Шишоу, — он посмотрел на меня, — почему Вы встали между мной и Данзо?       Третий ответил не сразу. Он достал из ящика свою трубку и табак, заправил, закурил, посмотрел в окно, потом снова на меня. В его глазах читалась вселенская грусть. Я подумала, что, может, Данзо и впрямь был ему дорог… Это было невероятно: такой светлый человек, как Третий, и такой тёмный, как Данзо, ясное небо и затхлое подземелье, яркое солнце и тусклая луна, согревающее тепло и пронизывающий холод. Я могла придумывать подобные антонимичные аналогии бесконечно. Наконец, он заговорил:       — В первую очередь, я сделал это скорее инстинктивно, нежели осознанно. Шиноби часто действуют на инстинктах и моментальных реакциях, нас учат этому с малолетства. Но подобные инстинкты формируются согласно нашим убеждениям, мыслям, чувствам. Я не хотел, чтобы ты совершила ошибку, как не хотел допустить летального исхода.       — Он стоял на месте и был готов к удару, — тут же возразила я. — Он был уверен, что не умрет. Я, почему-то, тоже в этом уверена.       — Данзо скрывает свою истинную силу. Я сам не до конца понимаю, на что он способен. Выглядит он как дряхлый старик, однако в реальном бою, я в этом абсолютно уверен, он невероятно силён. Ясуко, я хотел защитить тебя, а не его.       «Вот оно что…».       — И не буду лукавить, — продолжал Хокаге, — возможная смерть Данзо меня бы тоже не порадовала. Я знаю его с детства, в юности мы были соперникам, я считал его своим близким другом. Не уверен, что это было взаимно, но я всегда понимал, что Данзо заблуждался в своих убеждениях. Как бы там ни было, он защищает деревню всеми возможными способами. Его методы я поддерживаю далеко не всегда, но нельзя отрицать того факта, что безопасность Конохи для него превыше всего. И Данзо пойдёт на все, будь то убийство невинных или союз с врагами, чтобы уберечь деревню от угрозы.       — А что, бывали прецеденты? — Полюбопытствовала я.       Хокаге не ответил и как-то странно на меня посмотрел, было похоже, что он растерялся, и это меня насторожило. Я не придала особого значения его растерянности, в конце концов, он ведь сказал, что Данзо был его близким другом. Но стало понятно, что прецеденты были и, возможно, не мало.       — Позволь теперь и мне задать тебе вопрос? — Перевёл тему Третий.       Я подумала, что не стоило настаивать на теме тёмных делишек Данзо, и кивнула.       — Что ты почувствовала в момент, когда начала высвобождать чакру? Я хочу понять, как действовали твои разум и тело.       Я задумалась. Вопрос был сложный, ещё и с подвохом: Третий хотел оценить степень угрозы. Я не собиралась ему лгать, в этом не было необходимости.       — Данзо был прав в том, что я делала это неосознанно. В какой-то момент я почувствовала себя загнанной в угол и разозлилась, а лицо Данзо просто вывело меня из себя. Для него было так просто взять и убить человека, причем не своими руками. Словно человеческая жизнь для него не стоит и гроша. Он готов был убить и Тензо, лишь бы осуществить свой замысел. Он совсем не знал меня, чтобы судить. Я подумала в этот момент: кто он такой, чтобы решать мою судьбу? В общем… чакра начала высвобождаться сама собой, наполняя мое тело невероятной силой. Я не могла ее остановить, но разум мой был чист и свободен. Другими словами, я прекрасно осознавала, что делаю. Я хотела, чтобы он умер. Более того, я хочу этого сейчас, но разумеется, не стану причинять Вам боль и последующие неудобства. Вот и все…       На мое удивление, Третий заметно расслабился и улыбнулся.       — Хорошо. Меня успокаивает мысль о том, что сила не завладела твоим разумом. Это самое главное, а со всем остальным можно работать.       — И все же, простите меня, шишоу. Теперь Данзо знает обо мне, кроме того, нас застукала команда Какаши. Саске…       — О Саске не волнуйся, — перебил меня Третий. — Его не нужно во все это втягивать. Какаши для тебя тоже не проблема, с ним я поговорю. И не извиняйся, все это не твоя вина. Я подозревал, что рано или поздно Данзо обо всем узнает.       — А как Вы оказались там? Вы знали, что Данзо идёт за мной?       — Я был с Ирукой, мы обсуждали генинов и распределение. Он так трогательно переживает за каждого. — Лицо Хокаге тронула тёплая улыбка. — Ко мне явился один из моих АНБУ и доложил, что Данзо с четырьмя подчинёнными двинулись в сторону нашего с тобой самодельного полигона. Мне все стало ясно.       — Вы что, следите за ним? — Скептично осведомилась я.       — Мы следим друг за другом не первый десяток лет.       «И как можно жить в постоянном напряжении и подозрении?», подумала я, но не стала озвучивать. Это было не мое дело.       — Что мне сказать Саске? Он вряд ли купился на историю про хулиганов. Да что уж там, на неё, кажется, купился только Наруто.       — Ничего ему не говори, — голос Третьего прозвучал строго и даже резко.       Я надеялась, что смогу открыть Саске правду о себе. Это разозлило меня, и я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.       — Его брат врал ему всю его жизнь, по мелочам и по-крупному, — сквозь зубы процедила я. — Отец вообще ничего не говорил и держал в полном неведении. Мать утешала и ласкала сладкой ложью. Саске вырос на вранье и недосказанностях, теперь и я должна пичкать его этим до конца жизни?       Я повысила голос, сама того не желая. Тема была больная, но об этом нужно было сказать.       — Ясуко, — мягко произнёс Третий, — я понимаю твои чувства. Ты хочешь уберечь Саске, я хочу того же самого. Поверь, лучший способ это сделать — не впутывать его в закрытые дела деревни.       — То есть, лучший способ — это скрывать правду.       — Да, — подтвердил Хокаге.       Я не могла смириться с подобным положением вещей. Сколько можно кормить Саске ложью? Это было невыносимо. Малюсенькая надежда на освобождение от лжи сгорела в одночасье.       — Но почему? Объясните мне! — Сорвалась я.       Прежде чем Третий успел ответить, в кабинет с жутким грохотом ворвалось нечто мелкое в чёрном плаще и гневно пропищало:       — Сегодня я одолею тебя, старикашка, эй!       Маленькая белая ручка выглянула из плаща, скрывающего все тело, и указала на Хокаге. Мне оставалось лишь тяжело вздохнуть, собственно, как и Третьему. Конохамару снова предпринял попытку покушения на Хокаге.       — Конохамару! — Резко отозвался Третий. — Сейчас не время, у меня серьёзный разговор с Ясуко.       Гневное маленькое личико показалось из плаща. Он полоснул меня недобрым взглядом и выдал:       — Ты успела раньше меня, несносная девчонка! Но я ещё поквитаюсь с тобой, эй!       — Конохамару! — В кабинет в панике забежал Эбису, наставник Конохамару. — Верни плащ тому господину! Простите, Хокаге-сама, я все улажу… Конохамару! Отдай мне плащ немедленно!       В кабинете разразилась настоящая схватка за чёрный плащ. Эта возня невольно вызвала у меня улыбку. Если бы я могла, я бы захохотала: так смешно было наблюдать за бедным Эбису, вырывающим плащ из цепких ручек мальчика.       Третий молча наблюдал за происходящим, казалось, напряжение между нами немного утихло.       — Я хотел показать дедушке, чему я научился у Наруто нии-чан! Потрясающая техника, эй! — Верещал Конохамару, вытягивая плащ из рук Эбису со всей своей силы.       В конечном итоге, все закончилось тем, что Эбису одержал победу, а поверженный Конохамару шлепнулся на пол.       — Эбису, — явно выходя из себя, начал Третий, — уведи, пожалуйста, моего внука, с ним мы серьезно поговорим чуть позже. И обязательно верни плащ тому господину. Извинись от моего имени.       — Но деда…       Эбису поклонился и, не позволив малышу продолжать канючить, вывел из кабинета.       — Извини, Ясуко.       — Ничего. Он покушается на Вас по двадцать раз за день, — усмехнувшись, заметила я.       Третий задорно расхохотался.       — В нем настоящий дух шиноби, — сказал он.       Повисло неловкое молчание. Незаконченный тяжёлый разговор висел в воздухе, но я уже утратила какое-либо желание бушевать.       — Давай-ка выйдем подышать, — предложил наставник.       Я медленно встала, чувствуя боль во всем теле. По словам медика, у меня больше не было никаких повреждений, но спина болела так, что мне казалось, будто на ней один сплошной синяк.       Мы вышли на крышу резиденции, с которой открывался панорамный вид на Коноху. Солнце ушло за горизонт, на деревню опустились сумерки, движение на улицах начинало стихать. Я оглядела плотно стоящие друг к другу домики, узкие уютные улочки, и сердце мое болезненно защемило. Мы с наставником не раз выходили на крышу, чтобы полюбоваться видами и побеседовать о разных вещах, но только сейчас я вдруг ощутила невыносимую тоску. Подобная тоска сродни той, что чувствует человек, когда скучает по дому, по семье, по друзьям. Коноха показалась мне такой родной и одновременно далекой, как отчий дом, который ты покинул давным давно, но вспоминаешь о нем с ностальгией. Не чувствовать себя здесь как дома и одновременно с патриотичной страстью желать остаться здесь навсегда — такие противоречивые чувства начали одолевать меня не так давно.       — Я много раз рассказывал тебе об Эпохе Воюющих Государств, — подал голос Третий.       Я наизусть помнила эти истории, происходившие до зарождения скрытых деревень, о противостоянии великих кланов, в частности кланов Учиха и Сенджу, помнила я и чем все это закончилось: Хаширама Сенджу заключил союз с кланом Учиха, создал Коноху и положил конец войнам.       — Это время противостояния двух величайших шиноби в истории, их дружбы и последующей вражды, — продолжал Третий. — Я говорю о Первом Хокаге Хашираме Сенджу и Учихе Мадаре.       А вот про Мадару я слышала не так много, лишь то, что он поднял восстание против Конохи, но клан его не поддержал. В результате он был побеждён Первым Хокаге в Долине Завершения.       — Они были друзьями? — Осведомилась я.       — О да. Такая дружба всегда оставляет следы на сердце. Хаширама-сама любил Мадару, до самого конца он стремился вразумить своего близкого друга и вернуть к свету. Вместе они мечтали о мире и о том, чтобы дети больше не проливали кровь на войне. Эта деревня стала их общей мечтой, а впоследствии их общим созданием. Мало, кто знает, что Учиха Мадара вложил в это детище не меньше, чем сам Первый. Но Мадара был ослеплён ненавистью и пребывал во мраке своих заблуждений. Это не значит, что кто-то прав, а кто-то виноват, у Мадары была своя правда. Но когда человек делает что-то лишь в угоду своим эгоистичным убеждениям, весь остальной мир не представляет для него ценности. Первый Хокаге мыслил шире и масштабнее, он заботился о деревне и всём мире шиноби, и потому он всегда был на шаг впереди своего старинного друга.       В мире всегда должен сохраняться баланс: есть добро, а есть зло, есть свет, а есть тьма. Так было и всегда будет. Но понимаешь, ли, Ясуко, мы видим лишь то, что позволяют нам видеть наш разум и наши чувства, мы привыкли все делить на чёрное и белое. Когда мы видим перед собой злодея, мы уверены, что он неправ, что его основная цель — творить зло во имя зла. Но чаще всего мы ошибаемся. Другими словами, баланс между светом и тьмой не делит людей на хороших и плохих, он поддерживает мир и порядок: солнце не может без луны, как день без ночи. Если бы мы старались лучше понять друг друга, войн, страданий и потерь было бы гораздо меньше. Когда-нибудь ты это поймёшь.       Наверное, в какой-то степени я понимала, о чем говорил Третий. Если упростить его мысль, то это, наверное, звучало бы примерно так: «плохих людей не бывает, в каждом есть светлая сторона, главное увидеть ее и достучаться». Возможно, мне ещё предстоит столкнуться с подобной дилеммой, а, возможно, и нет.       — По этой причине я не убираю Данзо, — уверенно произнёс наставник. — Он — часть баланса, тьма Конохи. Как я уже говорил, его поступки диктуются жестким убеждением, что ради защиты деревни можно использовать все средства. Он не понимает одной простой вещи: Воля Огня не предполагает жертву, но лишь любовь. Мы сражаемся ради любви, мы убиваем ради любви, ради любви мы умираем. Именно она даёт нам истинную силу духа и воли. Такие люди, как Данзо, недооценивают любовь.       — Не ради ли любви к деревне он все это делает?       — Жесткие и бескомпромиссные убеждения противоречат Воле Огня. Шиноби — не оружие, а деревня — не инструмент.       — Простите, шишоу, но зачем Вы мне все этого говорите? В смысле, это, конечно, интересная и полезная информация, но я не шиноби. Эта идеология мне не подходит.       — Это не только идеология шиноби, она должна быть общечеловеческой. Прежде всего, Воля Огня зарождается в твоём сердце, а не разуме. Это надежды и мечты предыдущих поколений, это любовь к родине, семье, друзьям, это вера в себя и людей. Если тебе удастся отыскать в своём сердце ключ к истиной Воле Огня, ты поймёшь, что должна делать и кем должна быть, шиноби ты или нет.       Во всех словах Третьего был заключён какой-то скрытый смысл, который я пока не могла уловить. Он никогда и ничего не говорил просто так. Вероятно, я действительно должна сама до всего этого дойти. Но все же, меня мучал другой вопрос:       — Извините меня, но я все же должна у Вас спросить: почему же мне нельзя рассказать Саске правду? Вы так и не ответили…       Хокаге тяжко вздохнул и повернулся ко мне:       — Моя речь про добро и зло была неслучайной, Ясуко. Есть вещи, в которые не следует посвящать детей. Кроме того, Саске лучше никак не связываться с Данзо. Для него, как носителя шарингана, это также может быть опасно. Сама подумай, Ясуко: есть ли необходимость в том, чтобы затягивать Саске ещё глубже во тьму?       Это было не совсем убедительно, но мне показалось, что Третий знал о Данзо то, чего не знали многие другие. Возможно, следовало довериться Хокаге как человеку, который осведомлён обо всем гораздо лучше меня.       Я была подавлена, но покорно кивнула. Хокаге собирался сказать что-то ещё, и я догадывалась, о чем пойдет речь.       — Ясуко, мне тяжело говорить тебе это… Но, боюсь, что тебе пока лучше не находиться в деревне: ради твоей безопасности и безопасности Саске.       «Да, я знала, что так будет».       — Я подумаю над тем, где можно укрыть тебя на какое-то время. Это не изгнание, а лишь меры предосторожности. Коноха всегда будет твоим домом, в который ты сможешь вернуться. Я хочу, чтобы ты это знала.       Мне нечего было на это ответить. Третий был прав. За эти годы я ни разу не думала о том, чтобы покинуть деревню. Из-за Саске… да и куда мне были идти? А, главное, для чего? Сейчас выбор был не велик, но я свыклась с этой новостью сразу, как только услышала ее.       — Шишоу, — вопрос назрел внезапно и совсем не по теме, — почему Вы никогда не пытались выяснить, кто моя мать? Вы знали, где я родилась и при каких обстоятельствах.       Третий пристально посмотрел на меня. Он не выглядел потрясённым или ошарашенным моим вопросом, напротив, на его лице отразилась тень понимания.       — Когда Учиха Фугаку принёс тебя в Коноху, он подробно рассказал мне о том, что случилось. Война шла в самом разгаре, ресурсов и воинов катастрофически не хватало, мне приходилось отправлять на войну детей, только выпустившихся из Академии. Когда война закончилась, мы оказались в тяжелом положении: деревня понесла колоссальные потери. Я не мог отправить дополнительный отряд на расследование дела о твоей матери. Прости меня…       Что я могла на это ответить? Все было вполне очевидно. Эгоистично и глупо было бы думать, что Хокаге, защитник деревни, отправит воинов на поиски ответов на мои личные вопросы в разгар войны или после неё.       Я задумчиво уставилась вдаль, взгляд блуждал, не фокусируясь на чем-то конкретном, как если бы я смотрела на все через грязное стекло. В этот момент я почувствовала смертельную усталость, не только физически, но и морально, и умственно. Я устала от бесконечных мучительных размышлений, вопросов и противоречий. Я устала сомневаться, волноваться и думать о том, кто я. Я должна была обрести твёрдую почву под ногами, чтобы точно знать, что делать. Я чувствовала, что должна двигаться дальше, поэтому перспектива выйти за пределы Конохи, чего я ещё никогда не делала, вполне устраивала меня.

***

       Саске был дома. Он сидел на веранде в своей домашней одежде и, как всегда, о чем-то напряженно думал. Я наспех приняла душ, переоделась в чистое и, глубоко вздохнув, вышла к нему на веранду. Я села в плетеное кресло напротив него и закурила. Обычно я не курила при Саске, хоть пару раз он меня и застукал. Но сейчас я подумала, что ниже опускаться уже некуда, с учетом того, что я собиралась ему нагло врать. У мальчишки наверняка были ко мне вопросы, и я уже придумала, где нужно соврать, а где не договорить. От самой себя было противно, но я доверяла суждениям Третьего, поэтому другого выхода у меня не было.       Саске молчал и явно не собирался нарушать тишину первым. Тогда, докурив сигарету и собравшись с духом, я решила начать разговор:       — Как тебе твоя новая команда?       — Никак. Они мне не друзья, — холодно ответил Саске.       — Не торопись с выводами, вас только сегодня объединили. Все еще может измениться, — не отступала я.       — Ты видела их: орущий добе и плакса. Мне с такими, как они, явно не по пути.       Я саркастично хмыкнула.       — Ты слишком заносчив.       — Ты тоже, — тут же парировал он.       — Не знаю, — безразлично ответила я. — У меня не было возможности это проверить.       Саске коротко посмотрел на меня. Я ждала от него вопросов, но их не поступало. Он в принципе редко задавал вопросы: из гордости ли, или из элементарного отсутствия любопытства к чему-либо. Я подумала, что, возможно, так будет лучше, и мне даже не придется ему врать. Пацан был умнее и сообразительнее своих сверстников. Полагаю, он догадался, что я ему все равно совру, и потому даже не пытался спрашивать.       — Ты уже начал собирать вещи? — Вдруг поинтересовалась я.       Я не забыла о желании Саске жить одному.       — Пока нет. Завтра начну после миссии.       Мне показалось, что его голос слегка дрогнул. С моей стороны было бы глупо считать мальчика бесчувственной ледяной глыбой, я прекрасно осознавала, что решение о переезде могло даться ему нелегко.       — В этом нет необходимости, — вкрадчиво произнесла я. — Тебе не нужно съезжать, оставайся в этой квартире. А я уже подыскала себе одно местечко.       Саске посмотрел на меня своими черными выразительными глазами, и по коже у меня пробежали мурашки. Я не столько видела его боль, сколько чувствовала ее. Как бы он ни старался скрывать свои эмоции, я знала его лучше всех, я могла уловить на этом, казалось бы, каменном лице малейшие признаки изменений. Сердце облилось кровью, я сглотнула тяжелый болезненный ком в горле. Осознание, что совсем скоро я должна буду покинуть Саске, давило с неимоверной силой, и я не знала, как с этим бороться. Я не хотела горьких прощаний, к тому же Хокаге посоветовал не делать этого. Но Саске не дурак. Кажется, он чувствовал, что я с ним прощаюсь.       Я глубоко вздохнула, стараясь унять дрожь и успокоиться. Я так много хотела бы ему сказать, но не знала как. Я злилась на свою замкнутость, на свое косноязычие, неуверенность и трусость. Я должна была сказать хоть что-то, пусть даже что-то банальное и глупое, но от чистого сердца. Неизвестно, когда мы встретимся вновь, и, кто знает, встретимся ли вообще.       — Саске, я должна тебе сказать… — Неуверенно начала я. — Я хотела сказать, что… во всем мире у меня нет никого ближе тебя. Прости, что никогда не говорила тебе этого. Я…       Голос сорвался, мне нужно было снова собраться с духом. Я подумала о том, что трудно представить себе более социально неловкого человека, чем я. Даже Саске проигрывал мне в этом.       — Саске, что бы ни случилось, куда бы ты ни пошел, что бы ни сделал, я всегда буду любить тебя. Я хотела, чтобы ты знал это, чтобы в моменты особенно сильной грусти ты помнил, что даже если я далеко, даже если нас разделяют сотни и тысячи километров, я всегда буду о тебе думать. И пусть это будет не взаимно, для меня это неважно. Ведь любовь к тебе — все, что у меня есть.       Я склонила голову так низко, что подбородок касался груди. Он молчал, а я не решалась взглянуть на него.       Тишина затягивала и угнетала, я, наконец, подняла голову. И Саске подал голос:       — Это взаимно, — сухо проговорил он и пошел в дом.       С минут пять я сидела неподвижно и ошарашено пялилась в пустоту, не моргая. Горькое чувство стыда обожгло все внутренности: как я могла сомневаться, что этот маленький мальчик не лишился чувства привязанности к близким? Снова я почувствовала сожаление о том, что потеряла столько драгоценного времени на одинокие, печальные бдения, сосредоточившись лишь на своём горе, вместо того, чтобы заботиться о Саске и показывать, как он мне дорог. Возможно, если бы я была сильнее духом, ежедневно справлялась бы ради него со своими внутренними демонами, а не запирала их ещё глубже, то все было бы совсем по-другому, то Саске был бы совсем другим. Но сейчас было уже слишком поздно об этом думать. Теперь впереди меня ждал долгий путь в неизвестность.       Я сидела на веранде до глубокой ночи, отчаянно размышляя об упущенных мною возможностях. Мысль о том, что я ничего не сделала для Саске, что я бросила его, оставила наедине с болью, мучила меня и будет мучить всегда. Все, что я могла сделать, я упустила, а теперь вынуждена была уйти, оставив после себя пустоту. Как я могла ему помочь? Что я могла бы для него сделать? Если бы у меня нашлись ответы на эти вопросы, я, наконец, обрела бы столь желанную почву под ногами.       Внезапное озарение свалилось на меня как снег на голову. От волнения я уже не смогла сидеть на месте и встала. Я дрожала всем телом от возбуждения. Это было открытие, поразившее меня своей простотой и элементарностью.       Я знала, что могу сделать для Саске.       Я сама убью Учиху Итачи.