***
Тоф устало брела по тёмной улице, перебирая в воспоминаниях события сегодняшнего дня. Было скучно, нудно и, пожалуй, слегка утомительно. Почему-то раньше ей казалось, что проводить уроки магии металла и работать в полиции города в разы интереснее. Именно поэтому она вышла из декретного отпуска так рано: ей не терпелось заняться чем-то интересным, стоящим. Бейфонг ненавидела сидеть на одном месте, быть далеко от гущи событий и не знать последних новостей. Однако сегодня весь день её мысли стремились домой, где был Сокка. Тоф хотела прийти домой, приготовить что-то вкусное (возможно, она даже позволила бы воину помочь ей с готовкой, чего обычно не терпела), почитать вслух, как это было раньше, с сопящей под боком Лин. Бейфонг медленно превращалась в людей, которых ненавидела, которых презирала, но теперь так понимала. Тоф даже на секунду показалось, что она знает, почему на это согласилась Катара. И теперь перспектива превратиться в кого-то подобного не выглядела такой удручающей… Тоф хотела бы сказать, что испугалась собственных мыслей, что презирала себя за них или будто бы внутри неё, в самой её глубине, на самом деле, она была против этого. Будто бы сейчас за неё говорила глупая влюбленность, поверхностная и такая детская, но где-то глубоко в сознании, где находилась её истинная сущность, Тоф понимала, что сама она на это никогда не согласится, что это для кого-то другого, и она к этим людям не имеет никакого отношения. Но это всё было неправдой. Бейфонг вдруг захотелось быть на них похожей, получить яркую ленточку или блестящую на солнце медаль (она понятия не имела, как проходит посвящение в достойных семьянинов), что будут сообщать всем вокруг, у неё есть семья, люди, что живут не где-то по всему миру, от самого Южного до Северного Полюсов, но и люди, к которым она будет возвращаться каждый день, просыпаться вместе с ними и просто жить и любить, без постоянных недомолвок, проблем, ссор и косых взглядов. Сейчас Тоф так отчетливо понимала, что, получи она такую возможность, она бегала бы по всему городу, пихая людям прямо в носы эту разноцветную ленточку, она бы повязала её вместо ободка на голове, она бы берегла эту ленточку от воды и грязи, как берегла подаренный Соккой браслет. А если бы это была медалька, Тоф повесила бы её прямо поверх униформы, она била бы ею людей по лбу, что смели усомниться в её счастье, а ещё сравнивала бы её размеры и параметры с чужими. Если бы ей дали кольцо, она носила бы его с гордостью, не снимая даже во сне, хотя Тоф совсем не любила кольца. Если бы ей дали браслет, Бейфонг надела бы его прямо под космический, носила бы его с гордостью, а спроси её кто-то, про эти два украшения, она бы гордо произнесла, что оба они связаны с Соккой. Если бы шайка этих жалких оккультистов заставила её надеть самый глупый наряд, отрезать её длинные волосы или даже побриться налысо, никогда больше не бриться и проводить каждый свой выходной в Южном Храме Воздуха – если бы её новая жизнь стоила бы всего этого, если бы вступление в эту секту потребовало подобных жертв, Бейфонг согласилась бы не задумываясь и сама вручила ножницы первому попавшемуся прохожему. Сейчас такая жизнь вовсе не казалась наказанием за какие-то грехи прошлой жизни. Сейчас такая жизнь не казалась несбыточной мечтой. Теперь подобные люди не казались сумасшедшими или неудачниками. Сегодня, в тот момент, когда Тоф шла по полупустой улочке, направляясь к себе домой, где дома её ждал Сокка, девушке казалось, что в прошлой жизни она, наоборот, совершила что-то невероятно похвальное (возможно, спасла целый детский дом). Именно поэтому сегодня, в этот конкретный момент, всё складывается именно так. Возможно, она устала. Возможно, день на работе был ужасно выматывающим, а ситуация в городе только ухудшалась. Возможно, она несла домой хныкающего ребёнка с насморком, от целого дня на руках с которым у неё болела спина. И, возможно, она потратит весь вечер на то, чтобы успокоить его. Скорее всего Сокка даже не подозревает о её чувствах и ему будет невдомек от чего у неё такое хорошее настроение. Может, они не такая уж образцовая семья, в ряды которых Тоф мечтала попасть, но ей было абсолютно всё равно. Тоф Бейфонг официально утонула в этих чувствах, но сделала она это со счастливой улыбкой на лице. Брюнетка остановилась прямо перед дверью в собственную квартиру, пытаясь чуть-чуть взять себя в руки. Тоф напустила спокойную, умиротворённую улыбку на собственное лицо, поправила волосы и заправила пару прядок, выпавших из пучка, после чего погладила дочку по голове, что значительно ту успокоило. Бейфонг аккуратно приоткрыла дверь квартиры, приглушенно кашляя: ― Я пришла, надеюсь, ты приготовил что-то поесть, Кухарочка Моя! ― Тоф рассмеялась на собственную шутку, однако ответа не последовало. Девушка нахмурилась и позвала ещё раз: ― Сокка? Ты оглох что ли?! Если нас будет двое таких, нам придётся тяжко. Молчание было ей ответом, поэтому только сейчас Бейфонг позволила самой себе оглядеться. На первом этаже явно никого не было, только на плите стояла чуть-чуть остывшая еда. Тоф недовольно хмыкнула, после чего поднялась на второй этаж, где ритмов биения сердца также не было слышно. У неё оставалась одна надежда: Сокка мог спать на матрасе, где был не ощутим для неё, однако постель была заправлена и холодна, как раньше, когда брюнетка возвращалась в свою пустую квартирку совсем одна, её никто не ждал и даже в теории не мог ждать, и даже тихо хныкающей Лин не было. Тоф так резко, так неожиданно, без какого бы то ни было предупреждения вдруг вновь оказалась в своей старой жизни, где дома её ждали лишь холодная кровать, полупустой холодильник и куча голого камня. Только подумать, ещё вчера эти тишина, холодность и одиночество более, чем устраивали её. Они были тем, ради чего Тоф уехала с острова, почему она бежала домой, к чему мечтала вернуться и от чего так не хотела уходить. Эти три вещи, – на которых держался её хрупкий, крошечный, отделённый от всех остальных мирок, – были чем-то вроде убежища, такого родного и любимого. Тишина, холодность и одиночество – были всем, что ей когда-либо было нужно. Теперь же её тошнило от всего этого. Холодный камень, который раньше давал ей уверенность, почву под ногами и спокойствие, теперь был лишь ненужной бутафорией, ведь какой смысл «видеть» благодаря нему весь дом как на ладони, если подглядывать-то совсем не за кем? Её до сих пор заваленная кучей вещей прихожая теперь не представляла для Бейфонг никакого интереса, ведь не было никакого смысла убирать те сумки с вещами, о которые Сокка раньше так смешно спотыкался и забавно матерился, наученный сестрой придерживать язык, когда рядом дети. Теперь её голубенький холодильник был завален едой, а на плите остывал ужин, но и это теперь было лишь грубым напоминанием о мужчине, который ушёл. Кровать теперь была неприятно холодной, в ванной пахло его одеколоном и даже глупый пеленальный столик навевал грустные воспоминания (кто бы мог подумать, что Тоф расстроит воспоминание, как кто-то, помимо неё, менял Лин подгузники, но ведь так и было!) Тишина теперь ударяла по ушам, холод пробирал до костей, что совсем не было приятным, а одиночество просто давило, но давило оно с такой силой, что дышать становилось тяжело, к горлу подступал ком, а глаза начинало колоть. Тоф понадобились всего один вечер и пара часов утром, чтобы поверить, будто бы она может быть одним из тех людей, что вместе готовят завтраки, а по выходным ездят к родителям друг друга, однако ей придётся убить целую вечность на то, чтобы избавиться от этого чувства. И Бейфонг яро ненавидела саму себя за это. Тоф уложила дочь на кровать и нехотя стянула с себя форму, после чего надела на себя старую домашнюю футболку и штаны. Бейфонг пыталась упорно игнорировать мысль о том, что точно также вчера она готовила ко сну дочь, пока Сокка был в магазине, ведь, когда она закончит все дела, он не ворвётся в квартиру с глупыми и такими раздражающими криками, не приготовит еды и не станет причитать по поводу беспорядка. Потребовалось какое-то время, прежде чем Лин, проделав все необходимые ритуалы, уснула. Сегодня она была капризной, уставшей, она вредничала и хныкала, а Тоф, будучи не в настроении, потребовались все свои силы, чтобы не показать дочери, как сильно её это достало: ― Ну пожалуйста, Лин! ― Прорычала Бейфонг, падая лбом на край колыбельки, сжимая кулаки со всей силы, пытаясь удержать саму себя от ярости, которая может разрушить весь этот домашний каменный интерьер в считанные секунды. ― Я знаю, ты хочешь, чтобы он тебя уложил, но его здесь нет! ― На пару секунд на глаза Тоф выступили слёзы, но она быстро их смахнула, делая глубокий вдох, потом выдох носом и так пару раз. (Похоже, медитации Аанга так или иначе пригодились им всем). Когда Лин наконец уснула (очень беспокойным и нервным сном), Тоф удалось спуститься вниз. Первым делом Бейфонг достала с самой верхней полки банку черного чая с парочкой острых трав (этот чай брюнетка когда-то очень давно попробовала в чайной Айро в Ба Синг Се, и он ей так понравился, что мужчина даже отсыпал ей немного, поощряя тем самым любую заинтересованность в чае молодых людей), и в срочном порядке заварила его, пытаясь успокоить собственные нервы, трясущиеся руки и неприятный ком в горле. Бейфонг пыталась его проглотить, остановить подступающие слёзы, однако он никуда не уходил, а потому девушка планировала прогнать его самым успокаивающим, самым правильным, самым айровским способом, который ей только был известен – чаем. Большим количеством чая. Поставив завариваться чай, аромат которого тут же стал цвести буйным цветом по всей кухне, разлетаясь, как лепестки сакуры на ветру, сначала по комнатке, маленькой и грубой, а потом переходя во все оставшееся, превращая это достаточно удручающее место в целую крохотную чайную, Тоф направилась к холодильнику, вспоминая, что в этот чай положено, помимо прочего, добавлять ещё и кружку молока. Кажется, этот чай назывался масала* и Бейфонг совсем не была уверена, что готовится он именно так, и, пусть приготовление чая (а также его волшебный аромат) значительно успокоили её, она по-прежнему не была способна вспоминать долгую лекцию Айро, который рассказывал ей, как правильно приготовить напиток. Тоф примостилась на стул, где ещё утром слушала рассказы Сокки о том, как они планируют убрать опасных хищников из залива, и тихо пыталась совладать с самой собой. Тоф просто не понимала, почему осознание ухода воина так сильно её расстраивает. Если бы кто-то прямо сейчас сказал ей про чувства, она бы даже не стала кидать в того глыбу побольше, а просто громко и презрительно рассмеялась бы. Как не странно, больше всего её удручало то, как глупо она выглядела всю дорогу домой, теша себя надеждами о прекрасной семье и секте чокнутых постоянно счастливых романтиков, одной из которых она никогда не станет. И, пусть никто не мог знать, о чем всю дорогу думала Бейфонг, ей самой почему-то казалось, что теперь весь Республиканский город считает её розовощеким, слепым и невероятно тупым клоуном. Брюнетка практически слышала, как все они смеялись и кричали ей на ухо, что она не годится ни для семейной жизни, ни для любви, ни для родительства – ровным счетом ни для чего. И Бог знает, что случилось бы, поверь в это Тоф, однако в тот вечер этого так и не случилось. Дверь в квартирку распахнулась, и, не дав молодой девчушке сказать и слова, низкий баритон мужчины разрезал тишину, вновь превратив квартиру в ту, какой она должна бы быть: ― Ого, ты что-то готовишь?! Я вообще в тот дом угодил? Мужчина говорил так обыденно, так спокойно, он стоял в прихожей, всеми усилиями затаскивая кучу пакетов внутрь, даже не подозревая, что маленький мирок, в который он только что ворвался с этими глупыми шутками, только что буквально рушился на части. Тоф, позабыв обо всех опасениях, обо всех предрассудках и грубых шутках друга, буквально подлетела, выбегая в прихожую, где стоял воин: ― Сокка! Мужчина немного недоуменно поднял одну бровь, испуганно смотря на подругу, что застыла в дверях кухни, вытаращив на него свои невидящие серые очи. ― А ты кого-то другого ждала? ― Я думала, ты нашёл квартиру! ― Объяснилась Тоф. Вся её радость медленно стала исчезать, вместо неё внутри просыпалась злость, что мужчина заставил её пережить всё это. ― О нет, я даже не начинал! У меня была куча более важных дел! ― Сокка отмахнулся, даже не смотря на злость подруги, к которой он уже в каком-то смысле привык, а потому просто прошёл на кухню в том же прекрасном настроении, не желая себе его портить. ― Я купил чайник! ― Воин с самым довольным на свете лицом протянул подруге предмет, на что та только нахмурилась. ― То есть ты пошёл в магазин и даже предупредить не подумал? ― Бейфонг положила кулаки прямо себе на талию, всем своим видом показывая, как сильно Сокка заставил её волноваться. ― Я же оставил на столе записку! ― Мужчина злобно фыркнул, понимая, что избежать ссоры не получится. Воин слишком резко и, пожалуй, слегка слишком громко поставил чайник на стол и одним движением руки указал на маленький клочок бумаги, валявшийся на столе, больше похожий на фантик, чем на записку. ― Та, что бумажная? Сокка не секунду опешил, не понимая, на что намекает Бейфонг, однако, когда осознание пришло, он устало упал на стул позади себя, закрывая глаза ладонями. ― Черт! ― Процедил он так, будто бы собирался винить себя за это всю оставшуюся жизнь, что значительно смягчило пыл Бейфонг. Тоф на секунду опешила, понимая, что эта сцена выглядела не совсем естественно. Пожалуй, друзья не ведут себя так, когда один из них не оставляет записки, уходя в магазин. Друзья не предъявляют претензии и уж точно не читают лекции. И уж тем более друзья не сходят с ума, когда один из них решает съехать с квартиры. А потому брюнетка сочла в буквальном смысле необходимым срочно перевести тему разговора на что-то более нейтральное: ― Ладно, забей, Снузлс. Ты купил чайник? ― Бейфонг подняла предмет со стола, руками «осматривая» его, пытаясь хоть приблизительно запомнить его. Кажется, он был металлическим. Даже если Сокка и не заметил постоянных ожогов брюнетки, он, тем не менее, решил их предотвратить, купив такой материал, благодаря которому Тоф сможет гораздо лучше контролировать процесс заваривания чая. ― Да, ― выдохнул воин. Он по-прежнему выглядел грустным, но скорее из-за того, что повёл себя как полный придурок. Одним из самых своих больших пороков, что не позволяли, по его мнению, сойтись ему с Бейфонг, были его забывчивость и безразличие к подобным мелочам: шатен постоянно забывал про спящую Лин, был совершенно бесполезен в уходе за ней, а вишенкой на торте была слепота, постоянно будто специально игнорируемая им. Сокка не хотел так себя вести, некоторые вещи просто вылетали из его головы, за что он ненавидел самого себя даже больше, чем заслуживал того. ― Я заметил, что твой уже никуда не годится. А ещё я купил пару игрушек для Лин, ― чуть веселее произнёс мужчина, вспоминая, как выбирал самые цветастые, самые мягкие и яркие предметы в магазине. ― Зачем это? ― Бейфонг немного раздражённо подняла одну бровь, засунув металлический предмет подмышку и доставая из кучи пакетов одну за другой плюшевые, бренчащие и пищащие предметы, для Тоф все как один похожие друг на друга. Казалось, мужчина решил скупить все детские игрушки в городе. ― Дети любят играть, Тоф, ― фыркнул мужчина. Он понимал, что Бейфонг не нравится забота других людей о её ребёнке, как если бы она была маленькой девочкой в песочнике, не желающей делиться собственными игрушками, однако Сокка был намерен очень медленно и аккуратно приучить брюнетку к тому, что это совершенно нормально. ― Ей понравится, вот увидишь. ― Воин хитро подмигнул, чего Тоф, естественно, не увидела, однако хитринку в голосе друга не смогла не заметить. Бейфонг на фразу друга лишь закатила глаза, засовывая всю кучу мягкого плюша обратно в пакеты. Похоже, в какой-то мере брюнетка ещё не была готова к семейной жизни, ведь сама привыкла контролировать ситуацию. Теперь, когда шатен тратил собственные деньги на их совместный быт и покупал Лин игрушки так, будто бы она уже была его дочерью, когда всё это приобретало вполне определённый характер, которого Тоф только боялась. Не было трепета, не было счастья и предвкушения, не было ни мечт, ни планов, лишь почти животный страх, охватывающий её целиком и полностью. И как бы сильно сейчас Тоф ни хотела именно такой жизни Соккой, страх был сильнее. ― Ты что-то готовишь? ― Повторил воин фразу при входе только без сарказма. Он продолжал сидеть на стуле, пристально рассматривая фигурку Бейфонг, которая задумчиво разливала молоко по небольшим кружкам. ― Тебе не понравилось то, что приготовил я на ужин? ― Сокка презрительно фыркнул, хотя про себя лишь испугался, что ужин в стиле Царства Земли совсем уж не удался, однако брюнетка на это приглушенно рассмеялась. ― Нет, я делаю чай. ― С молоком? ― Воин презрительно поморщился, показывая всю свою нелюбовь к этому напитку, что он упорно не понимал, проведя большую часть жизни на Южном Полюсе, где коров попросту не существовало. Спустя годы Катара сумела привыкнуть к некоторым блюдам с содержанием молока, однако по-прежнему предпочитала ему обычный стакан воды, тогда как её брат готов был запретить эту неестественно белую жидкость на законодательном уровне. ― Ну во всяком случае так этот чай готовил Айро, ― Тоф пожала плечами, а Сокка тут же вжал голову в плечи, будто бы ожидая, что сейчас в квартиру ворвётся сам престарелый Дракон Запада, выбив дверь, разрушив пару стен по дороге, и накажет уже слишком взрослого для подобных страхов воина за неуважение к вековой культуре чая. ― Знаешь, мне значительно помогло бы, если бы ты, пока я делаю чай, разогрел ужин. Голос Бейфонг очень резко вырвал Сокку из собственных мыслей, а её просьба заставила мужчину тут же подпрыгнуть со своего места и направиться к плите, с остывшей на ней едой. ― Ой, да, конечно. Как прошёл твой день? ― Ощущение, что я провела его среди дебилов, ― Оба громко рассмеялись, и Тоф даже и не заметила, как вся её квартира, покрытая голым камнем и тёмно-серым цветом, вдруг приобрела все те краски, о которых Катара столько раз ей рассказывала, однако ни Бейфонг их так ни разу и не увидела. Теперь, казалось, она их чувствует: своей кожей, в звуке смеха воина и в том, как их прикосновения разносились приглушенной вибрацией по всему зданию, заставляя его то ли трястись, то ли танцевать.***
Разум Тоф так резко выпал из глубокого сна, услышав плач Лин, что голова Бейфонг в одну секунду заболела, а девушка успела проклясть тот день, когда она начала заниматься сексом. Как бы сильно брюнетка не любила свою дочь, просыпаться по несколько раз за ночь было выше её сил. Тоф пообещала себе встать буквально через пару секунд, ей только надо было собраться с мыслями, однако, когда она начала это делать, послышался знакомый голос со стороны, где стояла колыбелька Лин: ― Подожди, я сам. ― Голос Сокки был таким же уставшим, немного измученным и ужасно хриплым, каким был каждое утро. (Бейфонг очень хорошо помнила эту хрипотцу, ведь долгие годы она просыпалась именно под неё). Брюнетка попыталась что-то промямлить, однако парень вновь перебил её: ― Надо только подгузник поменять. А потом я сам принесу её тебе, чтобы ты не вставала. Тоф, может, и хотела бы что-то возразить, однако она ужасно устала, а потому, изо всех сил пытаясь не закрывать слипающиеся веки, села на кровати, подоткнув под ноющую с самого утра спину подушку. Бейфонг слышала, как мужчина что-то нашептывал девочке, такой же уставший и сонный, пытаясь совладать с пеленками и присыпками в темноте. ― Тебе не обязательно это делать… ― Всё нормально, ― Тоф собиралась сказать что-то ещё, но воин очень резко её перебил, понимая, что в таком состоянии никто из них не готов вести осмысленный разговор. Девушка громко зевнула, что, будто эхом, отозвалось в другом конце комнаты в виде более глубокого, уставшего и низкого зевка шатена. Эти двое были похожи сейчас даже не столько на семью, сколько на одно целое (очень уставшее и не выспавшееся). Бейфонг, пытаясь себя чем-то занять, чтобы не уснуть, пока Сокка разбирался с Лин, стала разглаживать место рядом с собой, где раньше спал друг, поправляя простыни, подушки и одеяло. Скорее всего, это действие не ушло от глаз воина, однако он решил тактично промолчать, не вдаваясь в подробности, пусть на его лице и выступила еле заметная улыбка. Закончив, мужчина тихо подошёл к кровати и очень аккуратно передал девочку матери. Сокка очень бережно уселся на кровать, дабы не создавать никаких помех в процессе и без того болезненном для подруги. Шатен облокотился спиной о каменный выступ позади него, служивший сразу и полкой для некоторых вещей, и спинкой кровати, и прикрыл глаза рукой, очень предусмотрительно оставляя маленькую щелку, через которую он мог следить за всем, что происходит в комнате. Тоф же, забрав дочь у воина, поменяла своё положение на кривую позу лотоса, и, приложив дочь к груди, совсем забыла чем-то прикрыться, что делала с некоторых пор постоянно, дабы не смущать друга. Бейфонг даже не подозревала, что сейчас взгляд темно-синих глаз был направлен прямо на неё, они бегали по её крошечной фигурке, пристально разглядывая. Теперь Сокка испытывал к этому действию совершенно противоположные чувства по сравнению со смущением. Когда Лин закончила есть, Тоф потребовалось ещё немного времени, чтобы успокоить ту и заставить заснуть, однако, когда она уже собралась встать и самостоятельно отнести дочь в постель, Сокка аккуратно положил свою горячую ладонь поверх её оголённого предплечья. ― Давай я. Тоф почувствовала, как её совсем недавняя ненависть к сексу, вдруг резко пропала: низкий баритон Сокки, его горячая, грубая, шершавая кожа и этот шепот, который, окажись он прямо сейчас над её ухом, обдай её белоснежную шею, усыпанную еле видными веснушками, его горячее дыхание; стоило только его телу оказаться так близко к её, и она, вероятно, не сдержалась бы. Бейфонг и сейчас очень плохо сдерживала саму себя, а потому на фразу друга только сглотнула, медленно кивая и отдавая дочь в руки друга. ― Стой! ― Брюнетка чуть-чуть повысила голос, от чего тут же испуганно прикрыла рот рукой, боясь, что разбудила дочь. На эту фразу подруги Сокка предусмотрительно прикрыл девочке уши и развернулся к Тоф, будучи уже на полпути к колыбельке Лин. ― Её игрушка. ― Пояснила Бейфонг, протягивая воину плюшевую игрушку крото-барсука (во всяком случае, в этом её заверил сам Сокка), к которой мужчина полвечера приделывал серебряный месяц из фольги, делая из этого достаточно заурядного животного настоящего лунного крото-барсука (мужчины по-настоящему помешался на идее сделать этой игрушке такие же серебряные доспехи). ― Она может проснуться и расплакаться, если её не будет. ― Я же говорил, ей понравится, ― фыркнул шатен, забирая у подруги плюш и укладывая его хозяйку в маленькую колыбельку. ― Ой, заткнись, ― приглушённо рассмеялась девушка. Спустя пару секунд фигура Сокки буквально выросла рядом с девушкой. Шатен шёл так тихо, так незаметно, почти плыл, будто бы опять оказался на Южном Полюсе, усыпанном снегом, который смягчал любой шаг, растворяя его в себе. Воин сел прямо рядом с девушкой, они соприкасались двумя такими разными плечами, и пару минут сидели в абсолютной тишине, прислушиваясь к дыханию друг друга в кромешной тишине, обволакивавшей комнату целиком, создавая вакуум в их маленьком мирке. Бейфонг попыталась аккуратно подвигать пальцами руки, лежавшей вдоль тела, но её холодные пальцы тут же наткнулись на горячую ладонь парня, которая, как по волшебству, погнала пульсации тепла по её телу. Тоф тяжело вздохнула и тихо-тихо, почти неслышно произнесла: ― Думаю, пора спать, ― слова, разрезавшие тишину, застряли прямо в ней, как если бы Тоф кинула в огромный смерч маленький лепесток сакуры, не способный ни бороться со стихией, ни упасть на землю, сопротивляясь её воле, только лететь вместе с ним в том направлении, что ему прикажут, покорно повинуясь каждому дуновению, каждому порыву, каждому взлёту и паданию. Эта мысль напугала Бейфонг, а потому она просто отвернулась к стенке, чувствуя спиной, как по пуху разливается во все стороны горячее тепло, шедшее от воина.