Весенние забавы

      Яо никогда не мог похвастаться высоким ростом. И если раньше это было проблемой, то теперь, когда он стал заклинателем, подобные мелочи его больше не волновали. Хотя иногда ему все-таки очень хотелось быть чуточку выше – ну, хотя бы на пару цуней!       Обычно подобные желания у него возникали, когда Минцзюэ неожиданно забывал о том, что он вообще-то уже большой мальчик – глава целого ордена так-то! – и начинал вести себя как дите малое: демонстративно обижался, возмущенно фыркая на любые попытки загладить свою вину перед ним. Хотя, справедливости ради, подобные выкрутасы он позволял себе довольно редко, и то, только наедине с Гуанъяо. Он ведь и сам считал такое поведение неприличным и недостойным мужчины. Однако, Минцзюэ просто не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за тем, как младший брат ходит вокруг него и целует то в подбородок, то в шею, мурлыча что-то себе под нос.       Почему-то вид стоящего на носочках Яо, который тянется к его лицу за поцелуем, вызывал у мужчины какой-то непонятный детский восторг и искреннее умиление. И как бы он не старался скрыть эту маленькую деталь, Гуанъяо почти сразу же понял, откуда дует ветер. Поэтому он стоически терпел все его капризы, позволяя Минцзюэ в полной мере насладиться этими невинными ласками. К тому же Яо и сам был не против всех этих нежностей, тем более – таких, легких и ненавязчивых, но достаточно пылких, чтобы брат понял всю серьёзность его намерений.       – Гэгэ, – ласково позвал Гуанъяо, – снова ты на меня дуешься, да?       В ответ Минцзюэ презрительно фыркнул и отвернул голову к стене, то и дело бросая на брата недовольные взгляды, будто бы спрашивая: «Ну, и где обещанное продолжение?» Благо, что Яо дважды просить не нужно (он ведь у нас умный мальчик) – он и так его понял, без слов. И отказывать брату в столь невинной просьбе было бы величайшим кощунством.       Поэтому Гуанъяо поднялся на носочки и нежно коснулся губами напряженной шеи, оглаживая руками широкие плечи. Минцзюэ криво усмехнулся – приятно. Хотя, конечно, он в этом никогда не признается, упрямо продолжая строить из себя рафинированного эстета и без зазрения совести наслаждаться изобилием любовных ласк. В конце концов он тоже был человеком, и иногда ему страстно хотелось чего-то простого, людского. Тихого нежного шепота под самым ухом, россыпь влажных поцелуев от подбородка к ключицам, осторожных прикосновений губ – мягких, словно лепестков только что распустившегося пиона – к своей коже.       – Брат, – томно прошептал Яо, ведя кончиком носа по его шее, – ты больше не злишься на меня?       Минцзюэ раскатисто рассмеялся, и, раскрыв широко руки, обнял голову своего мужчины, горячо целуя в ответ – долго, вдумчиво, жадно. Так, словно этот поцелуй был последним – «прощальным поцелуем».