— Animus in libidum - et crucem meum. Ave fornicatio et sacrilegum!*
Демонам никогда нельзя доверять на слово. Особенно, если это не просто демон, а падший ангел и, по совместительству, герцог Преисподней. И особенно, если этот падший ангел - зловеще-тощий Хастур. Эдемский Змий Кроули... Этот щёголь был первым искусителем рода людского. Все так считали. История с яблоком с Дерева познания добра и зла и второй женой Адама (кажется, ее нарекли Евой), ещё долго оставалась у всех на устах. Занятно. Первых людишек изгнали, вот это да! Благодаря чему? Благодаря сладостным речам гнусного Змия. Однако правда, сокровенная правда, была скрыта от посторонних ушей. Этакая тайна, разделённая на четверых: Лигура, Лорда Вельзевула, Владыку и самого Хастура. Лишняя возня совершенно ни к чему. Ведь кому может понравится бесконечная волокита с большим количеством загубленных душ? Никому. Хастур молчал. Хастур лгал. Его считали непричастным дурачком. Случай в храме скрылся за множеством адских печатей. И лишь одно можно сказать с уверенностью - произошедшее стало переломным моментом у обеих враждующих сторон. Только вот Ад ликовал упиваясь, а шестикрылые посланники остались с болезненным рубцом на сердцах.XVIII век.
Церковь Святого кого-то там, стоящая на отшибе от деревни, вдали от малочисленных домов из покосившихся бревен. Над ним — живопись, руками человеческими сотворенная. Крыша — купол, купающийся в золоте лучей уходящего солнца. В руках — старая Библия с выцветшими страницами. Вельветовые перчатки не спасают тонкую кожу, покрытую копотью, от сильных ожогов священного писания. Нужно ждать. Нужно превозмогать боль. Стиснуть зубы, оцарапать клыками язык, выпрямить спину. Стерпеть ради цели. На стенах — множество икон. Лик каждого святого обращён на пришлых. Каждый смотрит не то с укором, не то с прощением, не то с мольбой, не то с желанием промолвить суть бренного существования. Под ним — старые доски, когда-то окроплённые святой водой. Кожа с ног постепенно облезает, пузырится и пенится. О, Дьявол, до чего же больно! Проклятая обувь ничуть не помогает. Эта ночь, в отличии от остальных, обещала быть действительно темной и бурной. Это читалось в скрытых символах, начиная с рано замолкнувших птиц, заканчивая шипением кошки на шедшего домой с пустой корзиной мужичка. Падший, в старинном сюртуке, сливающимся с липкой ночью, сидит у небольшого окна во время долгой процессии. Глаза прикрыты. Подрагивающие веки прячут чёрные склеры. Смертным не стоит видеть его сущность раньше времени. Поверх старинного сюртука — бежевый плащ с грязными полами, испачканными в грязи. В карманах - легионы копошащихся личинок. Они хотят есть. Они хотят заполнить все свободное пространство. Потом, шепчет разум. Не сейчас. Не сегодня и не здесь. Вязкая темнота оседает на подушечках заостренных пальцев. Создавалось впечатление, что об эти острые черты можно пропороть кожу и мышцы. С ним рядом никто не сидит. Будто бы предчувствуя потустороннюю сущность, люди огибали Герцога Ада, стараясь не всматриваться в бледное лицо с выделенными скулами и впалыми щеками. Голова раскалывается на крупные куски. Начинаются песнопения и последующая литургия. Молчать и слушать. Ангельский хор сменяется хрипом, которому приходит на смену тихий-тихий судорожный вздох с задних рядов. Молчать и слушать. Сущие минуты, если не секунды, до грехопадения. Вонь мирты сводит с ума. От благовоний перед глазами начинает плыть окружение и вместе со струйкой гнойного экссудата смолянистая кровь находит выход через ноздри. Пара капель падает на лавку, когда начинает то, ради чего сюда явился Хастур. Наконец. Скрип половиц. Монахиня сгребает в тонкой руке чужую сутану, оголяя младое тело. Притягательный своими уродливыми пятнами смущения, расползающимися по пухлым щекам и стекающим ниц по лебединой шее, этот ребенок мог оказаться на небе. Он мог стать одним из ангелов, которые берегут людей от различных напастей и губительных ошибок незнания. Но через месяц и три дня его душа устремится в лавовые озёра. На день рождения собственной матушки отпрыск вместо букетика цветов подарит самоубийство.Печально. Больно. Отвратительно.
Девушка, совсем юная, но такая грязная. Грязнее любого демона, сброшенного с горящими крыльями с небес. Аккуратные пальцы с короткими ногтями скользят под одеянием послушницы, обжигают пламенем разврата чужую кожу, стискивая до бледно-серых синяков. Разорванная ткань нижнего белья комком валится на бревенчатый пол.Мерзко. Грязно.
И так непростительно.
Приятное тепло опаляет человеческий сосуд. Ком внизу живота, ближе к гениталиям, сворачивается, аки комок шипящих хладнокровных. Падший ангел с черными, как сам грех, глазами надрывно взвыл, царапая когтями лавочку, на которой продолжал сидеть. Порок во всем его великолепии. Благослови это все, как же хорошо! Какой-то молодой мужчина, не старше тридцати, падает перед ним на колени, припадает губами к грязной подошве и льёт слезы, восхваляя дьявольское создание перед собой. Человеческая рука гладит напряжённые икры, цепляется за складки штанов, как смертельно уставший утопающий в бескрайнем море. Тонкий огонек светила более не рассеивает мрак. Мрак, который запеленал нагие тела в теплую негу. Он спрятал их от любопытных глаз, но не от всевидящего ока Создательницы. Нравится ли тебе увиденное? Больно ли тебе от увиденного? Как жалко, что это узнать невозможно. Писание с выцветшими страницами теперь где-то бесхозно валяется. А книжечка-то оказалась оскверненной, с печатью того, кого нельзя называть в доме Божьем. Пальцы скользят вдоль уда и обратно. На тошнотворный душок люди не обращают внимания, продолжая купаться в похоти и разврате, запрещённой им небесным силами. Эрекция болезненно упирается в грубую ткань. Хочется избавиться от слоев одежды, стянуть вместе с кожей, стать тем, чем он является на самом деле. Расправить кости, оставшиеся вместо крыльев, стряхнуть гниющую плоть, предаться искушению в чистом его виде. Следом Хастура пытается оседлать девчонка, с трудом стянувшая с головы белоснежный апостольник. Ее груди призывно покачиваются. В глазах плещется нечто тёмное. Страшное. То, отчего она раньше бежала все два десятка прожитых лет. То, что являлось в кошмарных сновидениях, заставляющих просыпаться посреди ночи, судорожно сжимая в ладошках плед. Пошла прочь. Они ещё не знают, что их ждет по ту сторону. Кара калёным железом. Вихри, разрывающие тела. Холодные леса. Навязчивый запах крови, въевшийся в плоть. А сейчас плевать. Плевать, что потом будет больно. Так больно, что в груди противно заноет брошенное Богиней сердце. Святоши грешниками быть не хотели. Молились Господу (Богиня, ты правда считаешь это - венцом своего творения?), совершали добро, причиняли благо, но Дьяволу разрешение не нужно. Он молча свершит то, что только лишь однажды пожелает. Откинутая ряса толкает блюдце с маленькой свечкой на пол, где поблёскивает разлитый алкоголь, смешанный со спиртом. Селяне посчитают это случайностью, а карающее пламя подарит наслаждающимся приятную слабость. Единицы, сумевшие выжить, уйдут из жизни, не в силах смотреть на оставшиеся шрамы-скверну. К рассвету Хастур будет ступать по мокрой траве, теряясь в бескрайнем пространстве под мелодичные звуки пробуждающейся природы и чавканья под массивной обувью. До чуткого носа издалека донесётся аромат горелой плоти и дерева, пока языки багряного пламени медленно тухнут. От старых брёвен некогда чистого приюта людских душ останется... Ничего.Аминь.