Не шевелись и не дыши

— Не шевелись и не дыши, — шипит Коннор ему в ухо, и Гэвин закрывает глаза, потому что кто знает, что покажется этой твари «шевелением» — возможно, даже движение ресниц. Волна нежного, тонкого гудения накрывает его, и Гэвину хочется закрыть еще и уши, но он не рискует поднять руки. Она близко, она очень близко, и Гэвин знает — если бы он сейчас вдохнул, то почувствовал бы цветочный аромат, почти заглушающий липкий трупный запах. Если он сейчас вдохнет, они оба скорее всего погибнут. Коннор прижимается к нему, его тело тяжелое и по-особенному, по-машинному неподвижное, Гэвину кажется, даже биение насоса утихло, и он невольно приподнимает ресницы: совсем чуть-чуть, на пару миллиметров. Они в укрытии, в каком-то отнорке, в стороне от маршрута, но Гэвин слышит плеск воды, слышит гул в голове — монотонный, убаюкивающий, — чувствует назойливое, враждебное присутствие прямо за стеной. Его контролирующие духов татуировки зудят, взывают к активации, к действию, к сражению, но Коннор сказал не шевелиться, так что Гэвин не шевелится. Доверие не раз спасало их жизни. Рукоятка серпа в руке скользкая и холодная, ненадежное оружие в открытом столкновении, но Гэвин цепляется за нее изо всех сил — это единственное, что сможет помочь им, или попытаться помочь, если тварь завернет сюда. Этот серп, татуировки Гэвина и быстрота Коннора. Скорее всего, этого будет недостаточно. На обшарпанный бетон перед Гэвином на мгновение падает длинная тень. — Не дыши, — беззвучно шепчет Коннор и прижимает свою ладонь к его лицу. Гэвину кажется, его легкие сейчас разорвутся. Но он терпит. И терпит.   * Вызов поступает, когда они едут домой. Гэвин как раз сворачивает на Альфред-стрит, встряхивая головой, чтобы не зевать — день был долгим, — когда Коннор произносит: — Похоже, у нас вызов. Что? Да черта с два, рабочий день закончен! — Пусть дежурные разбираются, — отвечает Гэвин решительно. У них был дохрена тяжелый день, и смена закончена, и ему уж точно не хочется ехать на какой-то там вызов — и наверняка на другой конец города, как это всегда бывает. — Здесь рядом и всего на пять-семь минут, — Коннор словно мысли читает, а впрочем, чему удивляться? Этот андроид полон скрытых и явных талантов. — Завернем? Гэвин невольно задерживает взгляд на его длинной ноге, расслабленно упирающейся в приборную панель, на затянутом в униформу теле и закинутых за голову руках — Коннор откинул спинку сидения далеко назад, — и немного завидует, но он сам настоял, что сядет за руль, так что винить, к сожалению, некого. Гэвину совсем неохота никуда заворачивать, ему охота домой. Там их ждет Девятка, горячий душ или даже ванна, ужин и, кто знает — возможно, что-то еще… Но Фаулер завтра станет зудеть, что охотники в последнее время совершенно обнаглели, обленились и мнят себя звездами, не могут потратить «пять-семь минут» на лишний вызов, и, в конце концов, пять минут погоды не сделают. — Ладно, — вздыхает Гэвин, — что там такое неотложное? Лишь бы не полтергейст, думает он, полтергейсты в конце рабочего дня — отъявленное дерьмо, от которого даже у Коннора гарантированно испортится настроение. — Да просто активированная пентаграмма, — Коннор выпрямляется, опуская ноги и поднимая сидение, — кто-то из прохожих позвонил и сказал, что она светится на автостоянке. Наверняка хулиганство или просто баловство, нужно погасить, пока никто не пострадал. И можно ехать домой, — и он улыбается Гэвину. Это многообещающая улыбка. У Гэвина пересыхает во рту, когда Коннор наклоняет голову, вытаскивая штекер из затылка, — это зрелище никогда не перестает его волновать. Адаптер отправляется в бардачок, пока Коннор перестраивает маршрут машины, и Гэвин спохватывается, следуя указаниям и сворачивая налево. Пентаграмма — это хорошо, дел на пару минут, а потом с чувством выполненного долга можно и к ванне с ужином и к Девятке. Гэвин мечтательно вздыхает. — Ладно, — повторяет он. Ехать действительно недолго: уже через пару минут Гэвин выруливает на стоянку, словно сошедшую с кадров низкобюджетного ужастика: один фонарь, и тот с разбитым плафоном, тускло освещает выщербленную и покрытую грязными лужами небольшую площадку, с одной стороны у проволочной сетки благоухает огромная помойка, с другой припарковано несколько потрепанных тачек. Наверняка угнанных, мельком думает Гэвин, но угон — не его заботы. Его забота отдает голубоватым свечением за помойкой — Гэвин видит один выступающий угол пентаграммы, действительно активированной, нарисованной прямо на разбитом бетоне. — Видишь, Кон? — спрашивает он, захлопывая дверцу машины Хотя, конечно же, Коннор видит. Гэвин засовывает руки в карманы — его татуировки почему-то начинают зудеть, наверное, от усталости, — и решает, что это точно баловство каких-нибудь излишне одаренных подростков, которые потом испугались и сбежали, что из пентаграммы что-нибудь вылезет и сожрет их: для настоящего ритуала место недостаточно уединенное, для хулиганства с целью припугнуть или травмировать прохожих — слишком уединенное, а… — Что-то тут не так, — говорит Коннор задумчиво. Он застегивает ножны с мечом, словно собрался сражаться с нарисованным кругом, но это не выглядит глупо. Коннору надо очень постараться, чтобы выглядеть глупо. — Не подходи пока. Вблизи пентаграмма не похожа на случайно нарисованную: она довольно аккуратная и, что самое главное, предназначена не для призывания, а наоборот, для удержания. Конечно, подростки все равно могли срисовать ее с какой-нибудь инструкции, попавшей к ним в руки, но Гэвину кажется, он видит небольшие ошибки. Впрочем, он не спец по пентаграммам, это работа Коннора, и обеспокоенного вида Коннора достаточно, чтобы Гэвин почувствовал тревогу. Коннор прав: что-то тут не так, но вот что? — Погоди! — командует Гэвин, когда Коннор наклоняется и протягивает к пентаграмме руку, — Кон! Коннор застывает, пока Гэвин моргает глазами и пытается понять, что его так завело. Большая часть пентаграмм — не все, естественно, но большая часть, — не может причинить Коннору никакого вреда. Он андроид, и только та магия, что резонирует с оживляющей его силой, может оказать на него какое-то влияние — и создать такую магию непросто, вряд ли это доступно обычным подросткам с напечатанной из интернета инструкцией. Но татуировки Гэвина чешутся невыносимо, а пентаграмма кажется слишком сложной и проработанной для этого места, а может, он просто слишком устал и видит неприятности и опасности там, где их просто быть не может. Но он шаман и привык доверять своим чувствам и порывам — и духам. — Будь осторожен, — бормочет он, так и не найдя, что сказать. В ответ Коннор просто обязан сказать что-нибудь язвительное, но то ли он тоже устал, то ли слишком уж у Гэвина серьезный вид, то ли он сам чувствует какую-то наебку, но он просто кивает, отворачиваясь. Гэвин настороженно следит, как его лишенные скина черные пальцы касаются светящейся линии. Ничего не происходит. Вообще ничего: ни взрыва, ни вспышки, ни призвания инфернала, ни еще каких-нибудь ярких спецэффектов: пентаграммы грешат бурным поведением. Но эта пентаграмма даже не гаснет. Продолжает светиться под пальцами Коннора, как долбаный фонарик. — Что за фигня, Кон? — спрашивает Гэвин, потому что именно этот вопрос напрашивается. Коннор хмурится, на его идеальном лице такое выражение всегда заставляет Гэвина поджать задницу и начать оглядываться: а вдруг какая-то тварь уже подобралась к ним сзади и начала жрать за обе щеки? Но сейчас жрущих тварей как не было, так и нет, зато Коннор поднимается на ноги и обходит пентаграмму вокруг, не обращая никакого внимания на смердящий мусор из помойки. Гэвин иногда завидует его небрезгливости: особенно когда тот по локти копается в трупе какого-нибудь монстра, ну или просто обычном человеческом трупе, но эдак двухнедельной давности, или вот как сейчас. Самому Гэвину хочется сделать пару шагов назад. — Она не тут, — заявляет Коннор. — Чего? «Не тут» — это где? Гэвин прекрасненько видит ее прямо тут, и если Коннор ее сейчас не погасит, то обещанные пять-семь минут превратятся в пятнадцать-семнадцать. А то и больше. — Она внизу, — поясняет Коннор. Он отступает в сторону и стучит пяткой о канализационный люк, на который Гэвин не обращал внимания — вроде незачем было. Люк грязный и глубоко утоплен в бетон, но теперь, когда Коннор сказал о нем, Гэвин видит, что бетонное покрытие слегка раскрошилось с одной стороны: словно люк недавно неаккуратно подняли, а затем уложили на место. — Там внизу канализация, — поясняет Коннор, — кто-то нарисовал пентаграмму внизу, и она просвечивает сюда. Оооо, черт, только этого еще не хватало. Лезть вниз Гэвину отчаянно не хочется, и несколько секунд он всерьез обдумывает план завалить пентаграмму мусором из помойки и сделать вид, что они с ней разобрались. Да что там, ее вообще не было. Померещилась. — А как-нибудь дистанционно ты ее отключить не можешь? — делает попытку он. В ответ получая выразительный взгляд. Такой взгляд чаще бывает у Девятки — когда Гэвин, по его мнению, говорит какую-нибудь глупость, но любовь и доброта не позволяют Девять на эту глупость прямо указать, — но и Коннор его изредка достает из арсенала. — Хорошо, — стонет Гэвин, сдаваясь, — ладно, полезли вниз, я прям мечтал поползать по канализации, зачем ты вообще спрашиваешь?.. Но Коннор уже подцепляет пальцами край люка, не дожидаясь, пока Гэвин прекратит ныть. — Меняю свой прогноз на двадцать четыре — двадцать пять минут, — деловито говорит он, откатывая люк в сторону. Ну отлично, супер просто! Гэвин заглядывает вниз — там темно, оттуда тянет холодом, сыростью и плесенью, и Гэвину совершенно не хочется туда лезть. Но Коннор хлопает его по плечу, поправляет ножны и ныряет вниз, принимаясь спускаться по лесенке на стене колодца, и парой секунд позже его голова скрывается в темноте, — а следом внизу появляется яркое голубоватое свечение. Коннор включает подсветку. От души выругавшись, Гэвин спускается следом. Внизу запах сырости сильнее, и к нему примешивается еще какая-то вонь, которую Гэвин пока не может распознать — впрочем, он особо запахами канализации никогда не интересовался, хотя это уж точно не первый раз, когда по работе им приходится лезть во всякое дерьмо. Иногда буквально. Скобы под ладонями ржавые и царапаются, и он старается ставить ноги осторожно, чтобы не свалиться вниз и не сломать себе чего-нибудь. Ему нужна его ванна и ужин, а вовсе не приемный покой больницы и гипс. — Осторожно, — предостерегает Коннор, прикасаясь к его бедру, и Гэвин спрыгивает вниз. Они в колодце, на дне хлюпает вода, но — к счастью — не так много, чтобы промочить кроссовки Гэвина насквозь. Свет от руки Конора освещает заплесеневелые стены, уходящие вверх скобки-ступеньки и отверстие трубы высотой Гэвину по пояс, ведущее куда-то вбок. Неба наверху совсем не видно, словно его и нет — просто круг немного темнее стен, и Гэвину на мгновение кажется, что они тут замурованы. — И что? — спрашивает он, запуская пальцы под рукав куртки, чтобы почесать татуировку, — тут ее нет. Никакой пентаграммы на дне не нарисовано, естественно, и Гэвин не дурак — естественно, — но он все равно в глубине души надеется, что Коннор скажет что-то вроде: «Да ладно, забьем на это», или «Точно, я все-таки могу выключить ее дистанционно», или «Я ошибся, сюрприз!» — и им не придется никуда лезть. Коннор ничего подобного не говорит. Он наклоняется и исчезает в трубе, и Гэвину ничего не остается, как тихо ругаться себе под нос и лезть за ним. Черт, вроде и нет у него клаустрофобии, но ползать полусогнувшись по трубам все равно приятного мало. К счастью, труба короткая и быстро заканчивается, но Коннор отчего-то мешкает перед просветом, так что Гэвин бесцеремонно толкает его в задницу, вынуждая пройти вперед… — Гэвин, стой! — успевает крикнуть Коннор… И Гэвин выскакивает из трубы. Грохот оглушает, он успевает почувствовать, как его хватают за плечи, а следом вжимают в липкую и холодную стенку, а следом все на мгновение меркнет… — Твою мать, — произносит Коннор в наступившей тишине. — Твою мать, — повторяет Гэвин, — что это была за херня? — Пентаграмма взорвалась, — сообщает Коннор спокойно — даже как-то чересчур спокойно для такой новости, — и отпускает Гэвина, позволяя ему оглядеться. Трубы, по которой они сюда попали, больше нет. Пентаграммы, на которую, похоже, едва не наступил Гэвин, — тоже нет. Они в широком тоннеле, по дну бежит поток воды, но вдоль стен расположены возвышения, так что хотя бы нырять в холодную и уж точно грязную воду им не пришлось. На этом возвышении и была нарисована пентаграмма — ну, Гэвин так предполагает, — а теперь края почернели и провалились в поток воды, и стена тоннеля потрескалась, а ход весь обрушился, хотя Гэвин даже предположить не мог, что такое возможно. — Мне пришлось ее экстренно отключить, чтобы ты не пострадал, — говорит Коннор как будто бы даже извиняющимся тоном, — и она рванула. Они тут застряли, черт, они тут застряли. Какие там двадцать пять минут! — А предупредить? — возмущается Гэвин. — А не толкаться? — парирует Коннор. И Гэвин решает эту тему на время замять. Ладно, они просто устали, а тут это дерьмо, но хотя бы пентаграммы больше нет — разве не замечательно? И они не стоят по самую жопу в воде. И тут даже есть освещение — лампочки висят под потолком на равном расстоянии, пока не исчезают за углом справа. Слева тоннель заканчивается тупиком, только вода уходит под узкие решетки с самого низа стены. Значит, и куда идти выбирать не нужно! Осталось только отсюда выбраться. Гэвин чувствует, как у него перекашивает лицо от попытки смотреть на вещи позитивно. — Выведи нас отсюда, — говорит он. Коннор закатывает глаза, но Гэвин чувствует его беспокойство. Он и сам на взводе — что, само собой, неудивительно, учитывая, что их только что едва не завалило стеной, а до этого едва не шибануло пентаграммой каких-то решивших так странно развлечься полудурков, а еще они тут пробарахтаются непонятно сколько времени… Но ему кажется, у его тревоги есть другая причина, просто он никак не может эту причину уловить. — Как скажешь, Гэвин, — тянет Коннор — и вдруг продолжает мягким женским голосом: — Маршрут построен. Через шестьдесят футов поверните направо. Гэвин невольно ржет, потому что Коннор всегда находит время что-нибудь такое отмочить. — Я всегда знал, что ты сожрал свою сестричку, — качает головой он, осторожно обходя черное пятно и следуя за Коннором — тот уже двигается к повороту, — она точно знает, куда идти? — У меня есть схема канализационных коридоров, — сообщает Коннор, не оборачиваясь. Ну и пожалуйста, Гэвин вполне может пялиться на его задницу, раз смотреть тут больше не на что — не на стены же эти склизкие и потоки вонючей воды смотреть? — Вернемся к Альфред-стрит ориентировочно через тридцать одну минуту. Но меня немного беспокоит эта пентаграмма, Гэвин. — Почему? — тут же напрягается Гэвин. — Какие-то подростки баловались… — Это была вполне подготовленная ловушка, — Коннор пожимает плечами, но не останавливается. — И ловушка не на человека. — Ну, ты и не человек, и ты ее бабахнул, — хмыкает Гэвин. — Очень остроумно. Но она была и не на андроида рассчитана, — Коннор притормаживает перед поворотом и все же оглядывается, бросая на Гэвина серьезный взгляд. — И я сказал «подготовленная», но не сказал «подготовленная хорошо». Гэвин поводит плечами — все это звучит отстойно. — Почему? — начинает он. — Потому что… Коннор огибает угол — и вдруг застывает на месте так резко, будто выключается, а затем вскидывает одну руку в сторону Гэвина, растопыривая пальцы, а второй моментально выхватывает меч. Гэвин резко тормозит, задерживая дыхание, сразу понимая — случилось что-то отстойное, и его рука нащупывает пистолет, пока он активирует призывающие духов татуировки. — Потому что если бы они хорошо подготовились, то этого бы не произошло, — говорит Коннор ровным голосом и смотрит на что-то внизу. Гэвин делает шаг, другой, заглядывая за угол — осторожно и стараясь не делать резких движений. — Черт, — произносит он, — черт. И действительно: черт. На полу лежит труп, и, судя по оторванным конечностям, раскиданным вокруг кускам плоти и количеству крови, он точно не споткнулся и не ударился головой, не утонул и не умер от сердечного приступа. — Что ж, — говорит Коннор, — мне придется скорректировать время.