Испытания и невзгоды спасателя вселенной

Иногда он слышал голоса — разительный контраст с пустым миром, в котором он жил. Их было несколько человек. Там была женщина, которая тихо говорила с ним, рассказывала ему о людях, имена которых ускользали от него, и о том, что он должен проснуться, и что она так сильно его любит. Она много плакала. Затем был человек с низким голосом, который обычно говорил приглушенным шепотом, когда вокруг них кто-то храпел. Он просто умолял его проснуться. Скажи, что он всех пугал. Скажи, что все будет хорошо, если он проснется. Мужчина тоже иногда плакал, но не так громко, как женщина. Были и другие голоса, которые приходили и уходили; мальчик с высоким голосом. Дама с деловым голосом. Женщина, которая говорила тихо, когда вокруг никого не было. А еще была маленькая девочка — маленькая девочка, которая рассказывала ему все и вся, хотя большую часть он очень быстро забывал. Она всегда казалась счастливой и взволнованной, и говорила с какой-то детской невинностью, которая каким-то образом притягивала его. Теперь девочка разговаривала с ним.  — А Небула — это очень, очень, очень, очень круто. Папа сказал, что она была с ним, когда он был в космосе! На этот раз в её голосе было что-то необычное. Он казался более осязаемым, чем обычно. Не так далеко.  — И… и Наташа сказала, что я могу называть ее тетей! Разве это не потрясающе? Она позволяет мне называть ее тетя Нат, как это делают Купер, Лила и Нейт! И теперь оно пришло вместе с болью. Боль повсюду вокруг него, во всем его теле. Ему казалось, что его череп разрывается надвое, в то время как кто-то постоянно бросал в него шар для боулинга. Вся его правая сторона, казалось, была погружена в жидкий азот; настолько горячий, что он чувствовал себя ужасно, болезненно холодным. В ушах у него зазвенело так сильно, что он почувствовал, как все его тело сотрясается, и их шум начал заглушать звуки маленькой девочки.  — Мама говорит, что я не должна оставаться здесь одна, потому что может случиться что-то плохое, а я еще не взрослая, но она спит, а папа сказал, что ей не нужно ничего выяснять, потому что он скоро вернется. Ему было жаль девочку. Она была так молода. Так явно расстроена… и, похоже, он был тому причиной. Вероятно то, что заставило ее так расстроиться, было причиной того, что он чувствовал такую сильную боль повсюду. Он не мог вспомнить, что именно с ним произошло. А пытаться вспомнить было все равно, что ловить туман — раздражающе, бессмысленно и невозможно. Ну… конечно, он мог кое-что вспомнить. Но только общие вещи. Он помнил математику, виноградные лозы и солнечные блики на городских зданиях. Он помнил науку, телевидение и кино. Он помнил супергероев, и испанский, и что такое рогалик. Но он не мог вспомнить себя. Кто он такой, что с ним случилось… все, что угодно. Он не мог вспомнить ни женщину, которая плакала, ни мужчину с низким голосом, ни маленькую девочку. Он не мог вспомнить, откуда он их знает. Некоторое время он тянулся за соломинкой, ломая голову в поисках ответов, но так ничего и не нашел. Он понятия не имел, кто он такой. Какая-то тяжесть давила на его левый бок, прижимаясь к нему, и он решил, что это маленькая девочка.  — Папа и тетя Мэй просили не говорить маме, что я иногда забираюсь к тебе в постель, так что не говори ей! Была ли она его сестрой? Подругой? Кузиной или племянницей? Кто она такая? Кем она была для него? Девочка начала смеяться рядом с ним, звук был легким, счастливым и беззаботным. Ее смех заставлял ее слегка вибрировать рядом с ним. Питер открыл глаза. И это не было похоже на стереотипное «главный герой резко открывает глаза, когда вы думаете, что он умрет». Это было трудно. Его веки казались слишком тяжелыми, и, когда ему наконец удалось открыть их, он с трудом удержался, чтобы не захлопнуть их снова от ослепительно яркого света над ним. Однако ему удалось сохранить глаза открытыми, и он посмотрел вниз на маленькую девочку, прижавшуюся к его левому боку. Девочка была на вид маленькой — Питер не мог сказать, что ей больше пяти лет. У неё были темные волосы, собранные в беспорядочный пучок на макушке, и она была одета в синюю футболку, которая выглядела слишком уж большой для нее. Она листала какую-то книгу-фотоальбом и смеялась над некоторыми фотографиями. Она была симпатичнее любого ребенка, которого он когда-либо видел. Или помнил. Хотя нет, он ничего не помнил, но то, что она была именно такой, он мог с лёгкостью утверждать. Двигаться оказалось труднее, чем он ожидал. Только его левая сторона, казалось, реагировала, но даже тогда потребовалась вся его энергия, чтобы двигаться совсем чуть-чуть. Он смог лишь слегка приподнять руку, но она упала обратно на живот с легким глухим стуком. Небольшого шума было достаточно, чтобы привлечь внимание девочки, и она резко выпрямилась, развернулась и села, скрестив ноги, рядом с ним, ее глаза были широко раскрыты и в шоке.  — П-привет, — сказал он с некоторым трудом. Его голос был хриплым, в горле пересохло, единственное слово дрожало и звучало неуверенно. Выражение ее удивления сменилось ликованием, и она расплылась в улыбке, ее глаза были теплыми и возбужденными.  — Эй, Пити! Наконец-то ты проснулся! Пити. Должно быть, так его зовут. Он слегка проверил имя в уме, оно сидело немного странно. Пити. Это казалось… немного не так. Он, Пити, предположил, что это скорее прозвище или уменьшительно-ласкательное сокращение. Вероятно, его звали Питер. Питер. Это звучало более правильно. И это было уже немного больше, чем он знал раньше.  — Д-да. Наверное, так оно и есть, — сказал он, его горло протестовало против этих слов, пока он пытался их произнести. — Я… кто я? Девочка громко рассмеялась, а затем слегка склонила голову набок, внимательно наблюдая за ним.  — Какой же ты глупенький, — сказала она, и деловитость ее голоса немного удивила Питера. — Папа всегда говорил, что ты маленький дурак… ты Питер Паркер, тебе шестнадцать, и ты мой старший брат. Ха. Хорошо. У него была сестра — крошечная маленькая сестренка, которую он совершенно не помнил. Черт, он не мог вспомнить ее имя. Он забыл, черт возьми, как зовут свою собственную сестру. Питер чувствовал себя отвратительным братом. Он забыл, как зовут свою сестру. Он просто воплощение отстоя. И теперь он должен был сказать ей, что не помнит ее. Он откашлялся, и сестра выжидающе посмотрела на него.  — Э-э, есть что-то такое… что может заставить эту кровать сесть или, э-э… что-то еще? Она энергично закивала головой, нажимая кнопку на маленьком пульте дистанционного управления, отчего его кровать медленно наклонилась, переводя его в сидячее положение. Сестра положила пульт на маленький столик рядом с кроватью и улыбнулась ему. Питер слегка кашлянул.  — Я… Послушай, мне очень, очень жаль, но… я не могу вспомнить твоё имя… — он говорил осторожно, внимательно наблюдая за выражением лица маленькой девочки, пока она обдумывала его слова. Пожалуйста, не расстраивайся. Пожалуйста, не плачь. Пожалуйста…  — Ничего страшного! — сказала она на удивление спокойно. Питер вздохнул с облегчением. — Папа сказал, что ты можешь не знать, когда проснешься. Я Морган, и мне четыре года! Питер ухмыльнулся Морган и попытался протянуть к ней руки… но только одна рука откликнулась. Он посмотрел направо и сказал:  — Ох. У него была только одна рука — правое плечо заканчивалось слегка покрасневшей культей. Он был ампутирован. Питер не знал, как на это реагировать. Он… он мог бы сказать, что когда-то у него была рука, но… но он не был уверен, почему он был без сознания, или он был ампутирован в течение некоторого времени. Это было немного шокирующе, но… но у него не было причин слишком волноваться из-за ее отсутствия. Это немного раздражало, но не более того. Это было немного странно, но он не чувствовал необходимости реагировать слишком сильно — потому что он не хотел чрезмерно реагировать. Морган, казалось, заметила его колебания, так как он зациклился на обрубке, где должна была быть рука, но она поняла намек из его вытянутой руки, бросаясь на него и крепко сжимая его посередине. Она спрятала его голову в спряченном плече, и он обнял ее одной рукой. Это было очень мило. Это было приятно.  — Я действительно скучала по тебе, Питер, — пробормотала она, слегка повернув голову, чтобы посмотреть на него. — Я скучала по тебе кучи, кучи, кучи раз! Тебя не было так долго, и это очень расстроило папу и маму… а потом тетя Мэй вернулась, и тебе было больно, и… — она оборвала себя, крепче обняв его. Питер не знал, что произошло, но это звучало странно — и плохо. Он чувствовал себя плохо.  — Мне очень жаль, — он сказал это немедленно, как некоторая реакция на коленопреклонение. — Мне жаль, что тебе пришлось скучать по мне. И что мне стало больно, и мама, и папа, и тетя Мэй расстроились. Морган высвободилась из его объятий и улыбнулась ему.  — Все в порядке! Это не твоя вина! Папа сказал, что ты глупая и маленькая дрянь, и что тебе не следовало делать то, что ты сделал, но мама и тетя Мэй сказали, что это было храбро с твоей стороны и что ты герой! Тетя Мэй сказала, что папа ведет себя как идиот, потому что с тобой все будет хорошо, и что-то, что ты сделал, спасло кучу людей! Они не скажут мне, что ты сделал, но я думаю, что это было действительно здорово! Что, черт возьми, он натворил? Необходимость выяснить, что именно привело его в такое положение, разъедала Питера изнутри. Полная неразбериха, связанная с его личностью и тем, что произошло, теперь добавлялась к вопросу о том, что, черт возьми, он сделал, и это сильно напрягало его. Он снова откашлялся и попытался улыбнуться, глядя на сестру.  — Прости, что я… не могу вспомнить. Не могла бы ты… не могли бы ты показать мне альбом, который ты смотрела раньше? Морган была более чем счастлива показать ему альбом. Он был сделан примерно за год до ее рождения, сказала она, что очень смутило Питера, потому что она была на двенадцать лет моложе его… и на фотографиях он определенно выглядел старше двенадцати. Она, казалось, была совершенно довольна, когда листала страницы, указывая на «тетю Мэй, дядю Хэппи, дядю Роуди, маму и папу» на каждой фотографии, на которой они были изображены, определенно ничего не зная о том, что в альбоме определенно было что-то не так с его возрастом. Разглядывание картинок немного помогло Питеру увидеть крошечные проблески воспоминаний. Вместе с фотографиями тети Мэй пришел запах подгоревшей еды. Ощущение потертого дивана. Образ уютной, домашней квартиры. Папа принес изображения голубоватых голограмм, звуки громкой рок-музыки и запах очень крепкого кофе. Они, казалось, вызывали больше всего воспоминаний. Дядя Роуди напомнил ему жаркое Читос и странное механическое жужжание. Дядя Хэппи напомнил ему о машинах, и между ними постоянно вставала перегородка. Мама заставила его увидеть женщину, которая стояла, держа ручей, как оружие на мгновение. Но это было все, что он мог вспомнить. Крошечные кусочки. Питеру потребовалось всего пять минут, чтобы понять, как сильно он любит свою сестру. Знать, что он сделает для нее буквально все, чтобы защитить ее. В конце концов, она была его сестрой, и сейчас она была единственной вещью, которая приносила ему чувство комфорта. Маленькие вспышки воспоминаний только вызвали у него смятение и беспокойство, не казавшиеся достаточно осязаемыми, чтобы он действительно поверил, что они реальны… но Морган определенно была реальной. Она была здесь, разговаривала с ним, смеялась над ним, рассказывала ему весь сюжет какого-то заговора, который назывался запутанным для него. Она была настоящей. Она была его сестрой. Питер любил ее. Он защитит ее любой ценой. —…а потом они возвращаются в замок, — продолжала объяснять ему сестра. — И Рапунцель снова встречает своих маму и папу, и они все обнимаются, и Юджин тоже! Юджин. Это вызвало какое-то воспоминание-что-то связанное со вспышкой… что заставило его подумать о Неде. Впрочем, он не был уверен, почему именно это пришло ему в голову.  — Я думаю, так оно и будет, когда мама, папа и тетя узнают, что ты проснулась! — воскликнула она. — Небула сказала мне, что прошло шесть земных недель с тех пор, как ты заснул, и все ждут, когда ты проснешься! Черт возьми, это было чертовски долго. Шесть недель.  — О, — это все, что ему удалось выдавить. — Ох. Морган кивнула, и ее голос стал очень тихим. Ее нижняя губа задрожала, когда она заговорила:  — Это было страшно, когда ты был в коме. Папа очень злился на доктора-волшебника, а тетя Мэй все плакала, а мама говорит, что они оба никогда не спят.  — Эй, — тихо сказал Питер, снова обнимая ее, прежде чем она успела заплакать. — Теперь все в порядке, да? Я в порядке, я проснулся, и мы скоро можем пойти домой, и мы можем надрать задницу этому доктору-волшебнику за папу, а? — Морган кивнула, и он улыбнулся, отпуская ее. — И вообще, где мы находимся? Потому что я почти уверен, что мы американцы, а эта чертова больница совсем не похожа на обычную американскую.  — Вовсе нет, глупышка! — она хихикнула, глядя на него почти раздраженно. Образ их мамы с таким же выражением лица пришел Питеру на ум, но исчез, когда Морган продолжила говорить. — Мы в Ваканде! Папа и Доктор Стрэндж, волшебник и доктор Беннер, король Т’Чалла и принцесса Шури привели тебя сюда! Ладно, это было странно, вынужден был признать Питер. Ваканда не была тем местом, куда любой обычный человек мог бы просто прийти просто так. А Король и принцесса участвуют в его восстановлении? Это должно означать, что он очень важный человек. Если они действительно были замешаны, то он никак не мог быть нормальным.  — Ваканда? Как в Африке? И король с принцессой привезли меня сюда? Как в случае с королем, который буквально является Мстителем? Что бы это значило, если бы он не был нормальным?  — Ну, я так думаю, — пожала плечами Морган. — Мама не хочет мне всего рассказывать, и я спросила тетю Нат, но она говорит, что ее не было, когда ты пришел сюда. И как это узнать о том, что он из влиятельной семьи, чувствовуя себя предателем, в некотором роде?  — О-о. Окей. Я думаю, что ты должна, возможно, вероятно… — он сглотнул. Это осознание, по общему признанию, немного пугало его — и почему, черт возьми, он мог слышать, как бьется его сердце? А как бьется сердце Морган? — Наверное, сказать доктору или еще кому — нибудь, что я… что я не сплю, понимаешь? Я думаю, что… Он остановился, когда дверь открылась, и зажмурился от всех этих звуков, закрывая ухо одной рукой, когда понял, что слышит биение другого сердца, которое на самом деле находилось в комнате. И это было отчасти страшно, что он мог различить биение сердца внутри комнаты от одного снаружи. Вычеркните это — это определенно страшно. Послышался звук чего-то разбивающегося об пол, и третий удар сердца значительно ускорился. Питер снова открыл глаза, вздрогнув от яркого света в комнате, и сосредоточился на человеке, который только что вошел. Это был их отец. Он сразу все понял, а крик Морган: «Папа, смотри! Пити проснулся!» подтвердил это для него.  — Эй… — сказал он, надеясь, что его голос будет достаточно громким, чтобы папа услышал. — Привет… пап. Питер был очень благодарен судьбе за то, что вспомнил о поп-культуре, и на секунду ему показалось, что он не в больничной палате Вакандана, он был каким-то серым… машинное отделение? Он не был вполне уверен, но он был там, и его отец, который выглядел довольно раздраженным, сказал.  — Я не хочу еще одну единственную ссылку на поп-культуру от тебя до конца поездки, понял? А потом он снова оказался в постели, и его отец уставился на него скорее с удивлением и изумлением, чем с раздражением, и пробормотал одно слово. Это было всего одно слово, но, казалось, отцу потребовалось много мужества и усилий, чтобы произнести его:  — Питер? Отец уставился на него со странной смесью шока и изумления на лице. Он медленно подошел к кровати Питера, положил свою руку на его здоровое плечо и улыбнулся ему какой-то болезненной улыбкой, прежде чем крепко обнять. Было приятно обнимать отца. Мужчина, казалось, не хотел отпускать его, но Питер понимал, что у его отца, вероятно, были некоторые опасения по поводу того, чтобы отпустить его — в конце концов, он был в гребаной коме в течение полутора месяцев.  — Ух ты, Пит, ты… ты проснулся! — в голосе отца слышалось удивление, словно пробуждение Питера было каким-то чудом. Может, так оно и было. Он ведь все еще не знал. Может быть, именно поэтому он мог слышать каждого гребаного человека в здании раньше. Может быть, именно поэтому сейчас все было почти безмолвно — зловеще тихо. Впрочем, он никак не мог этого знать.  — Да. Правильно. Что ж, добро пожаловать обратно в мир живых, малыш. Конечно, тебе пришлось подождать, пока я не отправлюсь за жизненным соком, чтобы сделать это, — Старик снова похлопал его по плечу, теперь уже ухмыляясь. Питер почувствовал, что смеется над этим:  — Жизн-жизненный Сок…  — Клянусь Богом, малыш. Ты что, уже двадцать минут не спишь? Тридцать? Вам не нужно уже сейчас осуждать мое потребление кофеина.  — Да, как скажешь, папа. Питер был в тот момент слишком измучен и слишком страдал, чтобы заметить выражение удивления на лице отца. Чтобы заметить, что это выражение исчезло с его лица прежде, чем Питер или Морган успели это заметить.  — Ладно, парень, хватит личных нападок, — его отец ответил смехом, хотя в его тоне все еще чувствовалась некоторая неуверенность. — У меня есть строгие инструкции звонить Стрэнджу, если что-то изменится в твоей… ну, если ты проснешься.  — Тогда, наверное, надо позвонить Стрэнджу? Морган и я собираемся надрать ему задницу, не так ли?  — Ага! — воскликнул Морган с края кровати, с энтузиазмом кивая. Их отец весело покачал головой, прежде чем поднять ее с кровати и усадить на стул рядом с ней, Морган на его коленях.  — Да, но он не будет слишком счастлив, если узнает, что эта альфа-самка прыгала по всей твоей кровати. Питер усмехнулся, а Морган хихикнула.  — Ну, мы с Пити все равно надерем ему задницу!  — Не-а. Не говори мне этого дерьмового слова, Морган. Почему вы вообще хотите напасть на него? Я имею в виду… Питер пожал плечами и попытался как можно небрежнее сообщить отцу о… сложившейся ситуации.  — Честно говоря, понятия не имею. Ничего не могу вспомнить. На этот раз Питер заметил шок на застывшем лице отца, хотя он снова надел маску, прежде чем его шок стал слишком очевидным.  — Ты ничего не помнишь? Как будто ты не знаешь, что случилось до того, как ты ушел, или… Отец замолчал и выжидающе посмотрел на него, а Питер пожал плечами. Он действительно не знал, как на это ответить.  — Я… э-э… да. Это… — он снова пожал плечами. — У меня… у меня ничего нет в памяти, кроме каких-то отрывков. Ничего. Ни малейшего понятия. Питер услышал, как сердцебиение его отца резко ускорилось, прервав предыдущее молчание на заднем плане их разговора. Он слышал, как его дыхание стало немного короче, когда он узнал эту новость. Морган просто переводила взгляд с одного на другого, совершенно очевидно смущенная, но Питер был сосредоточен на их отце.  — Чёрт. Питер не мог удержаться от насмешки, когда Морган повернула голову, чтобы посмотреть на их отца, дразнящего ругательство, и поэтому он решил помочь своей сестре в ее усилиях.  — Следи за своей ненормативной лексикой!  — Господи Иисусе! — их отец что-то пробормотал себе под нос, вытирая усталой рукой лицо. — Даже… амнезия? Господи Иисусе, у тебя амнезия — ты не можешь остановить свою чертову поп-культуру, не так ли? Черт! Его отец либо не понимал, насколько громко все было для Питера — как он мог слышать абсолютно все, вплоть до электричества, проходящего через машины, к которым он был подключен — - либо ему действительно было все равно, слышат ли Питер и Морган. Хотя было совершенно очевидно, что Морган не слышала… и Питер не мог удержаться, чтобы не посмотреть на отца виновато, снова задаваясь вопросом, что он сделал, чтобы попасть сюда.  — Прости, — машинально пробормотал Питер, глядя отцу прямо в глаза. — Я сожалею о том, что сделал, чтобы вызвать это, и о том, что забыл. Извини.  — Замолчи, — прервал его отец, подняв руку, чтобы заставить его замолчать. — Перестань извиняться, малыш. Боже, это какое-то серьезное дежавю. Тебе не за что извиняться, ясно? Я… Я горжусь тобой, Пит… но я не могу смириться с тем, что ты извиняешься прямо сейчас, я просто… я хочу, чтобы ты знал, что ты сделал что-то очень глупое, но это все равно заставило меня гордиться тобой.  — Но я не знаю почему, пап! — громко сказал Питер, и его отец даже не попытался скрыть свою дрожь. Это немного сбивало с толку — он не кричал, так почему же его отец так реагировал? Почему все кажется таким странным? Морган все еще растерянно смотрела на них обоих, когда их отец вздохнул и встал, подняв четырехлетнего ребенка.  — Только не сейчас, когда Морган здесь, ладно, малыш? Я уложу ее в постель, а потом мы поговорим обо всем этом. Хорошо?  — О’кей, понял, — ответил Питер, когда отец молча вышел, унося на бедре его младшую сестренку. Все это было просто испорчено.