Не шевелись и не дыши

Труп лежит уцелевшим лицом вверх на боковом возвышении, одна рука свисает прямо в воду, второй руки нет. Ног Гэвин тоже поблизости не видит. Остатки одежды на верхней части туловища так потемнели от крови, что сложно понять их изначальный цвет — обрывки раскиданы вокруг вместе с кусками чего-то, очень похожего на внутренние органы. Взгляд Гэвина цепляется за сумку, болтающуюся на ремне над самой поверхностью воды, за небольшой ящик возле стены, повернутый набок, и странно чистые, светлые волосы трупа. — Вызывай наряд, — говорит Гэвин, доставая пистолет, хотя даже намеков на убийцу тут нет: с громким плеском шумит вода, потрескивает одна из ламп, коридор убегает вперед футов на двести и заканчивается еще одним поворотом, но вокруг ничего живого, даже крыс. — Черт, Кон, что тебе стоило трубку не взять… Это, конечно, звучит ужасно цинично, Гэвин знает, но трупу-то уже все равно ничем не поможешь, а для них этот труп означает, что домой они не едут. Ни сейчас, ни в ближайшие два-три часа. И хорошо бы наряд прибыл побыстрее: судя по тому, что кровь еще не свернулась, убийство произошло не так давно, а значит, тот, кто разорвал этого бедолагу на куски, до сих пор где-то неподалеку. — Я не могу, — говорит Коннор. Он не опускает руку, перегораживая Гэвину проход, и явно сканирует обстановку, так что до Гэвина даже не сразу доходит смысл его слов. — Что ты не можешь? — Не могу вызвать наряд. Связи с сетью нет, видимо, из-за того, что мы в канализации. Нам придется сначала подняться повыше. Что? Да в гробу Гэвин видел эти объяснения! — Так, — говорит он, вдыхая и выдыхая. Они и раньше бывали в сложных ситуациях, нет смысла беситься. — Так, ты хочешь сказать, мы тут сами по себе? Тело сразу становится в сто раз неприятнее. Сцепив зубы, Гэвин снова окидывает взглядом место преступления, стараясь отвлечься от внутренностей и понять, что здесь произошло. Вместо ответа Коннор кивает и осторожно проходит вперед, не убирая кибермеча. Гэвин ждет в сторонке, теперь уже прислушиваясь к каждому шороху — шорохов сразу становится вдвое больше, — и сжимая пистолет. Все его мышцы напрягаются в тревожном ожидании. — Ну, что скажешь? — спрашивает он наконец, когда молчание затягивается. Для него самого это выглядит просто как «кровавая резня», но Коннор наверняка сможет сказать что-нибудь более конкретное. Типа: «декапитация и ампутация конечностей» или что-то вроде того. — Я не могу провести опознание, — Коннор опускается на корточки, заглядывая трупу в лицо. — База недоступна из-за сети. Но ему ориентировочно тридцать четыре года, группа крови А, резус-фактор отрицательный, хронических заболеваний нет. Смерть наступила в двадцать один час двенадцать минут. Гэвин автоматически бросает взгляд на часы: половина десятого. Бедолагу убили менее двадцати минут назад — они с Коннором уже были наверху, осматривали пентаграмму, но они ничего не слышали. Даже Коннор. — Ты уверен? — на всякий случай спрашивает Гэвин. Хотя, конечно, Коннор уверен. Убийца совсем близко. У Гэвина не потеют ладони, потому что у него давно уже ничего не потеет от близости опасности, да он как-то инферналу голым кулаком засадил по зубам и даже ушел с этим кулаком, все еще прикрепленным к руке, — но волосы дыбом встают на затылке. Перекладывая пистолет из руки в руку, он снимает куртку и завязывает ее рукавами на талии, заворачивает рукава рубашки, хотя здесь довольно холодно. Но нужно быть готовым ко всему. Татуировки светятся, стекая на пальцы, зудят под кожей, и Гэвин видит их отражение в темных глазах Коннора, когда тот поворачивает к Гэвину лицо. Духи пытаются выбраться из-под контроля. Но Гэвин справляется: он живет с этим всю свою жизнь. — Не будем шуметь, — говорит Коннор спокойно. — Хотя сейчас мы одни. — Оно не могло уйти далеко, — замечает Гэвин, — что бы это ни было. — Ни единого шанса, что такое брутальное убийство мог бы совершить человек — насколько Гэвин знает, ни одному человеку не по силам оторвать конечность от тела. Но вариантов такое множество, что он теряется, начиная их перебирать. — Какие-нибудь следы, Кон? Коннор делает ему жест подойти, и Гэвин приближается, стараясь ни на что не наступать. — Смотри, — Коннор показывает на лицо трупа, — он как будто совсем не расстроился. Это верно, лицо у мертвеца умиротворенное и даже довольное, будто потеря конечностей и большей части внутренностей его совсем не тревожит. Гэвин поводит плечами — он-то точно «расстроился» бы, если бы с ним что-нибудь подобное произошло. — Звучит тупо, но все же — как он был убит? — спрашивает Гэвин. Коннор пожимает плечами — ему вопрос явно не кажется тупым. — Очень быстро. Сначала был нанесен удар в живот, — черные пальцы Коннора скользят по краям огромной раны в животе. Зеленой, пожалуй, его одежда была зеленой, решает Гэвин, темно-зеленое худи и куртка сверху. — Этим ударом убийца сразу извлек желудок и часть кишечника, — Коннор кивает в сторону от трупа, где валяются кровавые ошметки, — а вторым ударом печень. Гэвин морщится: запах внутренностей смешивается с вонью воды, и вместе это просто тошнотворный букет, ему даже есть больше не хочется. — Это ведь дохрена больно, — говорит он. Его только один раз в жизни ранили в живот, и он тогда сдохнуть хотел на месте, а не терпеть эту ужасную боль. Он тогда, к счастью, все же не сдох — в основном благодаря Коннору и Девятке, которые умели оказывать экстренную помощь, — но лицо у него точно было не такое счастливое, как у этого парня. — Да, очень, — Коннора на памяти Гэвина ранили в живот дважды, так что он тоже говорит со знанием дела. — Потом убийца оторвал руку. А ноги были отделены у уже мертвого тела. — Я в восторге, — кисло говорит Гэвин. — И что, какие предположения? Он бы поставил на инфернала, но ни черных пятен вокруг, ни запаха серы, да и лица у жертв инфернала всегда бывали перекошенные. — Водяная нежить? — предлагает он. — Они, конечно, предпочитают топить, но тварь могла разозлиться… Или все же инфернал? — Никаких следов серы, — подтверждает его выводы Коннор. — Воды в легких тоже нет, как и на внутренних органах. К сожалению, ни один вариант пока не дает ста процентов. Если честно, — он прикусывает губу, и это признак немаленького такого волнения, — даже восьмидесяти процентов. Ничего себе! Неудивительно, что Коннор бесится. Вдвоем они снимают сумку, и Коннор вытряхивает содержимое — конечно, не стоило бы ничего трогать до приезда коронеров, но сейчас вариантов у них особо нет. Нужно определить, что за тварь его убила, чтобы подготовиться, ведь эта самая тварь совершенно точно до сих пор бродит где-то неподалеку. Невольно Гэвин прислушивается, хотя Коннор наверняка постоянно фильтрует окружающие звуки. В сумке нет ничего интересного — ни документов, ни приметных вещей, только связка ключей — обычных, металлических, не электронных, — упаковка банальных школьных мелков и несколько мятых газет, будто бы использовавшихся для заворачивания чего-то, чего больше внутри нет. Коннор поднимает руку трупа и рассматривает пальцы, касается их языком. — Я понял, что меня беспокоило в пентаграмме, — произносит он. Точно, еще и пентаграмма, и как это Гэвин забыл, что сюда их привела долбаная пентаграмма? — То, что парень нарисовал ее для самообороны, но она нихрена не сработала, судя по всему? — он открывает ящик, валяющийся у стены — к крышке прилипли кусочки чего-то, что, возможно, недавно было у парня внутри, но точно сказать нереально. Ящик пуст. — Нет, не это, — отвечает Коннор серьезно, будто сарказм Гэвина его нисколько не беспокоит. У него сейчас безмятежное, неподвижное лицо, как всегда, когда он слишком сосредоточен — в такие моменты он перестает походить на человека, его глаза начинают светиться внутренним светом оживляющей его магии, и от его близости волоски на руках и груди Гэвина встают дыбом, а татуировки начинают зудеть. Духи, чьи голоса всегда звучат в голове Гэвина, от близости Коннора кричат громче. Гэвин думает о Девятке. Девятка более человечный. Девятка наверняка уже ищет их, прошло гораздо больше времени, чем изначально планировал Коннор, а значит, Девять пытался с ними связаться, позвонить или достать Коннора по сети. И — зная Девятку — он уже едет точно к месту их последнего выхода на связь. А оттуда — к тому же выходу, к которому их ведет Коннор, к ближайшему колодцу на поверхность. И Гэвину совсем не хочется, чтобы он без предупреждения влезал в лапы людоеда. Девятка, конечно, очень осторожен и наверняка вооружен, но… — Слушай, — говорит Гэвин, — Девять будет нас искать. — Надо поторопиться, — соглашается Коннор, — но соблюдать осто… Он вдруг поворачивает голову в сторону убегающего вдаль тоннеля — резким, почти птичьим движением. — Я что-то слышал, — говорит он, вставая на ноги и поднимая меч — лезвие тускло поблескивает в свете ламп. — Скорей! Гэвин ничего не слышал, но пистолет в руке становится тяжелее. Они двигаются вглубь коридора, быстро, но стараясь не шуметь — ну, Гэвин старается, у Коннора это и так выходит без труда. Гэвин слегка приглушает свечение татуировок, чтобы не палиться, но его сердце стучит быстрее, отдается в ушах. Он чувствует близость монстра — и близость смерти. Живых людей они не найдут. Они заворачивают за угол, не притормаживая, попадая в еще один коридор, и, пиздец, Гэвин уже потерялся совершенно в этих долбаных коридорах! — вот только тут стены не глухие, а пронизаны широкими трубами на высоте по пояс, и под одной из труб валяется нечто, в чем Гэвин быстро и без труда опознает ногу. Наверное, того бедолаги сзади. Коннор, не притормаживая ни на мгновение, подтягивается и исчезает в трубе, оставляя Гэвину только следовать за ним — или оставаться в компании ноги и развлекать себя ожиданием, и Гэвин предпочитает первое. Труба еще меньше предыдущей, ползти приходится на четвереньках, задница Коннора успевает мелькнуть спереди, а следом Гэвин практически вываливается в следующий коридор. Ничем не отличимый от прежнего. Кроме очевидного. Растерзанного трупа. Гэвин закрывает глаза, снова открывает, надеясь, что это галлюцинация, но нихрена, труп тут как тут, теперь рыжеволосый и в нелепой ярко-желтой куртке, практически изжеванной и перемешанной с его же собственными внутренностями. У этого трупа, для разнообразия, нет обеих рук. Правда, одна из них находится тут же, в двух шагах от трубы, через которую они забрались, и в пальцах крепко зажато что-то вроде ржавого серпа. Гэвин смотрит на него всего одну секунду, но тут же отводит взгляд, быстро оглядываясь. Кровь стекает по стене рядом, и Гэвину даже со своего места кажется, что она еще теплая. Но в коридоре никого нет. Гэвина передергивает. Стены продырявлены трубами — высоко с той стороны, откуда они влезли, и на уровне пола в противоположной стене, и в этих трубах может прятаться хоть целый выводок монстров. — Ты что-то говорил про пентаграмму, — вспоминает он внезапно, — про то, что она тебя беспокоила. Конструктивные мысли позволяют ему отвлечься от того, что происходит какая-то срань, и настроиться на работу. Это просто такая работа, а он просто устал, а потом они просто вызовут подкрепление, разберутся с этой тварью — чем бы она ни была — и свалят наконец домой. Зашибенный план! — Да, — Коннор смотрит в одну сторону, потом в другую, микросхемы на лезвии меча вспыхивают, на мгновение ослепляя Гэвина, но тут же возвращаются к своему приглушенному блеску, — я хотел сказать, что эту пентаграмму рисовал не один человек. Но мы это и так уже поняли. И он поводит мечом в сторону тела. И — черт побери, точно! — это они уже поняли. — Кажется, — только сейчас доходит до Гэвина, — мы с тобой в чертовски глубокой заднице, Кон. На это Коннор только кивает и приступает к осмотру тела и следов, пока Гэвин просто стоит и слушает плеск воды и пытается придумать, что ж за жопа тут происходит. — Так, — он слегка задыхается, тут слишком влажно, — допустим, это не водяная нежить. И не инфернал, раз ты так уверен. Может, оборотень? — Полнолуние в следующую пятницу. Хм, аргумент. Гэвин мысленно перебирает их арсенал. Пистолет с серебряными пулями у него, плюс еще один — с обычными, в кармане куртки несколько пакетов с ингредиентами, но сегодня весь день, как назло, призраки один за другим, так что там только кладбищенская земля, соль и немного розмарина. Кибермеч у Коннора, магия у них обоих. Не голые руки, но и не густо. — Вендиго? — предлагает Гэвин, хотя ближайший лес, где могут появляться вендиго, в ста милях на северо-запад или почти в ста восьмидесяти на юго-восток. Но однажды им пришлось столкнуться с вендиго в торговом центре посреди рождественской ярмарки, так что с тех пор Гэвина ничем не удивить. — Вендиго утащил бы тела. Сделал бы запасы. Вендиго действительно не склонны разбрасывать мясо по земле, когда можно утащить его в логово и запасти на голодное время, но вдруг это сытый и разозленный вендиго, например? Вендиго-вегетарианец? Гэвин хмыкает, соображая, куда его заводят мысли. Это все низкий потолок, давящие стены и этот долбаный плеск, из-за которого приходится постоянно прислушиваться, напрягая уши и мозг. — Или подвальный людоед? — рассуждает он. — Просто здоровый. — Нет полупереваренных кусков. Коннор не расслабляется: непрерывно поводит головой из стороны в сторону, сканируя все вокруг, его рот приоткрыт, а диод мельтешит цветами, иногда проблескивая даже фиолетовым, а пальцы левой руки светятся, подсоединяя его к рукоятке меча. И он прав — подвальный людоед обычно запихивает куски плоти в себя, но тут же отрыгивает, покрытые слизью и желудочным соком, и поедает уже после полного протухания. На попавшихся им останках нет ни слизи, ни довольно едкого и моментально прожигающего кожу желудочного сока. Да и не вымахал бы подвальный людоед таким здоровым, чтобы за секунды оторвать человеку ногу. — Думай, Коннор, — торопит Гэвин, снова оглядываясь — в затылке появляется то самое колющее, щекотное чувство, которое безошибочно указывает на опасность, а далекий гул голосов духов, обычно звучащий на самом дне его разума, становится громче, настойчивей. Злее. — Думай! Хоть какие-то варианты! — Мои варианты не подходят! — огрызается Коннор. — Значит, отстойные варианты! — Или… — Коннор вдруг затыкается. — Тихо… Последнее он произносит еле слышно, а потом вдруг его глаза расширяются, округляются, вспыхивая голубоватым светом — и он хватает Гэвина за руку, дергая вниз. В мгновение ока он вползает в трубу на уровне пола, затягивая Гэвина за собой: тот даже не успевает ничего спросить, не то что протестовать или сопротивляться. — Что?.. — выдает было он. Но Коннор обхватывает его сзади вокруг талии, сжимая, утягивая все глубже и глубже в трубу, а следом его ладонь закрывает Гэвину рот. — Не шевелись, — шепчет Коннор, — умоляю, не шевелись и не дыши… И он зажимает Гэвину нос. Все происходит так внезапно, что Гэвин даже не успевает глотнуть воздуха, и он едва не начинает вырываться — едва, но в последний момент заставляет себя замереть. Застыть. Он слышит плеск. Тихий, словно бы неуверенный плеск воды, выбивающийся из общего звучания потока. Плюх, плюх, плюх, шур, шур, будто что-то пробирается по тоннелю, не додумываясь выбраться на сухое пространство, но у Гэвина и мысли нет вылезти и дать этому чему-то добрый совет. Вой духов в ушах становится все выше и выше, а легкие Гэвина сжимаются все сильнее и сильнее, как и рука Коннора на талии, а потом тень на мгновение закрывает просвет трубы, почти дотягиваясь до коленей Гэвина. Его палец подрагивает от напряжения на спусковом крючке. Плеск стихает, и через несколько томительных, мучительных секунд Коннор опускает руку, позволяя Гэвину сделать вдох. Воздух режет легкие, как нож, но Гэвин дышит, дышит, даже пропитанный вонью и водяными парами воздух сейчас кажется ему блаженством. Они выбираются из трубы, хотя Коннор по-прежнему цепляется за Гэвина, будто боится потерять в этих тоннелях, стоит только отвернуться. Кровь постепенно отливает от головы, звон в ушах сходит на нет, и только сейчас Гэвин начинает чувствовать, с какой силой Коннор сжимает его локоть. И какое холодное, пустое у него лицо. Будто он до смерти напуган. — Что? — сипит Гэвин. — Кон, что? Что случилось? Даже если это инфернал, то мы… — Это не инфернал, — Коннор поворачивает к нему лицо, в глазах отражение того, что Гэвин привык называть «очень плохие новости». — Не инфернал, и не водяная нежить, и не подвальный людоед. Гэвин, я знаю, что это.