Драко
«There's no room in war for feelings*…»
Избежать встречи с Барб не удалось, она поймала меня прямо около палаты Грейнджер и потащила к лифту. — Я понимаю, ты злишься, но ей было страшно. Мне просто нужно было увидеть её и… Мы выходим на третьем этаже и Барб, наконец, смотрит на меня. — Ты можешь убить её, Драко. Лишить её шансов на новые легкие. — Она подвергается гораздо большей опасности под анестезией, а не со мной! Она молча смотрит на меня и в глазах тенью появляется боль. — Тревор Фон и Эми Пресли. Что? Про кого она говорит? — У них обоих был кистозный фиброз, — продолжает Барб. — Они полюбили друг друга, и я позволила им нарушить правила. — О, я уже знаю, чем это закончилось. Они оба умерли? — Да. Тревор заразился от Эми. Она прожила еще десять лет, а он… через два года бактерия убила его. Твою мать. — Я не допущу, чтобы такое повторилось, — Барб последний раз смотрит на меня и уходит. Захожу к себе в комнату, но воздуха нет. Распахиваю окно, но и это не помогает. Одним кашлем, одним прикосновением я мог лишить её шанса на нормальную жизнь. Лишить новых легких. Когда она проснётся после операции… Букет из бумажных цветов! Когда она проснётся, то это первое что она увидит! Всё тело снова пронзает боль. Её голос… у меня не хватит сил услышать его снова.***
Стук в дверь становится всё уверенней. Конечно, её маленькая рыжеволосая подруга, услышавшая наш разговор с Барб, не могла не сказать об этом Грейнджер. Она дала мне номер Джинни на всякий случай, и он очень пригодился мне. — Я не уйду, пока ты не поговоришь со мной, — в голосе отчетливо слышится злость. Она всегда злится на меня. — Пожалуйста, мы просто поговорим, я отойду к стене… Если бы этого было бы достаточно. — Пожалуйста, уходи, — единственное, что я могу выдохнуть. С обратной стороны двери я слышу тихий голос Джинни, они о чём-то спорят. Не разбираю слов, да и не хочу их разбирать, но всё ещё продолжаю стоять у двери. За то время, что я знаю Грейнджер, я понял: она не сдастся так просто. Она придумает что-то. Но я не хочу рисковать её жизнью, возможностью получить то, о чём она мечтала столько лет. Слышу, как дверь её палаты захлопывается с таким грохотом, что со стола слетела пара карандашей и не могу сдержать улыбку. На следующий день под дверью нахожу конверт с моим именем. Конечно, от неё. Достаю из него рисунок, выполненный цветными карандашами. На рисунке, судя из подписи, изображены мы, держащие бильярдный кий. Внизу маленькими буквами вижу послесловие «посмотри сегодняшнее видео на моём канале». Открываю ноутбук и вижу видео. B.cepacia. О, Боже. Пару минут она рассказывает всё, что ей известно про эту бактерию и средства защиты, делая паузы, предполагая переход к главному. — Мы, больные КФ, так многого лишены, — снова пауза. — И пора хоть что-то отвоевать обратно. Полметра. Пятьдесят сантиметров. Раздаются три громких стука в дверь. Гермиона вытягивает руку с кием и касается моей груди. Где она только смогла его откопать в больнице? — Один метр. Ты со мной? — Конечно, — отвечаю я без малейшего колебания.***
«Hurt me to the core, still healing…»
— Что? У тебя день Рождения через два дня? И ты говоришь об этом только сейчас? — Преимущество восемнадцатилетия лишь в том, что я, наконец, смогу сам принимать решения, выйти из этого круга больничных стен. — Но… у меня нет для тебя подарка, — она выглядит очень расстроено. — Просто будь рядом, хорошо? — Хорошо. Обещаю. Мы проходим через спортзал, затем открывается автоматическая дверь, ведущая к бассейну. Вау! Я и не знал, что он здесь есть. Мы садимся на край, вода теплая и в ней приятно болтать ногами. Я ложусь спиной на теплый кафель и закрываю глаза. Мне бы так хотелось дотронуться до неё сейчас, но… — Скажи, в тот раз, когда мы впервые встретились… ты хотел спрыгнуть? — слышу я её шепот, заглушаемый звуками воды. Сказать или нет? — Да, наверное, да, — я открываю глаза и смотрю на неё и не могу сдержать улыбки. — Это далеко не лучшая тема для разговора на первом свидании. — Почему? — Не знаю, — честно отвечаю я и снова ложусь на пол, замечая, что Гермиона сделала то же самое. — Просто в один момент, кажется, как будто навалилась дикая усталость от жизни, от всего этого. Но когда появилась ты, я понял, что не стал бы этого делать. Не смог бы так поступить с родителями. Она кивает и на какое-то время повисает тишина. — Как ты думаешь, что будет, когда мы умрем? Теперь я замечаю её ответную улыбку. — Да, тема как нельзя кстати соответствует ситуации, — саркастично отвечает она, но потом становится серьезной. — Мне нравится одна теория, согласно которой, чтобы понять смерть, нужно увидеть рождение. Она продолжает описывать свою теорию, а я в то время смотрю на неё: красная ленточка в её волосах, маленькая белая роза торчит за ухом, топ с тонкими бретельками открывает вид на острые ключицы, об которые можно было бы с легкостью порезаться. — А что ты думаешь? — Смерть – это как большой сон, детка. Прощание. Конец. При слове «детка» она краснеет, но ничего не отвечает, продолжая болтать ногами в воде. — Ты такая красивая, — она замирает. — И смелая. Мне бы так хотелось коснуться тебя. Я беру бильярдный кий и провожу его кончиком по её руке, изгибам плеча, поднимаясь по шее. Грейнджер вздрагивает от моих «прикосновений» и чуть заметно прикусывает губу. Чёрт! — Знаешь я… у меня никогда не было… но если бы мы могли… был бы шанс… — её щеки заметно розовеют и дыхание сбивается, но я понимаю о чём она пытается сказать. — Я просто не хочу, что бы кто-то видел меня с этими шрамами и трубкой. В этом ничего сексуального нет и… — В тебе всё сексуально, — перебиваю я. — Ты совершенна. Она поднимается на ноги и медленно стягивает свой топ, под которым обнаруживается чёрный бюстгальтер. Так же медленно она снимает шорты и выпрямляется, ожидая моей реакции. Она просто из меня дух вышибла! Смотрю на каждый кусочек её тела — плечи, грудь, бёдра и ноги — чтобы сберечь в памяти. — Боже мой. Грейнджер молчит, ждет какой-то ответной реакции. Поднимаюсь и начинаю расстёгивать рубашку, потом снимаю брюки, оставаясь в одних трусах. Её резкий выдох — лучшая реакция, какую только можно представить. Пару секунд ещё стоим, друг напротив друга, запоминая всё до мельчайших деталей, а потом оба падаем в воду и начинаем брызгаться. И в этот момент, мне кажется, что обратного пути уже никогда не будет.***
— Видишь те огни? — спрашивает Гермиона, показывая на огни вдалеке парка. Я киваю. Я всегда смотрю на них, когда сижу на крыше. — Я с родителями ходила туда каждый год. Они загадывали желание, не говоря мне какое, но я и так это знаю. Они загадывали новые лёгкие для меня. Перевожу взгляд на неё. — Я надеюсь, это желание исполнится. От нашего дыхания стекло быстро запотевает и Грейнджер рисует на нём большое сердце. Мы смотрим друг на друга через отражение на стекле, потом она наклоняется и целует моё отражение. Кажется, что сейчас сердце совсем перестанет биться. Я касаюсь своих губ, показывая, что «получил» поцелуй. За окном уже показывается солнце. Вдруг её телефон начинает вибрировать. — Нас ищет Барб! Мы так далеко от нашего крыла. Что делать? Грейнджер бежит к отделению неонатологии, объясняя, что там в первую очередь будет искать Барб, я же бегу в другую сторону, чтобы успеть добежать к нашему этажу. Наконец, заметив свою дверь, осторожно захожу внутрь и пытаюсь отдышаться. На телефон приходит сообщение: «Не могу поверить, что нас не поймали!» Значит у неё всё хорошо. С этой мыслью позволяю себе упасть на кровать. Целый день мы не общаемся в сети, даже не отправляем сообщения, для того, что бы не вызывать ещё больших подозрений, но я постоянно выхожу в коридор под различными предлогами, только для того, чтобы подсунуть записку под её дверь. «Когда свидание номер два?» пишу ей и предвкушаю завтрашний день Рождения.***
«And I know you're no good for me…»
— Итак, я свободен! Вижу на экране её задумчивое выражение лица, а потом расширяющиеся глаза. — Твой день Рождения! Я совсем забыла… Поздравляю! — Не переживай, всё нормально. Не хочешь прогуляться? Она наводит телефон на учебники, что разбросаны на кровати. — Может быть позже? Я сейчас занимаюсь. — Ну… эм... ладно. Тогда позже что-нибудь придумаем. — Конечно, — она улыбается. — Увидимся. Она отключается, оставляя меня в легкой растерянности. Хорошо, значит позже. Целый день убиваю на рисование и благодарности за поздравления. От Грейнджер всё ещё ничего, и я сам не замечаю, как засыпаю. Просыпаюсь от вибрации телефона. Сообщение. «Играем в прятки, ты водишь». В прятки? Спрыгиваю с кровати и открываю дверь. Перед собой вижу ярко-жёлтый надувной шар, в котором вроде как что-то лежит. Записка? Использую булавку, прикрепленную в верёвке, чтобы лопнуть шарик и раскрываю записку. «Начни оттуда, где мы впервые встретились». На крыше? Неужели она проникла на запретную территорию ради моего дня Рождения? Роюсь в карманах, на случай если придётся снова вставлять деньги в сигнализацию, но когда поднимаюсь на седьмой этаж, то вижу ещё один шарик, привязанный к дверной ручке. Умно, мисс Грейнджер. Уже в лифте читаю: «Розы красные. Или…» Вспоминаю розу, заложенную за ухо. Где она могла её взять? Задумываюсь о том, где же в больнице можно найти цветы. По-моему, большая ваза есть в атриуме, и решаю идти туда, по дороге уже замечая жёлтый шарик, аккуратно привязанный к вазе. «Если бы я могла достаточно долго задерживать дыхание…» Бассейн. Выбегаю из помещения в сторону спортивного зала и подхожу к двери, ведущей в бассейн, одновременно переводя дыхание. Вижу шарик, плавающий в воде, и вытаскиваю его за нитку. Для тяжести к ней привязан «Кэл стат», антисептик, про который Гермиона как раз рассказывала в видео. «Спустя ровно сорок восемь часов после нашего первого свидания…» Переворачиваю записку, но на ней больше ничего нет, и нахмуриваюсь. У меня звонит телефон, и я вижу фото Грейнджер, держащей жёлтый шарик. «… начинается наше второе свидание!» По фотографии пытаюсь угадать, где она находится, и вижу угол автомата с молочными коктейлями, который расположен в буфете. Иду к лифту, ведущему в соседний корпус, и быстрым шагом направляюсь в сторону кафетерия. Выхожу из-за угла и вижу её. — Я думала, ты никогда меня не найдешь, — с улыбкой произносит она и протягивает мне бильярдный кий. — Я знаю, уже поздно, но нам нужно было дождаться закрытия. Нам? Дверь со щелчком открывается и на меня обрушивается хор голосов: — Сюрприз!***
Мы рассаживаемся, соблюдая дистанцию между всеми больными. На столе стоят свечи, которые отбрасывают свет на корзинки с хлебом и тарелки с салатом, цветы и вазы с фруктами. Просто невероятно! Она нашла моих друзей через Фейсбук и попросила устроить мне сюрприз. — Твоя девушка умеет убеждать, — говорит Пэнси и обнимает меня. При словах «моя девушка» подруги Гермионы, Ханна и Сьюзен, которые только что вернулись из Кабо, многозначительно переглянулись между собой и посмотрели на Грейнджер. — Откуда все это взялось? — спрашиваю я. — Отсюда! — отвечает Джинни, появляясь из кухни. В руках у неё тарелки с пастой и лобстерами. — В каждой больнице есть ВИП-кухня, где хранятся всякие деликатесы для знаменитостей, — она ставит тарелки на стол. — Но сегодня ты – виновник торжества и всё здесь для тебя. Поздравляю! Она снова уносится на кухню и приносит стаканы, а также бутылку шампанского и с улыбкой вертит ею в руке. — Та-дам! Весь вечер мы рассказываем смешные истории и неоднократно хвалим кулинарные таланты Уизли. — С днём Рождения, с днём Рождения, с днём Рождения! — Джинни осторожно выносит свой пирог, украшенный свечками, и все подхватывают её пение. — Если я задую свечи, то съесть пирог вы уже не сможете, — говорю я, смотря на девушек, и они кивают. Тут Пэнс чуть привстает со своего места и одним разом задувает свечи. — Я загадала желание за тебя. Все смеются, мы делаем несколько групповых фотографий на телефон Грейнджер, даже удаётся сделать пару снимков на старинный полароид Блейза, но тут стеклянная дверь распахивается и появляется Барб. Она указывает на нас троих и полным гнева голосом говорит: — Встать. Живо. Мы быстро прощаемся с остальными и идем вслед за Барб. — Будете сидеть по своим палатам, пока мы не получим анализы, — она поворачивается ко мне. — А ты завтра утром будешь переведён. Если вы согласны рисковать своей жизнью, то я нет. За спиной раздаётся приглушенный смех Джинни. — Всё как в детстве… — Вы уже не дети! — кричит Барб, обрывая её на полуслове. — Мы делали всё, как ты нас учила, были осторожны. Извини, но нам было весело. Барб ничего не отвечает и идет на наш этаж. Никто из нас больше не произносит ни слова, но я успеваю отдать Грейнджер фотокарточку с полароида и заметить её улыбку.***
Код синий. Малышка Уизли умерла. Джинни. Умерла в мой день Рождения. Почему? Всё же было так хорошо. Я вспоминаю её бездыханное тело на полу и реакцию Гермионы на смерть лучшей подруги. Её палата превратилась в хаос: все рисунки, книги, бумаги и блокноты – всё лежит на полу, а она сама в истерике прижимает к груди осколки от банки с трюфелями, которые ей подарила Джинни пару дней назад. Не могу тут больше оставаться. Я даже не могу обнять её, утешить. Забыв о расстоянии, я протянул к ней руку, и она оттолкнула меня. Собираю вещи и иду в вестибюль, надеясь, что предложение Барб о переводе в другое отделение ещё в силе. Время течёт медленно, с каждой секундой унося в прошлое события вчерашнего дня. Замечаю какое-то движение с другой стороны двери: стекло запотевает и чья-то рука рисует сердечко. Грейнджер. Прикладываю к стеклу, к её нарисованному сердечку, ладонь. Она делает тоже самое. Мы стоим так несколько секунд, а потом она показывает на дверь. — Давай сходим посмотреть иллюминацию, — говорит она, когда я выхожу на улицу. — Это же несколько миль отсюда. Слушай, зайди внутрь. — Я иду, — решительно говорит она и смотрит на меня. — С тобой или без тебя. — Сейчас не время бунтовать, Грейнджер. Это из-за Джинни? — Да. Да из-за Джинни. Из-за нас с тобой и того, что мы никогда не сделаем вместе, — она поворачивается и идёт по дорожке. — Это всего лишь жизнь, Малфой. Всё закончится, ты и не заметишь.***
« So I try to forget the memories».
Мы лежим на снегу, и я смотрю, как Грейнджер делает снежного ангела. Никаких списков, никакой больницы и никакого режима. Я слышу шуршание её куртки и перевожу взгляд со звёздного неба на неё. — Что это? — спрашиваю я, показывая на игрушку. В куртке лежит мягкая игрушка, панда, которую она отряхивает от снега. — Когда я попала в больницу в первый раз, родители подарили мне его, — отвечает она и снова убирает панду под куртку. — Он очень важен для меня. — Хорошо, — я поднимаюсь. — Пойдем смотреть твои огоньки. Мы идём дальше и выходим в парк, гирлянды светят чуть дальше. Переходим через мост, и я предлагаю передохнуть, однако, когда я поворачиваюсь, то вижу Грейнджер на льду. — Иди сюда, лёд крепкий! Хорошо. Если это всё, что у нас будет, то давай возьмем всё. Как же здорово хоть один раз не чувствовать себя больным. Мы катаемся на льду, постоянно падая и смеясь. Я смотрю на неё, неумело кружащуюся и такую свободную, и думаю, что из-за неё я хочу иметь ту жизнь, которой у меня никогда не будет. Я хочу жизнь, где между нами нет этого удушающего расстояния. — Я люблю тебя, Гермиона, — говорю я на одном дыхании. Она останавливается и поворачивается ко мне лицом, а потом бежит на меня, и мы падаем на лёд со смехом. — И я тебя люблю, Драко. Мы замираем, глядя друг другу в глаза. — Ты знаешь, чего я хочу, — шепчу я, и осторожно касаясь её губ своими. — Но не могу. Нам нельзя. Она отворачивается, и я замечаю слезы в её глазах, стараясь проглотить комок непрошеных слёз. Нам нельзя.***
Телефон вибрирует не переставая. Открываю сообщения и вижу один и тот же текст: «Лёгкие для Гермионы. Возвращайтесь. Срочно». — Грейнджер, нам нужно возвращаться! Тебе привезли новые лёгкие! Она остается безразличной, как будто не слышала, что я сказал только что. — Я ещё не посмотрела на огоньки. Что? Какого чёрта? — Ты знала? Это же твой шанс на настоящую жизнь, о чём ты вообще думаешь? — Пять лет, — отвечает она, продолжая идти вперед. — Пять лет в среднем живут с пересаженными лёгкими. А что потом? — Да о чём ты говоришь? — кричу я. — Для нас пять лет – это целая жизнь! Я бы убил за новые лёгкие, если бы не чёртова B. cepacia, — я достаю телефон и набираю номер. — Я звоню в больницу. Она пытается вырвать у меня телефон, но теряет равновесие и падает спиной на лёд. Раздаётся сильный треск и она погружается в воду. — Нет! — я сбегаю с моста и одновременно звоню в больницу. Срываю канюлю и опускаю руку в воду, стараясь хоть как-то вытянуть её на поверхность. Паника накатывает с бешеной скоростью. Наконец-то чувствую её руку и изо всех сил тяну наверх. Смотрю на её расстегнутую куртку. Медведь. Её чертова игрушка. «Он очень важен для меня». Снова погружаю руку в воду и каким-то чудом чувствую его лапку под рукой. Достаю его и бросаю рядом с Грейнджер. Она не дышит. Выхода нет. Наклоняюсь к ней и начинаю делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Стараюсь отдать ей каждый вдох. — Давай же… Дыши… Пожалуйста, Гермиона... — умоляю я, снова вдувая в её лёгкие воздух. Горло горит и в глазах темнеет, и я чувствую, что больше ничего не могу сделать. В последний раз делаю ещё один короткий вздох, понимая, что другого у меня не будет. Я отдаю ей последний глоток воздуха. Отдаю всё, что имею. Ей, девушке, которую люблю. Падаю рядом, слыша вдалеке сирену «Скорой помощи». Перед глазами расплываются огоньки и я, сжимая её руку, погружаюсь во тьму.Y o u l e f t y o u r m a r k, r e m i n d i n g m e t o f o r g e t.